К их приезду парковка ипподрома «Ньюбери» была уже забита до отказа. Зрители, направляющиеся ко входу под козырьком, были в большинстве своем одеты непринужденно – в джинсах, в жакетах, как и Робин со Страйком, но кое-где мелькали костюмы, летящие шелковые платья, короткие стеганые куртки, твидовые шляпы и вельветовые брюки всех оттенков лиловато-коричневого и горчичного цветов, отчего Робин вспомнила Торквила.

Углубившись каждый в свои мысли, они встали в очередь за билетами. Робин боялась даже думать, что начнется, когда они дойдут до бара «Лукавая кобыла», где работала Тиган Бутчер. Разговор о душевном здоровье явно был далек от завершения, и Робин подозревала, что Страйк просто хочет дать ей время успокоиться, прежде чем требовать ее возвращения к бумажной работе в офисе.

На самом деле мысли Страйка в это время работали совсем в другом направлении. Из-под козырька, где толпилась очередь за билетами, виднелись белые перила, а изобилие твида и вельвета напомнило о последнем посещении рысистых бегов. Он не особенно интересовался бегами. Дядя Тед – единственная постоянная в его жизни фигура, хоть как-то тянущая на роль отца, – увлекался футболом и парусным спортом, и хотя двое-трое армейских приятелей Страйка охотно делали ставки на лошадей, сам он так и не проникся этим удовольствием.

Впрочем, три года назад он побывал на дерби в Эпсоне с Шарлоттой и двумя ее любимыми братьями. Как и Страйк, Шарлотта выросла в разобщенной, недружной семье, но все же настояла на том, чтобы принять приглашение Валентайна и Саши, хотя Страйк даже не пытался изобразить интерес к скачкам, да и с большой прохладцей относился к обоим этим хлыщам, считавшим его необъяснимой прихотью сестры.

В то время он был на мели: на нищенские средства создавал агентство и одновременно отбивался от наседавших на него адвокатов своего биологического отца, у которого не от хорошей жизни взял небольшой заем, когда ему отказали все банки, объясняя это повышенным риском. При всем том Шарлотта разозлилась, когда он, потеряв пять фунтов, поставленных на фаворита, воздержался от новой ставки. Впрочем, она не стала обзывать его пуританином, ханжой, плебеем и скупердяем, как делала прежде, когда он отказывался подражать ее знакомцам, безрассудно и кичливо бросавшим деньги на ветер. Подначиваемая своими братьями, она сама повышала и повышала ставки, в конце концов выиграла две с половиной тысячи фунтов и настояла, чтобы они все вместе отправились пить шампанское; в павильоне ей вслед оборачивались многие, привлеченные редкой красотой и темпераментом.

Пока они с Робин шли по щебню главной дороги, тянувшейся прямо от беговой дорожки за возвышающимися трибунами, вдоль кофеен, прилавков с сидром и фургонов с мороженым, мимо раздевалок жокеев и бара для тренеров и владельцев лошадей, Страйк думал о Шарлотте, о выигранных и потерянных ставках… но голос Робин вернул его в настоящее:

– Похоже, нам сюда.

На вывеске была изображена голова темной подмигивающей кобылы с удилами, перекинутыми через кирпичную стенку. В уличной зоне было многолюдно. Среди гула разговоров и общего смеха сдвигались пластиковые бокалы с шампанским. Бар «Лукавая кобыла» выходил на поле, где вскоре ожидалась проводка лошадей, привлекавшая все больше зрителей.

– Быстро занимай тот высокий стол, – приказал Страйк, – а я возьму нам выпить и скажу Тиган, что мы здесь.

Он исчез в здании, не спросив, что ей заказать.

Робин уселась за высокий стол с металлическими барными стульями, которые, как она знала, предпочитает Страйк, поскольку для его протезированной ноги они были гораздо удобнее низких плетеных диванов. Вся уличная зона находилась под большим полиуретановым тентом для защиты жаждущих от гипотетического дождя. Сегодня на небе не появилось ни облачка, было тепло, легкий бриз слегка шевелил листья фигурно подстриженных растений у входа в бар. Ясный выдастся вечер, хорошо будет копать в ложбине у Стеда-коттеджа, думала Робин, предполагая, что Страйк вряд ли откажется от поисков только из-за ее неуравновешенности и лишних эмоций. От этой мысли внутри ее еще больше похолодело; она схватила списки участников бегов, которые выдавались вместе с картонными входными билетами, и оторвалась от чтения только тогда, когда перед ней поставили маленькую бутылку шампанского «Moёt & Chandon», а Страйк уселся за стол с пинтой биттера.

