Часть первая

Всепоглощающая любовь экстази

1. Хизер

Набираешь отчет в редакторе, зашитом в программный пакет персоналки, и Брайан Кейс, мистер Кейс, оборачивается на тебя и, похотливо улыбаясь, произносит:

– Ну и как сегодня чувствует себя свет моих очей?

Но что ты думаешь на самом деле, так это то, что я вовсе не «свет твоих очей», а если ты серьезно так считаешь, то тебе он скоро понадобится, ты, тормоз и жалкий придурок, но мне нужна работа, а не заморочки, приходится просто улыбаться и выводить тупые данные на монитор.

Только очень обидно внутри.

Обидно, потому что ты не та, кем тебя назвали, не такая, какой тебя видят. Это обидно.

По дороге домой я решила заглянуть в паб. В этот бар в Ист-Порте. Последние две недели я каждый день подходила к дверям, пробовала набраться храбрости и зайти внутрь. Смотрела на всех этих пьянчуг, прислушивалась к шуму, странному отвратительному гоготу, принюхивалась к вонючему дыму. Когда я наконец решилась и вошла, со мной, вопреки ожиданиям, не произошло ничего необычного, никакого потрясения. Я даже не поняла, что нахожусь в баре, пока не попросила морщинистого старикана за стойкой налить мне джина с тоником. Что я все-таки здесь делаю?

Я никогда не хожу в

Я никогда

Это Лиз попросила меня встретиться с ней. Лиз. Но ее самой еще нет.

Похоже, днем в баре бывают одни мужики, хоть они тут все и отделали по-современному. Один членовоз глядит на меня, будто я снимаюсь. Вот прямо здесь. В баре Ист-Порта. В Данфермлайне. Здесь – ха-ха, смешно! Должно быть смешно! Но мне почему-то не до смеха. Свое я уже отсмеялась. Потому что слишком много смеялась, когда смеяться было не над чем.

А вот и Лиз. Беру с ее джином еще один для себя. Мы с Лиз все еще дружим, хотя нас и раскидали по разным офисам. Официальное обоснование – для профессионального роста необходимо уметь работать с новыми людьми в новой команде в новой области. Умение приобретать новые навыки. Вот что наш профсоюз выторговал для наших боссов – более гибкое руководство. И теперь нужно вводить старые данные в новую машину в новом офисе. Разумеется, на самом деле нас перевели просто потому, что нам хорошо работалось вместе, а им не нравится, когда людям слишком хорошо на работе.

Лиз старше меня. Она не вынимает сигарету изо рта и беспрестанно пьет джин. Живу я с Хью, а для души у меня Лиз. И Мэри…

2. Ллойд

Крыша у меня малость съехала, скорей всего, из-за того, что я схавал пару тазепамов, чтобы сняться. Тупость и убожество – вот что меня окружает. Новостройка. Я гляжу на мир из трущобного окошка. Рядом с кроватью звонит телефон. На том конце провода Ньюкс.

– Привет Ллойд… это я.

– Ньюкс. Привет. Ну что, отпустило вчерашнее… или сегодняшнее уже? Я чего-то убитый, на хрен, а. Нажрался сраных транков, чтобы сняться…

– Слушай, не гони, а. На футбол чапаешь?

– Не-а… лучше пивка попью.

– А я бы сходил заценил видуху с новых трибун, а чего.

– Да пошли они в зад, эти новые трибуны.

– Вроде они и ничего… да уж, блин, получше старого дерьма Джамбо.

– Ага, эта дешевая плоская фигня из пластика. Гэри Маккей как-то расхерачил одну, когда в Скае не было игры. Я, по-моему, больше полутора часов на таких и усидеть не мог, знаешь, Ньюкс…

– Ну что, дружок, оттянемся там по полной?

– Заметано.

– Тогда забьемся в «Виндзоре» через полчаса. Но только Алли не звони, а. А то, если я еще раз услышу, как этот гад опять треплется про то, как круто было на Джоне Дигвиде на прошлой неделе, или о прекрасном Тенерифе, я его просто из лобового окна под автобус выкину.

– Ну ладно… хотя мне этот везунчик прогнал, что Дигвид был говна пирога.

– Да он и про Тони Хамфриса то же самое несет. Каждый вечер начинает с одного и того же – и то дерьмо, и это дерьмо. Потом позже слышишь, что вроде не так уж плохо, а под утро – так просто все было зашибись.

Иду в душ, стараюсь хоть как-то взбодриться. Чертовы транки, больше ни в жизнь принимать не буду. Выползаю на Лит-уок и пересекаюсь с Ньюксом. И вдариваем по алкашке. Да еще по паре транков, чтоб денег поменьше тратить. Ньюкс объяснил это так: если пару таблеток запить четырьмя пинтами, то эффект тот же, что и от тридцати. На кой дарить деньги сукам-пивоварам, да еще и время почем зря тратить?

День превращается в мутный вечер.

– Слушай, Ньюкс, по-моему, мне уже совсем голову сшибло, – говорю я.

И вот я снова в городе убранных, в стране пустых голов, я с трудом осознаю, как бармен возвращает меня из космоса на Планету Лит. Он чего-то говорит мне, но я ни фига не могу разобрать. Вываливаюсь наружу. За дверью я слышу, как Ньюкс выводит хибзовые марши, но ублюдка нигде не видно. Кто его разберет, куда мы забрели, ясно, что где-то в центре. Слышу, как надо мной смеются, пижонские голоса. Потом я снова оказываюсь в такси и снова – в каком-то литском пабе. Слышу, как какой-то парень кричит, указывая на меня:

– А вот чувак, который трахнул свою сестру!

Пытаюсь что-то сказать в ответ, но я слишком пьян, а тут другой парень и говорит:

– Да нет, это же Ллойд Буист, брательник Воана Буиста, слышь. Ты спутал его с другим Ллойдом, а того зовут Биатти.

– Слушай, не лепи нам, что в Лите найдется целых два Ллойда, – говорит один из ребят.

После этого я только помню, что общался с одним своим приятелем, Вудси, не видел его уже тыщу лет, и он гонит мне что-то про Бога, выпивку и экстази. Потом отвозит меня к себе, и я выключаюсь.

3. Хизер

Хью дома. Он возвращается с работы позже меня. Работа более ответственная. Он ответственный. За что он там отвечает?

– Ну, как был день? – улыбается мне он, на секунду прекращая насвистывать своих Dire Straits – «Money for Nothing».

– Нормально, – говорю я, – неплохо. Что будешь к чаю?

Нужно было, конечно, раньше чего-нибудь приготовить. Но мне было абсолютно пофиг.

Я почти целый час занималась ногтями: стригла, полировала, красила, на все нужно время. Которое просто летит.

– Все, что есть, – отвечает он, включая новости.

– Яичница на тосте подойдет?

– Супер.

Отправляюсь готовить яичницу и кричу с кухни:

– А как у тебя?

– Нормально! – кричит он в ответ из гостиной. – Мы с Дженни делали презентацию по зонированию для районного управления. Мне кажется, все прошло хорошо, – его голова высовывается из-за двери, – по-моему, мы их сможем убедить.

– Молодцы, – отвечаю я, пытаясь придать своему тону хоть каплю убедительности.

Мы с Хью вместе закончили университет и сразу же стали работать в разных отделах местной администрации. Он теперь – начальник строительного общества, а я – абсолютно там же, где и начинала шесть лет назад.

И в этом никого, кроме меня, винить нельзя.

Все еще было бы ничего, если бы я и в самом деле его любила. Когда-то мне казалось, что так оно и есть. Он воплощал в себе все мои представления о настоящем бунтаре: рабочий класс, студенческое движение. Какая долбаная чепуха.

– Я сегодня иду веселиться, – говорю ему я.

– Вот как…

– С Лиз. Которая с работы. А то мы теперь работаем в разных офисах и поболтать даже нормально не получается. Просто к ней схожу. Может, куплю чего-нибудь съесть по дороге, бутылочку вина.

– Сегодня по второму каналу хороший фильм, – говорит он.

– Какой?

– «Уолл-стрит». С Майклом Дугласом.

– Ну вот. Но только я уже обещала Лиз.

– Ну да, понятно.

– Ну тогда пока.

– Пока.

Пока. Встречаемся с Лиз в «Макдональдсе», потом едем в бар Ист-Порта – вливаем в себя по паре джинов с тоником, потом – на такси в Келти, в клуб.

– Что вам в Келти приспичило, девчата? – пугает нас водитель. – Там же одни шлюхи да шахтеры живут.

– Да ладно тебе, хорош трепаться! Я сама оттуда! – говорит ему Лиз.

– В какой шахте работала, киска? – спрашивает ее водила и высаживает нас на клубной парковке.

Находим свободные стулья и садимся в углу. Посреди танцпола – огромный зеркальный шар. Лиз показывает взглядом на столик у самой стойки.

– Мой бывший, Дейви. Красавец, а? – Она кивает парню, занимающемуся своей карточкой «Бинго», тот сразу же подходит к нам.

Я киваю в ответ, изо всех сил стараясь поддержать Лиз, но в глубине души я не могу с ней согласиться. Глядя на Дейви, можно было сказать, что когда-то он и в самом деле выглядел ничего себе, но это ощущение скорей объяснялось его самоуверенно-игривыми манерами, нежели следами былой физической привлекательности, пережившими мясорубку времени и алкоголя. Он посмотрел на меня и наградил улыбкой отморозка. Хотя все же что-то такое в нем было.

– Голубые глаза – вот на что я запала, – шепчет мне Лиз, пока Дейви пробирается в нашу сторону через толпу.

– Как поживаешь, малыш? И что это за милая дама с тобой сегодня?

– Знакомься – Хизер, с работы.

– Привет, – говорю я.

– Счастлив познакомиться с вами, Хизер. Могу ли я предложить нашим милым дамам чего-нибудь выпить?

– Два джин-тоника пошли бы неплохо, – отвечает Лиз.

– Будет сделано, – с улыбкой отвечает Дейви, отчаливая к стойке.

Ах, эти голубые глазки. А больше-то ему и взять нечем. Не тянет, и чем больше он ходил кругами и стрелял глазками, тем больше превращался в натурального кретина.

– Главная проблема, – подтвердила мои подозрения Лиз, когда он отвалил в туалет, – что за этими прекрасными глазками практически ничего не стоит.

4. Ллойд

Просыпаюсь на кушетке у Вудси, чувствую себя – дерьмовей не бывает. Тошнит, в голове сверлит, как у зубного, губа распухла и раздулась, а под правым глазом бесформенное фиолетовое пятно, будто тушь размазана. Вспоминаю, что закинулся классом А вместо алкашки. Да, вроде мы с Ньюксом порезвились на славу. Вот только – друг с другом или с каким-нибудь посторонним мудилой? Судя по легкости повреждений, должно быть, с посторонним мудилой, а то у Ньюкса рука тяжелая, он бы мне похлеще засадил.

– Нарезался вчера, а? – подкалывает меня Вудси, наливая чай.

– Угу, – отвечаю, но еще не протрезвел настолько, чтобы переживать по этому поводу. – Мы с Ньюксом как въехали в эти спутниковые темы, так и пошло-поехало. Кончилось оно, конечно, дракой.

– Вы, бакланы, просто долбанутые. А алкашка – оружие сатаны, парень. А уж что до транков… я, скажу тебе, не часто готов согласиться с этим дутым тори, что по телику выступает… но вот, мать твою, скажу тебе – на Ньюкса я уже не удивляюсь, фан поганый, но ты-то, Ллойд, мне казалось, сечешь поляну как-никак.

– Да ладно, слышь, Вудси, хорош уже.

Этот чел Вудси все из своей религии выбраться не может. Удивительно, как он долго держится, а началось все еще прошлым летом. Он утверждает, что видел Бога после двух «Супермарио» и пары «снежков» на опенэйре «Резарекшн». Мы скинули его на танцполе «Гэрэдж», пусть парень расслабится, а то он вроде как совсем перегрелся. Я сунул ему в руку минералку и оставил разглядывать розовых слонов. Нехорошо, конечно, но я сам был настолько уколбашен, а светошоу в главной палатке настолько заманчивым, что мне не терпелось попасть обратно в колбасню. Пара Тусовщиц с материнской заботой вызвались приглядеть за ним, пока нас нет.

Но только весь ваш хитрый план, мистер Фикс, накрылся медным тазом, когда внезапный приступ возмущения в желудке заставил Вудси оторваться от своих Тусовщиц и посетить сортир – покататься на фарфоровом автобусе. И как раз в одной из этих зловонных ловушек его и посетил сам Большой Вождь.

