Глава сорок третья

Мы больше не можем рисковать, без какой-либо конкретной цели включая МРТ, так что, когда я говорю, что нам необходимо срочно кое-что обсудить, Лин и Лоренцо предлагают другой план.

– Ты заболела, – говорит Лин, когда мы приближаемся к посту охраны, – а мы провожаем тебя до твоей машины.

Она идет справа, якобы поддерживая меня, а Лоренцо и вовсе обнимает меня за талию. Наши сумки и портфели в очередной раз подвергаются тщательному осмотру, и человек в форме – армейской, как мне кажется, но, возможно, и морской, – ощупывает нас по одному.

– Эти чистые! – рявкает он, и другой охранник у дверей переключает свет с красного на зеленый. – Приятных вам выходных, – как ни в чем не бывало желает нам этот тип, словно только что минут пять не обшаривал нас с головы до ног, словно мы находимся не в этой тюрьме, а в любом другом, нормальном, офисе Вашингтона.

Двери раздвигаются и выпускают нас на свет божий, когда майское солнце уже клонится к западу. Лоренцо по-прежнему обнимает меня за талию, еще крепче прижимая к себе и сам прижимаясь ко мне бедром. Вполне возможно, кое-кто наблюдает за нами из окон пятого этажа, и я на всякий случай останавливаюсь и сгибаюсь пополам – якобы страдая от боли, – а затем некоторое время стою, упершись руками в колени, словно пытаюсь перевести дух. Особого актерского мастерства для этого не требуется.

– Все три проекта имеют свой особый цвет, – говорю я, стоя все в той же идиотской позе и старательно глядя на асфальт. – Красный, Золотой и Белый. Последним занимаемся мы. Потому мы и называемся «Белая команда».

– Это тебе Морган сказал? – спрашивает Лоренцо.

– Ну, конечно! – ехидно отвечаю я. – Морган всего лишь имел намерение прочесть мне лекцию о том, как идеален был тот мир, когда женщины сидели дома. Нет. Морган ни словом об этих проектах не обмолвился, но у него на столе была такая толстая папка, которую он все старался от меня спрятать. Разумеется, у него ничего не получилось. Все-таки Морган еще раза в два глупее, чем выглядит.

– Ты можешь спросить об этих командах у Патрика? – говорит Лин, присев возле меня на корточки и повернувшись спиной к зданию. – Нет, не обращай внимания… Ну, а еще раз пробраться к нему в кабинет и снова попытаться прочесть это письмо сможешь? Только повнимательней.

– Может, и удастся. В последнее время Патрик стал многовато пить, да к тому же сегодня пятница. Так что ближе к ночи я, возможно, и сумею туда проникнуть. – Я обещаю это, сама толком не понимая, откуда у меня берутся такие слова. И откуда у меня в голове вообще какие-то полушпионские, совершенно не свойственные мне, мысли? Вот Джеки, например, вполне могла бы специально напоить мужа, чтобы затем беспрепятственно забраться к нему в кабинет и обшарить ящики письменного стола. Но только не я, Джин Макклеллан. За все семнадцать лет брака мне ни разу даже в голову не пришло шарить в бумагах Патрика, ни в личных, ни в деловых, в поисках свидетельств того, что у него есть любовница или хотя бы подружка на одну ночь. Однажды я никак я не могла найти свой ежедневник, и мне показалось, что я, наверное, оставила его у Патрика в машине. Однако даже при таких обстоятельствах и держа в руках ключ от машины я, открыв дверцу с водительской стороны, тут же почувствовала себя преступником, тайно перешедшим границу.

– У нас с тобой нет секретов друг от друга, детка, – сказал Патрик, когда я сообщила ему насчет пропавшего ежедневника. – Нет и никогда не было. И, я надеюсь, не будет. И мне совершенно все равно, станешь ли ты рыться в бардачке моей машины. Ищи, где считаешь нужным. Впрочем, в бардачке ты, возможно, наткнешься на грязный носовой платок, так что на всякий случай осторожней. Вошки, знаешь ли. – И он легко пробежал пальцами по моей руке сверху вниз. – Берегись ирландских вошек!