– «Дум-бар», бочковый, – весело сказал он, слегка наклоняя стакан в ее сторону, прежде чем отпить.

А Робин тупо уставилась на бутылочку шампанского, которая напоминала ей флакон с жидким мылом.

– Это по какому поводу?

– Празднуем. – Страйк сделал изрядный глоток из своего стакана. – Я знаю, так говорить не полагается, – сказал он, лазая по карманам в поиске сигарет, – но хорошо, что ты от него отделалась. Спать с невестой своего друга на супружеском ложе? Он заслужил всего, что его ждет.

– Мне нельзя пить. Я за рулем.

– С меня содрали двадцать пять фунтов, так что хотя бы отпей чисто символически.

– Двадцать пять фунтов – вот за это? – поразилась Робин и, воспользовавшись тем, что Страйк прикуривает сигарету, украдкой вытерла вновь набежавшие слезы.

– Скажи мне вот что, – сказал Страйк и помахал спичкой, чтобы потушить огонек. – Ты когда-нибудь задумываешься, в каком направлении движется агентство?

– Что ты имеешь в виду? – Робин явно встревожилась.

– В день открытия Олимпиады мой зять учинил мне допрос с пристрастием, – сказал Страйк. – Разглагольствовал о достижении того рубежа, за которым мне больше не придется топтать улицы.

– Но ты же так не захочешь, верно?.. Погоди, – занервничала Робин. – Ты что, собираешься меня сослать в офис, к письменному столу, чтобы я отвечала на телефонные звонки?

– Нет, – ответил Страйк, отгоняя от нее клубы дыма. – Я просто хотел узнать, думаешь ли ты в принципе о будущем.

– Ты хочешь, чтобы я ушла? – еще больше встревожилась Робин. – Чтобы занялась элементар…

– Да нет же, Эллакотт, черт возьми. Я просто спрашиваю, задумываешься ли ты о будущем, вот и все.

Он наблюдал, как Робин откупоривает маленькую бутылку.

– Конечно задумываюсь, – неуверенно сказала она. – Надеюсь, мы сможем слегка оздоровить баланс, чтобы не высчитывать гроши, но я люблю, – дрогнувшим голосом выговорила она, – свою работу, и ты это прекрасно знаешь. Мне больше ничего не нужно. Выполнять свои обязанности, двигаться вперед… и, быть может, сделать агентство лучшим в Лондоне.

Ухмыляясь, Страйк чокнулся своим пивным стаканом о ее шампанское:

– Тогда имей в виду: помыслы у нас абсолютно одинаковы, а пока я буду тебе излагать следующую мысль, вполне можешь чуток выпить, идет? Тиган сумеет вырваться только минут через сорок, а потом надо будет как-то убить время до вечерней поездки к ложбине.

Прежде чем договорить, Страйк проследил, чтобы она сделала глоток шампанского.

– Напускать на себя бодрый вид вопреки всему – это непродуктивно.

– Ну, здесь ты ошибаешься, – возразила ему Робин. Пузырьки шампанского лопались у нее на языке и вроде как придавали ей смелости, хотя еще не ударили в голову. – Иногда, напуская на себя бодрый вид, ты реально себя подстегиваешь. Бывает, налепишь смелое лицо и шагаешь навстречу миру, а через некоторое время даже играть больше не приходится – это ты и есть. Надумай я ждать от себя готовности выйти из дому… ну, ты понимаешь… меня бы сейчас тут не было. Нет, мне требовалось выползти на свет до наступления внутренней готовности… А иначе я до сих пор торчала бы в четырех стенах. И между прочим, – она посмотрела ему в лицо своими красными, опухшими глазами, – я работаю с тобой два года, и – мы оба это знаем – любой врач велел бы тебе больше полеживать, подняв ногу вверх, а ты вкалываешь как проклятый.