Хуже всего было то, что Боже, по-видимому, сообщил ему о том, что экстази – Его дар врубающимся, которые просто обязаны донести до остальных Его святое слово. И наказал Вудси строить клуб Святого Техно-Благовещения.

Сейчас уже неясно, то ли голова у Вудси вскипела, то ли его прикололо других подурачить – вроде культовой запары а-ля Кореш, – получать себе девчонок-с-вечерины сколько душа пожелает. Вы принимаете меня, девушки? Вы и в самом деле готовы принять меня вместе со всем моим мозгоебским дерьмом, шайзе, мерде, шитом? Но так или иначе, для культовой запары он явно выбрал не тот наркотик. Единственный, кого можно под экстази запарить, – так это ты сам. Кореш и пяти минут не продержался бы, если бы его свора в Уэйко на Е сидела. Хватит с нас твоей религиозной фигни, Дейви-приятель, мы просто пришли сюда потанцевать…

– Слушай, Ллойд, те деки «Техникс» все еще у тебя, а?

– Ага, но только это деки Шона, а у меня они, пока Шон из Таиланда не вернется.

Шона не будет еще около года, но если он сечет поляну, то лучше ему не возвращаться вовсе, а Шон поляну сек. Он нормально поработал в паре с тем парнем из Ланкашира, которого звали Вороной, и они неплохо поднялись, обчищая дома разных жирных ублюдков. Пораскинув мозгами, они решили завязать, чтобы с азарта не вписаться уже во что-нибудь совсем левое, и намылили лыжи в Таиланд через Гоа. И им хорошо, и мне неплохо – поскольку от Шона мне достались в наследство те самые деки и его коллекция пластинок, среди которых были крутейшие coyл-раритеты.

– Ты уже на них, наверное, неплохо насобачился, а?

– Да уж, неплохо, – соврал я.

На самом деле деки у меня лежали всего пару месяцев. У меня практически не было чувства времени, моторных навыков и не так уж и много винила. Я, конечно, хотел попрактиковаться на них побольше, но много времени съедала халтура на стороне с моим дружком Друзи, и я к тому же реально много торговал, работая на Злобную Сучку.

– Слушай, Ллойд, я тут одну вечерину устраиваю в клубе «Ректангл» в Пилтоне. Хочу тебя позвать поиграть. Сначала ты, потом я. Что скажешь?

– Это когда?

– Через месяц. Четырнадцатого. Времени еще навалом.

– Четко. Вписываюсь.

Я, конечно, полное дерьмо на деках, но мне подумалось, что, может, какое ни на есть обязательство заставит меня напрячься и сварганить себе программу наконец-то. Хоть я кипятком и не писал, когда Вудси предложил мне замикшировать в техно, хаус, гэрэдж и амбиент всякие сэмплы с гимнами и песнопениями, я все равно понял, что хочу играть.

Тогда же я решил для себя, что теперь буду сидеть дома и мучить деки. Все мои дружки, особенно Ньюкс, Алли и Эмбер, старались меня поддерживать. Когда они заходили ко мне немного пошуметь, то часто приносили с собой взятые у кого-нибудь напрокат пластинки. Я и сам теперь ходил в клубы больше смотреть на игру диджеев. Я совершенно офигевал от Крейга Смита, эдинбургского диджея из «Соулфьюжн», – он каждый раз по-настоящему оттягивался, когда играл. Хотя многие диджеи оказались настоящими занудами с умными лицами, что особенно было заметно в «Мил- хаузе». Когда самому не прикольно, то и народ разогреть не получится.

Однажды днем, только я включил себе Ричарда Никсона, как кто-то постучал в мою дверь. Вообще-то, музыка вроде и не орала, но я все равно подумал, что это тот козел-яппи из соседнего подъезда, которому все вечно не по кайфу.

Открываю дверь и вижу перед собой миссис Маккензи из квартиры ниже этажом.

– Суп, – с перекосившимся лицом выплевывает в меня она.

И тут я вспоминаю. Вот беда – забыл сбегать в супермаркет за нужными продуктами для кастрюльки супа. Я всегда навариваю себе целое ведро по четвергам, пока не начинаются безумные излишества в пятницу и субботу, так что если мне совсем херово или готовить вломак, то у меня всегда найдется что-нибудь питательное дома. И я немного отношу миссис Маккензи в пластиковом контейнере. И теперь то, что когда-то было единичным проявлением доброй воли, стало традицией и ритуалом и начинает меня уже доставать до чертиков.

– Извините, миссис Мак, не успел еще сготовить.

– Я… просто подумала… супчик… парнишка сверху супчик-то по четвергам приносит… вот Гектору своему на днях говорила. Супчик. Парнишка сверху. Супчик.

– Ладно, щас, скоро сготовлю.

– Суп, суп, суп… захотелось супчику.

– Все под контролем, миссис Мак, точно вам говорю.

– Супчик…

– СУПЧИК ЕЩЕ НЕ ГОТОВ, МИССИС МАККЕНЗИ. КОГДА ПРИГОТОВЛЮ, А ЭТО БУДЕТ СОВСЕМ СКОРО, ПРИНЕСУ ВАМ ВНИЗ, ДОГОВОРИЛИСЬ?

– Супчик. Скоро.

– ИМЕННО ТАК, МИССИС МАККЕНЗИ. СУПЧИК. ГОТОВ СКОРО.

От меня, должно быть, было много шума, потому что тетка типа Домоседки Праведной из соседней квартиры подходит к своей двери и спрашивает:

– С вами все в порядке, миссис Маккензи? Вам тоже мешает эта музыка? – спрашивает она у этого божьего одуванчика, у этой долбаной бездушной сучки, для которой на всем свете не существует ничего, кроме ее собственных желаний и запаривания окружающих.

– Супчик скоро будет, – сипит ей миссис Маккензи повеселевшим и довольным тоном, с трудом спускаясь по ступенькам лестницы к своей двери.

Я иду обратно к себе, вырубаю Ричарда и мотаю на улицу покупать ингредиенты для супчика. Пока я выхожу из квартиры, слышу сообщение на автоответчике. Ньюкс долго и нудно рассказывает о том, как в его дом вломились мусора и перевернули все вверх дном.

5. Хизер

Будто бы.

Будто бы физическая близость может решить проблему эмоциональной отчужденности.

Он крепко обнимает меня, но в его прикосновениях нет ни любви, ни нежности, одно отчаяние. Возможно, это оттого, что он чувствует, как я ускользаю от него, ускользаю из того мира, в который он меня пытается поселить, из его мира. Его, а не нашего.

Не наш мир, не общий. Я принадлежу Хью, я – его собственность, от которой он так просто не откажется. Я для него – источник комфорта, плюшевый мишка для подросшего мальчишки. Только никто больше его таким не видит. И если бы кто-нибудь смог разглядеть потрясающую незрелость в этом внешне вполне благополучном мужчине, то нашел бы ее трогательной, как когда-то и я сама. Но теперь – не знаю, все это жалко и скучно.

Он просто занюханный имбецил.

Что он получает от такой жизни?

Он жиреет, а во мне что-то умирает.

В нем тоже должно бы умирать, а не умирает.

И именно потому, что для этого у него есть я.

Что мне нужно? Просто любви мало. Все зависит от того, как ты ее чувствуешь. Вот я люблю своих родителей. И я не хочу, чтобы у меня были другие мама и папа. Хотя когда-то хотела. Хотела по умолчанию, потому что не знала, чего мне хочется по-настоящему.

Мне не нужно, чтобы меня защищали. А Хью меня защищает.

Мне когда-то это тоже было нужно.

Но слушай, Хью, я все росла и росла внутри себя, росла больше, чем тебе бы хотелось. Помнишь, ты мне говорил, что мне нужно повзрослеть. А сейчас ты бы меня боялся, если бы знал, во что я превратилась. Мне кажется, ты уже боишься. Поэтому ты и вцепился в меня, вцепился под страхом смерти.

Часть меня умирает.

Часть меня растет.

Как ты их примиришь?

6. Ллойд

Возвращаюсь домой из супермаркета, вроде купил все для супа. Не успел войти, прямо за спиной настойчивый звонок в дверь. Злобная Сучка приперлась, а за ней – Жертва, с такой кислотой в напряженном отмороженном взгляде, что даже мои самые искренние улыбочки не могли ее расслабить.

Жертва – хронический случай, все время с ней происходит какая-то херня. А Злобная Сучка будто нарочно таких вот к себе и приваживает. Сама она их ни во что не ставит и держит в состоянии психической униженности. Просто предводитель для заблудших душ. Мне не очень прикольно, что я все больше и больше тусуюсь со Злобной Сучкой, – на самом деле мы только находили друг для друга поставщиков и надежный сбыт для разных тем. Жертву я один раз трахнул, когда кокса набрался и запарил ее завалиться со мной в постель… да в какую, блин, постель, просто на пол, рядом с кроватью, где Алли трахал ту девчушку, что познакомилась с нами в «Пьюре». Так или иначе, Жертва потом за мной бегала целую неделю, звонила, подлавливала в клубах и тому подобное. Такая у нее особенность – приспосабливаться к чему угодно, реагируя на любые знаки внимания. Поэтому ей всегда и попадаются мужики-садисты.

– Тарам-пам-пам, – пропел я девчонкам, проводя их к себе, с веселостью, которой и в помине не чувствовал, но в ответ мне было ледяное молчание.

Сучка выпятила нижнюю губу словно ярко-красную ковровую дорожку раскатала. Вид у нее был уставший и раздраженный, как у нестарой тетки, повидавшей уже всякого и решившей вдруг завязать с надеждами.

– Жди здесь, – приказным тоном обратилась она к Жертве, которая, в свою очередь, начала тихонько всхлипывать.

Я подхожу и делаю вид, что жалею бедняжку, но Злобная Сучка выворачивает мне руку и тащит на кухню, захлопывает за нами обоими дверь и переходит на шепот, так что я лишь по движению губ могу догадываться о том, что она говорит.

– Ну что? – спрашиваю я.

– Она долбанутая.

– Разве это новость? – пожимаю плечами, но мне кажется, что Сучка меня не расслышала.

– Она бредит, я ей так прямо и сказала, – говорит мне она, с шумом затягиваясь, лицо ее искажается в презрительной гримасе. – Ты, курочка, просто живешь в розовой стране дураков, вот что я ей сказала, Ллойд. Но она меня ни фига не слушает. Теперь она за все и отдувается. И к кому же она бежит плакаться, а?

– Конечно… конечно… – киваю я в ответ, изо всех сил изображая сочувствие, одновременно перегружая купленные продукты из пакетов в холодильник и на кухонные полки.

– У нее уже месячные регулярно пропадают, а она каждый раз за свое: залетела и залетела. Мне так и хотелось ей сказать, что как это можно залететь, когда тебя в задницу трахают, но я не стала. И еще я хотела ей сказать, что у нее месячные пропадают, потому что с головой не все в порядке, курочка; посмотри, как ты живешь, и если у тебя в голове бардак, то это точняком на организме скажется.

– Понятно… опять с Бобби история.

Главным мучителем Жертвы на текущий момент был некий безумный байкер Бобби, с которым я был знаком довольно долго. Личность Бобби можно было разделить на две составляющие. Одна – злоба в чистом виде. Другая – абсолютная сволочность.

– Но я держала язык за зубами. Представь себе, Ллойд, он заявляется к ней ни с того ни с сего и начинает ей на мозги капать. Соло уже потешаться над нами начал, так что нам просто пришлось уйти. Хотели у тебя переждать, пока эта сука Бобби не свалит.

– Слушай, я не против, но придется вам сидеть здесь без меня, а. Я забился тут с парнишкой насчет этих розовых шампушек – спидболы типа, знаешь?

– Возьми мне пяток… нет, шесть штучек… – тяжело дышит она, роясь в сумочке в поисках кошелька.

– Если только у него будет, конечно, – отвечаю я, прикарманивая денежки.

Я и не собирался ничего вырубать, просто намылился к своему братцу перекусить. Но мне все равно не хотелось сообщать об этом Злобной Сучке, и не потому, что это звучало не так уж круто, а потому, что она постоянно лезет не в свои дела, и я не хочу, чтобы любопытная корова про меня всякое вызнавала.

Перед самым уходом мельком замечаю обтянутую черными леггинсами задницу Жертвы, чувствуя разочарование и удовлетворение одновременно от полного отсутствия какой-либо реакции со своей стороны.

