ГЛАВА 5

Я не люблю маскарады. Мне вообще не нравятся пафосные и торжественные мероприятия, где надо общаться с людьми и веселиться. Обычно на них я сижу в углу, как сова в дупле, выжидая, когда уже можно будет отправиться домой. Если хозяева не поскупились на угощение, то я ем. Все. Возможно, я просто бука.

Когда наши девицы узнали про маскарад, то, похоже, легонько двинулись умом от радости. Конечно, их можно было понять: сидишь взаперти, кругом одни интриги, акулы, самоубийства… Макс все-таки умница, что решил устроить праздник.

Спустившись в гостиную, я надела маску и по привычке прошла туда, где помощники в красных камзолах и белых чулках уже накрыли столы с вином и закусками. Приметив свое любимое «Аванийское», я подхватила бокал и, по-прежнему держась в стороне, стала наблюдать за тем, что творилось в гостиной.

Всю мебель вынесли, освободив место для танцев. Там, где раньше стояли кресла-мешки, теперь суетились помощники, готовя микрофоны и настраивая звук, хотя, конечно, смазливые мальчики из «Второй звезды» будут петь под фонограмму. Да и кто вообще будет слушать их пение? Девицы будут открыто строить глазки… А вот и Куллинан с операторами: у них не праздник, а работа. Намечают основные точки съемки, настраивают прямой эфир в соцсети. Все заняты делом. Только я бездельничаю.

Вот появились первые девицы — Амели, Юлия, Милли и Берта. Драконью королевну можно было узнать сразу, по маникюру красного цвета с безумным количеством страз. Милли и Берта выбрали скромные наряды: похоже, они, как и я, не собирались развлекаться, а просто пришли на маскарад потому, что так было нужно. Милли узнала меня, махнула рукой и подошла.

— Хотела вас поздравить, — совершенно искренне сказала она. — Макс хороший человек, уверена, что вы будете счастливы.

Ох, Милли, мне бы твою уверенность! После заявления Кристиана о своей любви на всю страну я уже ни за что не могла ручаться. Вдруг папаша Финниган решит, что у меня шашни с фармацевтическим королем? Не будет же прожженный делец и воротила вот так просто отказываться от денег по порыву души…

— Спасибо, Милли, — улыбнулась я. — Мы решили об этом не объявлять, все-таки тут отбор на другую свадьбу.

Губы Милли дрогнули, а глаза в прорезях маски потемнели.

— Кажется, мы с Эдвардом все же пришли к соглашению, — едва слышно сказала она.

Я улыбнулась и понимающе кивнула. Их разговор в саду был исключительно деловым. Эдвард любит пестовать свою гордыню, а тут Милли в очередной раз прошлась по нему не разуваясь. Дескать, прекрасный принц Эдвард Финниган достоин только фиктивного брака, а не искренней любви.

Можно, конечно, сказать, что любовь драконам не нужна, но это будет большой ошибкой.

— Вот и замечательно, — ответила я. — Из любого положения нужно извлекать свои выгоды.

— Похоже, что так, — согласилась Милли.

В гостиную впорхнули остальные девушки, и праздник начался.

Эдвард и Макс были в одинаковых старинных нарядах благородных господ. Пышные кружевные жабо, камзолы, расшитые драгоценными камнями и жемчугом, — сегодня драконы были именно драконами, сказочными существами, влюбленными в золото и власть. Девицы запищали от восторга, когда братья вошли в гостиную, и я, стоявшая за спинами участниц, машинально подумала, что рейтинги шоу сейчас растут как на дрожжах. И доходы семьи Финниган растут тоже: старый дракон не прогадал, когда поручил Максу заниматься отбором.

Возможно, такие шоу войдут в моду. Драконов, да и человеческих богачей, много — невесты всегда готовы гнаться за властью, успехом и деньгами.

На голубков из «Второй звезды» никто не обращал внимания. Парни пели, не получая и десятой доли привычного восхищения. Сейчас участницы шоу думали только об Эдварде, хотели видеть только его, и, когда ритмичные песни сменились медленными романтическими мелодиями, приглашающими танцевать, я испуганно подумала, что начнется драка, настолько девушки хотели, чтоб Эдвард заключил их в объятия и закружил по гостиной.

Он выбрал Милли, и я подумала, что это было предсказуемо. Наверняка папаша Дварксон места себе от счастья не находит. Макс пригласил Амели — драконы к драконам, первый танец должен льстить сильным мира сего, что сейчас смотрели на экраны. Куллинан сверкнул в камеру белозубой улыбкой и подхватил Юлию. Остальных девиц, скорчивших разочарованные гримаски, разобрали помощники.