– И что в итоге? – рассудительно спросил Страйк. – На неделю вышел из строя, а подколенное сухожилие вопит о пощаде каждый раз, когда делаю больше сотни шагов. Хочешь проводить параллели – пожалуйста. Я на диете, выполняю упражнения на растяжку…

– А вегетарианский бекон, который тухнет в холодильнике?

– Тухнет? Эта еда, как промышленная резина, меня переживет. Послушай, – он не хотел сбиваться с мысли, – будет просто чудом, если после прошлогодних событий тебя не настигнет отсроченное воздействие. – Его глаза остановились на кончике выглядывающего из-под ее манжеты багрового шрама. – Ничто в твоем прошлом не мешает тебе делать эту работу, но если ты намерена продолжать, то должна позаботиться о себе. Надумаешь взять отпуск…

– Этого я хочу меньше всего…

– Вопрос не в том, чего ты хочешь. Вопрос в том, что тебе необходимо.

– Рассказать тебе одну смешную штуку? – сказала Робин. То ли от большого глотка шампанского, то ли по другой причине, но ее настроение совершило потрясающий скачок вверх и сделало ее более разговорчивой. – Ты наверняка подумал, что на прошлой неделе у меня была уйма панических атак, скажешь, нет? Я пыталась найти жилье, смотрела квартиры, моталась по всему Лондону, куча людей неожиданно подходили ко мне сзади, а это основной спусковой крючок, – объяснила она, – когда кто-то незаметно подкрадывается сзади.

– Тебе не кажется, что для таких объяснений надо пригласить Фрейда?

– Но я была в полном порядке, – сказала Робин. – Наверно, потому, что мне не приходилось…

Она вдруг осеклась, но Страйк уже понял, о чем пойдет речь, и наудачу подытожил:

– Если дома все хреново, эта работа становится практически невозможной. По себе знаю. У меня такое бывало.

Вздохнув с облегчением оттого, что ее поняли, Робин отпила еще шампанского и уточнила:

– Думаю, мне было хуже: приходилось скрывать, что происходит, упражнения выполнять тайком, поскольку при малейших признаках моего неважного самочувствия Мэтью начинал орать, почему я не отказываюсь от этой работы. Сегодня утром я подумала, что это он до меня дозванивается, потому и не взяла трубку. А когда Уинн стал поливать меня грязью – ну да, возникло такое чувство, будто я ответила именно на звонок мужа. И Уинн мог бы даже не говорить, что я ходячая пара титек, взбалмошная дуреха, которая не осознает, что это ее единственный достойный атрибут.

«Мэтью тебе уже нечто подобное говорил, так ведь?» – подумал Страйк, рисуя в своем воображении несколько карательных мер, которые, по его мнению, пошли бы только на пользу ее муженьку. Медленно и осторожно он сказал:

– То, что ты женщина… Когда ты одна на задании, я действительно беспокоюсь о тебе больше, чем о любом из мужиков. Выслушай меня, – твердо сказал он, когда она в панике открыла рот. – Между нами не должно быть недомолвок. Просто послушай, ладно? Ты, рассчитывая только на свой ум и полученное обучение, два раза избежала верной смерти. Черт, готов поспорить на что угодно: Мэтью до таких подвигов очень далеко. Но третьего раза я не хочу, Робин, потому что удача может тебе изменить.

– Фактически ты приказываешь мне вернуться к офисной работе…

– Можно, я закончу? – сказал от твердо. – Я не хочу тебя потерять, поскольку ты – лучшее, что у меня есть. В каждом нашем совместном деле ты откапывала доказательства, которые я бы упустил, ты находила подход к людям, которых я нипочем не сумел бы разговорить. Мы достигли нынешнего положения в значительной степени благодаря тебе. Но в стычках с подонками, склонными к насилию, обстоятельства всегда будут против тебя, а отвечать придется мне. Я – старший партнер, на меня можно подать в суд…

– Ты беспокоишься, что я подам в суд?..