У подножия Лит-уок сажусь на автобус, который везет меня к брату Воану. Разумеется, я опаздываю. И когда приезжаю, то звоню в дверь целую вечность. Воана нет дома, а Фиона, моя невестка, играет во дворе с Грейс, моей племянницей, ей уже два года, и она, как и все двухлетки, реальная приколистка.

– Ллойд! Так и знала, что это ты. Заходи, заходи.

Зайдя в дом, я врубаюсь, что Воан тут занимался ремонтом, но ничего не говорю по этому поводу. Вообще-то, весь дом обставлен в безвкусном деревенском стиле, что смешно видеть в пригородном доме. В этом – они оба, Воан с Фионой. Хотя я все-таки по-своему люблю их, такая любовь вперемешку с семейным долгом, но с такими, как эти, о вкусах спорить не станешь. Им это просто пофигу, для них главное, чтобы все было как в рекламе из каталога.

Спрашиваю у Фионы, можно ли от них позвонить, она понимает намек и уходит с Грейс во двор. Звоню Ньюксу.

– Ну, рассказывай, – начинаю я.

– Все, завязываю с фанами и наркотой. Я под колпаком, Ллойд. Мусора тут были вчера, обвиняли меня во всяком, вот дела какие. Совсем хреново, парень.

– Тебе что, реально шьют что-нибудь?

– Еще нет, но я и так уже в штаны наложил. Мне вот тут советуют на это все забить, но хрен знает, парень. Я хоть и приторговываю-то самую малость, но мне может три годика легко накрутиться, и все только из-за глупых тусовок с футболом, прикинь, а.

– Слушай, я как раз хотел спросить, можешь нам немного помочь с товаром?..

– Нет, со мной все. Ложусь на дно, пока дерьмо не уляжется.

– Ну ладно. Но хоть на выходных-то повеселимся, а?

– Ладно.

– Пока, Ньюкс… слышь, ты-то помнишь, что с нами стряслось той ночью, – в историю вписались, что ли?

– Лучше тебе и не знать, Ллойд.

– Ньюкс…

Короткие гудки.

Я в запутках. Но не в таких, как у Ньюкса. Что-то старого пердуна сильно тревожит. Вообще-то, он уже вроде как фанатство бросил, но основные сражения все же старался не пропускать. Я никогда не понимал, в чем тут прикол, но Ньюкс божился, что приход от этого дела офигенный. Но если ему мусора на хвост садятся – дело плохо; если у тебя наркоты хоть каплю находят, только для друзей да для себя, то ты уже сразу и дилер. Ньюкс все правильно делает, и я решил про себя, что тоже сделаю перерывчик и все такое.

– Как тебе новые цвета, а? – спрашивает Фиона.

Грейс карабкается по мне, пытаясь вырвать мой глаз из глазницы. Я отвожу ее ручонку, не давая дотянуться до второго, на котором синяк.

– Супер. Очень расслабляет. Только что хотел сказать, – откровенно лгу ей в глаза. – Не даешь Воану поскучать, а? А где сам?

Грейс слезает с меня и топает к Фионе, прилипая к ее ногам.

– Отгадай с трех раз, – предлагает мне Фиона с улыбкой, которая тут же превращает ее из молодой домохозяйки в грязную потаскуху.

– Шары, что ли, катает?

– Отгадал с первого раза, – устало кивая, отвечает Фиона. – Просил передать, чтобы ты зашел на кружку пива. Обед все равно не будет готов раньше пяти.

– Супер… – отвечаю я. Хотя это далеко не супер. Я бы с большим удовольствием посидел здесь с Фионой и Грейс, чем выслушивать всю эту воановскую хуйню. – Э-э, может, я здесь просто подожду?

– Слушай, Ллойд, мне нужно кучу дел переделать. И я не хочу, чтобы ты у меня тут под ногами болтался, хватит с меня одной личинки, – отшивает она меня с сарказмом в голосе.

Я смеюсь ей в ответ, изображая обиду:

– Огромное тебе за это спасибо.

Еще какое-то время мы продолжаем обмениваться репликами в том же духе. Может, это и звучит жалко и скучно, но меня странным образом впирает оттого, что можно вот так нести полную фигню окружающим и не бояться того, что на тебя посмотрят как на морального урода какого-то, и все потому, что вы оба связаны особыми отношениями. Безумный трип.

Но от этого дерьма, если через край хватить, может и крыша съехать, и я все же решаю сходить проведать Воана.

На улице меня ждал прекрасный летний вечер, и я вдруг почувствовал странную пружинистую легкость в каждом своем шаге. Ну естественно, ведь сегодня четверг. Организм переработал без остатка мою дозу допинга с прошлых выходных, выпустив напрочь из себя все токсины: выпотел, высрал, выссал – финито похмелье; приступы ненависти к себе уходят вместе с химией, расщепляющейся в мозговых клетках, усталость остается в прошлом, а старый адреналиновый насос медленно набирает обороты в предвкушении новой серии приключений и излишеств. Это чувство, когда ты сбрасываешь депрессняк после употребления, а твои тело и мозг вдруг обретают былую свободу, сравнимо лишь с хорошим приходом от экстази.

В клубе Воан гоняет шары с каким-то старым хреном. Он кивает мне издали, а старикашка бросает в мою сторону слегка озлобленный взгляд, и я понимаю, что помешал его расчетам, потому что моя тень упала как раз на линию прицела. Старый хрыч собирается с силами и катит свой шар – дальше, дальше, дальше, и мне кажется, что нет, он закатился уже слишком далеко, но дудки – старый пердун свое дело знает, шар делает бразильский разворот, именно так, хренов бразильский разворот, и фигачит обратно, прямо как долбаный бумеранг, врывается, как уличный нахал, лезущий без очереди, прямо за расставленные Воаном ряды защиты, подкатывается – и дело сделано.

Я громко восторгаюсь ловкостью старого пердуна. У Воана в запасе еще один удар, но мне уже не хочется больше смотреть; прусь к бару за выпивкой. Вдруг обнаруживаю в кармане мятый пакетик со спидом, фиг знает, как я мог про него забыть. Отправляюсь в сортир и делаю себе пару дорог прямо на крышке бачка. Уж ежели о шарах придется трепаться, то к этому надо серьезно подойти… Выхожу из толчка, как, блин, согнутая пружина. Помню я это дерьмо, в прошлые выходные с пальцев слизывал. Но все-таки нюхать гораздо круче, такая вещь!

– Чего не остался на решающий, а? – говорит мне сдувшийся Воан. – Поддержал бы меня хоть с последним броском, братишка.

– Прости, Воан, надо было воду поменять в аквариуме.

– Попал он, а?

– Не-ет, за километр отлетело! – радуется старый козел. На старом козле белые штаны, синяя футболка и летняя шляпа.

Хлопаю старика по спине:

– Отлично играешь, приятель! Особенно тот, закрученный, который в самом конце попал в точку. Я – Ллойд, брательник Воана.

– Ну что ж, Ллойд, а я – Эрик. – Он протягивает мне руку и сжимает мою каменной хваткой. – Сам-то шары катаешь?

– Да нет, Эрик, сам не катаю, друг, – не моя игра, понимаешь. Я не против самой игры и все такое, отличная игра… я тут бездельничал как-то дома и по телику смотрел, как Ричард Корен играет… помнишь, он еще за «Пост» выступал, кажется. Вот кто умеет мяч крутануть…

Лу Рид, мать его, вставляет по самые гланды.

– Ну, тебе чего взять? – кричит, обращаясь ко мне, Воан, видно, что его чутка задевают мои неуемные восторги.

– Не-не-не, щас все сам возьму. Три лагера, так, мужики?

– Только не этой ослиной мочи, – фыркает Эрик, – мне «Особого».

– Непростого пива после непростой победы, а, Эрик, – ухмыляюсь я.

Старый хрыч ухмыляется мне в ответ:

– Сделал Воана, как мальчишку, а!

– Да, да, конечно, – перебивает Воан, – ну че, несешь выпить, нет?

Топаю к бару, парень за стойкой говорит мне, что наливает, только если ты с подносом подходишь, а я шучу, что и так все руки заняты, на что он отвечает коротко, что это типа правила заведения, но тут как раз какой-то коротышка из очереди всовывает мне в руки этот самый поднос. Все забыл, все эти ублюдочные правила в этих заведениях, всех этих набриолиненных уродцев в пиджаках с клубными значками на лацкане и как к концу вечера стены здесь обваливаются не хуже, чем когда люфтваффе бомбили собор Ковентри… но вот я возвращаюсь назад.

– На здоровье, парни, – кричу я, поднимая бокал. – Вот чего тебе скажу, Эрик, я, когда на твою игру посмотрел, сразу понял, что у тебя яйца на месте. У парня с яйцами все в порядке, сказал я тут себе. Бразильский крученый, а! Ух ты, сукин сын, ты просто настоящий сукин сын, твою!..

– Да уж, – говорит довольный Эрик, – думал, попробую тут одну небольшую штуку. Воан, конечно, хорошо защиту себе поставил, но, думаю, дай-ка попробую запустить штучку-дрючку с заднего хода, вдруг прокатит.

– Хороший удар, это точно. – Воану ничего не остается, как поддакнуть.

– Просто супер, – говорю я, – слышал, может, про тотальный футбол, тот, что голландцы придумали, а? Так вот, наш парень, вон этот, – я киваю в сторону Эрика, – просто тотальный шарогоняльщик. Сильно не бил, не дрыгался и не кривлялся, как эти кексы в Первой лиге, нет, ты спокойно и с достоинством совершаешь этот мастерский бросок.

Я кружку свою высосал, и Воан тащится к стойке.

У него есть одна черта, которую я замечаю при каждой нашей встрече: как человек с многочисленными обязанностями, как хороший муж и глава семейства, он старается влить в себя как можно больше единиц алкашки за тот временной отрезок, который он способен для этого занятия выделить. А пить он умеет. Слава богу, что я весь вечер просидел на разливном «Бексе». Ни глотка этой шотландской мочи, особенно этой светлой ядовитой отравы – «Макьюэнса». Кружки летели одна за другой, меня впирало все больше и больше от моего спида, меня несло как бешеного. Смешно, что Эрик, казалось, попался в мой ритм, безумное веселье, будто старый хрен сам снюхал пару дорог.

После быстрого осушения очередной кружки он тащит из бара по пиву и виски – типа с прицепом.

– Ну ты, бля, даешь! – говорю я. – В тихом омуте черти водятся!

– Попал в точку, – улыбается в ответ Воан. Он все глядит на нас обоих и улыбается сам себе, типа «ну-и-идиоты-но-мне-они-нравятся». И от этого он мне становится еще ближе.

– Сходил бы, проведал предков, – говорит мне Воан.

– Ну да, – соглашаюсь с виноватым видом, – я уже давно собираюсь закинуть им эту кассетку, что я для них записал. Мотаун.

– Ну вот и отлично. Знаешь, как они будут рады.

– Помнишь, Марвин, Смоки, Арета и все в таком духе, – продолжаю я и потом, резко меняя тему и обращаясь к Эрику: – Слушай, Эрик, помнишь этот свой трюк с шарами, а?

– Конечно, – с удовольствием вступает он. – После него наш Воан завалился вверх лапками, ты не обиделся, Воан? – смеется Эрик. – В тихом омуте черти водятся!

– Ду-ду-ду, ду-да-да. – Я начинаю напевать мелодию из «Сумеречной зоны», потом вдруг мне приходит в голову новая штука: – Слушай, Эрик, а твоя фамилия, случайно, не Кантона, а?

– Не. Нет, Стюарт, а что? – отвечает он.

– Да вот, знаешь, в твоем последнем броске было что-то кантоническое. – Меня начинает сотрясать от хохота, передоз Смешлейтенантов, у Эрика вроде тоже. – У Воана Райана паровоз слетел с рельс от этого броска, а…

– Ну да хватит вам, гады, – дуется Воан.

– У-а-Кантона, – начинаю заводиться я, Эрик тоже подключается; на нас оглядываются компании заезжих пьянчуг и несколько пожилых пар.

Разжигаемые присутствием зрителей, мы со стариной Эриком отплясываем веселый канкан – ля-ля-ля, ля-ля-ля, ля-ля-ля, ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля…

– Эй, там, ха-аре уже. Здесь граж-жане желают расслабиться и выпить спокойно, – скулит в нашу сторону сиплый кекс в пиджаке со значком.

– Ладно, ладно, все путем! – кричит ему Эрик, а потом уже тише говорит нам, но так, чтобы всем вокруг было слышно: – И чего ему, блин, не так, а?

– Да ладно, Эрик… – вступает Воан, – Ллойд здесь не член клуба.

