Барон бодро взбежал по пологому склону и, словно препоручая всадника подскочившим бергерам, стукнул копытом о подвернувшийся камень. Вспыхнула и погасла рыжая искра.

– Это есть добрая примета, – счел своим долгом уведомить дюжий капитан. – Мы скоро будем начинать побеждать!

– Проводите меня к Райнштайнеру, – предпочел не ощипывать летящую утку Жермон. – Он ведь здесь?

– Господин командующий правым флангом только что поднимался на, увы, очень невысокий верх и теперь проводит наблюдения.

– Да, после Торки местные горки кажутся недомерками.

– Это есть не горки, – возмутился капитан, – а нарытые глупым кротом кучи, однако мужество воителей делает их высокими и недоступными.

Мужества бергерам в самом деле было не занимать. К несчастью, горники, уж по бесноватости или нет, почти им не уступали и преодолели-таки обледенелые склоны.

– Влезли, твари! – фыркнул на ходу Ариго. – Чуть ли не целый батальон… Многовато!

– Это очень временно, – утешил бергер, тоже поглядывавший на соседний холм. – Нуждаются ли прибывшие вместе с вами в горячей пище?

– Пусть сами скажут, – отмахнулся Жермон, которому было не до свиты. В том, что бергеры до подхода резервов продержатся, новоявленный командующий не сомневался, а вот на себя зло брало. Ну что б было вызвать подкрепления раньше, ведь чувствовал же, что начинается! Так нет, тянул… Дотянулся!

Серо-черные, ощутившие наконец под ногами вместо льда снег и камни, пытались развить успех и еще больше оттеснить обороняющихся, чтобы тем, кто напирал снизу, было где развернуться. Бирюзовые упирались, норовя загнать китовников обратно на лед; где-то это удавалось, где-то драка продолжала ползти вверх.

Сойдясь в рукопашной, противники прекратили стрельбу, злой зимний ветер унес дым к востоку, и резня стала видна во всей своей красе даже без трубы. С потерями не считался никто, изначально сплоченные ряды перемешались, превращая схватку в кипящее серо-черно-бирюзовое варево. И такое творилось по всей гряде!

– Вы наблюдаете господина командующего правым флангом на вершине, – напомнил о себе и Райнштайнере провожатый.

– Спасибо, капитан, можете идти. Дальше я сам.

Четыре практически неподвижные фигуры, одна, с трубой, чуть впереди, и три у шеста со знаменем Бергмарк. Везет же сегодня на памятники… И с этих тоже хоть скульптуру ваяй, хоть картину пиши. Картину, пожалуй, лучше. С белесым дымом и яростным солнечным золотом.

– Ты вовремя. – Ойген, отвлекшись от наблюдения, поворачивается навстречу. – Очень скоро Ульрих-Бертольд Катершванц будет показывать, что значит быть настоящим воителем.

– На Мельниковом я это уже видел. – И упаси Создатель увидеть подобное снова! – Ты не спешишь? Горники, на мой взгляд, отнюдь не выдохлись, внизу у них еще достаточно людей, а я к тому же вызвал резервы. Сомнений в Катершванце у меня, как ты понимаешь, нет, но важно ведь и момент правильно подобрать.

– Да, это очень важно, – согласился Райнштайнер и вновь навел трубу на сражение. – Отсюда хорошо видно вдаль, но сколько духа остается у этих тварей – а я полагаю, в первых рядах бесноватые составляют большинство, – понятней вблизи. Ульрих-Бертольд там, и я разрешил ему начать атаку тогда, когда он сочтет нужным, в этом я ему полностью доверяю.

По понятным причинам мне пришлось отправить в бой половину резерва, но «медоедов Шпрехау», которыми барон командовал у Виндблуме, я придержал.

– Ну а я, как главнокомандующий, решил, что общий резерв придерживать больше не стоит. Гаузнера я отправил к Фажетти, а с тобой будет геройствовать Мениго.

– Будь уверен, я распоряжусь им как следует, – заверил Ойген и улыбнулся, то есть показал зубы. – Просто остановить этих «уларов» мы можем и своими силами, но с подобным подкреплением появится возможность перейти в наступление. Да, я должен поблагодарить тебя за свой прикрытый фланг.

– Там Хорст с вальдзейцами.