– Нет, Робин, – резко сказал он, – я беспокоюсь, что ты когда-нибудь откинешь концы и мне придется с этим жить все оставшиеся годы.

Сделав еще глоток «Дум-бара», он продолжил:

– Отпуская тебя на дело, я должен знать, что ты душевно здорова. Сейчас мне от тебя нужна железная гарантия, что в самое ближайшее время ты займешься своими паническими атаками: в противном случае последствия ударят не по тебе одной.

– Ну ладно, – пробормотала Робин и, когда Страйк приподнял брови, добавила: – Даю слово. Я сделаю все, что полагается. Непременно.

Толпа вокруг загона прибывала. Вероятно, всем хотелось видеть, как поведут участников следующего забега.

– Как у тебя дела с Лорелеей? – спросила Робин. – Она мне нравится.

– Тогда, боюсь, у меня для тебя плохие новости, потому как в прошлые выходные разбежались не только вы с Мэтью.

– О черт. Прости. – Робин скрыла свое смущение, отпив еще шампанского.

– Для девушки, которая отказывалась от шампанского, ты с ним расправляешься довольно шустро, – посмеиваясь, сказал Страйк.

– Вроде я не говорила?.. – припомнила кое-что Робин и подняла свою маленькую бутылочку. – Я знаю, где раньше видела название «Blanc de Blancs», и отнюдь не на бутылке… но это не касается нашего расследования.

– Продолжай.

– В отеле «Le Manoir aux Quat’Saisons» есть номер люкс под таким названием, – сказала Робин. – Понимаешь, основатель этого отеля – шеф-повар Раймон Блан. Получается игра слов: «Blanc de Blanc»… пишется без буквы «s» на конце, но она в любом случае не читается…

– Это там вы отмечали свою годовщину?

– Да. Хотя и не в номере «Blanc de Blanc». Люкс нам не по карману, – сказала Робин. – Помню, что я проходила мимо этой таблички. Но да… именно там мы и отпраздновали нашу «бумажную свадьбу». Бумажную, – со вздохом повторила она, – а ведь некоторые доживают до платиновой.

Теперь работники конюшни, девушки и парни, начали проводку в паддок семерых нервно гарцующих шелковистых скаковых лошадей, оседланных похожими на обезьянок всадниками в жокейской форме. Страйк и Робин оказались среди тех немногих, кто не вытягивал шею, чтобы полюбоваться этим зрелищем. Не дав себе времени усомниться в правильности того, что она делает, Робин перешла на предмет, который более всего бередил ей душу.

– Это ты с Шарлоттой разговаривал, когда я тебя увидела на паралимпийском приеме?

– Да, – ответил Страйк.

Он бросил на нее беглый взгляд. Робин и прежде с досадой отмечала, как легко он читает ее мысли.

– Шарлотта непричастна к нашему разрыву с Лорелеей. Она теперь замужем.

– Мы с Мэтью тоже были женаты, – напомнила Робин, делая еще глоток шампанского. – Однако Сару Шедлок это не остановило.

– Ну, я же не Сара Шедлок.

– Это точно. Если бы ты меня так же дико раздражал, я бы с тобой не работала.

– Давай внеси это в следующий анализ удовлетворенности персонала. «Раздражает менее, чем подстилка моего мужа». А я в рамочке вывешу.

Робин засмеялась.

– Ты знаешь, мне и самому приходила в голову идея насчет «Blanc de Blancs», – сказал Страйк. – Я в очередной раз прошелся по списку текущих дел Чизуэлла, чтобы исключить лишние направления и обосновать одну версию.

– Какую версию? – встрепенулась Робин, и Страйк про себя отметил, что интерес его напарницы к расследованию ничуть не угас даже после нескольких глотков шампанского, крушения брака и вынужденного переезда невесть куда.

– Помнишь, я говорил, что за делом Чизуэлла мне видится нечто значительное, фундаментальное? До чего мы еще не докопались?

– Да, – сказала Робин, – ты говорил, что у этого дела буквально торчат уши.

– Хорошо, что помнишь. Поэтому кое-что из сказанного Рафаэлем…

– Ну вот, у меня как раз перерыв, – произнес за их спинами нервный женский голос.