– Но парнишку же записали. Записали как гостя. Все по правилам. Мы здесь не шалим. Не шалим здесь, – трясет головой Эрик.

– Правила соблюдены, а, Эрик, – ухмыляюсь я.

– Все точно по правилам, – стоически заявляет Эрик.

– Мне кажется, некий месье Воан Буист все еще переживает свой недавний проигрыш, n’est-ce pas, месье Кантона? Он все еще, как говорится, не-е-емного ра-а-ас-строен.

– Je suis une booler, – хихикает Эрик.

– Да нет же, Ллойд, – дуется Воан. – Я только говорю, что ты здесь не член клуба. Ты гость. И за тебя отвечают те, кто тебя привел. Вот и все, что я хочу сказать.

– Ага… все путем… – мычит Эрик.

– Это как тот клуб, куда ты ходишь, Ллойд. Тот клуб на Венью. Как он называется?

– «Пьюр».

– Да, точно. Вот представь, ты в «Пьюре», а тут я должен прийти, и ты меня записываешь…

– В качестве гостя, – фыркаю я.

Ох как мне становится смешно от этой мысли. Старина Эрик тоже заходится. Похоже, нас обоих сейчас выпрут.

– В качестве гостя… – Вот и Воана прихватило.

И тут я подумал, как я набрался. Смешлейтенант Бигглс навис над угрюмым метрополисом Сучьего города… Старина Эрик начинает подхрюкивать, а Воан продолжает:

– В качестве дорогого гостя братца Ллойда в одном из клубов, им посещаемых…

Нас вдруг прерывает клокотание Эрика, который чуть блеванул на стол. Тут сразу же крепыш в блейзере и со значком подбегает к нему и хватает его пинту:

– Все, хватит! На выход! На выход!

Воан выхватывает у него кружку:

– Да нет, блин, совсем не на выход, Томми.

– Нет, твою мать, все! Все, – веско заявляет крепыш.

– Не надо тут подбегать к нам и кричать, что «все», – говорит ему Воан, – потому что это совсем не все.

Я стучу Эрика по спине, помогаю ему подняться и веду беднягу в сортир.

– Яшно, как божий жень, – слышу я его шипение, он едва успевает хватить воздуха между приступами рвоты. Полный унитаз наблевал.

– Все нормально, Эрик, все в порядке, дружище. Ничего страшного, – утешаю его я. Я почувствовал себя точно в «Резарекшн», успокаивающим Вудси после его припадка, но только теперь я здесь в боулинг-клубе с этим старым придурком.

Мы отвезли Эрика домой. Он жил в старом доме, его дверь выходила прямо на улицу. Мы прислонили его к этой двери, позвонили и отошли в сторонку. Открыла женщина, которая затащила Эрика внутрь, захлопнув за собой дверь. Я услышал звуки ударов и крики Эрика из-за дверей:

– Не надо, Бетти… прости, Бетти… не бей меня…

После этого мы пошли обратно к Воану. Обед уже, конечно, остыл, да и Фиону наша видуха не радовала. Мне не хотелось ничего есть, но я покусал чего-то с наигранным энтузиазмом.

Мне было тяжело и неловко, и я ушел пораньше – хотелось прогуляться до порта. Проходя по Лит-уок, я увидел на противоположной стороне Злобную Сучку. Я перешел улицу.

– Куда направляешься? – спросил я.

– Да иду обратно к тебе. Звонила Соло, он хотел, чтобы я кое-что ему принесла. Да ты нажратый!

– Ну, немного да.

– Спидболов достал?

Я молча взглянул на нее.

– Не-ет… еще с человечком не встречался. Наткнулся тут на одного. – Вдруг на меня напал внезапный ужас. – А где Жертва?

– У тебя.

– Черт!

– В чем дело?

– У нее же булимия! Она сожрет все мои запасы! Зачем ты оставила ее там одну!

Мы поспешили ко мне, где Жертва уже сожрала и выблевала три кочана цветной капусты, что я припас для супа миссис Маккензи.

Мне пришлось идти к азиатам за дорогими и уже несвежими ингредиентами – но ладно, они меня иногда здорово выручали с алкашкой, – и потом я целую вечность полупьяный готовил этот суп. У Сучки было несколько бумажек с кислотой, она расплатилась ими со мной вместо налички, которую задолжала.

– Поосторожней с этим, Ллойд, вещь что надо.

Она немного поигралась с деками в наушниках. Должен признать, Злобная Сучка не так уж плоха, похоже, у нее имеются способности. Я заметил, что в пупке у нее кольцо, которое выглядывало из-под короткой майки.

– Клевое колечко, – прокричал я ей, она подняла в ответ на это оба пальца вверх и слегка станцевала со странной, уродской улыбкой. Если бы в голливудском отделе спецэффектов могли воспроизвести эту гримасу, многие бы там на этом поднялись.

Жертва сидела и рыдала перед телевизором. Она курила не останавливаясь. Единственное, что я от нее услышал, было:

– Сигареты есть, Ллойд… – однотонным, хриплым голосом.

В конце концов они ушли, и я отнес кастрюльку миссис Маккензи. Я собирался на выходные в Глазго встретиться с дружками. Я ожидал этой поездки с нетерпением, уж слишком меня достал Эдинбург. Вот только я обещал своему дружку Друзи, что помогу ему завтра утром; мне, конечно, здорово не хотелось, но это будет работенка за наличные, а мне нужны денежки на выходные.

7. Хизер

Счастливые семейства.

Мы с Хью и мои папа и мама. Хью с папой говорят о политике. Отец защищает государственное здравоохранение, а Хью заявляет, что нам нужно:

– …общество, построенное на персональной ответственности каждого. У людей должен быть выбор, где им лечиться и какое образование получать.

– Знакомая софистика консерваторов, – замечает папа.

– А по-моему, нам всем пора посмотреть в лицо реальности: социализм старого толка, как мы представляли его раньше, давно уже почил в бозе. Сейчас необходимо примирить людей с противоположными интересами, признавая их различия; взять самое лучшее из левых и правых идеологий.

– Тем не менее, боюсь, я все равно останусь с лейбористами…

– Да и я тоже, и всегда их поддерживал.

– Только ты, Хью, – новый лейборист, – вступаю я в спор.

Мама бросает на меня неодобрительный взгляд. Хью ошарашен:

– Как это?

– Да, ты – новый лейборист. Как Тони Блэр. Что одно и то же с консерваторами. Хотя Мейджор, возможно, был даже левее Блэра. А он – просто более ядовитая версия Майкла Портилло, и именно поэтому он пойдет гораздо дальше.

– По-моему, Хизер, все это не совсем так просто, – отвечает Хью.

– А по-моему, нет. Что лейбористы предлагают рабочему классу в случае своего возвращения? Ничегошеньки.

– Хизер… – утомленным голосом начинает Хью.

– Думаю, что все равно проголосую за лейбористов, – говорит отец.

– Сейчас что они, что тори – никакой разницы, – заявляю я им всем.

Хью смотрит на мать, слегка закатывая глаза, словно извиняясь за мое поведение. Мы молчаливо соглашаемся сменить тему, и отец подытоживает:

– А что, разве было бы лучше, если бы у нас было одно мнение на всех?

Остаток вечера проходит без приключений. В машине по дороге домой Хью оборачивается ко мне:

– Кто-то сегодня выступал с большевистской прямотой.

– Я всего лишь сказала, что думаю. Что, нужно из этого целую историю раздувать?

– Я лично никакой истории не раздувал. А вот ты – да. Зачем было вести себя так агрессивно?

– Я не вела себя агрессивно.

– Разве что чуточку, моя сладкая, – с улыбкой качает он головой. Сейчас Хью так похож на пай-мальчика, и я готова убить его за ужасную нежность, которая пробуждается во мне вопреки всему.

– Ну ты и телка, крошка, – произносит он голосом гангстера-американца, хватая меня за колено; внутри у меня все содрогается, и я рада, что вся нежность куда-то улетучилась.

8. Ллойд

Мы с Друзи в гетто Гамлилэнд. Мне кажется, это Кэррик-Ноу, но легко мог бы быть и Колинтон-Мейнс. В фургончике было премерзко, да еще это похмелье.

– Плинтуса поменять, Ллойд, только и всего. И еще – новые двери поставить. Управимся в полсекунды, – уговорил меня Друзи.

Про Друзи можно подумать, будто он всегда улыбается из-за своих смешливых глаз и кока-кольных очков. Он и в самом деле пышет счастьем, и позитив из него так и прет. Мы с Друзи работали вместе еще тыщу лет назад, в одной шарашке в Ливингстоне, собирая стенные панели, и с тех самых пор, как начал деньгу зашибать, он время от времени подкидывает мне халтурку по возможности, – все равно что ставить на чудо-лошадку две ЭЛЬ – О – И краткая и ДЭ.

В доме хозяин, некто мистер Муар, угощает нас чаем.

– Понадобится что, ребята, кричите – я в саду, – бодро говорит он нам.

Ну, мы разбираемся с комнатами одна за другой, все отлично, и мне уже становится получше, и я с удовольствием думаю о том, как мы с парнями повеселимся сегодня вечером. Наконец мы с Друзи оказываемся в комнате, похожей на спальню молоденькой девчонки. На одной стенке – плакат с кексом из Oasis, на другой – мужик из Primal Scream и еще один – с чуваком из Blur. Над кроватью висит тип из Take That, тот, что свалил из группы. Много кассет. Ставлю «Parklife», мне нравится заглавная песня, где слышно, как бормочет тот пацан, что играл в «Квадрофении». Фильм-то был потрясный.

Я блаженно подпеваю, отфигачивая очередной кусок плинтуса.

– Ого! Вот это да… приколись!

Это Друзи. Он дергает за ручки ящичков в девичьем комоде, пытаясь отыскать тот, что ему нужен. Ловкость охотника его не подвела – и вот он уже вытаскивает на свет божий пару крохотных трусиков и вынюхивает, будто сейчас прямо в ноздрю себе засунет.

– Жалко, что нет здесь какой-нибудь корзинки с грязным бельишком, – ржет он, но вдруг, охваченный новой идеей, он выбегает в прихожую и поднимает крышки стоящих там ящиков. Пусто. – Вот гады. Хотя у нас уже есть парочка уютненьких трусишек, а?

– Ебнуться можно, я уже по уши влюблен в нашу цыпу, – говорю я, растягивая нежную ткань поближе к свету, и пытаюсь мысленно нарисовать себе голографическую картинку тех прелестей, что должны бы были оказаться внутри. – Сколько лет малышке, как думаешь?

– Ну, навскидку бы дал не меньше четырнадцати, но и не старше шестнадцати, – ухмыляется этот Друзи.

– Просто суперклевая наикрутейшая птичка, – говорю я, разглядывая самую что ни на есть сексуальную коллекцию исподнего.

Вытаскиваю из кассетника Blur и ставлю Oasis – заводят они здорово, и хоть я не прикалываюсь к группам, мне больше клубные темы нравятся, но сейчас Oasis подойдет. Иду обратно плинтуса отковыривать, а Друзи, похоже, застрял с бельем не на шутку.

Поднимаю глаза и вижу перед собой следующую картинку: дружок мой натянул себе на бошку девчонкины трусики, сверху еще стеклышки свои нацепил и дрыгается под музон. И еще я, по-моему, слышу какой-то шум за дверью, но, прежде чем я успеваю крикнуть об этом Друзи, наш хозяин мистер Муар появляется в проеме прямо перед Друзи, который пляшет себе как ни в чем не бывало.

– В чем дело? Чем вы занимаетесь? Да вы… вы…

Бедный Друзи стаскивает с кочана злополучные трусы.

– П…простите, мистер Муар… хотели немножко пошутить, – оправдывается он. – Ха, ха, ха! – игривым театральным смехом.

– Это, по-вашему, смешно? Рыться в личных вещах постороннего человека? Вести себя по-свински в нижнем белье моей дочери!

Для меня это оказалось последней каплей. Я заржал, как жеребец, и уже ничего не могло меня остановить. Господин Смешковский личной персоной, да еще какой! Мышцы лица свело, будто в приступе, и я чувствовал, как багровею.

– Хе, хе, ха, ха, хе…

– А ты над чем потешаешься? – Он обернулся в мою сторону. – Думаешь, это смешно, черт вас дери! Вы… извращенцы поганые – рыться в личных вещах моей дочери!

– Простите нас, – заискивающе прошелестел Друзи, я бы и не смог ничего ответить.

– Простите? Вы еще прощения просите? У самих-то дети есть? Я вас спрашиваю!

– У меня два парнишки, – отвечает Друзи.