Я обрадовалась тому, что к столам с фуршетом еще никто не подходил и можно немного подзаправиться. Кто о чем, а Инга Шуман о еде… Макс скользнул взглядом по залу, но не увидел меня: я очень удачно скрылась за одной из колонн. Пусть у нас пока все было хорошо, но мне не нравилось, что он ревнует. Опыт подсказывал: со временем меня начнут обвинять в том, что Кристиан влюблен. И что тогда делать?

Меня подхватили под локоть, и в следующую минуту я уже кружилась в танце, крепко прижатая к красному камзолу помощника. Мужчина был выше меня, из-под края маски выбивались темные волосы. Что ж, потанцуем. Не отбиваться же от внезапного кавалера у всех на виду.

Все-таки это было захватывающе. Настоящее приключение. Костюмы сделали свое дело, перенеся всех нас в эпоху романтики и сказок. Вот Эдвард что-то шепчет Милли на ухо, а она улыбается. Вот Кати утратила свою привычную неуклюжесть и кружится в объятиях свободного оператора. Вот Макс обнимает Амели и скользит взглядом по залу, по-прежнему не узнавая меня. Вот…

Я сбилась с ритма и едва не споткнулась. Одеколон моего партнера был слишком тонким и дорогим. Такой не по карману парню, который расставляет мебель и моет посуду. Я всмотрелась в темные глаза за прорезями маски и споткнулась уже по-настоящему.

— Кристиан? — испуганно прошептала я. Господи, если кто-то узнает, что он здесь!.. Если Макс поймет!

— Долго же ты меня узнавала, — негромко рассмеялся он.

Меня словно ледяной водой окатили, все внутри сжалось от страха.

— Как ты сюда попал? — спросила я, молясь всем богам всех религий, чтоб Макс или Эдвард не заметили нас, не поняли, кто под масками.

— Люблю танцевать, — улыбнулся Кристиан.

Музыка стихла, и гостиную заполнили аплодисменты и смех. Кристиан мягко развернул меня к дверям, ведущим в сад, и произнес:

— Пойдем на свежий воздух, моя фра. Сегодня прекрасная ночь.

На контрасте с ярко освещенной гостиной сад казался угольно-черным. Я рухнула в эту тьму, пропитанную запахом роз, и некоторое время не могла пошевелиться, настолько мне стало жутко. Потом глаза привыкли к мраку, и сквозь него проступили очертания кустов и деревьев. А вот и фонари в стороне от входа. И почему я сразу их не увидела?

— Я здесь, — негромко сказал Кристиан. — Я здесь, с тобой. Не бойся.

Его рука, сжимавшая мои пальцы, была прохладной и сильной. Надежной.

«Я и не боюсь», — едва не ответила я, но вовремя поняла, что это было бы неправдой.

Мы неторопливо побрели в сторону тех самых садовых роз, где Милли отправилась в свой первый полет с драконом. Теперь мрак был живым и не таким пугающим, как минуту назад. Я окончательно справилась с собой и поняла, что, в сущности, сбежала с праздника с чужим человеком.

Хорошо, что на балу все в масках. Можно надеяться, что Макс ничего не узнает. Я не сомневалась, что в ином случае дело кончится кровью.

И видит господь, я не знала, почему пошла с Кристианом и почему иду с ним сейчас, позволяя держать меня за руку.

«Моя любимая женщина — генетически слепая, — вспомнилось мне интервью. — Разработка хортасина — это все, что я мог для нее сделать. А несколько дней назад она вышла замуж, и я решил, что это будет достойным свадебным подарком».

Такие люди, как Кристиан, не могут любить. Им просто негде было этому научиться. Все, что он видел в жизни, было связано с борьбой, ненавистью и преодолением. Неужели он все-таки любит меня? Нет, не может этого быть…

«Драконоборец — соблазн, спасение и смерть», — именно так он тогда сказал Максу. А я не хотела быть ни тем, ни другим, ни третьим.

— Как ты сюда попал? — спросила я. Было слишком много вопросов, и я начала с самого простого.

Кристиан усмехнулся. Маска с длинным клювом улетела куда-то в кусты.

— Да так, есть способ, — уклончиво ответил он, проведя ладонью по растрепанным волнистым волосам. — Сними эту дрянь, а?

Я послушно сняла маску и опустила на траву. Жест показался мне символическим. Постепенно все маски будут сброшены, и на виду останется только то, что составляет нашу суть. Останемся только мы. Люди или драконы, уже не важно. Однажды мы станем самими собой.