И, разумеется, именно у меня первой возникли от него какие-то секреты. Точнее, один секрет. Итальянский. Ростом в шесть футов.

Нет, неправда. Теперь секретов уже два. Один пока что маленький, размером с небольшой апельсин.

– Я, пожалуй, лучше уже поеду, – говорю я, выпрямляясь. Поездка на крошечную ферму Шэрон Рей при таком трафике займет, пожалуй, не меньше часа, а я хочу еще успеть до ужина заглянуть к Кингам и проверить, как там Оливия, а затем позвонить в больницу, где находится моя мать, а еще мне нужно – не забудь об этом, Джин! – напоить мужа, чтобы спокойно пробраться к нему в кабинет и выкрасть секретные документы. Для одного пятничного вечера планы прямо-таки грандиозные.

Лоренцо помогает мне сесть в «Хонду» – не то чтобы мне нужна была помощь, но так мне легче продолжать притворяться. А еще теперь он может сказать мне несколько слов, чтобы их не услышала Лин.

– Ты ему сказала? – спрашивает он.

– Нет.

– А собираешься?

– Он же медик, доктор наук. Он сразу поймет, что просто никак не может быть отцом этого ребенка.

Лицо Лоренцо искажается, превращаясь в один вопросительный знак, и я поспешно поясняю:

– Мы не занимались этим… мы вообще уже довольно давно как-то не слишком активны в этом отношении.

Он вздыхает с явным облегчением, на губах появляется улыбка.

– Понятно. Так что никаких сомнений нет?

– Абсолютно никаких. – Я уже чувствую небольшое вздутие в самом низу живота, да и пояс юбки теперь куда сильней давит мне на талию, чем две недели назад. Рано или поздно – скорее, видимо, рано, – выбора у меня не будет, и придется все рассказать Патрику.

Он, конечно, не станет стучать на меня, как выражается Стивен, и из дома меня не выгонит, даже если ему этого очень захочется. В этом я уверена. Но даже и тогда подобное известие обрушится на наших детей с силой грузового поезда. И этот «поезд» появится неожиданно, вторгнется в их жизнь, когда Соня будет смотреть мультфильмы, или во время футбольного матча, или в перерыве между новостями Си-эн-эн. И тогда пребывание в школе станет для них ежедневным путешествием в ад. Патрик наверняка это поймет и, скорее всего, будет хранить молчание.

Но знание об этом – о, вечное проклятое ЭТО! – всегда будет висеть над нами подобно грозовой туче. Нет, не так. Не будет оно висеть. Оно будет ползти, ковылять, бродить где-то рядом, смеяться и служить живым напоминанием о том, как однажды холодным мартовским днем я самозабвенно трахалась с Лоренцо. И протрахала всю свою жизнь.

– Помнишь, я говорил, что работаю еще над одним вопросом? Так вот, возможно, к понедельнику я уже буду кое-что знать. – Лоренцо вдруг снова вытаскивает меня из машины на парковку и быстро шепчет: – Продержись до тех пор, хорошо?

– В чем дело?

Лоренцо тут же распрямляется, незаметно выпустив мою руку.

– В чем дело? – вновь слышу я чей-то голос. – Объясните мне, вы двое, что здесь происходит?

Мистер По стоит прямо перед моей «Хондой», скрестив руки на массивной груди; глаза его почти полностью скрыты за темными очками-«авиаторами». Я ненавижу Моргана, но По – единственный человек, которого я боюсь до смерти. Да, я безумно боюсь этого великана, умеющего двигаться абсолютно бесшумно.

Я все же ухитряюсь улыбнуться ему, поспешно включаю заднюю скорость и выбираюсь с парковки, стараясь ни в коем случае не встретиться взглядом с По.