– И что, думаешь, так и должен себя вести порядочный отец?

– Ну, я ведь уже извинился. Ну, глупость сделали. Мы же пошутить хотели, только и всего. А сейчас что – будем стоять здесь и рассуждать о том, как должны вести себя порядочные отцы или мы с напарником будем работу делать? И так и этак – платить вам. Что предпочитаете?

По-моему, Друзи выступил довольно круто, но этот парень, Муар, видно, думал иначе.

– Собирайте инструменты и проваливайте. За работу, которую уже сделали, я заплачу. И радуйтесь, что я в полицию на вас пока не заявляю!

Пока мы убирались, наш приятель несколько раз заходил и снова начинал свои причитания, простофиля, забыл, что в кулаке все еще стискивает дочкины трусики.

Мы с Друзи сразу пошли в паб.

– Слушай, прости, что не успел предупредить. Музыка громко играла. Все вроде спокойно, как вдруг – раз! – а этот кекс уже вошел, а ты прямо перед его носом отплясываешь.

– И не такое еще бывает, Ллойд. – На лице Друзи заиграла улыбка. – А ведь неплохо поржали, правда? Помнишь, что у него на роже было написано?

– А у тебя самого – видел?

– И то верно, – разразился он задорным хохотом.

Друзи расплатился со мной, и мы здорово надрались. Потом я сел в тачку до Хэймаркета и на электричку в Соупдодж-сити. Там я на такси добрался до хаты Стиво в Вест-Энде, причем за то же расстояние, но только в Эдинбурге, я заплатил бы раза в три дороже. Мне сразу вспомнилось, какие засранцы эти эдинбургские таксисты. И у меня уже в кармане было хоть шаром покати. Надо будет постараться и сдать-таки эти голимые экстази, что мне Злобная Сучка дала.

Клэр, Аманда и Стиффси уже торчали у Стиво, как один разодетые в пух и прах.

– Это что еще за парад мод? – нервно спрашиваю я, прикидывая, насколько жалок мой собственный прикид.

– Мы не едем в «Суб-клаб», Роджер Санчес сегодня играет в «Туннеле», – заявляет мне Клэр.

– Ч-черт возьми, – возмущаюсь я.

– Да у тебя все будет путем, – подбадривает меня Стиво.

– Думаешь?

– Ну разумеется, – кивает Клэр.

Стиффси все таскается из прихожей в комнату, прохаживаясь по ней, как по подиуму. Сто лет прошло, а он все не уверен… эти туфли и брюки с таким верхом – пойдет?

– Не-е, – сказал я, – штаны с кофтой не катят.

– Ну не могу я кофту так бросить. Шестьдесят пять фантиков за нее в «Экзайле» оставил. – Но вот ведь вопрос – если я свои коричневые штаны натяну, то с туфлями будет проблема.

– Пора идти, – говорит, поднимаясь с места, Клэр, – пошли же.

Аманда со Стиво тоже встают. Мне поначалу трудно задницу с кушетки поднять, такая мягкая, что просто проваливаешься.

– Минутку, а! – умоляюще кричит Стиффси.

– Да пошел ты, – затряс башкой Стиво. – Идем, Ллойд, ты, старый прикольщик с Востока. Готов?

– Ага, – отвечаю я, наконец поднимаясь с кушетки.

– Еще минуточку… – умоляет Стиффси.

– Увидимся в следующей жизни, – отвечает ему Стиво и выходит.

Мы за ним. За нами плетется Стиффси, все еще переживая за свой «Гордон Рэ».

Но все его беспокойство как рукой снимает в «Туннеле». Стивовские таблетки – просто класс, гораздо лучше моего дерьма, надо сказать. Роджер С был в отличной форме, и нам все было по приколу, пока мы не вернулись утром назад к Стиво. Стиффси, вот козел, опять разволновался, когда Е сошло понемногу, и отвалил домой переодеваться. Я кинул до кучи одну из марок, что Злобная Сучка дала на продажу, полагая, что раз уж таблетки у нее на этот раз дерьмовые, то и кислота на многое не потянет.

Достаю пакетик с экстази из кармана, голимые таблы, и подношу его к свету. В жизни будет не сдать нафиг. Кидаю бесполезный пакетик на стол.

Эти напыщенные глазговцы триповать не очень-то любят. Стиво врубает телик, а Аманда с Клэр начинают крутить косячки. Сначала кислота мне кажется простой бумагой. Но вскоре все кардинально меняется. И еще.

9. Хизер

Я не хочу ребенка.

А Хью готов. У него – жена, работа, дом, машина. Но все-таки чего-то не хватает. Ему кажется, что ребенка. Воображение у него не очень.

Общаемся мы не много, и я даже не могу сказать ему нормально о том, что не хочу ребенка. Мы, конечно, разговариваем, но только выработали для себя такой особенный язык, на котором невозможно по-настоящему общаться. Придумали не-язык. Возможно, это еще один признак всеобщего регресса цивилизации. Или еще чего-то. Точно, чего-то еще.

Во всем этом есть один положительный момент – Хью тоже не может мне сказать о том, что он хочет ребенка. Все, что ему остается, это улыбаться малышам, когда мы выходим погулять, или с чувством рассказывать мне о своих племянниках, о которых я раньше ничего не слышала. Но вот сказать прямо: «Я хочу ребенка» – он не может.

А если бы и сказал, то я бы ответила: «А я не хочу».

НЕТ

НЕТ

Не хочу ребенка. Я хочу жить. Своей жизнью.

Вот он лезет своими пальцами ко мне в вагину. Как мальчишка в банку с вареньем. Это не чувственность, это всего лишь ритуал. Во мне – неприятное напряжение. Вот он старается засунуть в меня свой член, проталкивая его вдоль сухих, отвердевших стенок. Тут он начинает слегка похрипывать. Он всегда слегка хрипит. Помню, как после нашей первой ночи, еще в универе, подружка спросила меня:

– Ну и как он тебе?

– Ничего, – ответила я, – но только хрипит очень.

Она над этим долго смеялась. Ведь она имела в виду, какой он как человек.

Я довольно долго думала именно таким образом. Была прямолинейной, по-своему, по-тихому. Так все говорили. Я и в самом деле такой была. Но не теперь. Хотя вот сейчас, здесь – да.

Мать всегда говорила, как мне повезло, что я встретила Хью. Целеустремленного, серьезного мужчину. Кормильца семьи.

– Ты за ним будешь как за каменной стеной, – сказала она мне, когда я показала ей кольцо с бриллиантом, полученное от Хью. – Как я за твоим отцом.

Но если все мы получаем от Хью, то что же остается на мою долю?

Вскармливать.

Вскармливать малютку Хьюшу-хрюшу.

Вскармливать милого малыша малютку детку-конфетку Хьюшу-хрюшу.

Вскармливать собственное отвращение.

– …У-ух… ебучка… – выдыхает он, впрыскивая в мое тело свой заряд, откатываясь и погружаясь в глубокую дрему. Ебучка. Так он зовет меня, меня, ту, что, словно кусок мяса под тяжестью его тела, нервно сжимает мятую простыню.

Ебучка.

Я специально постоянно оставляю номер «Космополитена» на журнальном столике и исподтишка наблюдаю, как Хью с опаской косится на заголовки статей.

Вагинальный и клиторальный оргазмы

Хорош ли ваш партнер в постели?

Ваша половая жизнь

Имеет ли размер значение?

Как улучшить свою половую жизнь

Да, я читала иногда «Вуманз оун». Степень по английской литературе, бесполезное образование, конечно, но все же с этим можно рассчитывать на большее, чем пролистывание «Вуманз оун». Вопросы Хью: «Как ты можешь читать такую чушь, дорогая?» – а в голосе отчасти презрение, отчасти – отеческое одобрение.

Понимает ли этот капитан местной промышленности, что он направляет кораблик наших взаимоотношений прямиком на скалы забвения? Осознает ли он, что он делает со своей добропорядочной супругой Хизер Томсон, известной в узких кругах по имени Ебучка? Нет, он смотрит в другую сторону.

Его ядовитая сперма во мне, она пытается пробиться к моим яйцеклеткам. Слава тем, кто изобрел противозачаточные средства. Рукой я нащупываю свой клитор и, воображая волшебно-таинственного партнера, довожу сама себя до оргазма.

Вот оно.

Вот оно. Я становлюсь Ебучкой. А Хью спит себе глубоким сном.

10. Ллойд

Звон нарастает в моих ушах, и мне кажется, я слышу, как кто-то произносит что-то вроде «когда-нибудь мы все поймем, почему всё всегда по-разному». Вроде знакомый акцент, но не совсем чтобы манчестерский, а скорее провинциальный восточный, ланкаширский.

Кто это сказал? У меня начинается паника, поскольку эта фраза ни к чему не относится и говорить ее было некому. Нас тут здесь было, есть, было четверо в комнате: я, да, я точно здесь, и Стиво, смотрит гольф по телику или скорее просто пялится на голубой зад того, кто может, а может, и нет сойти за игрока; Клэр развалилась на кушетке, смеется как сумасшедшая и рассуждает о том, почему ребята, что за стойкой стоят, голимые любовники (усталость, одиночество да алкогольная импотенция, заключает она; по-моему, не совсем верно, но ладно, фиг с ним); и вот еще тут Аманда – хавает со мной вместе клубнику.

Мы поедаем клубнику со сливочным сырком.

Есть клубнику надо так – разрезаешь ее на кусочки, тогда видно ту часть ягоды, которую видишь нечасто. Ага и угу, вот я умник-то, а. А потом можно наслаждаться чередованием красного и белого, пока темный ковролин не оборачивается гладко отполированными, безупречно чистыми мраморными плитками, ласково уплывающими в бесконечность, и я вместе с ними, и просто поддаваясь минутной слабости, ускользая все дальше и дальше от Аманды, и от Клэр с ее кушеткой, и от Стиво, который так себе и смотрит гольф, и я ору во всю глотку УФФ: РЕБЯТА ЯАА ПААШЕЛ УЖЕ НАФИГ – и роняю клубничину, комната вроде обретает нормальные размеры, и все эти на меня смотрят, а Стиво еще губы надувает, ну прямо клубничины, а Клэр ржет еще громче, отчего из меня пулеметными очередями изрыгаются громоподобные смешки, а к ним присоединяется и Аманда, и я воплю:

– Шушера, на палубу! Охуительные бумажки, и мне башню щас так капитально снесет…

– К тебе щас все твои Смешлейтенанты слетятся, Ллойд, – смеется Стиво.

– И то верно. Точняком.

Я хочу как-то сняться и принимаюсь за руководство по приготовлению клубники, это понемногу становится для меня сверхзадачей. Не то чтобы я на измене или вообще съезжаю, но просто образовался вакуум, пустота в голове, в которую тут же заползают дурные мыслишки, а что, если я, тук-тук, порежу эту клубничку, а потом, раз-раз, воткну этим ножом в кого-нибудь из присутствующих.

Ух!

Нет нет нет отвали нужно нужно не это зачем это я подумал нет это дурные мыслишки никак не объяснить от этого они только хуже а просто плевать на них надо а ножом только вычищать эти беловатые серединки из клубничин а в них сливочный сырок по чуть-чуть сличуть спирок.

Черт.

Не могу понять, сказал я это или подумал про себя или и то и другое одновременно. Так, если я все это сказал вслух, то о чем же тогда я думал? А? Вот-вот!

– Слышь, я говорил сейчас что-нибудь про клубнику, говорил вслух или нет?

– Ты просто думал вслух, – говорит мне Стиво.

Думал – говорил. Думать-то я думал, но вот только вслух ли? Вот подонки, хотят замутить меня в хлам, но мало одной марочки ЛС, чтобы сбить Ллойда Буиста с пути истинного, вот как брат семи морей.

– Думал вслух, – сказал или подумал я.

Все-таки сказал, потому что Клэр заявляет мне:

– Наркотический психоз, Ллойд, вот что это такое.

Первый признак.

Я смеюсь ей в ответ и повторяю: наркотический психоз, наркотический психоз, наркотический психоз.

– Мы не против, но ты всю клубнику съел, Ллойд, – говорит Аманда.

Я гляжу в кастрюльку, и точно, все признаки того, что там были ягоды, налицо, в виде листиков и все такое, но только сами ягоды скорее удивляют своим отсутствием. «Обжора ты, Ллойд», – думаю я про себя.

– Обжора ты, Ллойд, – говорит Клэр.

