Часть вторая

Всепоглощающий экстаз любви

13. Хизер

Сейчас он что-то скажет. Брайан Кейс. Что-то, что он произносит каждое утро. Он скажет что-то неприятное. Мистер Кейс. Что же мне делать? Буду улыбаться, как и всегда. Будто мне в рот ложку засунули. Улыбайся. Улыбайся, даже когда чувствуешь себя раздетой догола, выставленной напоказ для осмеяния. Нет. Я слишком болезненно это воспринимаю. Надо понимать, что все зависит от того, как ты это воспринимаешь. Надо научиться так не реагировать, не сжиматься от неприязни. Не делать этого. Сама виновата. Я должна контролировать свое восприятие.

– Как поживает свет моих очей? – обычный уже вопрос Кейса.

Я готова выдать свой традиционный ответ: все в порядке, но что-то ломается.

– А с чего вы решили, что я – свет ваших очей?

Черт. Что я несу? Так нельзя… а почему, собственно? Можно. Я могу говорить все, что захочу. И если он делает непонятные или неуместные замечания, я могу попросить его объясниться, рассказать мне, что, черт подери, он имеет в виду. Что стоит за этим его вопросом?

– Ну, я вижу тебя, и моя жизнь становится ярче.

Как бы я ни старалась, мне уже не остановить «плохую Хизер». Раньше она могла всего лишь думать. Сегодня вдруг заговорила. У меня шизофреническое раздвоение личности, и плохая Хизер вырывается наружу…

– Странно, правда, то есть это неравновесие. Вот я вижу вас каждый день, но это абсолютно никак не отражается на моей жизни.

Важный момент – когда то, что я не могла сказать, становится тем, что мне нельзя говорить. Мой бунт перемещается из головы в большой открытый мир. Да! Нет! Да! Черт.

– О, – говорит он, явно обиженный, не прикидываясь, а на самом деле, действительно, неподдельно обиделся, бедняга, – вот так вот, да?

– Вряд ли я точно понимаю, что «так вот», – говорю ему я, – но я так вижу, и я так чувствую.

– Слушай, – говорит он с озабоченно-таинственным видом, – если что-то не так, можешь мне прямо рассказать. Не обязательно мне голову откусывать. Не такой уж я дурак, – говорит он с глупой улыбкой.

– Дурак вы или нет, совершенно меня не касается. Это ваше дело. А со мной все в полном порядке, лучше и быть не может.

– Н-да… но ты ведешь себя слегка странновато…

Я выдерживаю безразличную мину.

– Слушайте, ваше поведение по отношению ко мне основывалось на предположении, что мне есть дело до того, как, вам кажется, я выгляжу. Дело не во мне. Вы – мой менеджер в компании, компании, для которой прежде всего важна выполненная работа, а не эстетика, сексуальность или что-нибудь еще в этом роде. Меня это не касается, и я не намерена об этом задумываться, но если то, как я выгляжу, делает вашу жизнь ярче, как вы изволили предположить, я посмотрю на себя очень внимательно и спрошу сама себя, что же за жизнь я вела до сих пор.

– Ну спасибо, что все мне разъяснила, – дуется он, – я же всего лишь пытался показать свое расположение.

– Ну да, но это я прошу прощения. К вам это не имеет никакого отношения. Принимая как должное ваше ребяческое, занудное поведение по отношению ко мне, я тем самым молча давала вам понять, будто я одобряю его, что было неверно с моей стороны с самого начала. Простите меня за это, я и в самом деле прошу меня простить.

Он кивает со смущенным видом, потом робко улыбается и заявляет:

– Ладно… ну, тогда я пойду.

Смущенно улыбается. Мистер Кейс. Господи Иисусе!

Я расслабляюсь за компьютером, ощущая легкую эйфорию. Во время обеда я шагаю в бар Ист-Порта и поощряю себя джином с тоником. Сижу сама по себе, но не чувствую одиночества.

Весь последующий день я ощущаю прилив сил и энергии, а когда возвращаюсь домой, на автоответчике – сообщение от Хью: «Дорогая, сегодня немного задержусь. Мы с Дженни работаем над новой презентацией для команды».

14. Ллойд

Неплохо я повеселился с Абдабом в Ньюкасле, только чертовски устал. Он дал мне несколько грамм кокса, отвезти Злобной Сучке, и пакетик жег мой карман всю дорогу в автобусе. Это была, конечно, типичная отходняковая измена, но я постоянно вспоминал о Ньюксе и на каждой остановке ожидал появления старшего инспектора. Ничего такого не случилось, я благополучно добрался до дома и сварил супа.

Вечером пошел с Алли в «Трайбл». Вообще-то, мне хотелось одного – свалиться в постель, но этот кекс настоял на своем, и я пошел с ним. Мне даже пришлось употребить парочку экстази из своих запасов, что говорило само за себя. Эта партия тоже оказалась какая-то не такая, вроде с кетамином или еще с чем. Я прибился – не то слово, танцевать вообще не смог. Засел в чилауте, а Алли развлекал меня трескотней.

– Как себя чувствуешь, Ллойд?

– К чертям, – говорю я.

– Тебе точно нужно попробовать моего чистейшего кристаллического мета, я дома оставил. Нюхнул раз, и глаз не сомкнешь. У меня от него три дня такой стояк был – вообще. Я уже собирался забыть про свои поиски любви и вызванивать Эмбер, чтобы пришла, на лицо мне села. Но не хотел девчонке башню сносить, так вот.

– А сегодня она где?

– Да там, наверху. Она с Хейзел, да еще Джаско. Он уже притерся к этой Хейзел, – заметил Алли с грустинкой в голосе, цедя слова сквозь зубы и закидывая волосы назад. – Пойду схожу их проведать.

Эмбер не заставила себя долго ждать. Убежала от Алли, оставив его отплясывать там, наверху.

– Да ладно, не обязательно было меня навещать, – прошелестел я. – Со мной все в порядке. Просто слегка прибило…

– Все нормально, – быстро ответила она, взяв мою ладонь в свою, а потом задумчиво прибавила: – Да, знаешь, тебя там эта Вероника искала.

Мне, как обычно, потребовалась еще пара минут, чтобы понять, о чем речь, потом дошло. Вероника – этим вульгарным прозвищем некоторые иногда называют Злобную Сучку.

– А она сегодня здесь? – осмотрительно осведомляюсь я, а сам поглядываю на часики Эмбер – успеем ли мы свалить отсюда в «Сублим» или в «Сативу», если ответ положительный.

– Не-е, до клуба еще в «Сити-кафе» виделись.

Ну и славненько. Глотаю еще одну, и мы с Алли, Эмбер и еще с одним приятелем по имени Колин тащимся ко мне. Я пробую исполнить что-нибудь на вертушках, но чувствую себя слишком затраханным, чтобы делать что-то осмысленное. Скоро же та вечерина будет и все такое. Пришлось убавить громкость из-за этих дерьмовых соседей-яппи, что они вообще в Лите делают, вечно жалуются на шум, а мне копов не очень-то хочется у себя видеть, особенно после того, что произошло с Ньюксом. Было смешно, потому что Эмбер слегка накидывалась на Алли, а этот молодой чувак Колин приставал к ней. Если бы я обладал хоть каплей того, что называют сексуальной амбивалентностью, мне стоило бы подъехать к нему, просто чтобы завести всю честную компанию. Но в конце концов он свалил, а за ним и Алли, и, по мне бы, и Эмбер тоже домой пошла, но она все сидела и музыку крутила. Мне было так хреново, и я сказал, что мне пора на боковую. Когда я проснулся, она лежала на моей кровати головой в другую сторону, а ее ноги упирались мне в лицо.

– Как дела, Ллойд? – спросила меня Эмбер.

Она натягивает брюки, а сама так чертовски молодо выглядит без косметики, и я начинаю себя чувствовать просто педофилом каким-то, да-да, грязный подонок, да-да, правда, ты – грязный любитель молоденьких девочек, гаденыш.

– Отлично, – говорю я ей.

– По мне, так ты не тянешь на отлично. У тебя ноги, кстати, воняют.

– Спасибо, что сказала. Вот это настоящий друг. Кофе хочешь?

– Да… давай. Да ладно, не обижайся, а, Ллойд. У любого ноги завоняют, если всю ночь в кроссовках болтаться.

– Есть такое дело. Например, у тебя. Прямо под нос мне сунула. Да-да, – отвечаю я, поднимаясь делать кофе, а она в ответ долго и недовольно гримасничает.

Мне, честно говоря, было довольно хреново. И кофе меня не слишком вылечил. Пора было наведаться к Злобной Сучке. Это все уже ни в какие ворота не лезло. Алли оставил мне немного своего мета, и я был не прочь им воспользоваться. Мне точно нужно было как-то взбодриться перед походом к моей мучительнице.

– Хочешь нюхнуть этого? – спрашиваю я Эмбер.

– Нет, и думать не хочу.

– Разумно, – отвечаю я, делая себе пару дорог.

– Ты обезумел, Ллойд. На хрен тебе это нужно?

– Не знаю, не знаю, Эмбер. Чего-то в моей жизни явно не хватает. Я уже старичок, по крайней мере в сравнении с тобой, а еще ни разу по-настоящему не влюблялся. Грустно, правда, – жалуюсь я ей, занюхивая свои дороги. Ух, как жгут, суки, нежный мой носик.

Эмбер говорит:

– Бедный Ллойд… – и обнимает меня, ох как я хотел бы в нее влюбиться, но этого нет, и нет никакого смысла прикидываться, ведь это выйдет полная фигня. Все, что получится в результате, – это перепихнуться, но что это в сравнении с настоящей дружбой.

И когда она уходит, моя голова взрывается.

15. Хизер

Доктор выписал мне прозак. Хью согласен с тем, что мне нужно его принимать.

– Вы слегка депрессуете, а это поможет вам приподнять тонус, – сказал мне доктор. Или это был Хью? Не помню. По-моему, они оба.

Приподнять мне что?

– Посмотрим, – говорю я Хью, – мне не очень-то нравится принимать такие таблетки, еще привыкнешь. Столько про них говорят всего.

Я опаздываю. Снова опаздываю на работу. Мне не встать с постели.

– Да-ра-га-я… врачи видят такое не в первый раз. Они знают, что делают, – обращается он ко мне, перекидывая через плечо сумку, полную клюшек для гольфа. У него сегодня выходной, свободное расписание. – Бог ты мой, мне совсем пора. Мы сегодня начинаем с новой лунки с Питриви, потому что я сделал его на прошлой неделе в Канморе. Вот ведь Билл. – Хью пожимает плечами. – Может, заскочим к ним с Молл попозже, а? – Хью целует меня на прощанье. – Пока, дорогая.

Я звоню своей подружке Мэри. Она советует мне взять больничный на день и отправиться на поезде до вокзала Хэймаркет в Эдинбурге. Она тоже собирается взять отгул. Самое простое для меня сейчас – это согласиться.

На станции Данфермлайн я удивляюсь, что до Эдинбурга ходит всего один поезд в час, тогда как со станции Инверкейтинг неподалеку – три или четыре. Но слава богу, до моего поезда всего пятнадцать минут, и он опаздывает всего на десять, что довольно сносно, учитывая обстоятельства.

Мы с Мэри ходим по магазинам, потом возвращаемся к ней, сидим, пьем чай и болтаем. Она скручивает нам пару косяков, от которых я начинаю подхихикивать. Не хочу я ехать домой. Не хочу, а все-таки придется, нужно тащиться на вокзал Хэймаркет.

– Оставайся на ночь. Прошвырнемся куда-нибудь. Тут новый клуб открылся. Давай съедим экстази и погуляем, – предлагает мне Мэри.