– Очень удачно. Я тебе неоднократно говорил, что Дубовый Хорст, как и любой другой, будучи употреблен на своем месте, причинит ощутимую пользу. Если полковник Ластерхавт-увер-Никш сегодня уцелеет, у тебя будут все основания представить его к ордену, однако награждать его лишь за то, что он, согласно нашему замыслу, оказался в плену, было неразумно.

– Замысел не сработал, – напомнил Ариго и, прекращая все еще неприятный разговор, отошел к краю утоптанной площадки. Смотреть на драку отсюда можно было невооруженным глазом, и Жермон смотрел.

Зрелище не пугало, но и не радовало: продвижение китовников застопорилось, зато отдельные серо-черные пятна и пятнышки на склонах слились в извилистую широкую полосу, располовинившую занимаемые Ойгеном холмы. Подняться выше и тем более опрокинуть огрызающихся бергеров горникам пока не удавалось, хотя снизу продолжали переть новые роты, которых могло бы быть и поменьше.

Почти полное безделье после предыдущего безумия казалось бы сном, если б не напомнившее о себе плечо, с которым вступили в сговор набегавшиеся по батарее ноги, а потом еще и в голове вздумало зазвенеть. Как ни странно, это не бесило, а успокаивало: будет надо, он встанет и поедет или побежит, а пока можно просто сидеть; и Руппи сидел там, где его оставил отец Луциан, перебравшийся к разбиравшим что-то на карте Алве и Рейферу. Потом Рейфер встал, поклонился и исчез за превращенной в коновязь корягой, а расторопные каданцы разогрели на костре какую-то помесь супа с кашей и притащили начальству, удостоившись неприязненных взглядов от оплошавших свитских. Еще бы, могли ведь и сами продемонстрировать усердие и заботу, но слишком увлеклись новостями, а проще говоря – заболтались. И вот теперь благодарят не их, таких красивых, а каких-то наемников, фи!

Руппи, добирая достойное дворца – или с голодухи все вкусным кажется? – варево, про себя хихикнул и немедленно вспомнил про Арно. Приятель вместе с Приддом вернулись к своим «лиловым», и вряд ли их там потчуют горячим. С одной стороны, у эдакого бригадира наверняка кто-то за кормежку да отвечает, с другой – костер наверху не разведешь.

Подозванные «забияки» кивнули, мол, на пару фрошеров хватит, но попробовать каданскую стряпню Придд не успел. Раздался топот, и почти сразу в лощину спустились Хеллештерн с адъютантом и Валентин в обществе вновь ставшего «фульгатом» Уилера и еще кого-то на крупном вороном коне. Ладно, если что, прямо здесь и перекусят.

– Господин полковник, – порученец Рейфера загородил спешивающихся всадников, – вас просит герцог.

– Иду, – Руппи поправил приблудную шляпу, которая упорно норовила свалиться, и перебрался к походному столу, за которым расположился несомненный герцог. Фельдмаршальский мундир и часть шеи со щекой были видны просто прекрасно, остальное скрывали епископ и вернувшийся Рейфер.

– …полагаю, – объяснял он, – господин Конник попортил китовникам немало крови.

– Мой друг кардинал, – откликнулся Ворон, – олларианский, само собой, счел бы это благим делом. Дитя мое, помоги господину Рейферу оставить господина Хеллештерна в неведении еще некоторое время.

– Хорошо, монсеньор. Это должно быть приятней переговоров с Гетцем.

– Как сказать, – Рокэ выпустил из-под плаща орденскую цепь и повернулся к слегка сменившему дислокацию епископу. – Некоторые терпеть не могут дурить голову своим, хотя это порой и необходимо, но сама картина хороша необычайно. Генерал фок Хеллештерн и его извечный противник, талигойский «вороной» готовы выслушать один и тот же приказ.

– Идемте, Руперт, – велел Рейфер. – В самом деле удачно, что Шарли не явился лично.

Затянутый в черный мундир молодцеватый полковник глядел исподлобья и, казалось, проглотил такую палку, которая пришлась бы не по силам самому Придду. Зато Хеллештерн явно пребывал в прекрасном расположении духа.

– Господин командующий правым флангом, – весело доложил он, – явился по требованию временного командующего Южной армией герцога фок Фельсенбурга.

– С удовольствием представляю полковника Гайяра, – невозмутимо объявил Придд. – Со своей стороны рад сообщить, что вверенный мне корпус, согласно приказу командующего Северной армией Талига, должен действовать совместно с союзнической кавалерией.