– Ни фига себе, Клэр, я ведь щас только что подумал те же самые слова… это же телепатия… или я сказал их вслух… от кислоты совсем башню рвет, и клубника, ведь я и правда съел всю клубнику…

Я начинаю слегка паниковать. Штука в том, что с истреблением всей клубники я каким-то образом утратил свой ковер-самолет во времени-пространстве. Клубника была для меня чем-то вроде машины времени, космического корабля, нет, слишком грубо, стираем эту мысль и начинаем по новой: клубника была для меня способом передвижения из одного пространственного измерения в другое. Без нее я приговорен к вечной жизни в этом дерьмовом мире, поскольку без звуковых и визуальных галлюцинаций кислота вообще гадость порядочная; с тем же успехом можно просто упиться в минусы, да еще деньжат заслать пивнякам да тори, что мы и проделываем каждый раз, когда подносим к губам бокал этого дерьма, а вот без галлюцинаций у старой доброй кислоты есть один плюсик, приступы Смешлейтенантов, а это всяко получше, чем алкашка, в ней сидишь с козьей мордой и набираешься депрессанта под названием алкоголь, все, черт, хватит с меня, мы же про КЛУБНИКУ…

– Все, я пошел. Надо бы еще клубнички, а, – объявляю я всем.

Меня что-то смешит в лице Клэр. Хроническая атака Смешлейтенантов.

– Смотри осторожней, не отлетай, – говорит мне Клэр.

– Да, поаккуратней там, – поддакивает ей Аманда.

– Ты безумный выходить в таком виде, – отвлекается Стиво от синей задницы гольфиста.

– Все отлично, ребята, – говорю им я.

И я прав. Здорово, когда о тебе все так беспокоятся. Но не до такой степени, чтобы я раскис идти или полез бы к ним целоваться, но это бы уже была паранойя. Я просто сказал, что хочу побыть один, я сказал

Хочу побыть

Но сначала иду отлить. Отвратительно ссать под кислотой, кажется, что никогда не закончишь, а время искажается так, что вот вроде как отливаешь слишком долго; это действует на нервы, и в следующую же секунду я осознаю, как меня это уже достало, и запихиваю член назад в штаны чуть раньше, чем закончил, хотя нет, уже закончил, но не стряхнул, и вот, блин, я ведь не в джинсах, а во фланелевых штанах, и с джинсами все бы ничего, но на фланели у меня будет карта Южной Америки или Африки прямо на самом интересном месте, если только я не приму радикальные меры – типа засуну в трусняк туалетной бумаги. Трусняк. Засуну. Кругом – обвинения. Я обвиняю. Пошли все на хрен. Я – Ллойд Буист.

Меня зовут Ллойд Буист, а не Ллойд Биатти. Б.У.И. С. Т. Еще одна атака Смешлейтенантов. Дышите глубже…

Только представьте меня, Ллойда Буиста, меня, перепутать с Ллойдом Биатти, тем кексом, что, как говорят, отпендюрил собственную младшую сестренку. Да у меня в жизни не было маленькой сестренки. Вверяю вам, ваша честь, и вам, господа присяжные, и тому палачу-психопату, что каждый разговор в любом пивняке Лита начинает словами: «А, помню-помню. Это же ты, грязный ублюдок…»

Блин, да как же можно все так напутать? Да, мы оба живем в Лите, и возраст тот же. Понятно, нас и зовут одинаково, Ллойдами… признаю, имя для Лита не совсем обычное. Ну да, у нас и фамилии с одной буквы начинаются. Да, боюсь, существует еще одно сходство, ваша честь, признаюсь, мы оба оттрахали наших сестричек. Ну что поделаешь тут, а? Все по-семейному, не надо драгоценное время на обычную болтовню тратить, на «Баккарди» с колой. Ну че, сестричка, давай-ка, а? Перепихнемся по-быстрому? А? Отличненько. Но вот только в моем случае это была чужая сестричка. Ясно? Ясно вам, люди? А вот и рок-опера, что я сочинил про Ллойда Биатти, того, другого Ллойда:

Дома, дома Ллойд сидит и ждет И дрочит от скуки Он смотрит из окна вперед и вниз Вперед и вниз он смотрит Но ничего там нет, один лишь город.

Сука, блин, это уже слишком, потому что это про меня или про меня-подростка, а должно быть про Ллойда Биатти, мне нужно сосредоточиться на проблемах, которые привели этого самого Ллойда Биатти к инцестуальному роману с собственной сестрой, потому что просто так это все не случается, по крайней мере ни с того ни с сего, постой-ка, постой… ведь если Ллойд Б. нумеро уно, кого мы назовем не-трахающим-сестру Ллойда, т. е. меня самого, если он сидел и дрочил, как и всякий тоскующий сексуально подавленный четырнадцатилетний подросток в своей комнате в Лите, то что же тогда делал Ллойд нумеро два; тот, что на самом деле или, по крайней мере, со слов отделал свою малышку-сиблинга? Наверняка то же самое, что и Ллойд Первый, то же самое, что любой четырнадцатилетний парнишка в Лите в этот самый момент. Вот только он, грязная свинья, не просто дрочил, как все, а пошел, сука, еще дальше и связался с маленькой девчонкой, двенадцати лет от роду по слухам, в общем, хлебное дело для советников по семейным проблемам…

Но я совсем не то же самое, что тот урод поганый, да, имя совпадает… и все… спокойней-спокойней, это все кислота. Пора возвращаться – назад к друзьям, сказать «пока-пока», прежде чем я наконец точно, вчистую, раз и навсегда пойду в тот магазин.

– Да не трахал я свою младшую сестренку, – заявляю я им всем, входя в комнату.

– Да у тебя и сестры-то нет, некого трахать, – отвечает мне Стиво. – А если бы была, то уж наверняка бы засадил.

Задумываюсь над его словами. Тут что-то начинает шевелиться у меня в желудке. Я же ничего не хавал, нафиг, за последние пару дней, кроме экстази, амфетаминов и кислоты. Еще я выпил энергетического напитка и сожрал кусочек груши у Аманды и, разумеется, сливочный сырок и КЛУБНИКУ. Пора идти.

Я выхожу из квартиры и прыжками, да, буквально прыжками несусь по Грейт-Вестерн-роуд. Ллойд Буист, повторяю я про себя. Почему-то мне кажется важным про это помнить. Лит. Партийный беженец. Самый притесняемый изо всех людей на свете. Борись за право тусоваться, нечего тратить драгоценную энергию на всякую глухую чушь типа жрачки, работы и всей этой фигни. Скука, скука и еще раз скука. Беженец Ллойд, один посреди чужого мне Вест-Энда в Глазго. Я был потерян во Франции, влюбленный. Нет, нет, нет, сукин ты сын. У тебя задача проще некуда. Наипростейшее задание.

– Привет, большой человек!

Со мной поравнялись два кекса, тяжело дышат и оглядываются по сторонам. Это же эти… как их там… Роберт с Ричардом из тусовки с Мэрихилла. Я постоянно на них натыкаюсь, – в «Метро», в «Форуме», в «Резарекшн», в «Пьюре», в «Суб-клабе»… фанаты Slam, не-е, «Терри и Джейсон»… Industria…

– Привет, ребята!

Что-то не то с их лицами, и слишком уж поспешно они от меня валят.

– Извини, большой человек, спешим, немножко поели и свалили… Приходится, а что поделаешь, ведь так… ведь не на хавчик же деньжата тратить… – Выпаливает все это Роберт, обращаясь ко мне и пятясь назад, словно рефери на футболе. Полезный навык.

– Все ясно, ребята! Все, блин, с вами ясно! Хорошо идешь, Роберто! Отлично идешь, сынок, полезный навык! – кричу я им вслед, пока они быстрехонько сматывают удочки.

Оборачиваюсь назад, и на меня валится этот слон-бамбула, я группируюсь, потому что безумец вот-вот кинется на меня, нападет на ни в чем не повинного Ллойда, паренька из Лита, одинокого в городе чужом, ни с кем не знакомого, однако нет, он все-таки пытается догонять ребят, несущихся во весь опор к подземке на Кельвин-бридж, и распухший от алкашки синяк ни за что не догонит двух здоровых молодых парней, тела которых окрепли от танцев и экстази; они в отличной, нафиг, форме, и толстозадый мясистый чувак (хотя не такой уж он и толстый) наконец сдается. Наши герои скрываются из виду, а запыхавшийся и раздосадованный преследователь остается стоять, тяжело дыша и уперев руки в боки.

И тут я начинаю ржать. Этот чувила направляется в мою сторону, но я уже не могу заставить себя заткнуться. Смешлейтенанты – огромные отряды.

– Где живут эти подонки, быстро! – то ли рявкает, то ли просто тяжело выдыхает наш герой.

Похоже, что Ллойда из Лита, хорошего мальчика, воспитанного и прилежного эдинбургского студента, играющего в кегли и больше всего на свете интересующегося международными матчами по регби в Мюррейфилде, здесь ставят в один ряд с Рикардо и Робертом, гопниками из грязных глазговских кварталов.

Это все равно что меня бы обвиняли в том, что я отпендрюжил свою младшую сестру, которой у меня и в помине нет.

– Чего? – выкашливаю я.

– Эти подонки – дружки твои. Где они живут?

– А пошел ты… – С этими словами я отворачиваюсь.

И тут чувствую на своем плече его тяжелую ручищу. Он же мне щас врежет. Нет. Но отпускать не отпускает. Это хуже. Удар я еще могу понять, но вот ограничение свободы, нет уж, дудки… и я мочу его прямо в грудную клетку, самое место для таких подонков, но не в полную силу, а так, чтобы он отцепился, но это не срабатывает, и если вы хоть раз смотрели видео, то знаете, что надо либо мочить кого-то, либо нет, а с глупыми, вполсилы шлепками ты будешь выглядеть полным уродом, и тут я начинаю по-настоящему дубасить этого мужика, и ощущение такое, будто матрац выбиваешь, а тот орет:

– Звоните в полицию! Позвоните в полицию! Этот человек сбежал из моего ресторана, не заплатив.

А кричу:

– Отцепись, ты, урод, это не я, – а сам продолжаю мочить его, будто я резиновый, и уже задыхаюсь, а он все держится за меня, и на его искаженном, но упрямом лице видны страх и жалость

и

и вот он, мусор, прямо перед нами. Разнимает нас и все такое.

– В чем здесь дело? – спрашивает.

А у меня в моих фланелевых трениках четыре марки. В кармашке. В маленьком таком кармашке, в специальном отделении. Я могу пощупать их пальцами. И вот мужик отвечает первым:

– Дружки этого вот приятеля наели-напили в моем заведении фунтов эдак на сто двадцать, да и наутек!

У меня же в голове одно – выудить кончиками пальцев эти малюсенькие квадратики заряженной бумаги.

– Правду говорит? – оборачивается мусор в мою сторону.

– Да с чего мне-то знать, а, я тут, понимашь, просто вижу, понимашь, двух парней – бегут себе по улице. Одного вроде видел как-то в «Суб-клабе», ну, типа и здороваюсь с ним. А тут этот хрен, – киваю на хозяина ресторана, – гонится, понимашь, за парнями. А тут вдруг как вернется да как набросится на меня.

Мусор снова поворачивается к мужику. Тут я быстро, зажав марочки между указательным и большим пальцем, подношу их к губам и глотаю разом, вот дурилка картонная, ведь мог бы и так оставить, и мусора бы не нашли, да и обыскивать меня не стали бы, ведь ничего и не натворил вроде бы, но я все ж таки глотаю всю казну, хотя мог бы на крайняк и так запросто скинуть. Вот дурья башка…

Мальчонку звали Ллойд Биатти

Он рос прелестнейшим дитятей

Ллойд Первый вызывает Ллойда Второго, как слышно, Ллойд Второй? Как слышно?

улетаю

Здоровяк, однако, не в лучшем расположении духа.

– Да эти суки просто грабанули меня! Я изо всех сил бьюсь, чтобы хоть в ноль выйти, что ли, а тут эти гребаные недоноски…

Вокруг нашей шумихи собралось несколько зевак. Я заметил это, когда одна тетка, по-видимому наблюдавшая всю заварушку, вступилась:

– Да ты просто вцепился в парнишку! Схватил его, и все тут! Он-то тебе ничего дурного не сделал…

– Верно, верно, – подтверждаю я, поглядывая на копа.

– Верно говорит? – спрашивает тот.

– Ну вроде как и да, – приходится признаться мужику, моментально обмякшему, еще бы, ведь он только что абсолютно незаконно привязался к некоему Ллойду Буисту из Лита, шалопаю и бездельнику, противнику фашистской британской государственности, но в этот конкретный миг, к стыду своему, вынужденному признать, что закон-то именно сейчас на его, Ллойда, стороне, и даже больше – грозит своим империалистическим кулаком капиталисту-бизнесмену, что пытался возвести поклеп на названного выше жителя Лита.