– Не могу… Надо возвращаться… Хью, – мямлю в ответ я.

– Он уже достаточно взрослый, чтобы последить за собой одну ночку. Давай оставайся. У тебя прозак – отлично. Можем принять его после таблеток. Прозак продлевает эффект от экстази и к тому же разлагает токсины МДМА, которые могут, а может, и не могут вызвать мозговые нарушения впоследствии. Можно сказать, прозак делает экстази абсолютно безопасным.

– Ну, не знаю… я наркотиков уже сто лет не пробовала. Я, конечно, много слышала про экстази…

– Девяносто процентов из этого – полная фигня. Ну да, экстази убивает, но не больше, чем все остальное: пища, которую ты ешь, воздух, которым ты дышишь. На самом деле он причиняет гораздо меньше вреда, чем алкоголь.

– Ну да… Но я не хочу никаких галлюцинаций…

– Это же не кислота, Хизер. Тебе просто будет хорошо, и все вокруг будет очень красивым какое-то время. Никакого вреда в этом нет.

– Ну давай, – неуверенно соглашаюсь я.

Как последняя трусиха, я оставляю на нашем автоответчике сообщение для Хью. Потом мы отправляемся в бар перед клубом, а затем в сам клуб. Мне слегка неловко в одежде, что выбрала для меня Мэри. У нас всегда были одинаковые размеры, и в студенческие годы мы часто менялись шмотками. Тогда мы одевались одинаково. Сейчас, глядя на себя в зеркало, я подумала, что похожа на клоуна – короткая юбка, облегающая футболка. Но эти вещи шли Мэри, а мы все-таки с ней одного возраста. Я боялась, что в клубе все будут глазеть на меня, но никто не обращал внимания. Сначала мне было немного скучно. Мэри не позволила мне выпить в баре. Испортит экстази, как она сказала. Мои нервы жаждали джина.

Таблетку я приняла в клубе. Приход был сильным, и у меня слегка заболел живот. Мне было не по себе, хотя и не так плохо, как я представила это Мэри.

– Тебе нехорошо, потому что ты борешься с этим ощущением, – прошептала мне с улыбкой она.

Потом оно появилось в руках, в теле, прошло по спине – щекочущее ощущение волны. Я взглянула на Мэри, она показалась мне прекрасной. Я всегда знала, что она красива, но с годами я начала смотреть на нее с точки зрения общего увядания. Я искала морщинки вокруг глаз, прибавления в весе, седину. Находила я их или нет, не имело значения. Главное – я искала их в Мэри, а значит, и в себе, не задумываясь, что сама совершенно такая же.

Я отправилась в туалет посмотреться в зеркало. Мне казалось, что я не иду, а лечу, окруженная собственной таинственной аурой. Как будто я умерла и летела в небесах. Все эти красивые люди улыбались мне, их облик отражал мое собственное состояние. На самом деле они не выглядели как-то по-особенному, но я замечала в них какую-то радость. Я посмотрела на свое отражение. Я не увидела в нем одного – тупой супруги Хью Томсона. Ее там не было.

– Привет, – обратилась ко мне одна девушка, – как себя чувствуешь?

– Да… это просто невероятно! Мне никогда не было так хорошо! Я первый раз в экстази… – выдохнула я. Она подошла и обняла меня.

– Здорово! Первый раз – это что-то особенное. С ним всегда хорошо, но, понимаешь, первый раз – это…

Мы говорили целую вечность, только потом я вспомнила, что мне нужно возвращаться к Мэри. Мне казалось, что я всех здесь знаю, всех этих незнакомых мне людей. Нас объединяли понимание и близость, о которых не имеют представления те, кто не испытал этого в подобной обстановке. Как будто мы были вместе в нашем отдельном мире, мире, в котором не было места страху и ненависти.

Я отпустила от себя страх, вот и все, собственно, что со мной случилось. Я танцевала под чудесную музыку. Я обнималась с совершенно незнакомыми мне людьми. И с парнями, но не похотливо. Когда я вспоминала про Хью, мне становилось его жаль. Жаль, что он никогда не узнает этого, жаль, что он растратил свою жизнь понапрасну. Жаль, что он потерял меня, а он потерял меня теперь уже наверняка. Между нами все было кончено. Этот этап моей жизни был пройден, завершен окончательно. На следующий день я снова взяла отгул.

16. Ллойд

Алли был прав насчет этого дерьма. Все именно так – не можешь глаз сомкнуть днями и ночами. Меня переполняли энергия и мысли. Я не мог даже моргнуть. Я пытался, пытался моргнуть, пока сидел на горшке в туалете. И вдруг кое-что случилось – я стал так моргать, что не мог остановиться. Мне стало дурно, я даже думал, что вырубаюсь. Я грохнулся на холодный линолеум и прижался горящей щекой к полу, мне стало полегче. Моргание прекратилось, я снова был бодр.

Тут позвонили в дверь, пришел парень по прозвищу Сталкер. Он шагнул мимо меня в прихожую. Достал мешочек и подцепил его на металлические весы, которые вытащил из кармана.

– Десять грамм, – сказал он, – попробуй.

Я попробовал, хотя я и не умею на вкус определять чистоту кокаина, поскольку я не такой его любитель, но, так или иначе, он показался мне получше, чем у Абдаба. Я спросил Сталкера, можно ли снюхать дорожку. Закатив глаза в нетерпении, он тем не менее насыпал нам обоим по дороге на моем кухонном шкафу. Я сразу ощутил эту приятную онемелость, но меня все еще так перло с того мета, что какая-то дорожка кокса просто не играла роли. Да и весь этот мерзкий мешочек не сыграл бы роли. Но я все равно вручаю Сталкеру его лавэ, и он отваливает. Странный тип, этот Сталкер, вроде ни с кем не тусуется, но все почему-то его знают.

Я высыпаю примерно пятую часть порошка и замешиваю в остаток такое же количество талька без запаха. Разницы все равно мало.

Дома мне никак не успокоиться. Звоню всем своим друзьям-подонкам и несу всякую чушь. У меня уже чудовищные счета за телефон, а лавэ ноль, и я пользуюсь им лишь в таких, как вот этот, случаях. Я все вспоминал, как завязался со Злобной Сучкой. Это уже давно было, а причины – чисто финансовые. Я возил для нее и для Соло, который был у нее вроде парня или мужа или что-то в этом роде. Соло был подонком, но с тех пор, как здорово схлопотал от другой конторы. Он существенно затормозил после того, как его нашли без сознания, вроде с мозговой травмой. Как сказал про него Джаско однажды:

– Эти чуваки из «скорой», что его с асфальта соскребали, наверно, оставили часть бедняги на месте происшествия.

Должен признать, что я особо и не горевал, но когда он еще хулиганом был, ты все-таки всегда знал, что за тобой Соло. Злобная Сучка – это совсем другое дело. Я должен был что-то заподозрить, когда я позвонил ей, а она не подошла к телефону. Жертва сказала, что мне «нужжо зайти».

Прихожу, а там народа пруд пруди. В углу тихо сидит Жертва и в окошко глядит, в ее больших темных глазах напряжение и испуг, будто она пытается понять, откуда ее жизни будет нанесен следующий сокрушительный удар. Там еще был Бобби, его улыбка излучала зловещее презрение. Там сидел Монтс, убранный в говно настолько, что даже поздороваться со мной не смог, а еще я заметил Пола Сомервилля, Спада Мерфи и одного кекса, лицо которого было мне смутно знакомо. В углу сидел Соло в кресле-каталке. Да просто «хаммеровский», блин, дом ужасов.

– Сучка совсем с дуба вчера рухнула, – сообщает мне Бобби. – Кокса накурилась. А щас отходняк, да еще какой. Не завидую тебе, Ллойд.

Мне все это дерьмо ни к чему. Я просто пришел по делу. И отправился прямиком в спальню к Сучке, сначала постучался, а в ответ услышал хриплое шипенье, которое могло значить и «входи», и «пошел ты…». Я вошел.

Сучка лежала на кровати в отвратительно ярком спортивном костюме. На столике возле кровати работал телик. Она курила гаш. В лице у нее ни кровинки, но черные кудри были, похоже, хорошо вымыты и даже как-то блестели. Кожа ее выглядела грубо, в оспинах и обезвоженной и настолько контрастировала с пышущими здоровьем волосами, что она была похожа на старую каргу в театральном парике. В ней еще была заметна та удивительная черта, которой я не уставал восхищаться, а именно густые черные брови, сходившиеся на переносице, как у этих фанатиков «Селтика», которые всегда похожи на Пола Макстэя. Эти ее брови нависали над узкими зелеными глазками, всегда в тени и обычно полуприкрытыми. Помню, как однажды под экстази у меня случилась эрекция, когда я увидал ее небритые подмышки под белым хлопковым топом без рукавов. И однажды я дрочил, представляя себе, как трахаю ее подмышки. Не знаю уж почему, но эротика – странная штука, и так просто в ней не разберешься. Мне от этого стало очень не по себе, ну, может, минуты на две-три. А однажды я в трипе попал в забегаловку в начале улицы и не мог говорить, не мог сказать даже, что мне было нужно, не мог думать ни о чем, кроме подмышек Злобной Сучки. Это все Алли, он меня первый к ним приколол. Он как-то был в кислоте в Гластонбери и сказал мне голосом благородного выродка:

– А эта девица Вероника – какой избыток волос у этой девицы…

И после этого мы уже глаз не могли оторвать от подмышек Сучки.

Ее лицо дернулось в уродливой гримасе – она меня узнала; потом выражение сменилось на карикатуру негодования, и я понял, что даже думать о сексе с ней – совершенно абсурдная мысль.

Трахаться с Сучкой – ну что за бред.

– Ну? – выпаливает она.

– Ну, все получил, – говорю я, вручая пакетик с коксом.

Она, как ошалевшая хищница, накидывается и рвет его на части, торопливо делает дороги и снюхивает с искаженным лицом, совсем таким же, как когда она рылась в бычках в моем мусорном ведре однажды, когда у нее кончились сигареты. Я тогда наорал на нее, и она присмирела, скрутив капелюшку давно прокисшего табачка.

Это был первый и последний раз, когда я видел со стороны Злобной Сучки хоть какое-нибудь уважение. Именно Монтс дал ей такое прозвище. Он отымел ее однажды, а потом то ли не стал больше, то ли не удовлетворил ее как надо, но, в общем, она натравила на него Соло, тогда еще не овоща.

– Эта Злобная Сучка Вероника, – шепелявил он с горечью в голосе, когда я пришел навестить его в больнице, все лицо у него было в бинтах.

– Как себя чувствуешь? – спрашиваю.

Я засмотрелся на ее профиль. И вижу кольцо у нее в пупке, там, где чуть задрался верх ее спортивного костюма.

– Погано, – шипит она в ответ, посасывая сигарету.

– Что, крэком балуешься?

– Ага… – говорит она, потом оборачивается ко мне, – чувствую себя отвратно. Предменструальный синдром. Единственное, что помогает, так это хорошо перепихнуться. Но от этих уродов там ничего путного не добьешься. А это все, что мне нужно. Перепихнуться.

Я вдруг понимаю, что гляжу ей прямо в глаза, и стягиваю с нее треники.

– Ну, я готов, блин…

– Ллойд! – смеется она, помогая мне раздевать себя.