— Ты пьян, — сказала я.

Кристиан усмехнулся и снова взял меня за руку.

Мы пошли дальше: ни дать ни взять романтическая прогулка, как в старинной трагедии. Мне было страшно. Я понимала, к чему все идет, и мне было страшно.

— Нет, — ответил Кристиан и нервным быстрым жестом дотронулся до лица. — Я понимаю, что опоздал, но, возможно, шанс еще есть. Послушай, Инга… Давай бросим это все? Драконов, драконоборцев… Я недавно остров купил в Дальневосходном море, там очень хорошо. Полетели?

Я поперхнулась воздухом. Мысли заметались в голове, словно стайка испуганных бабочек. Остановившись возле розовых кустов, я какое-то время смотрела на фонарь, возле которого вились ночные насекомые, и никак не могла собраться и найти нужные слова.

— У тебя тут вертолет, да? — наконец спросила я и мысленно надавала себе пощечин.

Дура, ну какая же дура! Надо посмотреть ему в лицо и сказать, что я замужем и буду верна мужу. Надо было вообще оставаться в доме!

— Да, — ответил Кристиан. Его лицо сейчас было похоже на бледную трагическую маску. — Так что, летим?

— А твоя компания?

Дура! Снова не то! Я едва не плакала от собственной беспомощности.

— Ерунда, — отмахнулся Кристиан. — Поставлю хорошего управляющего.

— Я замужем, — наконец-то сказала я.

Кристиан мягко погладил меня по щеке, и этот теплый спокойный жест был настолько жутким, что я едва не закричала.

— Это вынужденный брак, — произнес он. — Тебя просто купил папаша Финниган, и со временем ты станешь мучиться. Брось, Инга, ты и сама все прекрасно понимаешь.

Я не понимала ничего. Знала только, что мне нужно уйти, найти Макса и не отходить от него. Знала, но не могла пошевелиться.

— Что значит «купил папаша Финниган»?

Макс стоял неподалеку, задумчиво ощипывая перышки на своей маске. Его лицо было непроницаемо спокойным, но за этим спокойствием бушевало пламя. Кристиан обернулся и, смерив Макса каким-то веселым сумасшедшим взглядом, ответил:

— То и значит. Твой брак, младший братец, стоит двадцать миллионов лир. Старый Финниган никогда не скупится в серьезных вопросах. А твое счастье — вопрос серьезный, это точно.

Лицо Макса нервно дрогнуло. Маска упала в траву. Он неторопливо подошел к нам, уверенно взял за руку, и вот тогда меня словно ледяной водой окатило: я опомнилась, вцепилась в запястье Макса и почти оттащила его на несколько шагов назад. Кристиан явно не в себе, и у него наверняка заготовлены опасные сюрпризы на такой вот случай.

— Инга, иди в дом, — сказал Макс почти ласково. — Все хорошо, не волнуйся. Просто иди.

Искр не было. Ни одной. То ли он так хорошо держал себя в руках, то ли огонь рос у него внутри. И Макс готовился сгореть и забрать с собой соперника.

«Мне невыносимо думать, что кто-то еще видел знак у тебя на спине. Что сейчас кто-то тебя любит».

— Двадцать миллионов лир, — задумчиво повторил Кристиан. — Инга, да брось ты это все… Полетели отсюда. Я дам тебе новую жизнь. Обещаю.

Запястье Макса вдруг стало таким горячим, что я невольно отдернула руку. Над его головой взвилась сиротливая искра, и ее тотчас же поглотил мрак.

— Никто никуда не полетит, — негромко, но отчетливо проговорил Макс. — Инга пойдет в дом. А тебя я вызываю на дуэль.

Меня бросило в холод, который сразу же сменился жаром. В былые времена драконы частенько бились между собой, и зрелище было впечатляющим, даже если судить о нем только по произведениям искусства. Перед глазами невольно появилась картинка: огромный золотистый ящер рядом с крошечной человеческой фигуркой. И почему-то становилось ясно, что дракон в этот раз проиграет.

Сейчас в Кристиане было что-то страшное и величественное. Должно быть, в нем росла та самая власть, которая позволяла Сальцхоффу рубить головы драконьим патриархам.

Он прикрыл глаза. Негромко рассмеялся.

— Я же тебя разорву, дурачок, — ласково произнес Кристиан. — Жаль, что ты не понимаешь…

— Нет, — твердо сказала я, и мир удержался от падения. Мир устоял, и я устояла тоже. — Нет, Кристиан. Я замужем и люблю своего мужа. Никуда я не полечу.