Полковник поднес руку к шляпе. Видимо, идея воевать бок о бок с теми, кого всю военную жизнь убивал, хоть и с трудом, но укладывалась в его голове.

– Прислан для переговоров генералом Шарли, – с мрачным видом тоже на дриксен сообщил он. – Готов договариваться о совместных действиях.

– Благодарю, господа. – Рейфер слегка поклонился, позволяя прибывшим полюбоваться наполовину загороженной епископом фигурой в фельдмаршальском мундире. – Изучив обстановку, мы с господином фок Фельсенбургом пришли к выводу, что наша главная задача на данном этапе – не допустить объединения двух противостоящих нам армий, неважно, будет ли это по решению их командующих или же стихийно.

Дрались за каждый бье, место выбывших мгновенно занимали новые бойцы, которым приходилось резаться, в прямом смысле стоя на телах. Долго так продолжаться не могло, но пока перед глазами словно бы крутилось кроваво-пестрое колесо. Не выдержав, Жермон все же взялся за трубу. Взгляд сразу уперся в похожий на серую репу камень, вокруг громоздились трупы, между и по которым топталось четверо бергеров и пятеро горников. Одному серо-черному не повезло, он еще корчился, пытаясь отползти, а через него уже лез следующий, в офицерской перевязи. Этому удалось сперва свалить уже раненого бирюзового, а затем и его товарища, который, промешкав, рухнул с разрубленной головой. Убийца сдуру вскочил на камень, и один из двух уцелевших бергеров живо подсек ему ноги.

Выронив палаш, офицер спиной вперед свалился на свою предыдущую жертву, но победитель пережил его не больше, чем на вздох. Ткнувший бергера в спину серо-черный радостно замахал руками, однако сразу же был повален последним бирюзовым и, намертво с ним сцепившись, закувыркался по склону вниз. На подмогу паре оставшихся у «репы» китовников шустро полезли еще двое, и тут сбоку вывалилась тройка бергеров, все начиналось заново.

– Прости, что отвлекаю, – тяжеленная рука опустилась на плечо Ариго, – но старик решил, что время пришло. Поверь, это будет куда занимательней, хотя занимательнее всего было бы оказаться в бою самим. Жаль, мы не можем себе это позволить.

– На Мельниковом чуть было не позволили.

– Очень надеюсь, что ты не хочешь повторения, – Ойген раздвинул губы, давая понять, что шутит. – Слышишь?

Жермон слышал. Откуда-то из задних рядов сражающихся бергеров раздался резкий, чистый звон: кто-то из ветеранов ударил в «агмов щит».

Эхо еще гуляло меж холмов, когда из лежащей чуть в стороне и позади ойгенова кургана лощины бегом повалила пехота, только не бирюзовая, а черная – гордость Бергмарк, «медоеды Шпрехау». Если б не шум боя, топот сотен подкованных сапог по мерзлой земле был бы слышен даже здесь и вряд ли бы заметно уступал лошадиному.

Полтораста шагов до места боя, сто, семьдесят… Черные бергеры, не меняя аллюра, из колонны разворачиваются широкой стеной, причем выходит это у них слаженно и ловко. Снова звон, и линия схватки на глазах прогибается, бирюзовые в центре пятятся все дальше и дальше! Мало того, они разбегаются в обе стороны, на фланги, открывая горникам дорогу к смерти.

– Видишь? – рука Ойгена так и лежит на плече. – «Медоеды» успешно перестроились и бегут в заготовленную брешь.

– Вижу, – бездумно подтверждает язык, а глаза любуются совершенством редкой даже для Торки атаки.

Бергеры, отходя, уже полностью разорвали строй и теперь загибают свои ряды, создавая для прущих вперед китовников некий коридор, а те с разгона в него влетают… Нет, высокий офицер останавливается, явно пытаясь сообразить, что все это означает. Машет шпагой, потом шляпой и наверняка орет. Кто-то слышит и оборачивается, кто-то замирает на месте…

– Похоже, – зло смеется Ариго, – сейчас они поймут. Всё и сразу.

– И это будет их последнее понимание. – В голосе Райнштайнера прорезается церковная торжественность. – Ульрих-Бертольд уже здесь. Прости, я должен отдать некоторые распоряжения.