Тут другая тетка произносит:

– У таких, как ты, денег и так куры не клюют!

– Вот вам и мужики долбаные. Деньги, деньги, деньги, только о них и думают, – говорит с усмешкой та, что за меня заступалась.

– Деньги и своя нора, – отвечает ей другая. Потом смотрит на хозяина ресторана с презрительной такой ухмылкой.

Мужик поднимает на нее глаза, но она смотрит него с таким выражением, что он было хотел чего ответить, но сразу же передумал.

Коп закатывает глаза, пытаясь изобразить крайнюю степень раздражения, только сейчас это выглядит уж слишком театральным, а потому смешным движением.

– Слушайте, – говорит наш законник со скучающим лицом, – можно разыграть это все по правилам, то есть я забираю обоих в участок за нарушение порядка. – И приподнимает бровь, типа «а что предпочтете вы», глядя в глаза хозяину ресторана, который, похоже, уже и в штаны наложил.

– Да ладно… давай не будем, а, – просит наш мужик.

– Ты нарушал порядок, приятель, – начинает свою проповедь коп, указывая пальцем на мужика, – пытался задержать вот этого гражданина, в то время как виновники – два совершенно посторонних человека. Признаешь, что этот парень даже и не бывал в твоем заведении?

– Ну да, – отвечает тот. С виноватым видом.

– Как дважды два верно, – вступаю здесь я. Свинья нахальная. – Я – невинный прохожий, а, – говорю я полицейскому.

У него вид как у Нодди-мультяшки.

Тут он оборачивается ко мне, натягивая на себя формальную маску этакого Стража порядка.

– А ты, – начинает мусор, – ты вообще явно не в себе. Не знаю, чего ты там такого съел, но сейчас я слишком занят, чтобы это выяснять. Еще что про тебя услышу, и мне сразу будет до этого дело. Так что иди себе с миром.

Он снова обращается к хозяину ресторана:

– А от тебя мне нужны описания этих двоих.

Мужик делает свое заявление, подробно описывая ребят. Потом нас заставляют пожать друг другу руки, будто мы пацаны на школьной спортплощадке. Я было хотел обидеться на такое принуждение, но мне, к собственному удивлению, показалось приятным слегка повеликодушничать, тем более что я увидел, как с одной стороны у мужика на лице стали проступать ссадины и синяки, все-таки зря я так отдубасил беднягу ни за что ни про что, он же сильно расстроился из-за того, что его ограбили, и всего лишь пытался добиться справедливости, но ум его помутился в таком эмоциональном состоянии, когда он пытался задержать вышеупомянутого парня из Лита. На этом законник исчезает в свою машину и оставляет нас глазеть друг на друга. Женщины тоже уходят своей дорогой.

– Неудобно как, а! – смеется мужик.

А я ни фига ему не ответил; пожал плечами, да и только.

– Слышь, прости, дружище… то есть ты бы мог мне неприятностей устроить. Обвинения там выдвинуть какие. Спасибо тебе.

Устроить, блин, ему неприятностей…

– Слышь, ты, блин, я в таком, блин, трипе, а тут этот мудак-мусор, так мне пришлось все марочки свои заглотить. Через минуту мне тут полный капец наступит!

– Блин… кислота… сколько лет уже не пробовал… – говорит мне он, а потом: – Слушай, дружище, пошли-ка со мной. В ресторан. Отсидишься немного.

– Ну, если выпить чего у тебя там найдется, то пошли.

Он кивает.

– Понимашь, все, что мне щас нужно, – это алкашка. Только с ней можно притормозить трип – влить в себя как можно больше. Депрессант, понимашь?

– Ладно, ладно. Есть у меня выпить в ресторане. Я бы тебя в паб сводил на пару пива, но, знаешь, мне нужно к себе возвращаться – к вечеру готовиться. Субботний вечер, сам понимаешь, оживленное время и все такое.

От такого предложения я не могу отказаться. Марки накрывают меня, будто холодной рыбой по роже вмазали. В голове моей взрываются тысячи маленьких взрывов одновременно, и я вдруг понимаю, что ничего уже не вижу, передо мной только яркий золотистый свет и какие-то туманно-неопределенные предметы вьются вокруг на недосягаемом расстоянии.

– Вот блин… слушай, я щас кинусь, не давай мне выйти прямо на дорогу…

– Все путем, приятель, держу тебя…

Мужик снова держит меня, но в этот раз я сам за него хватаюсь, хоть он и похож на этого мерзкого динозавра из «Парка юрского периода», одного из этих шустрых уродцев, которые по динозаврским меркам ну совсем малюсенькие, не то что Т. Рекс, Т. Рекс – вот это был крупный ублюдок.

– Субботний вечер, и вот опять… помнишь этого чувака Т. Рекса?

– Все путем, приятель, вот мы идем по улице… вот идем… ведь только потому, что у меня ресторан, это же не значит, что я толстый богатый мерзавец, которому все на блюдечке с золотой каемочкой достается. Я такой же, как эти ребята, дружки твои. Красть у своих же! Вот как это называется. Это меня больше всего бесит. То есть я хочу сказать – я же сам из Йокера, знаешь Йокер? Я – парень из красного песчаника, да.

И он продолжает нести всякую несусветную чушь, а я ослеп уже на фиг, и дыхание пошло нахуй, о нет, не думай о дыхании, твою, нет нет нет, плохой трип, и нет надежды, когда начинаешь думать про дыхалку, твою мать, все плохие трипы случаются, когда начинаешь думать о дыхании.

но

мы же отличаемся от дельфинов, например, потому что этим кексам приходится осознавать каждый свой вздох, когда они всплывают на поверхность и все такое. На хрен все это, себя бы пожалел.

Не я, нет, не Ллойд Буист. Человеческое существо с развитым дыхательным механизмом, без учета кислоты. Ты никогда не задумывался о дыхании, просто дышал, и все. Да!

Что, если

Что, если, но нет, нет, нет, но что, если, нет, нет, нет, вот это трип; я вылетаю в открытый космос, вижу тело Буиста: пустую раковину, которую тащат в логово серийного убийцы и извращенца-ресторатора, это тело, что раскладывают на пустом столе, намазывая задний проход лубрикантом, и проникают внутрь в тот самый момент, когда сонную артерию жертвы перерезают ножом мясника. Кровь мастерски сливается в ведро для приготовления черного пудинга, а тело систематично рассекается, в то же самое время наполняясь спермой Йокера, и этой ночью в модном ресторане Вест-Энда ничего не подозревающие обыватели сидят, болтая, не догадываясь о том, что вместо своей обычной трапезы из дохлых крыс они жуют останки Ллойда А. Буиста, малопривлекательного изгоя прихода города Лита, вошедшего в муниципальный Эдинбург в тыща девятьсотом, нет-нет, подожди, в девятьсот двадцатом, я знаю свою историю, и этого хватит, чтобы душа запела ой ля ля хочешь перепихнуться, потому что мне почудилось что-то или кто-то обалденный, на самом деле обалденный, пересек поле моего трансзрения здесь высоко в облаках, но да, Лит включили в Эдинбург, несмотря на то что народ проголосовал против слияния, что-то вроде семь миллиардов против одного, но да, они все равно это провернули, потому что эти глупые люмпены ни хера не понимают, и им нужны хорошие и ласковые центральные правители, которые расскажут им про их собственные интересы, и так вот Лит и процветал с тех самых пор ха ха ха вот черт… ну кроме нескольких заезжих яппи, но очевидно, что история Лита говорит об очень многом.

– Знавал я времена и потруднее, вот что я хочу тебе сказать, – говорит мой друг, Парень из Красного Песчаника, и я влетаю назад в свое собственное тело оглушительным толчком.

По-моему, я опять только выдыхаю из себя воздух. Нет смысла вдыхать, и если дыхательный механизм – часть нашего подсознания, а так оно, скорей всего, и есть, то ведь именно оно больше всего страдает от кислоты.

Элементарно, Ватсон. И это значит, что сейчас тебе будет ой как хуево, придурок, – ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха Смейшлейтенанты в вашем распоряжении, сэр. Смешок, старина, не стой так близко от меня, хрен, и отложи свою пушку, пока с тобой разговаривают. Говорил ли я тебе, что тебе трудно дышать, и все пошло на хер, на хер, на хер, на хер, на хер.

– Спокойней, дружище, вот мы и на месте.

Дыхания нет.

нет, нет, нет, думай о жизни в райском саду, где вокруг сплошные голые похотливые бабы, и вдруг там появляется не кто иной, как Ллойд, но лица не могу представить себе долбаные лица и что, если эти жестокие ублюдки в лаборатории дают ЛСД дельфинам? Уверен, блин, на сто процентов – эти подонки так и поступали. Аманда мне показывала, что она по почте получает, про то, как они измываются над кошками, собаками и мышами и кроликами, но это все херня; настоящая жестокость – это скормить ЛСД дельфинам. Мы сейчас никуда не идем. Идем сейчас нет. Сейчас мы не идем. Мы где-то. Куда-то пришли.

– Ну, так что за счет?

– Спокойней, ты весь взмок… щас принесу тебе немножко выпить.

– Где мы, мать твою?

– Держись, приятель, мы в моем ресторане. У Гринго. «Мексиканская кантина Гринго». Ходж-стрит. А мы на кухне.

– Знаю-знаю это местечко. Заходил как-то. С моей тогдашней подругой. Пили коктейли. Люблю коктейли. Хочу хочу хочу хочу… прости, друг, меня накрывает, просто держись. У-У-У-У! Блин, сука! Да… моя бывшая… Звали Стелла, хорошая девчонка. Но мы друг друга не любили, нет, приятель. Плохо, когда настоящей любви нет, правда? Нельзя соглашаться на малое. А как насчет коктейля, а, приятель? А?

– Все нормально, парень. Щас сделаю. Какой предпочитаешь?

– Лонг-Айленд-Айс-Ти пойдет.

Пойдет. Я все повторяю это слово, думаю это слово.

Пойдет.

Итак, парень готовит мне коктейль, и я сижу на этой кухне, и от меня это все улетает, а он все несет свою чушь про то, что он парень из красного песчаника и ему наплевать на деньги…

– …мальчонка из красного песчаника. Не то что я жаден до денег, я ведь знаю, как много людей в Глазго голодают да без крова, но в этом правительство виновно, а не я. Я ж только пытаюсь как-то прожить, вот. Я ж не могу всех бедных накормить, это же не богадельня. Знаешь, сколько эти сволочи-громилы из муниципалитета берут за аренду?

– Не-а…

А ведь парню стоит создать воинственную группировку в Йокере, и пусть назовет ее Красный Песчаник. Звучит неплохо. Красный Песчаник.

– Я ведь не тори, совсем нет, – говорит Красный. – Пойми меня правильно, этот муниципалитет сами тори, только под другой, блин, вывеской, точно тебе говорю. А в Эдинбурге та же фигня?

Это уже слишком, блин.

– А, да, Эдинбург. Лит. Ллойд. Никогда я, слышишь, я не тот, что отымел сестричку, это другой был Ллойд… хороший коктейль, приятель…

Лонг-Айленд-Айс-Ти.

Коктейль бесится в моем теле как не знаю что. Щас взорвется…

– На здоровье. Да, слышь, если б я и голосовал за какого-нибудь кекса, чего я, кстати, не делаю, я б голосовал за Эс-эн-пи… не-е, не стал бы, щас тебе скажу, за кого я б голосовал, если бы голосовал, – помнишь того парня, что в тюрягу попал за то, что не платил подушный налог?

Блин, что-то с коктейлем этим не того. Мне нужно что-то с клубникой, Клубничный, Клубничный Дайкири.

– Как парня-то звали?

– Клубничный Дайкири.

– Не-е… того, что в тюрягу засадили за то, что не платил налог. Воинственного парня. Мне нужна клубника…

– Клубничный Дайкири, друг… мне сейчас нужен.

– А-а, Клубничный Дайкири… конечно. Но сначала допей этот Айс-Ти, а! А я, пожалуй, сейчас пивка выпью, «Сан-Мигель», не-е, слишком крепок, может, просто «Сол».

– А «Бекса» нет, дружище?

– Не-е, только «Сол».

Красный Песчаник встает со своего места напротив сделать нам выпить, а у меня перед глазами просто как вулкан взрывается, и, вот, блин, крыша проваливается… нет, ха ха ха наебал, наебал сам себя, но вот окно точно исчезло, это уж как пить дать.