Макс обернулся в мою сторону, и я увидела, что его лицо, которое исказила мучительная гримаса ярости, снова становится прежним. Медленно, с трудом, но становится.

— Любишь? — переспросил Кристиан. Небрежно махнул в сторону Макса, словно хотел спросить, насколько надо спятить, чтобы любить этого человека. — Его?

— Да, — твердо сказала я и в эту короткую жестокую минуту действительно любила Макса всем сердцем.

Над головой Макса наконец-то закружились искры — огромное красно-золотое облако взвилось к ночному небу. Кристиан посмотрел на меня с какой-то глухой тяжелой тоской и ответил:

— Ну что ж, ну что ж…

В следующую минуту он исчез — вроде бы только что был тут, и уже нет. Чуть поодаль зашуршала трава; выглянув из-за плеча Макса, я увидела, как темная человеческая фигура движется от розария в сторону ворот. Вскоре она растворилась в темноте.

Мы стояли, не в силах пошевелиться. Потом Макс негромко спросил:

— Это правда? Отец дал тебе денег, чтоб ты вышла за меня замуж?

Я кивнула. Отпираться и врать смысла не было, Макс мог пойти к папеньке и припереть его к стенке.

— Да, он дал, — ответила я. — Вот только я их не взяла.

Перевод с общего счета семьи Финниган действительно был мной заблокирован и через сутки вернулся обратно. Не буду скрывать — я та еще дрянь, но бывают вещи, в которых нужна кристальная честность. Например, в семейных отношениях с хорошим человеком. Я ведь с самого начала просто хотела подпалить хвост папаше Финнигану, вот и все.

— Вот и отлично, — улыбнулся Макс. Напряжение прошедших минут окончательно покинуло его. — Пойдем отсюда.

Я не знала, радоваться мне сейчас или плакать.

— Анетт! Анегт!

Парень, стоявший возле ворот, вопил так, что его было слышно в доме. Бал закончился каких-то два часа назад, все спали крепким сном и не сильно обрадовались появлению незнакомца.

Сквозь сон я слышала, как Макс говорит с отцом по телефону. Со мной он был мягким и доброжелательным, и, когда я в подробностях рассказала о том, как папаша Финниган пытался взять меня на зарплату, выслушал все с благодарной улыбкой. А вот в беседе с отцом не церемонился. Я и предположить не могла, что тюфяк Макс знает настолько забористую брань и умеет использовать ее к месту.

— То есть ты считаешь, что я такое дерьмо, которое даже полюбить нельзя? — поинтересовался Макс и прибавил еще пару выразительных слов. — Что мне нужно покупать жену?

Пауза. Он стоял в ванной комнате, я лежала в кровати, уткнувшись лицом в одеяло, и старательно делала вид, что сплю.

— Нет, это ты послушай! Не смей лезть в нашу жизнь. Ни в мою, ни в ее. Вот просто не смей… — Он замолчал, видимо выслушивая слова отца, а затем сухо добавил: — Пусть. Я умею держать себя в руках, это раз. И я верю своей жене, это два. Она сделала свой выбор и без денег.

На душе кошки скребли. Макс решил, что говорит слишком громко, и прикрыл дверь. Теперь я слышала только невнятное «бу-бу-бу» и сама не заметила, как уснула по-настоящему. За окнами к тому времени уже маячил серый рассвет, съемки должны были начаться во второй половине дня, так что можно выспаться.

И вот пожаловал крикун.

Открыв глаза, я увидела, что Макс уже успел уйти. Пришлось одеваться и отправляться к воротам. Не сидится же людям дома. Сами не спят и другим не дают.

Возле входных дверей я обнаружила стайку участниц, окружавших Анетт. Весь наряд девицы составляла ночная сорочка, и Анетт переминалась с ноги на ногу, пребывая в самых что ни на есть растрепанных чувствах. Милли держала ее за руку, и было ясно, что юная Дварксон оказывает ей определенную поддержку.

— Что случилось-то? — спросила я, зевая и почесывая правый глаз.

Мой вопрос стал катализатором: Анетт прижала руки к груди и зарыдала:

— Нет! Нет! Я не пойду!

Чуть поодаль дежурный оператор уже приник к камере — почувствовал, что происходят события, от которых рейтинг снова устремится вверх. Милли решительно закивала.

— Правильно, Анетт! Правильно. Не хочешь — не ходи.

— Ну что значит «правильно»? Какое «правильно»? — возмущенно заголосили девицы. — Это же любовь! Он влюблен по уши!