Как и откуда появился Катершванц, Жермон проглядел, но кряжистая фигура в кирасе и шлеме не могла принадлежать никому другому. Великий воитель возвышался на опустевшем пространстве в полном одиночестве. Несущиеся во весь опор «медоеды» были от него шагах в десяти, дриксы – в двадцати, и при этом они топтались на месте. Сражение на окружающих холмах продолжало ворочаться и реветь, но Ариго показалось, что мир стих и замер. Что-то должно было произойти, и оно произошло!

Ульрих-Бертольд воздел, именно воздел, а не просто поднял над головой ведомый всем воителям по обе стороны Торки шестопер. Замер. Резко ткнул реликвией в сторону врагов. Подоспевшие «медоеды» ответили слитным ревом, и Ужас Виндблуме сорвался с места. Наверняка он сейчас рычал, как тогда, у Болотного; Жермону, во всяком случае, отчетливо слышалось низкое «Аг-мар-рен!» Хотя это наверняка кричала память.

– Аг-мар-рен!

Опомнившиеся горники пробуют что-то заорать в ответ и рвутся навстречу, но набрать разгон уже не успевают.

– Аг-мар-рен!

Черный поток врывается в живое ущелье, обрушивается на застрявшую в нем серую погань, сносит ее, катится вперед. Лавина, обвал, сель, все сметающий на своем пути – вот что такое атака бергеров. Пространство, что китовники отвоевывали полчаса, отбивается назад в считаные минуты, и вот уже их задние ряды, пятясь под давлением отходящих передних, ныряют вниз, на ледяные склоны. Серая река распадается на пруды, лужи и капли, которые Ульрих-Бертольд со своими «медоедами» смахивают на бегу; успех из центра волной распространяется в обе стороны по всей линии схватки, где бирюзовые бергеры, пусть и не так быстро, как черные, но идут вперед. Уверенно и неотвратимо.

– Господин маршал, господин генерал, – незнакомый капитан в мундире с алой оторочкой изо всех сил старается не коситься на сражение. – Полковник Мениго с двумя мушкетерскими полками прибыл и ждет приказа.

– Вы поступаете в распоряжение генерала Райнштайнера, – который, оказывается, вернулся, а ты и не заметил.

– Я благодарен за предоставленную возможность развить успех, – заверяет Ойген и переходит к делу. – Капитан, передайте полковнику Мениго, чтобы разворачивал свои полки по обе стороны вот от этого оврага. Приказ на начало атаки он получит позже.

Капитан убегает к Мениго. Вроде и отвлеклись всего ничего, а последние горники в центре уже сброшены вниз, да и повсюду, насколько удается разглядеть, серо-черная тина стекла почти к самому подножию гряды, но и там ей делать нечего!

Ульрих-Бертольд, которого невозможно не узнать даже издали, сносит широким махом сразу двоих замешкавшихся, на мгновение поворачивается к своим и, крутя шестопером над головой, бросается дальше. Сразу за ним скачет долговязый парень в обычной торской куртке, но с широким малиновым кушаком, следом ломятся «медоеды», оставляя после себя вершину холма, сплошь покрытую телами в горных мундирах.

– Ну, удачи воителю, – Ариго перевел дух и к своему стыду понял, что хочет даже не есть – жрать! – Пусть и дальше будет не хуже!

– С учетом присланных тобой подкреплений дальше может быть только лучше, – в голосе Ойгена слышится полное удовлетворение. – Я не ошибся, доверяя опыту и репутации Грозы Виндблуме. И я не ошибся, рассчитывая на тебя, прими мою благодарность.

– Не за что. – Жермон в глупой надежде сунул руку в карман, но там не нашлось даже сухаря. – Ойген, представляешь, мне пару раз показалось, как Ульрих-Бертольд кричит «Аг-мар-рен». Наверное, это память Мельникова.

Конечно, память; причем страшная, они там все собирались умирать, вот и запомнилось… Яркий нестерпимый свет, рев врубившегося в дриксенские ряды барона, рвущийся со своего шеста бирюзовый с золотом флаг. Сколько битв повидал выплывший из седой древности бергерский кораблик, сколько еще увидит?

– Ты поэт, Герман, а после женитьбы стал поэтом вдвойне. – Странное дело, но Райнштайнер кажется… смущенным? – Разумеется, ты слышал на самом деле, но не Ульриха-Бертольда, а меня.