– Прости, старик, но клубники-то нет. Пускай будет Лайм-Дайкири.

Что? Нет клубники, твою… что за, блин, фигня, приятель… нет клубники, твою, говорит мне мужик, а я ему:

– Путем, все путем. И, э-э, спасибо, что приютил.

– Ла-адно уж, мне тебя как-то жалко стало, что ты все марки свои заглотил. Как себя чувствуешь?

– Все путем.

– Вот видишь, я и говорю, пытаюсь выжить, только и всего. Но эти парни, они просто мусор. На клубы у них деньги есть, а у таких же, как они, воруют. Это же совсем не по-людски, твою мать.

– Не-а, парень, ты не прав, я целиком за парней… они-то знают, что игра идет не по правилам. Они-то знают, что в правительстве засилье скучных, тупых ублюдков, которые хрена с два таким, как мы, дадут, и они считают, что все такие же бедные, как они сами. А когда они видят, что кто-то побогаче, хоть они и лоб себе расшибут, то это им очень не нравится. Но ребятки не понимают, что деньжата на клубы да на наркотики – не роскошь, черт дери. Это деньги на самое необходимое.

– Да как ты можешь говорить такое?

– Мы же, блин, общественные, социальные животные, и нам абсолютно необходимо где-то собираться и хорошо проводить время. Это одна из основных потребностей живого человека. Основное, твою мать, право. А эти парни из правительства, потому что они подсажены на власть, они просто потеряли способность время хорошо проводить, и вот они хотят теперь, чтобы все остальные чувствовали вину, оставались навеки в своих коробочках и посвящали всю жизнь воспитанию следующего поколения корма для их фабрик, пушечного мяса или кротов на пособии для государства. И наши ребята, их долг как разумных, блин, существ – ходить по клубам и гулять с друзьями на вечеринах. Ну и конечно, время от времени им нужно есть, это тоже совершенно очевидно играет роль, но не так важно, как хорошо проводить время.

– Да не может быть, чтобы ты был за таких парней. Ерунда это все.

– Нет, я и в самом деле за парней. Целиком за – Ллойд, Ллойд из Лита, тот, что никогда не трахал своей сестры; целиком и полностью за Ричарда и Роберта из Глазго… славного города Глеска…

– Ты же вроде говорил, что их не знаешь? – Обиженное лицо Красного Песчаника вытягивается в мою сторону, окруженное какофонией лязгов и стуков и мигающего пульсирующего света…

– Я знаю их лишь как Ричарда и Роберта – вот и все, друг. Пару раз чесал языком с ребятами в чилаутах и тому подобное. И все на этом… слушай, мне полный п-ц. Я, может, сейчас умру. Мне надо либо голову куда-нибудь приложить, либо еще «Сол»…

И «Сол», и Дайкири, и Лонг-Айленд-Айс-Ти пусты, и я не помню, кто их все выпил, точно не я то есть…

Мужик отваливает накрыть на столы в ресторане. Я лезу через мойку, по каким-то грязным тарелкам и просто сползаю, как угорь, из открытого окна, падая на какие-то мешки, полные мусора, и скатываюсь в сухую сточную яму посреди забетонированного заднего дворика. Пытаюсь встать на ноги, но никак, и я ползу к зеленым воротам. Я знаю только, что должен идти, продолжать движение, и я порвал уже штаны и колено поцарапал и вижу свежую пульсирующую рану, похожую на разрезанную клубничину, и вот я уже на ногах, что странно: я ведь не помню, как вставал, и я иду по оживленной улице – может, по Грейт-Вестерн или по Байрез, или, может, по Дамбартон, и я не вижу, куда иду, должно быть, домой, но точно, блин, не туда, не на квартиру к Стиво.

Солнце встает над кварталами. Я сейчас прямо полечу в него.

Кричу, обращаясь к людям на улице, двум девчонкам. Я говорю им:

– Солнце, видите, я сейчас полечу прямо в него.

Они ничего не отвечают и даже не обращают внимания на то, как я взмываю ввысь из этого мира, его затасканных, банальных подлостей, и лечу прямо в этого огромного золотого ублюдка в небесах.

11. Хизер

Мне кажется, что меня привлекала в Хью его преданность делу. Будучи студентом, он обладал невероятной преданностью делу. Но это его качество изменилось, можно сказать, эволюционировало с годами. Как же менялась преданность Хью?

Имя: Студент Хью

Предан делу освобождения трудящихся от ужасов капитализма

Имя: Безработный выпускник Хью

Предан делу борьбы за сохранение рабочих мест трудящимися, но при этом не за смену системы

Имя: Новичок-на-служебной-лестнице Служащий Хью

Предан делу защиты и улучшения услуг для трудящихся

Имя: Супервайзер Хью

Предан делу оптимизации качества услуг для потребителей этих услуг

Имя: Менеджер госсектора Хью

Предан делу предоставления высококачественных услуг путем повышения экономичности и снижения расходов. (На деле это означало увольнения многих трудящихся, предоставляющих эти услуги, но если это шло на пользу большинства их пользователей, то цена оправдывала подобные меры.)

Имя: Менеджер частного сектора Хью

Предан делу максимизации прибыли за счет экономии, эффективного распределения ресурсов и выхода на новые рынки.

– Но мы же слегка продвинулись с восемьдесят четвертого, Хизер, – улыбается он мне, выглядывая из-за своей «Индепендент».

А вот кому пришлось меняться для сохранения имени, так это невинным. А у Хью «окончательный анализ» превратился в «сухой остаток». Семантика имеет значение. Банальные лозунги революции и сопротивления обернулись еще более банальной фразеологией бизнес-эффективности, финансового учета и спорта – сухие остатки, вмочить в девятку, выстроить оборону, ровные поля…

Где-то по дороге были похоронены и наши мечты. Может, революционные лозунги и были наивностью, но, по крайней мере, мы готовились к чему-то большому, к чему-то важному. Теперь наши горизонты стали такими узкими. Мне этого мало. Некоторые вполне довольны и этим – пусть будут довольны. Но мне этого просто мало.

Мне мало, потому что мне уже почти двадцать восемь, а оргазма долбаного у меня уже четыре года как не было. Все эти четыре года он выпаливал в меня свой обойный клей, потребляя меня, пока я лежала, мечтая о потреблении.

И пока он трахает меня, я составляю в уме свой список:

сахар

джем

хлеб

молоко

фасоль

рис

приправы

пицца

вино

помидоры

лук

зеленые перцы

…а потом, потом я сделала кое-что совершенно провидческое: я прекратила потреблять ради самого потребления.

Жир начал опадать с моего тела. Он начал спадать с моих мозгов. Все стало легче. Началом послужили мои фантазии о нормальном трахе. Затем о том, как я всех их пошлю на… Я начала читать книги. Я начала слушать музыку. Я начала смотреть телевизор. Вдруг я поняла, что снова думаю головой. Я пыталась это прекратить, потому что мне только становилось больно. Но не смогла.

Когда все это переполняет твою голову, оно неизбежно выплескивается и в твою жизнь. Если этого не происходит, тебя может раздавить. Я не позволю себя раздавить.

12. Ллойд

Не сразу, не сразу мы попали снова в Соупдодж-сити. Кислота, приятель, на хрен, на хрен, больше никогда, никогда, то есть, по крайней мере, до следующего раза. Приезжаю домой, а у дверей меня уже встречает Злобная Сучка.

– Где шлялся? – обвинительным тоном спрашивает она. Слишком, блин, ревнивой становится эта Сучка.

– Глазго, – отвечаю я.

– А зачем? – продолжает допрос она.

– Вечерина Slam на пароме «Ренфрю-Ферри», – лгу я ей. Зачем Сучке знать обо всех моих похождениях…

– Ну и как?

– Нормально, – отвечаю я.

– У меня еще есть «птички» тебе на продажу, только они дома остались, – говорит она.

Офигенно. Еще дерьмового экстази на продажу. Моя репутация скоро так подмочится, что люди будут покупать себе химию у шотландских да ньюкаслских пивоваров. Те таблетки я у Стиво так и оставил, тот, конечно, ни на что особенно не рассчитывал, но сказал, что попробует кому-нибудь их сбагрить.

– Ладно. Зайду попозже, – говорю я ей. Я хотел лишь одного – попасть к себе, выпить чашку чая и курнуть. И тут я вспоминаю, что оставил свою дудку в Соупдодж-сити, вместе с таблетками. – У тебя дунуть есть? Мне очень надо дунуть. Так устал от этой поездочки. Челюсть сводит, будто сломанная. Мне необходимо расслабиться. Даже какие-нибудь транки долбаные подойдут. Мне нужно хотя бы что-нибудь. Мне нужно, и точка, блин.

– Ага, есть и гаш, и дудка, – говорит она.

– Ладно, тогда провожу тебя до дома.

Идем к Злобной Сучке, а там уже Соло, а также парочка приятелей по имени Монтс и Джаско. Соло начинает говорить со мной, а я ни хрена не понимаю. Будто он медленно выдавливает слова по слогам через свой длинный нос. Сучка пошла на кухню чайник поставить и дудок принести, а Монтс встал за спиной Соло с ядовитой ухмылкой и начал языком в щеке ворочать, будто хуй сосет. Они с Джаско ну вылитая пара стервятников, кружащих над большим раненым зверем. Мне стало от этого грустно и жалко Соло. Все это напомнило мне сцену из фильма о Мухаммеде Али, который я смотрел по телику, где он теряет свою живучесть, разбитый Паркинсоном, возможно полученным в результате одного из боев. Злобная Сучка, когда вошла, была похожа на Дона Кинга, у которого страсть к манипуляции проглядывает даже в улыбке неподдельной радости.

– Ну, так ты отвезешь за меня товар Абдабу? – спрашивает она.

– Отвезу, отвезу, – отвечаю я.

Абдаб – мой старый дружок в Ньюкасле. Сучка снабжала его товаром, а я возил. Мне не светило, конечно, туда только за этим ехать. И я согласился лишь потому, что хотелось повидаться с Абдабом и его дружками-джорди да сходить куда-нибудь проветриться. Ньюкасл мне всегда нравился. Джорди – те же шотландцы, которые только не могут, бедолаги, на англичан бочку катить, что те им всю малину испортили.

Джаско начинает надо мной прикалываться. Обычно он – ничего мужик, но в последнее время что-то наглеет. Слишком много наркоты, по-видимому.

– Слышь, Ллойд, если у меня башка заболит, то я могу твой парацетамол схавать.

– Чего? – спрашиваю.

– А когда живот прихватит, то и бикарбон сойдет. Что-то я торможу сегодня – никак не просечь, в чем тут фишка.

– Да ладно тебе, оставь парня, Джаско, – говорит Монтс.

– Да нет, ты послушай, – продолжает Джаско, – штука в том, что у меня тогда ни башка, ни живот не болели. Нет и нет. А хотелось мне одного – срубиться на экстази. Так чего же этот парень мне сдал парацетамол и бикарбон? – показывает он на меня.

– Отвали, Джаско, – говорю я, защищаясь, – то, конечно, были не лучшие таблетки, согласен, я тебе же так сразу и сказал, но не такое уж дерьмо.

Я не очень-то напирал, потому что Джаско был в таком настроении, когда непонятно, то ли он на полном серьезе, то ли в шутку себя накручивает.

– Только вот мне от них ни хера не было, – простонал он.

– Да ладно, в них МДМА сто двадцать миллиграмм, мне парень говорил, – заявляет Сучка.

Хотя это, конечно, полная лажа. Хорошо, если там хоть пятьдесят миллиграмм было, в этих «птичках». Их надо было по паре сразу глотать, чтобы хоть какой-нибудь приход словить.

– Ага, конечно, – говорит Джаско.

– Да точно. Ринти их из Голландии привез, – настаивает на своем Сучка.

Слава богу, что она вступилась, хоть Джаско от меня отвлекла.

– Может, во сне он их и привез. Шотландские футбольные клубы больше в Европе проводят, чем те таблетки, что вы тут толкаете, – огрызнулся на нее Джаско.

Я знал, что этот разговор может длиться вечность, и быстро скурил свой косяк. Когда я вышел на улицу, вдруг увидел парня с девчонкой, идут в обнимочку, явно влюбленные, и уж точно без наркотиков. И тут мне подумалось: а когда я сам в последний раз вот так с девчонкой был, так, чтобы не на экстази? Да в прошлой, блин, жизни, вот когда. Пнул камень, лежащий на дороге, и тот попал – но не разбил – прямо в лобовое стекло припаркованной машины.