Я сую палец Злобной Сучке в вагину, она уже вся мокрая. Наверное, трогала себя, а может, это от крэка или еще чего. Я тем не менее забираюсь на нее и вталкиваю свою эрекцию в ее пизду. И лижу ее испещренное оспинами лицо, как дурная собака грызет сухую, потрескавшуюся старую кость, и накачиваю механическими толчками, наслаждаясь ее стонами и придыханиями. Она кусает мне шею, плечи, но от кристал-мета мое тело как одеревенело, и я мог бы засаживать ей хоть целый день. У Сучки случались оргазм за оргазмом, а я только мог мечтать о том, чтоб кончить. Я сую ей под нос свои «кнопки» в последний раз и пихаю ей в анус свой палец – она вопит, как баньши, и мне кажется, что сейчас все эти кексы сюда сбегутся из соседней комнаты, но что-то никто не появляется. Сердце у меня прямо выскакивает, и мне на секунду становится жутко, что я сейчас копыта откину, потому что у меня вдруг снова начинается мое моргание, но вроде мне удается с ним справиться.

– Все… хватит… – Слышу, как Сучка стонет, и я вытаскиваю из нее свой член, такой же твердый, как и в начале.

Сижу на ее постели и пытаюсь хоть немного согнуть свой твердый член, чтобы в джинсы поместился. Такое ощущение, что у тебя в штанах деревяшка или железный брусок какой-то. Хочется или отломить его, или отхватить чем-нибудь. Меня передергивает, когда я представляю себе, какое у меня, должно быть, давление.

– Безумие какое-то… – откинувшись, выдохнула Злобная Сучка.

Мне пришлось полежать с ней, пока я не услышал, что все ушли. Слава богу, она глубоко заснула. А я лежал себе, весь напряженный, смотрел в потолок и думал о том, что за хреновую жизнь я веду. Мне даже подумалось, что вот, надо было оттрахать подмышки у Сучки, пока была возможность. Если уж приходится делать что-то крайне неприятное, о чем потом пожалеешь, то хоть исполнение твоих давних эротических фантазий могло бы скрасить серую действительность.

Через какое-то время я пошел в гостиную, Соло с Джаско заснули на кушетке. Я выбрался из квартиры и пошел бродить по городу. Любители экстази спешили – шли или уже возвращались из клубов с улыбками на лице, держа друг друга за руки; пьянчуги горланили песни, шатаясь по улицам; и были еще всякие прочие, что замешивали себе в безумные коктейли все возможные виды наркотиков.

17. Хизер

Голова гудела, пока я шла по Принцесс-стрит. Мэри сегодня утром пришлось отправляться на работу в Министерство по делам Шотландии, для меня подобный подвиг был бы слишком. Утром в ее квартире я взяла с полки томик стихов Шелли. Я не могла остановиться, все читала и читала, потом – Блейка и Йейтса. Мозг мой требовал подзарядки, мне было не насытиться.

На Ганновер-стрит я зашла в художественную лавку. Мне хотелось рисовать. Вот что мне было нужно – купить набор красок. Потом я заметила музыкальный магазин HMV и заглянула внутрь. Я бы купила там все диски, что мне попадались, и я сняла весь свой лимит – триста фунтов – с карточки. Мне было никак не решить, что же выбрать, и в итоге я купила несколько сборников хауса, может и не настолько хороших, но все, что угодно, неплохо после Dire Straits, U2 и Runrig, которых слушает Хью.

Я зашла в книжный «Уотерстоунз». Порылась немного и купила книжку про Битлов и их музыку в контексте шестидесятых. Сзади на обложке было написано об одном парне, который прочитал эту книжку и пошел и купил себе полное собрание битловских альбомов на CD. Я сделала то же самое. Хью Битлы не нравились. Как могут они не нравиться?

Потом я пошла выпить чашку кофе и читала «Нью мьюзикал экспресс», который не покупала себе уже много лет. Я прочитала интервью с человеком, который играл в Happy Mondays, а потом собрал группу Black Grape. Я снова вернулась в HMV и купила себе их альбом «It’s Great When You Are Straight… Yeah!»… Да! только потому, что этот парень рассказал про себя, что он принимал горы наркотиков.

Еще купила себе несколько книжек, а потом села на поезд – домой. На автоответчике было сообщение: «Дорогая, это Хью. Позвони мне на работу».

На кухне я нашла записку:

Ты меня здорово напугала. По-моему, это немного эгоистично. Позвони, когда появишься.

Хью

Я смяла записку. Диск «Brothers in Arms» лежал на кофейном столике. Хью всегда его ставил. Мне особенно не нравилась песня «Money for Nothing», именно ее он постоянно напевал. Я поставила свой диск Black Grape, а «Brothers in Arms» сунула в микроволновку. Мне хотелось доказать – то, что говорят про лазерные диски, якобы их не испортить, просто чепуха. И еще, чтобы удвоить свои доказательства, я посмотрела на то, как с лица земли так же исчезает «Love Over Gold».

Хью вернулся домой встревоженным. К этому моменту у меня настроение тоже поменялось. Я чувствую себя загнанной, подавленной. Вчера я приняла четыре таблетки экстази, что, по словам Мэри, и так слишком много для первого раза. Но мне не хотелось останавливаться. Хотя она предупреждала меня об отходняке. Сейчас все кажется безнадежным.

А Хью встревожен.

– Ты не видела «Братьев по оружию», дорогая? Не могу найти… «у нас есть музыка и цветное ТээээВээээ…».

– Нет.

– «Дееееньги ни за что»… слушай, а… Давай прокатимся.

– Я здорово устала, – отвечаю.

– Выпила лишнего с Мэри? Что за пара! Но серьезно, Хизер, если ты собираешься прогуливать работу, этого я не могу оправдывать. С моей стороны было бы лицемерием убеждать собственных сотрудников в важности нормальной дисциплины после того, как все станет известно; а ведь Данфермлайн не такой уж большой городок, и, Хизер, если люди начнут говорить, что моя собственная жена – прогульщица и что я попустительствую этому…

– Я устала… Мы действительно выпили лишнего… Пойду-ка я наверх, прилягу…

– Прокатимся, – говорит мне он с ключами в руке, помахивая ими, будто я собачка, а ключи – мой поводок.

Не могу с ним спорить. Мне нехорошо, голова кружится, я устала и выжата, как будто меня прокрутили на полный цикл в стиральной машине.

– Мне просто кажется, что небольшая прогулка поможет тебе чуточку взбодриться, – улыбается он и выгоняет машину из гаража.

Рядом с ним сидит женщина с растрепанной головой и темными кругами вокруг глаз. Откуда-то я ее знаю.

Я достаю темные очки из бардачка. Хью неодобрительно ерзает.

– Я ужасна, – слышу я свой тоненький голосок.

– Ты просто устала, – отвечает он. – Подумай о том, чтобы перейти на неполный день. Нелегко работать в организации, в которой идут перемены. Я хорошо это понимаю – у нас то же самое. И люди твоего уровня обязательно это чувствуют. К сожалению, всегда кто-то да страдает. Но ведь яичницу так просто не сделаешь, правда? Боб Линклейтер уже вторую неделю в отгуле. Стресс. – Хью оборачивается ко мне, закатывая глаза. – Я уверен, что в твоем случае все по-настоящему. Некоторым людям не вписаться в современную организацию. Грустно, но что поделаешь. Но подумай, у нас и так все идет неплохо, и нет необходимости превращать себя в мученицу, только чтобы что-то кому-то доказать, Хизер. Ты же сама это прекрасно знаешь, правда, сладкая моя?

Я снимаю с себя темные очки и гляжу на это бледное больное лицо, смотрящее на меня из отражения в боковом зеркале. Мои поры открываются. Под моими губами – пятно.

– …возьми жену Алана Коулмана… как ее зовут? Вот она – отличный пример. Сомневаюсь, что она вернется, даже если ей и приплачивать за это будут. Мы все хотели бы так, большое спасибо! Иэн Харкер из гольф-клуба не вылезает с тех пор, как ушел на пенсию…

Мужчина двадцати семи лет рассуждает о пенсии!

– …и понимаешь, Алистер и Дженни и в самом деле просто перевернули отдел вверх дном. Жаль, конечно, что кто-то из них останется ни с чем, когда другой займет место Иэна. Похоже, деньжата глядят в сторону Дженни, хотя, возможно, они и возьмут кого-то свежего со стороны, чтобы не расстраивать никого из этих ребят…

Я все ждала, когда же Дженни появится в этом разговоре.

– А ты бы хотел полизать ей?

– …потому что при всех прочих равных условиях, а они оба профессионалы, если одного из них назначат, а другого нет… прости, дорогая, ты что-то сказала?

– Как тебе кажется, у нее есть имидж? У Дженни? Сама как на витрине, куча пиара, как ты однажды выразился.

Я вся дрожу, парализующая дрожь проходит по всему телу точным цифровым ритмом раз в две секунды.

– Да я никогда еще не работал ни с кем более настойчивым и целеустремленным, будь то мужчина или женщина. – В улыбке Хью сквозит обожание.

Ты трахаешь ее, трахаешь уже четыре года, я надеюсь на это, потому что не может быть, чтобы ты трахал меня настолько плохо, если только в это время ты не трахаешь кого-то еще…

– У нее есть любовник? – спрашиваю я.

– Она живет с Колином Норманом, – отвечает Хью, безуспешно пытаясь не придать словам «Колин Норман» смысл «маньяк-педофил» или, что еще хуже, «сотрудник с большим количеством больничных дней».

Конечно, вся эта поездка была подстроена. Я знаю, куда мы направляемся. И вот мы въезжаем в знакомый дворик.

– Билл с Молл сказали, что мы спокойно можем заскочить на стаканчик-другой, – объясняет мне Хью.

– Я… э… я.

– Билл что-то рассказывал о том, что он свой кабинет увеличил. Я думал взглянуть.

– Мы почему-то никогда не ходим к моим друзьям!

– Дорога-ая… Билл с Молл – это и твои друзья!

– Мэри… Карен… они тоже были твоими друзьями.

– Ну, эти университетские знакомства; студенческие глупости, дорогая. Жизнь не стоит на месте…

– Я не хочу заходить…

– Ну что с тобой, дорогая?

– Мне кажется, я лучше пойду…

– Пойдешь? Пойдешь куда? О чем ты говоришь? Ты хочешь домой?

– Нет, – шепчу я, – мне кажется, я лучше уйду. Просто уйду. Навсегда. – Мой голос сливается с тишиной.

Уйду от тебя, Хью. Ты играешь в теннис, но живот у тебя все же появляется…

– Ну вот и хорошо, дорогая! Вот молодец! – говорит он, выпрыгивая из машины.

Билл уже в дверях, приглашает нас войти с поддельным удивлением.

– Двойняшки Томсон! Как наша прелестная Хизер? Великолепна, как и всегда!

– Хью завидует, – говорю я, рассеянно теребя Билла за пуговицу, – говорит, что твой кабинет больше его. Правда, что ли?

– Ха-ха-ха, – немного нервно смеется Билл, а Хью устремляется дальше, и вот он уже чмокается с Молл, и я чувствую, как чьи-то руки снимают с меня пальто.

Меня передергивает, и я снова начинаю дрожать, хотя в доме тепло. На столе в гостиной накрыто что-то типа фуршета.

– Отведайте знаменитой чесночной пасты от Молл, – зовет нас Билл.

Чувствую, что сейчас мне надо бы сказать Молл: НЕ НУЖНО БЫЛО ТАК БЕСПОКОИТЬСЯ, но сейчас мне все до фени. Я ощущаю, как приходят слова, но их слишком много, и они застревают у меня в горле; мне кажется, что мне придется физически доставать их пальцами. Так или иначе, Хью первым открывает рот.

– Не нужно было так беспокоиться, – улыбается он Молл.

Так беспокоиться. Понятно. Молл отвечает:

– Что вы, какое беспокойство.

Я присаживаюсь, наклоняясь вперед, и замечаю пуговицы на ширинке Билла. Я думаю, что расстегнуть их и посмотреть на его член было бы все равно что развязать мусорный мешок и копаться в его содержимом: вонь ударяет прямо в лицо, когда берешь в руку этот мягкий гнилой банан.

– …и Том Мейсон оговаривает в контракте на обслуживание, что у нас будут аккумулированные штрафные санкции за задержки при поставке, и это, надо заметить, оказало нужный эффект на внимание нашего друга мистера Росса…

– …похоже на нашего Тома, расставить защиту по всем фронтам, – замечает Билл восхищенно.

– Разумеется, наш приятель Марк Росс был совсем не рад такому обороту. Но, как говорится, не все коту Масленица.

– Абсолютно справедливо! – улыбается Билл, и Молл за ним, отчего мне вдруг хочется накричать на нее: чего ты-то улыбаешься, какое тебе дело до всего до этого; но тут он добавляет: – Ой, кстати, я же купил сезонные.

– Отлично!

– Сезонные? – спрашиваю я. – Фрэнки Валли… и Четыре…

– Я купил пару сезонных билетов для себя и для твоего благоверного в Иброкс, на старую трибуну.

– Что?

– Ну, футбол. «Глазго Рейнджерс ЭфСи».

– Да?

– Неплохо проведем денек, – говорит, смущаясь, Хью.

– Но ты же – за «Данфермлайн». И всегда за него был! – Это почему-то злит меня, сама не знаю почему. – Помнишь, ты водил меня в Ист-Энд-парк… когда мы были…

Я не могу закончить предложение.

– Да, дорогая… но «Данфермлайн»… понимаешь, я никогда за них как таковых не болел; они и были-то всего простой местной командой. Сейчас все изменилось, теперь нет местных команд. Мы должны болеть за Шотландию в Европе, за историю успеха Шотландии. К тому же я очень уважаю Дэвида Мюррея и знаю, что они в Иброксе умеют хорошо принять гостей. Парсы… это совсем другой мир… к тому же в душе я всегда был ближе к синим.

– Ты болел за «Данфермлайн». Мы же с тобой ходили. Помнишь, как они проиграли финал «Хибзам» в Хэмпдене. Ты же места себе найти не мог. Плакал, как мальчишка!

Молл улыбается на это, а Хью явно не по себе.

– Дорогая, мне кажется, Биллу с Молл совсем не интересно слушать, как мы спорим о футболе… да ты ведь никогда этим особенно не интересовалась… с чего это вдруг?

С чего это я вдруг?

– Да так, ни с чего… – устало закрываю я тему.

Это последняя капля. Мужчину, который меняет женщин, еще можно простить, но мужчину, который меняет команды… Это значит, что у него нет воли. Это значит, что он стал глух ко всему, что важно в жизни. Я бы не могла жить с таким.

– А Молл приготовила замечательную пасту! Очень вкусно – этот чесночный соус!

– И очень легко, – говорит Молл.

– Прости, Молл, что-то аппетита нет, – говорю я, отщипывая кусочки хлебца. Я почти подпрыгиваю, когда Билл вдруг подлетает ко мне и устанавливает тарелку прямо мне на сиськи.

– У-упс! Служба слежения за крошками! – говорит он, выжимая улыбку на расстроенном лице.

– Новый ковер, – извиняющимся тоном добавляет Молл.

– Мне так неудобно, – слышу я свой собственный голос.

– Давай посмотрим на твой кабинет, Билл, – говорит Хью, подпрыгивая от возбуждения.

Пора уходить.

В конце вечера, когда я умирала в тысячный раз, Билл говорит:

– Хью, по-моему, Хизер не совсем в порядке. Ее знобит и всю трясет.

– Может, у тебя грипп начинается? – спрашивает Молл.

– Да, дорогая, мне кажется, что тебя пора везти домой, – кивает Хью.

Мы приезжаем домой, и я начинаю собирать вещи. Хью даже не замечает. Мы ложимся спать, и я говорю ему, что у меня болит голова.

– О, – отвечает он и засыпает.

Когда он уходит, я только просыпаюсь. Он уже надел костюм и стоит надо мной, а я вся заспанная, и он говорит:

– Тебе пора собираться на работу, Хизер. Ты опоздаешь. Давай, дорогая, бери ноги в руки. Я рассчитываю на тебя!

На этом он уходит.

И я тоже.

Я оставила записку:

Дорогой Хью,

в последнее время у нас не все было в порядке. Это моя вина, я мирилась с переменами в тебе и в нашей жизни уже много лет. Они постепенно копились, и я стала похожа на «вареную лягушку», о которой ты говоришь на своих бизнес-семинарах. Окружение меняется так постепенно, что ты, не замечая, миришься с этим, а потом вдруг видишь, что все уже не то. Я не обвиняю тебя, я ни о чем не жалею, просто все кончено. Бери себе все деньги, дом, вещи и т. д. Я не хочу общаться с тобой, поскольку у нас нет ничего общего, и результатом такого общения будут лишь ложь и разочарование. Я не держу на тебя зла.

Хизер

Внезапно я почувствовала облегчающий приступ злости и приписала:

P. S. Когда мы трахались все эти последние четыре года, мне казалось, что меня насилуют.

Но потом я взглянула на записку и оторвала этот кусочек. Я не хочу начинать все это. Я просто хочу, чтобы это кончилось.

На такси я добралась до железнодорожного вокзала и села в поезд до Хэймаркета, потом на другом такси – до Мэри в Горджи. Я думаю о пластинках, книгах, клубах, наркотиках и свежей краске на холсте. Наверное, и о мальчишках тоже. О мальчишках. Не о мужчинах. Хватит с меня мужчин. Они – самые большие мальчишки на свете.

18. Ллойд

Алли совсем не весело, и причина его раздражения – Вудси.

– Слушай, этот кекс думает, что может залететь сюда, как Грэми Саунес перед сердечным ударом, на чистом коксе, и выдавать содержание «Миксмага», как мы раньше делали с «Нью мьюзикал», когда были помоложе, и все должны типа говорить: «Bay, Вудси, правильно, чувак, вау» – и в очередь вставать лизать его шоколадный торт. Это. Будет. Правильно. Блин.

– Он и сейчас такой, а ты посмотри на него, когда он наконец свою дырку заполучит, – лыбится Монтс.

– Слава богу, тут у него не много шансов, парень, – улыбается в ответ Алли, – а все из-за его высокомерия. Это просто наглость. У него и дырки-то не было уже тыщу лет. А это ой как влияет на самоуважение. Эго-проекция, приятель, вот как парень справляется с вещами. Когда у него появится дырка, он поостынет. Вот к чему все это религиозное дерьмо.

– Ну, надеюсь, так оно и будет. Либо так, либо он так наберется своего траханого высокомерия, что с такими, как мы, и разговаривать не станет. Тогда и проблемы не будет, – заключает Монтс.

– Я бы собрал со всех для него лавэ, слышишь, и заплатил бы шлюшке, чтобы она с ним позанималась, если у него от этого голова на место встанет, – говорит Алли.

– С Вудси все в порядке, – сказал я. Играл с ним на пару утром и потому чувствовал, что мне надо бы заступиться за паренька. – То есть мне пофиг, что он все время несет что-то про диджеев да про клубы. Даже круто, не надо покупать ни «Миксмаг», ни «DJ», он их и так пересказывает. Вот только с религиозным дерьмом этим мне сложно мириться. Но я его за это даже уважаю.

– Да пошел ты, Ллойд, – говорит, отмахиваясь, Алли.

– Не-ет, сначала мне казалось, что это дурь просто. Потом я читал книгу одного кекса, где он пишет про экстази и говорит, что знаком с монахами и раввинами, которые его принимают, чтобы достичь большей духовности.

– Полижи-ка собаке яйца, – ухмыляется Алли, – ты что, парень, хочешь сказать нам, что он и вправду говорил с боженькой на «Резарекшн»?

– Не-е, я говорю, что ему кажется, что говорил, и он верит в это вполне чистосердечно. Поэтому для него это все равно что случилось. Лично я считаю, что он просто обдолбался, зашел в белую комнатку и у него случилась галлюцинация, но ему-то кажется, что все было по-другому. Никто из нас не может доказать обратного, поэтому приходится признать, что для нашего парня все было действительно так, как он говорит.

– Фигня. По этой, блин, логике выходит, что какой-нибудь сумасшедший может заявить тебе, что он считает себя, скажем, Гитлером или Наполеоном, а ты поверишь?

– Не-ет… – говорю я, – вопрос не в том, чтобы верить в чью-то реальность, а в том, чтобы уважать ее. Конечно, если они никому при этом вреда не причиняют.

– А вот здесь ты лицо заинтересованное, Ллойд, ты заступаешься за этого кекса, потому что с ним на пару играешь, а? В «Ректангле». Во вторник вечером! Вот будет прикол, – смеется Алли.

– Да уж точно, не очень-то честно, Ллойд, – насмехается Монтс.

У меня от всего этого начинают нервы пошаливать, и я волнуюсь по поводу своего выступления, блин.

19. Хизер

Мы встречаемся в чайном зале «Карлтон-отеля». У моей матери на лице выражение типа ты-всех-нас-сильно-разочаровала. Удивительно, как я раньше всегда перед ним отступала. И даже сейчас у меня от него странное и неприятное ощущение в груди и в животе, от этого четко очерченного лица с тонкими чертами и напряженными, слегка гипнотизирующими глазами. Обычно этого хватало, чтобы я, поджав хвост, вернулась на место, но не теперь. Я понимаю, откуда дискомфорт. А понимание – семьдесят процентов решения.

– Хью вчера заходил, – говорит она обвиняющим тоном, выдерживая долгую паузу.

Я чуть было не высказалась. Но нет. Запомни: никогда не давай другим манипулировать собой при помощи пауз. Сопротивляйся искушению заполнить их. Выбирай слова. Будь самоуверенной!

– Он был так расстроен, – продолжает мать. – Он говорил – работаешь изо всех сил. Отдаешь им все. Что им еще нужно? Что им нужно? Я могла только ответить, что ни черта я не понимаю, Хью. У нее и было все, сказала я ему. Вот в чем твоя проблема – тебе все подносили на блюдечке, юная леди. Возможно, это наша вина. Мы просто хотели, чтобы у тебя было все, чего мы были лишены…

Голос матери становится ровным и низким. Как ни странно, он начинает оказывать успокаивающий и трансцендентальный эффект. Я чувствую, как уплываю, плыву ко всем местам, где мне хотелось побывать, ко всем вещам, что мне хотелось увидеть… может, у меня еще будет что-то хорошее… счастье… любовь…

– …и мы всегда считали, что нельзя отказывать тебе ни в чем. Когда у тебя будут свои дети, ты поймешь это, Хизер… Хизер, ты не слушаешь меня!

– Я уже все это слышала раньше.

– Что-что?

– Я уже все это слышала. Всю свою жизнь. Для меня это ничего не значит. Это просто жалкое самооправдание. Вам не нужно оправдываться передо мной за свою жизнь, это сугубо ваше личное дело. Я несчастна. Хью, наша с ним совместная жизнь – это совсем не то, чего я хочу. Это не ваша вина… не его вина…

– По-моему, ты – большая эгоистка…

– Да, наверное, если это значит, что я думаю о том, что мне нужно, впервые в своей жизни…

– Но мы всегда старались, чтобы у тебя было все, что тебе нужно!

– То есть то, что вы считали мне нужно. И я благодарна вам за это и люблю вас за это. Но мне важно попробовать самой встать на ноги, без того, чтобы ты, или папа, или Хью все делали для меня. Это не ваша вина, а моя. Я слишком долго капитулировала. Я знаю, что всем сделала больно, и я прошу прощения.

– Ты стала такой жестокой, Хизер… не знаю, что с тобой происходит. Если бы ты знала, как расстроен твой отец…

Она вскоре ушла, а я вернулась на квартиру и расплакалась. Затем случилось кое-что, что все поменяло. Мне позвонил отец.

– Слушай, – сказала я, – если ты звонишь плакаться…

– Нет, совсем нет, – ответил он. – Я согласен с тем, что ты делаешь, и приветствую твое мужество. Если ты несчастна, то нет смысла там ошиваться. Ты еще молодая и можешь делать то, что ты хочешь, и не позволять связывать себя. Столько людей живут себе и живут, даже когда чувствуют, что завязли. У тебя всего одна жизнь, и давай живи ее так, как тебе хочется. Мы всегда будем любить и поддерживать тебя, надеюсь, ты это знаешь. Мама расстроена, но с ней все будет в порядке. Хью уже большой мальчик и может за собой последить…

– Папа… ты даже не знаешь, как для меня важно то, что ты говоришь…

– Не будь дурочкой. Живи своей жизнью. Если что понадобится… если тебе нужны деньги…

– Нет… все в порядке.

– Ну, если тебе что-нибудь будет нужно, ты знаешь, где нас искать. Все, что я прошу, – так это чтобы ты давала о себе знать.

– Конечно, папа… и… спасибо тебе…

– Ладно, родная. Давай.

Я еще больше разревелась, потому что вдруг поняла, что все это была я сама. Я ожидала от мира одной реакции, а он ответил мне совсем по-другому. Мир не собирался меня осуждать. Ему просто было не до меня.

Этой ночью я одиноко лежала в постели и думала о сексе.

Двадцать шесть лет.

Четыре бывших любовника, до Хью, конечно, но теперь и Хью – тоже бывший, итак пятеро бывших любовников до моего теперешнего состояния «временно без любовника».

№ 1. Джонни Бишоп

Крепкий, грубый, шестнадцать лет. Обычный смазливый мальчишка, играющий в Джеймса Дина. Я помню, мне тогда казалось, что я смогу вызвать спрятанную в нем нежность. Все, на что был способен глупый маленький мачо, это трахаться по-быстрому и по-простому, а потом сразу же вынимать и оставлять меня, как место преступления. Он пялил меня, как пялил местные лавки, – быстро забраться с минимумом шума и быстро свалить с места кражи.

№ 2. Алан Рэберн

Застенчивый, надежный, скучный. Антипод Джонни. Член такой большой, что мне было больно, но слишком интеллигентный, чтобы доставлять мне боль чуть подольше. Рассталась с ним, когда поступила в университет Сент-Эндрюс.

№ 3. Марк Данкан

Студент-мудак. Второкурсник, приверженец подхода «трахни первокурсницу». Любовник самого низкого пошиба, хотя я в тот раз была слишком пьяна, чтобы это понимать.

№ 4. Брайан Лиделл

Замечательный. Все на месте. В сексуальном плане. Меня тогда еще волновали страхи по поводу удовольствия от секса, чтобы на меня не смотрели как на легкую добычу, и я не позволяла ему близости довольно долго. Но когда это случилось, мне просто не хотелось его отпускать. Парень, который так хорошо трахается в его возрасте, не станет ограничиваться одной девчонкой, что он и делал, а у меня была своя гордость.

А потом Хью. Хью Томсон. Мой Номер Пять. Любила ли я его? Да. Я все еще вижу его в студенческом баре, как он одолевает реакционные призывы, как он одолевает кружку за кружкой. Всегда все делал очень уверенно. С этой его уверенностью я чувствовала себя безопасно, пока она не превратилась в уверенность совсем другого рода. Тогда я перестала чувствовать себя безопасно. Я почувствовала, что вляпалась в дерьмо.

Теперь это.

Ничего.

В ожидании оживления. В ожидании отсутствия оживления.

За последние четыре недели я сделала несколько вещей, которые кардинально поменяли мою жизнь. Первое – я ушла от Хью и переехала к Мэри, в отдельную комнату в ее квартире в Горджи. Это тоже, конечно, предсказуемо, но, чтобы найти саму себя, мне пришлось сменить тезу на антитезу.

Второе – я бросила работу и пошла на курсы учителей. У меня было 6500 фунтов в облигациях – не Хью, мои личные, мой маленький бастион независимости в течение нашей супружеской жизни. Мне было не на что тратить, Хью давал деньги на все. Я собиралась было подать на пособие, но Мэри сказала, что смысла нет, потому что они все равно проверяют, ушла ты по собственному желанию или нет, и мне все равно ничего не дадут. Меня приняли на курсы в Морей-Хаус; не то чтобы я так хотела стать учительницей, мне просто хотелось делать что-нибудь, а это было все, до чего я смогла додуматься.

Еще одна вещь, которая изменила мою жизнь, это то, что я пошла в тот клуб и приняла там экстази. Я бы сделала это снова, но мне много о чем нужно было подумать.

Мы с Мэри отправились на Ибицу на пару недель. Мэри трахнула четверых парней, пока мы там были. Я оттрахала кучу парней и съела массу экстази… нет, не так. Я просидела в отеле и выплакала все глаза. Я была в тяжелейшей депрессии и напугана. Освобождения не происходило. Мэри путешествовала по клубам и барам Сан-Антонио, будто это был ее дом родной, и с ней каждый день был новый поклонник. Она жила ночной жизнью, появляясь в отеле лишь под утро со странным видом: не пьяная, но уставшая, просветленная, возбужденная и уверенная. Она много слушала меня, а я рассказывала ей о Хью, о том, как я любила его, обо всех наших надеждах и чаяниях и о своей боли внутри. Потом я уехала от нее. Она тоже хотела вернуться, но я сказала ей, что не надо, что мне, возможно, нужно побыть наедине с собой, чтобы все осмыслить. Я и так испортила ей большую часть отпуска.

– Не волнуйся, – сказала она мне в аэропорту, – просто тебе стало все это не по силам – слишком много и быстро. В следующий раз тебе будет хорошо.

Я отправилась домой, в квартирку в Горджи. Я продолжала читать. Днем я ходила в «Тинз» и в «Уотерстоунз» и читала еще больше. Я засиживалась в кафешках. Я надеялась, что лето скоро кончится – и я скорей пойду на свои курсы, начну заниматься чем-то, что поможет мне отвлечься от мыслей о Хью. Главное, я знала, что мне надо пройти через это. Я знала, что для меня обратной дороги нет. Но эта боль, это почти физическое ощущение все не покидало меня. Но обратной дороги нет. Это даже не приходило мне в голову.

Не знаю, как он разыскал мой адрес, но он нашел меня. Возможно, это должно было случиться. Он пришел около шести. Сначала, когда я увидела его в дверях, я задрожала. Странно, он никогда не проявлял физической силы по отношению ко мне, но в этот момент я почувствовала его размеры и силу по сравнению с моими. Это и гневный огонь в его глазах. Я перестала дрожать, лишь когда он заговорил. Слава богу, он заговорил. Этот урод ничего не понял. Как только он раскрыл рот, я почувствовала, как он съеживается, а я расту.

– Я думал, эта маленькая глупая игра уже вышла из твоей головы, Хизер. Потом подумал, что тебе, возможно, плохо оттого, сколько беспокойства ты всем доставила, и тебе просто стыдно появляться дома. Мы же всегда с тобой все обсуждали. Признаю, многого я просто не могу себе представить в данный момент, но ты уже доказала свое и должна быть довольна. По-моему, тебе лучше вернуться домой. Как ты на это смотришь, сладкая моя?

Самое смешное, что он говорил серьезно. Я никогда еще никому не была так благодарна, как Хью в этот самый момент. Он на удивление точно показал мне, как глупо было продолжать чувствовать что-то по отношению к нему. Боль внутри моментально улетучилась. Я почувствовала себя просто отлично: у меня даже закружилась голова. Я рассмеялась, громко рассмеялась прямо в его глупое, комичное лицо.

– Хью… ха-ха-ха… слушай… ха-ха-ха-ха-ха-ха… по-моему, тебе стоит пойти домой, а то… ха-ха-ха… ты выставишь себя еще большим придурком, чем уже получилось… ха-ха-ха… вот мудила…

– Ты что, что-то приняла? – спрашивает он. И оглядывается вокруг, словно ища подтверждения.

– Ха-ха-ха-ха… что-то приняла! Что-то приняла! На прошлой неделе я совершенно несчастная прилетела с ху́евой Ибицы! Наверное, мне нужно что-то принять! Мне нужно себя не помнить в экстази вместе с Мэри и трахать первого, кого увижу! Чтобы меня трахнули по-настоящему!

– Я ухожу! – закричал он и вышел из квартиры. Уже на лестнице он оборачивается ко мне и шипит: – Ты сумасшедшая! Ты и твоя подружка-наркоманка. Эта сучка Мэри! Все кончено! Все!

– ДАВАЙ ВАЛИ СКОРЕЙ, ТЫ, УРОД! ПОПРОБУЙ ЖИТЬ СВОЕЙ ЖИЗНЬЮ! И НАУЧИСЬ НОРМАЛЬНО ТРАХАТЬСЯ!

– ДА ТЫ САМА, НАФИГ, ФРИГИДНА! ВОТ В ЧЕМ ТВОЯ ПРОБЛЕМА! – кричит он мне вдогонку.

– ДА НЕТ, ЭТО ТВОЯ ДОЛБАНАЯ ПРОБЛЕМА! У ТЕБЯ НЕТ ПАЛЬЦЕВ! У ТЕБЯ НЕТ ЯЗЫКА! У ТЕБЯ НЕТ ДУШИ! ТЕБЕ НЕ ИНТЕРЕСНО НИЧЕГО, ПОМИМО ТВОЕГО ТРАХАНОГО СТРОИТЕЛЬНОГО ОБЩЕСТВА, ТЫ ЖАЛКИЙ МАЛЕНЬКИЙ УРОД! ПРЕЛЮДИЯ! ПОСМОТРИ ЭТО СЛОВО В ДОЛБАНОМ СЛОВАРЕ! ПРЕБЛИНЛЮДИЯ!

– ДА ТЫ ДОЛБАНАЯ ЛЕСБИЯНКА! ОСТАВАЙСЯ СО СВОЕЙ МЭРИ, ТЫ ТРАХАНАЯ ЛЕСБО!

– ПУСТЬ ТЕБЕ ТВОЙ ЗАНУДНЫЙ ДРУЖОК БИЛЛ ЗАСАДИТ В ЖОПУ! ВОТ ЧЕГО ТЕБЕ ПО-НАСТОЯЩЕМУ ХОЧЕТСЯ!

Тут выходит миссис Кормак из соседней квартиры:

– Простите… мне показалось, что я слышу какой-то шум. По-моему, кричали.

– Милые бранятся, – говорю я ей.

– Да-да, только тешатся, а, птичка? – отвечает она, а потом шепчет мне на ухо: – А без них и того лучше.

Я показываю ей большой палец и возвращаюсь к себе. Я уже жду с нетерпением возвращения Мэри. Я употреблю все наркотики, известные человечеству, и оттрахаю все, что движется.

Необычно выходить днем на улицу и чувствовать себя свободной, по-настоящему одной. Мне свистели работяги, клавшие асфальт на Дэлри-роуд, но, вместо того чтобы смутиться, что случилось бы со мной еще несколько лет тому назад, или возмутиться, что бы я сделала совсем недавно, я поступила как раз так, как предложил мне один из них своим козлиным голоском, – я улыбну-у-улась и-и-им. Тут же я почувствовала легкое раздражение от самой себя, потому что я не собиралась уступать жалким придуркам, но это была я, я сама, и я была счастлива.

Я ходила на Кокберн-стрит не то чтобы всерьез клеить парней, но все же типа проверить посты. Я накупила новых шмоток и косметики на четыреста фунтов. Большую часть своей старой одежды я засунула в мешки для мусора и отнесла в лавку «Для раковых исследований».

Мэри сразу заметила, что во мне произошли серьезные перемены. Бедняжка была выжата как лимон по возвращении домой.

– Все, что я хочу, – это завалиться и лежать целыми днями, – простонала она, – и больше никаких таблеток и никаких членов в жизни.

– А вот и нет, – ответила я ей, – сегодня вечером – «Трайбл Фанкшн».

– По-моему, ты мне больше нравилась в роли домашней хозяйки, – улыбнулась Мэри.

20. Ллойд

Даже простой треп Вудси заставлял меня нервничать перед нашей игрой. Чем больше я думал о ней, тем большей фигней она мне начинала казаться. По плану Вудси рейв должен был быть в клубе «Ректангл» (или «Ректальный», как он писал на флаерсах) во вторник днем. Что само по себе уже странно. Я пытался всех уговорить прийти, но Алли ушел в полный отказ, и все только из-за своего отношения к Вудси.

Эмбер и Ньюкс вроде согласились пойти, и Друзи отвез нас всех в своем микроавтобусе. Когда мы приехали, там еще было абсолютно пусто, кроме ответственного за зал. Вудси уже расставил свои деки, пульт, усилки и колонки. Его техника была поприличней шоновской, и мне не терпелось попробовать сыграть что-нибудь до начала.

Чуть позже появляется Вудси с этим попом.

– А это преподобный Брайан Маккарти из англиканского прихода Восточного Пилтона. Он спонсирует вечеринку, – говорит нам Вудси.

Этот доброхот в собачьем ошейнике ухмыляется в нашу сторону. Мне даже стало интересно, не нажрался ли он экстази.

Мне не пришлось долго ждать, потому что Вудси вдруг говорит:

– У меня тут чертовски хорошие экстази, – и сует таблетку преподобному. – Нате-ка съешьте, Брай.

– Боюсь, мне нельзя… наркотики… – говорит бедолага с испуганным видом.

– Съешь, съешь, и узришь своего Бога, – продолжает настаивать Вудси.

– Мистер Вудс, я не могу приветствовать прием наркотиков в своем приходе…

– Ах так, ну и где же тогда твои прихожане, а? – ворчит на него Вудси. – Что-то в церкви у тебя не было битком, когда я заходил туда в прошлое воскресенье. А в моей было!

Тут в зале стали появляться пацанята и матери со своими карапузами.

– А когда рейв начинается? – спрашивает одна из женщин.

– Да щас, через минуту уже, – говорит ей Эмбер.

– А здорово, что они устраивают это для ребятишек, – замечает другая мать.

Поп уходит, а Вудси кричит ему вдогонку:

– Сука-лицемер! Где твоя духовность! И ответить нечего! Ты, сатанист в рясе! Нет церкви, кроме церкви самого человека! Нет посредника между Богом и человеком, кроме МДМА! Паршивый клоун!

– Да ладно тебе, Вудси, – говорю ему я, – давай уже начинать.

Толпа уже вся смотрит на уходящего попа. Начали приходить совсем молодые ребята.

– Им же всем надо в школе быть, – прикололась Эмбер.

Я вдруг заметил двух молодчиков – вытащили стол для тенниса и начали играть прямо посреди танцпола. Вудси чуть не рехнулся, когда увидел их.

– Эй! Это же наш зал! – громко закричал он.

– Тебе чего, нос разбить, а, ты, придурок? Ты вообще не местный, – огрызнулся один из них.

– Слушай, Вудси, парень прав, это же не твой клуб, – вступаю я, – места много, всем хватит. Ребята, ничего, что мы тут поиграем и попляшем немного, а? – Это я сказал на вид самому крутому из этих двоих.

– Делайте чего хотите, – ответил, по-видимому, самый крутой.

Я залез к аппарату и стал понемногу наигрывать. Сначала я вроде и не микшировал, просто играл разные темы, потом начал что-то пробовать, пару штук, что я знал. Это была, конечно, полная фигня, но я так старался, что и все, видно, прикололись. Мамы с малышами дергались, пацанята рейвовали друг с дружкой, и даже те двое парней бросили свой настольный теннис и тоже зажигали не на шутку. Таблетки Вудси разошлись нарасхват, а Эмбер даже удалось сплавить парочку моих «птичек». Я и сам принял пару и заглотил «бомбу» того кристал-мета. Через час зал был забит до отказа. Я даже не заметил, как ввалилась полиция, один мусор вырубил электричество, бедняга Вудси и рта не успел раскрыть.

После этого я поехал в город в тот клуб и там увидел ее.

21. Хизер

Я пришла в клуб с Дениз и Джейн, двумя подружками Мэри, они превратились в моих лучших подруг очень быстро, за время, ушедшее на то, чтобы меня зацепила первая таблетка, и на то, чтобы я с ними потанцевала, пообнималась и поплакалась о том, что у меня все херово в последнее время. Когда люди вот так открываются перед тобой, становится ясно, что мы, в сущности, одинаковы, и все, что у нас есть, – это мы сами. За последние двадцать лет Британией правили лжецы. Проблема в том, что над нами сидят слабаки и полоумки, у которых ума не хватает даже на то, чтобы понять, что они слабаки и полоумки.

Мы сидим с Джейн в чилауте и болтаем, экстази только начинает свое действие. Я знаю, что у меня еще не сошла предыдущая таблетка, но я снова что-то узнаю, я снова так много чувствую. Тут появляется этот парень и садится рядом. Он спрашивает у Джейн, не занято ли место. Она говорит, что нет.

Он улыбается ей и говорит:

– Головы нет, – и крутит пальцем у виска.

– Та же фигня, – отвечает она.

– Меня зовут Ллойд, – оборачивается он, протягивая руку.

– Джейн.

Он улыбается ей и слегка приобнимает за плечи. Потом поворачивается ко мне. Он молчит. Его глаза – как огромные черные дыры. От его глаз исходит нечто, что проникает прямо в мои, вглубь меня. Я чувствую как будто отражение самой себя. Я слегка откашливаюсь и говорю:

– Хизер.

Джейн, похоже, почувствовала, что что-то происходит, и отправилась наверх танцевать. Мы с Ллойдом сидели, болтали, шутили. Мы трепались обо всем: о своей жизни, о мире, обо всем на свете. Потом он говорит:

– Слушай, Хизер, ничего, если я обниму тебя? Мне хочется подержать тебя чуть-чуть.

– Хорошо, – ответила я.

И тут оно случилось. Что-то. Случилось что-то.

Мы обнимались довольно долго. Я закрывала глаза и чувствовала, как тону в тепле и запахе его тела. Потом мне показалось, что мы движемся, летим куда-то вместе. Я почувствовала, как он прижался ко мне крепче, и я ответила ему тем же. Мы ощутили это вместе. Он предложил уйти. Когда мы вышли, он продолжал обнимать меня, прижимать к себе, время от времени убирая волосы с моего лица, чтобы можно было заглянуть мне в глаза.

Мы поднялись к Трону Артура и взглянули вниз на город. Становилось холодно, на мне была лишь легкая кофточка, он снял с себя куртку и бережно завернул меня в нее. Мы просто говорили друг с другом, потом смотрели на восход солнца. Пошли ко мне через весь город, и я пригласила его зайти. Мы сидели в моей комнате, слушали музыку и пили чай. Потом вернулись Мэри с Джейн.

Мы все просто разговаривали. По-моему, я никогда не была так счастлива.

Позже Ллойд собрался домой. Мне хотелось, чтобы он остался. У самых дверей он погладил мою руку и сказал:

– Это было так здорово. Я позвоню тебе. Я так много о чем хотел бы с тобой поговорить. И мне очень понравилось болтать с тобой сегодня ночью. Мне будет о чем подумать, во всех смыслах.

– И мне тоже.

– Я позвоню.

Он поцеловал меня в губы, потом слегка отпрянул.

– Черт возьми… – выдохнул он, качая головой. – Пока, Хизер, – сказал он и побежал вниз по ступенькам.

Мое сердце колотилось как бешеное. Мне хотелось убежать. Я рванулась к себе в комнату и зарылась в одеяло.

– Ух ты! – сказала Мэри.

Я даже забыла, что она еще сидит у меня в комнате.

– Ну и на что ты намекаешь, а? – рассмеялась я.

Весь день я считала часы и минуты, пока не зазвонил телефон.

22. Ллойд

Когда твое поведение вдруг меняется, ты понимаешь, что что-то происходит в эмоциональной стратосфере, и не только с приходов U4E. После того как встретился с ней, я начал мыться в душе каждый день и чистить зубы аж дважды за день. Я стал надевать свежие носки и штаны каждое утро, что явилось причиной дикого геморроя со стиркой. Обычно мне хватало одной пары на неделю и одной на выходные. Что самое главное, я начал ревностно вычищать под головкой. Даже квартира выглядит по-новому. Не то чтобы чисто и аккуратно, но все же получше.

Ньюкс зашел дунуть. Странный парень Ньюкс, такой мирный, даже и не подумает задираться, кроме как во время футбола. В субботу же все кардинально меняется – совершенно другой Ньюкс вылезает из своей норы. Но не сейчас. С тех пор как его мусора зашугали, он ни во что уже не ввязывается. Меня слегка прибивает. И хотя обсуждать дела сердечные гораздо лучше с Алли, Ньюкс тоже вполне покатит.

– Понимашь, Ньюкс, я ж совсем не знаю, как это бывает, а. То есть я никогда раньше не любил, а поэтому не знаю, настоящая это любовь, или химия, или что-то типа очарования. Но похоже, здесь что-то есть, что-то глубокое, духовное, понимаешь…

– Трахнул уже? – спрашивает Ньюкс.

– Да не… слушай… здесь не в сексе дело. Мы же говорим о любви. Электричество, химия, все такое – выше этого. Потому что от секса это тот же приход. Но вот я не знаю, что же такое любовь, понимаешь, типа быть влюбленным.

– Погоди, ты ж был женат, что, нет?

– Ну да, но это было столько лет назад, тогда я еще не врубался ни во что. Мне ж было семнадцать лет. Все, чего мне нужно было, – это дырку каждый вечер, вот и женился.

– Ну, неплохая причина. С тем чтобы дырку каждый вечер, все нормально, а? Нет?

– Ну да, да, но я скоро и понял, что да, каждый вечер, все нормально, но только не с одной и той же девчонкой. И вот тогда начались проблемы.

– Ну вот, может быть, это именно оно, Ллойд. Может, ты только что нашел определение настоящей любви. Любовь – это когда ты хочешь дырку каждый вечер и при этом с одной девчонкой. Вот так. Ну так что, ты получил свою дырку с этой, а?

– Слушай, Ньюкс, с некоторыми девчонками ты дырку получаешь, а с некоторыми любовью занимаешься. Просек, о чем я?

– Просек-то просек. Я тоже с ними любовью занимаюсь, только я называю это «дырку поиметь», это короче, да и не так напыщенно. Где же ты свою-то встретил?

– Да в «Пьюре». Она там первый раз была.

– Да ты не в малолетку ли, часом, втюхался? Узнаю твой стиль, ты, старый хрен!

– Да иди ты, ей уже двадцать шесть или что-то такое. Она замужем была за этим цивилом и типа свалила от него и все такое. Она там была с подругой, в первый или, может, второй раз в экстази.

Ньюкс поднимает руку ладонью ко мне:

– Ух ты… постой-ка, постой… ты что же нам тут лепишь, а? Ты знакомишься с этой цыпой в момент ее первого выхода после ухода от цивила, она первый раз в таблетке, ты сам наглотался экстази – и говоришь о любви? Тут больше попахивает химическим романом. Ничего в том плохого тоже нет, но подожди до отходняка, прежде чем думать о церкви, лимузинах и приемах.

– Ну, посмотрим, в общем, – отвечаю я Ньюксу, отмечая про себя, насколько разные у него профили.

С одной стороны, он настоящий очаровашка, а с другой – просто вампир какой-то. Ньюкс с вечернего американского ТВ и Ньюкс с дневного американского ТВ. Я пытаюсь представить себе Хизер всю целиком. Но все, что я могу вспомнить, – это глаза и лицо. Меня вдруг удивляет, что я даже не знаю, какие у нее груди и попка, размеры, форма, все такое. Странно, обычно я такое первым делом замечаю. Мне кажется, что, пока мы были вместе, я ей все время в глаза смотрел. Это точно не как обычно, будет отвратительно, если я слиняю прямо сейчас, не почувствовав ее всю целиком.

– Будь осторожен, Ллойд, вот все, что я хочу тебе сказать, – Ньюкс поворачивается ко мне своей хорошей стороной, – ты же знаешь, как здорово влюбляться, когда ты в таблетке. Помню, как-то раз ходили мы на вечерину Slam на «Ренфрю-Ферри». Меня только приходовать начало, как дружок мой Хензо подбегает и кричит, кодла там, слышь, полно мотеруэлловских ребят. Я смотрю вокруг, и точно, полна коробочка, серьезные фанаты, все колбасятся здесь. Ну, я оборачиваюсь к Хензо и говорю ему: спокуха, сиди на попе ровно. Все же и так прутся. С ребятами все будет нормально. Они такие же, как и мы, – впираются как могут. Не важно, переться от хауса в экстази или от валева с адреналина, один хрен. Ну, я иду к этому самому их главному, и мы показываем друг на дружку пальцами и ржем стоим, потом брататься начинаем. Он мне говорит, это типа не так круто, как попиздиться, но заснуть потом легче. А то после валева мне вообще ночами не заснуть, и все тут. В общем, щас мы большие друзья, но подожди, когда встретимся в Фер-парке. Пощады не жди, не пожалеем.

– Ну так и к чему ты?

– Ну к тому, что на рейве мы создаем такую обстановку не только из-за экстази, хотя в основном из-за него, в которой именно такие чувства проявляются. Это атмосфера. Но во внешний мир она не очень хорошо передается.

В нем, в этом внешнем мире, совсем другие заправляют, и там гораздо больше того прихода, что от валева.

– Но понимаешь, все-таки можно там найти любовь, настоящую любовь, в клубе. Атмосфера сближает, открывает и снимает комплексы. Такое тоже может быть.

– Но послушай-ка вот про что. Иногда это может с тобой и шутку сыграть. Когда ты в Е, каждая малышка тебе куколкой кажется. Попробуй-ка кислотный тест: потрипуй с ней на следующий день. Посмотришь, как она тебе тогда! Помню, раз в «Йип-йапе» цепляю я девчушку. Такая хорошенькая и все такое, точно тебе говорю, приятель. Эмоции кипят, и я, настоящий романтик, предлагаю ей пройтись до Артуровского Трона взглянуть на восход, тра-ля-ля.

– То есть ты в экстази по самые гланды?

– Ну конечно, конечно! Если бы обычным собой был, то сказал бы примерно следующее: не хочешь ли ко мне домой, крошка? Но нет, в экстази я совсем по-другому себя повел. Но, кстати, сейчас-то я всегда в Е, и потому для меня это стало уже нормально! Э… про что я говорил?

– Твоя малышка, Трон Артура, – напоминаю я.

– Да, так вот… эта крошка считает, а она тоже в экстази и все такое, она про себя там думает: попался ей романтик. Ну вот, поднимаемся мы на Трон Артура, и я гляжу ей в глаза и говорю: хочу с тобой заняться любовью, прямо щас. Она туда же, снимаем шмотки, и понеслось, мы смотрим вниз на город, здорово, жуть. Но вот штука – минут так через десять мне вдруг становится херово. Все внутри прям сжимается, противно так, настоящий отходняк. Тупые таблетки были, да. Ну, так или иначе, все, чего мне нужно, так это кончить поскорей да отвалить. Так и происходит, да. Крошке это все явно не понравилось, но куда ты денешься, коли приспичит. Поэтому будь осторожней со своей любовью. Может, это просто еще один вид развлекухи. Вот если твои чувства переходят в обычную жизнь, вот тогда да. Любовь – это не только по выходным крутить.

– Но видишь ли, Ньюкс, я начал трусняк каждый день менять и головку драить.

Ньюкс приподнял бровь и улыбнулся:

– Тогда наверняка любовь. – Потом прибавил: – С твоей стороны наверняка. А что с ее стороны, приятель?

23. Хизер

– Ллойд! Никогда бы не подумала, что буду встречаться с парнем с таким именем, – говорю я Мэри.

Мэри устала. Она так не любит свою работу, а сегодня еще только вторник. Она на отходняках, и в ней ни капли бодрости. Сама утверждает, что не хочет жить лишь по выходным, но не в силах удержаться от соблазна. К тому же что может предложить ей жизнь в рамках рабочей недели «с-девяти-до-пяти».

– Да, странно все-таки иногда получается, – рассеянно стонет с постели она.

– Понимаешь, что с Ллойдом необычно, – говорю я, осознавая, что достаю и мучу ее, а возможно, и раздражаю как не знаю что, но мне уже не остановиться, – так это что ему вроде ничего и не надо.

– Всем что-то надо. Он хочет тебя? – спрашивает она, усилием воли сосредотачиваясь на моих словах. Какая она все же лапа.

– Мне кажется, да, – улыбаюсь я.

Квартира в полном разгроме. В глазах Мэри с этими ее отходняками она должна казаться просто ужасной. Ничего, приберусь попозже.

– Когда ты переспишь с ним? – спрашивает она, а потом заявляет: – Тебе пора наконец нормально потрахаться.

– Не знаю даже. У меня какие-то странные чувства по отношению к нему. Я сразу становлюсь такой неопытной и нервной.

– Так ты такая и есть, – говорит она.

– Я пять лет была замужем.

– Вот именно! Если ты целых пять лет была замужем за одним типом, который даже и оттрахать тебя не мог удовлетворительно, то это все равно что полная неопытность. Если секс – просто бессмысленный ритуал, если он не значит ничего и ты его не чувствуешь, тогда он и становится ничем и у тебя его как будто бы и не было. Многие мужики тупые мудилы только потому, что их устраивает плохой секс, но для женщины плохой секс – это хуже, чем вообще без секса.

– Ну что ты знаешь о плохом сексе, госпожа Искусительница? Мне казалось, ты сама только хорошее всегда выбираешь?

– Знаю, и даже больше, чем ты думаешь. Помнишь, когда мы девчонками были, шутили о бригаде «поймай-схвати»? Ну, так они и сейчас имеются. Пару недель назад я знакомлюсь с одним красавцем, настоящим самцом двадцати пяти – двадцати шести лет. Мы оба на отличных таблетках, а в «Йип-йапе» такая атмосфера любви и все такое. Меня все это, конечно, захватывает, и мы с ним оказываемся на Троне Артура. Наши тела сплелись, но вдруг он весь твердеет, становится странным каким-то, а потом просто кончает в меня и быстро сваливает. Даже меня не подождал. Так и оставил меня на чертовом холме. Какой-то старикан мерзкий там собаку выгуливал, пока я свое сердце выплакивала. Смотри, будь поосторожней, не химический ли это роман. Не торопись. Не дай себя надуть.

– Знаешь, Ллойд мне тут на днях ставил пластинку Марвина Гэя, одну из его не очень известных песен. Называется «Piece of Clay». В ней поется, как мы все хотим, чтобы второй был глиной и лепить из него то, что вздумается. Вот Ллойд не такой. С Хью, так он лепил меня с самого начала. Всем, что бы я ни сказала, или подумала, или сделала, всем руководили его взгляды, пристрастия, идеология, начиная с революционного социализма и заканчивая продвижением по служебной лестнице. Нашей чертовой жизнью всегда руководила какая-то борьба, разумеется с его подачи. Мы никогда не вели себя просто как люди. Вот Ллойду я действительно интересна. Он слушает меня. Он не подсмеивается, не издевается, не встревает, не противоречит тому, что я говорю, а если и делает это, то, по крайней мере, я знаю, что он выслушал меня. Я не чувствую себя осмеянной или преуменьшенной, когда он спорит со мной.

– Итак, Ллойд – это не Хью. Ты свободна, и тебя тянет к этому парню, который, похоже, ни на что не годен. Без работы, барыжит наркотой, ничего не хочет делать, друзья – подонки. Похоже, к этому миру тебя тянет после того, как ты бросила свой, старый, Хизер, но я бы не стала им слишком увлекаться, будь я на твоем месте. Пройдет время, и он тебе не покажется таким уж замечательным. Получай удовольствие, но пока. Не отдавай слишком много этому миру. Вот в чем твоя беда – ты слишком много отдаешь себя. Оставь что-нибудь самой себе, Хизер. А иначе ты скоро поймешь, что другие забирают слишком много. И заберут все без остатка. Одно дело – завоевать себе свободу, другое – удержать ее.

– Ты просто старая циничная корова, вот ты кто.

– Я просто реально смотрю на вещи.

– Ну да, ты права. Вот в чем главная проблема, черт подери. Ты права.

24. Ллойд

Это было так замечательно, лучше всего, что я только мог себе представить. Это была любовь, а не просто секс. Секс только завел мотор, но это был настоящий акт любви. Я почувствовал ее сущность, я знаю, что это так. Она тоже, я знаю, что ей было так хорошо, как никогда раньше, потому что она плакала и прятала лицо. Я попытался обнять ее, но она отвернулась. Я подумал, что это из-за проблем с парнем, с которым она жила, что ей стало плохо и нужно побыть одной. И я врубился – офигеть можно, какой я понятливый.

– Хорошо, – сказал я ей тихо, – хорошо, побудь одна.

Звучало довольно примитивно, но это было все, на что я был тогда способен. Я пошел в гостиную и включил «Скот-спорт»: «Хибз» против «Абердина».

Потом она стала немного отдаленной и холодной и ушла домой. Мне кажется, ей просто нужно время, чтобы со всем разобраться. Я записал кассету Бобби Уомака из коллекции Шона и пошел относить ее родителям.

25. Хизер

Это был просто кошмар. Первый, блин, раз и полный кошмар. Самое ужасное – это то, что у меня почти получилось. У меня даже близко к этому не подходило с Хью, и я никогда ничего и не ждала. А тут у меня почти получалось, но я знала, что не получится, и я расплакалась, а этот эгоистичный подонок Ллойд так ничего и не сделал, просто выстрелил в меня и откатился, потом ходил вокруг с глупой улыбкой на лице весь день и нес всякую хипповскую чушь да смотрел футбол по телику.

Мне надо было уходить.

26. Ллойд

На этот раз все было лучше, чем в первый, для меня и для нее. Я и не понял тогда, но в первый раз я здорово облажался. Она рассказала мне, что́ она чувствовала. Для меня это был настоящий шок. Мне кажется, это произошло потому, что в первый раз тебе хочется, чтобы все поскорее закончилось, слишком это важный момент, если ты с кем-то, кто тебе по-настоящему нравится. Первый раз в новых отношениях – это как большой вопросительный знак, если это кто-то действительно важный, кого ты любишь. Когда первый раз уже случается, все, теперь можно заниматься любовью. Прелюдия и все такое уже прочно занимают свои места. Странно, что никаких проблем засунуть член в новую девчонку нет, а вот лизать или ласкать ее в первый раз всегда как-то неудобно. Надо было мне экстази принять, когда я в первый раз занимался любовью с Хизер. Под Е отлично быть с новой девчонкой, барьеры спадают, и секс с новым человеком под экстази – замечательная вещь. Вот с тем, кого ты уже знаешь, барьеры и так уже спали и химия не играет такой роли. Правда ведь? Хотелось бы это с Ньюксом обсудить, когда он зайдет.

Делаю себе чаю, скручиваю косячок и ставлю клип Orb, тот, что с дельфинами. Пусть будет психоактивно, я ведь о сексе хочу с Ньюксом потрепаться. Дудка неплоха для Эдинбурга, и Ньюкс тут же звонит мне в дверь. Я поставил свою романтическую коллекцию:

– Марвин, Эл Грин, The Tops, Бобби Уомак, The Isleys, Смоки, The Temptations, Отис, Арета, Дион и Дасти. У меня сердце тает, парень. Поставь такое, примерь к своей жизни, и ты просто мертвец, если не почувствуешь эмоции, как черт, а? Супер.

– Привет, старичок.

– Рад, что ты зашел, приятель, мне с тобой кое о чем поболтать хотелось.

– Да?

– Хотел узнать, пойдешь ли ты завтра на игру в Макдиармид-парк. Алли едет на машине.

– Не-а, не прет. Турнир в бильярд-клубе, завтра… ну что, трахнул девчонку, Ллойд?

Люблю я Ньюкса, хлопаю по плечу, но вот сегодня… Сегодня, по мне, лучше бы зашли Алли или Эмбер, да.

27. Хизер

Прихожу домой, а с лица у меня улыбка не слезает.

– Ну, как было, а? – спрашивает меня Мэри, затягиваясь косячком.

Оглядываюсь вокруг. Полный развал. Невытряхнутые пепельницы, занавески задернуты, кассеты и пластинки все без коробок и обложек. Ночью здесь что-то было.

– Дай хотя бы пальто снять! – улыбаюсь я.

– К черту пальто, как все прошло? – настаивает Мэри.

– Он настоящий самец, – отвечаю я ей.

– Мисс Довольная Улыбочка собственной персоной, – смеется Мэри.

– Дорогуша, пососала бы ты такой классный член, у самой была бы такая довольная улыбочка, – говорю я.

– Давай-давай, поподробнее.

– Ну, с пальцами и языком у него все в порядке, он расслабился и прекратил пытаться доставить мне удовольствие, прекратил быть таким…

– Старательным?

– Именно, это слово я и искала.

– Лизал тебя…

Я улыбаюсь и киваю, закатывая губу, и дрожу от сладкого воспоминания.

– Хизер! На втором свидании!

– Это было не второе, а уже шестое свидание. Это был второй раз, помнишь?

– Продолжай.

– Я так кончила, что все задрожало, я разбудила добрую половину Лита. Это было офигенно. Так здорово, что я кончила снова. Я прямо чувствовала его у себя в животе. Это было так странно, наверное, потому, что он был больше Хью, хотя они оба примерно одного размера. Потом я поняла, что Хью трахал меня только на половину члена, несчастный урод. Я так напрягалась с ним, что ни разу и не раскрылась как надо. А вот с Ллойдом, он открывает меня, будто апельсин чистит, нафиг. У меня так все раскрылось… я могла бы туда целый паровоз запихать.

– Ну ты, блин, везучая… но нет, ты заслужила это, точно заслужила. Мне просто завидно. Я прошлой ночью отымела кокаиниста. Ему-то было прикольно, а вот мне не очень. Черт, так холодно, – грустно покачала она головой.

Я подошла и обняла ее:

– Все в порядке… ну бывает…

Она погладила меня по руке:

– Ну да, в следующий раз…

28. Ллойд

Сижу с Алли и выкладываю ему:

– Я никогда так в жизни не боялся, Алли. Может, притормозить мне с этими отношениями, а? А то уже слишком серьезно все становится.

Алли глядит на меня и качает головой:

– Если решишь свалить, Ллойд, смотри не обломись потом. Я же вижу, каким ты становишься с ней, что с тобой происходит. Только не спорь!

– Да, но…

– Что «да но»? «Да но», «да но»! Не ссы ты, или, может, я, конечно, чего-то не знаю. Не бойся любви, парень, именно это им и нужно. Именно так они нас и различают. Не бойся никогда любви.

– Может, ты и прав, – отвечаю я. – Хочешь, яичницу сделаем?

29. Хизер

Странно, но Ллойд никак не проявляется на неделе. Меня это начинает слегка возмущать. На выходных все было здорово, мы наедались экстази и много занимались любовью. Это было как один большой праздник. Но на неделе он почему-то избегал меня. Однажды мне это надоело. Я пришла к нему без звонка.

Когда я появилась у него, его квартира была сплошной бардак. Хуже, чем у Мэри в худший из дней.

– Понимаешь, я живу по-другому в обычные дни, Хизер. Я же знаю себя. Просто я сейчас плохая компания, – сказал он мне.

Выглядел он ужасно – уставший, напряженный; под глазами темные круги.

– Понятно, – ответила я. – Ты все твердишь, как ты любишь меня, но быть со мной ты хочешь, только когда впираешься на выходных. Отлично.

– Это не так.

– Нет, так. – Я услышала, как начинаю говорить повышенным тоном. – Ты вот сидишь здесь целый день в депрессии и чахнешь. Любовью мы занимаемся только по выходным, только когда ты наглотаешься экстази. Ты просто подделка, Ллойд, ты – эмоциональная и сексуальная подделка. Не можешь, не лезь, раз эмоционально не дорос… Не говори, что тебе доступны эмоции, которых ты не можешь получить без наркотиков!

Я чувствую себя виноватой, что выговариваю ему, потому что он кажется таким подавленным, но я все равно раздражена. Не могу ничего с собой поделать. Я хочу, чтобы все развивалось. Я хочу быть с ним больше. Мне это нужно.

– Это не подделка, блин. Когда я в экстази, я именно такой, каким бы я хотел быть. Это совсем не то, что у меня что-то прибавляется, наоборот, что-то уходит; все это дерьмо, что обычно лезет в голову. Когда я в Е, это настоящий я.

– Ну и кто же ты сейчас?

– Я жалкая эмоциональная развалина, побочный продукт того мира, что создала кучка уродов для себя самих за наш счет. Главная беда в том, что они даже сами не могут ему порадоваться.

– А ты радуешься?

– Ну, может, не прямо сейчас, но у меня бывают моменты, в отличие от этих уродов…

– Да-да, выходные.

– Да, выходные! Я хочу этого! Почему мне нельзя получать то, что хочется?

– И ты это получаешь. И я хочу, чтобы у тебя это было! И чтобы ты мне это давал! Слушай, не звони мне какое-то время. Ты не можешь без наркотиков, Ллойд. Но если ты хочешь встречаться со мной, пусть это будет без наркотиков.

Ему было так плохо, но не так, как стало мне, когда я вернулась домой и моя злость утихла. Я ждала его звонка, подскакивая на месте каждый раз, когда звонил телефон.

Но он так и не позвонил, а я не смогла себя заставить позвонить ему. Ни тогда, ни потом, особенно после того, что я услышала о нем на одной вечеринке.

Мы с Мэри и Джейн пришли туда вместе, и у меня кровь застыла в жилах, когда я услышала, как на кухне ребята рассказывают об одном пареньке по имени Ллойд из Лита, и про то, что он сделал, и про то – с кем.

Я не могла позвонить ему.

Эпилог

Я танцую в «Пьюре», танцую как сумасшедшая, потому что из Лондона приехал Уэзеролл, и он незаметно переходит от эмбиента к жесткому техно-биту, и вот пошли лазеры, и все постепенно сходят с ума, и сквозь все это я вдруг вижу его, дергающегося в свете стробов, а он видит меня и подходит. На нем та же куртка. Та, в которой он был, когда мы познакомились. Та, которой он укрыл мои плечи в ту ночь.

– Что тебе надо? – кричу я ему, не пропуская ни одного удара.

– Мне нужна ты, – говорит он, – я люблю тебя, – кричит он мне в ухо.

Легко говорить, когда в тебе столько экстази. Но меня это трогает, хоть я и стараюсь этого не показывать, так же как и того, что он мне здорово нравится. С того дня уже прошло три недели.

– Ага, скажи мне это утром в понедельник, – усмехаюсь я.

Это нелегко, потому что я в экстази до отказа и чувства так обострены. Я больше никому не позволю себя одурачить. Никогда. Шум начинает мне мешать. Все было так хорошо, но Ллойд превратил все в какую-то бетономешалку своей фигней, которая прочно засела у меня в башке.

– Я зайду к тебе.

– Поверю, когда ты и в самом деле зайдешь, – отвечаю я. Кем он себя, блин, считает, а?

– Поверь, – говорит он.

О Бэтмен, мой Черный Траханый Рыцарь, я не думаю.

– Пойду найду Джейн, – говорю я ему.

Мне просто хочется уйти. Мне хорошо, я сама по себе. Он просто инвалид, бедный жалкий инвалид. Нужно было думать раньше. Нужно было сказать раньше. Ллойд. Уходи. Я повернулась к диджею. Я пыталась вернуться в ритм музыки, танцуя, пытаясь забыть о Ллойде, выгнать танцем его из своей головы, вернуться туда, где я была до его появления. Толпа обезумела. Вот сумасшедший прямо перед Уэзероллом выделывает что-то безумное, потом останавливается и хлопает ему, а тот отвечает, поднимая ритм все выше и выше. Мне становится жарко и нечем дышать, и я останавливаюсь на секунду. Бреду сквозь толпу к бару взять воды. Тут я встречаю Алли, приятеля Ллойда.

– На чем сегодня Ллойд? – спрашиваю его.

Не надо было. Ллойд мне не интересен.

– Ни на чем, – отвечает Алли. Он потный, сразу видно, что только что давал жару, – принял пару стаканчиков. – Не стал таблетку есть, вот как. Говорит, что собирается сделать перерыв месяцев на шесть. Не хочет перспективу искажать, кажется, так сказал наш умник. Слушай, Хизер, – говорит он мне доверительно, – надеюсь, ты не сделаешь из моего приятеля цивила, а?

Ллойд не в таблетке. Тысяча мыслей вспыхивают в моей голове, отравленной МДМА. Уэзеролл замедляется, и у меня начинает слегка кружиться голова.

– Слушай, Алли, хочу тебя спросить кое о чем, – говорю я, слегка дотрагиваясь до его рукава, – кое-что про Ллойда.

И я рассказываю ему о том, что слышала на вечеринке. Он громко смеется в ответ, а потом рассказывает мне, что было на самом деле.

После этого я чувствую себя полной дурой. Щупаю пальцем свою вторую таблетку, которую уже переложила из лифчика в маленький кармашек джинсов. Пора принимать. Но нет. Я вижу, как Ллойд разговаривает с этим парнем и девчонками. Киваю ему, и он подходит ко мне.

– Говоришь с кем-то особенным? – спрашиваю я, а сама вся сжимаюсь при звуке своего голоса: мелочный, ревнивый, саркастичный.

Он только тихо улыбается и смотрит мне в глаза.

– Теперь да, – отвечает он мне.

– Хочешь, уйдем? – спрашиваю я.

И чувствую, как его рука обнимает меня за талию, а его влажные губы касаются моей шеи. Он слегка сжимает меня, и я отвечаю на его объятие, становясь на цыпочки и прижимаясь к нему грудью. Через какое-то время он отпускает меня и убирает мне волосы с лица.

– Пойдем за одеждой, – улыбается он.

Мы обращаемся спиной к хаосу и спускаемся в гардероб.