И почти у всех лица сразу же обрели сладкое и мечтательное выражение. Зато Анетт тотчас же разрыдалась еще горше. Это была вполне пристойная игра на камеру. Вроде бы девушка хочет все бросить и побежать к крикуну и вроде бы желает остаться, потому что борьба за сердце Эдварда Финнигана в самом разгаре.

— Да он ей изменял! — воскликнула Милли. Вот она-то как раз и не играла и искренне возмущалась томными восторгами участниц. — Анетт, ты ведь рассказывала. И изменял, и не работал. Это сейчас он увидел куколку на экране, и она сразу же понадобилась. А раньше и думать не хотел.

— Да, — всхлипнула Анетт. — Я из-за него и пошла на кастинг… Думала, вот пусть увидит! А так… — Она шмыгнула носом. — Изменял, да. И работать не хотел, я одна все везла.

— Ну не бил же! — парировала Юлия. — И вообще… пойдемте хоть посмотрим. Что мы тут-то топчемся?

Крикуна звали Фред, и, судя по состоянию его одежды и обуви, он пришел сюда из столицы пешком. Взлохмаченный и неухоженный, он производил неприятное, скользкое впечатление. Посмотрев на него, я признала правоту Милли. Фред притащился сюда только потому, что увидел на экране красавицу и захотел вновь обладать ею. Никакой любовью тут и не пахло, просто задетое самолюбие.

Охранник равнодушно сидел в своей будочке и, иногда отрываясь от кроссворда в журнале, смотрел на Фреда и хмыкал. Он ничего не делал — видимо, ему отдали приказ никак не задевать крикуна, сотрясающего решетку.

— Анетт! — завопил парень во всю глотку, увидев свою бывшую подругу. — Анетт, это я!

Анетт на мгновение остановилась, одарив Фреда равнодушным взглядом королевы, а затем тряхнула головой так, что волосы рассыпались по плечам красивыми волнами, и спросила:

— Ну и что ты тут делаешь?

Количеству льда в голосе Анетт позавидовали бы полярные ледники. Физиономия Фреда сразу же стала такой жалкой, словно он прекрасно осознавал собственное ничтожество и все сделанные ошибки.

— Анетт! — простонал он. — О господи, это и правда ты!

Лицо девушки обрело скучающее выражение. Похоже, она уже не в первый раз видела такое шоу, и оно ее не впечатлило. А вот прочие участницы отбора были поражены и, похоже, искренне сочувствовали Фреду, которого отвергла ледяная красавица.

— Так что притащился-то? — усмехнулась Анетт. — Денег нет? Не нашел дуру, у которой можно на горбу кататься?

— Я не катался! — воскликнул Фред. — Ты же знаешь, я пробовал пробиться. Я, что ли, виноват, что сейчас стихи не печатают?

Мы подошли поближе, и я поинтересовалась:

— А разве нельзя найти какую-то работу во время ожидания публикации?

Фред презрительно посмотрел на меня, всем своим видом говоря: ты дура, которая ничего не смыслит в поэзии.

— Работу? А как же творчество? — процедил он. — Как же моя душа? Я живу только стихами и для стихов, а Анетт — мое вдохновение, моя муза, моя страсть! Она ушла — и ничего не стало. А нам было очень хорошо вместе.

Ну конечно. Я никогда не слышала, чтоб мужчина настолько откровенно считал женщину живым кошельком. Разумеется, Анетт ушла, и ничего не стало: ни возможности графоманить, ни безделья, ни жизни за чужой счет.

Беда в том, что таких любят и жалеют, а Макса считают дураком и тряпкой.

— И чего ты хочешь? — спросила Анетт с тем усталым равнодушием, которое почему-то очень порадовало меня.

Фред вынул из кармана измятую бумагу, подозрительно похожую на туалетную.

— Вот, послушай. Написал два дня назад, — сказал он.

Как лист увядший падает на душу
День сентября, бесцветная тоска.
Среди морей придуманная суша
Не приютит.
Так первая строка
Без продолженья делается глуше.
Так без твоей руки моя рука
Навеки одинока. Я задушен
Молчанием. Несет за облака
Мои сонеты…
Если лето было
И не иссякли жизненные силы,
Дай мне ответ, туманный горизонт,
На те вопросы, что плывут по ветру
В далекий край на грани тьмы и света,
Где станет явью мой забытый сон.

Фред декламировал очень хорошо — настолько, что, когда он закончил чтение, кто-то из девушек уже шмыгал носом и утирал слезы. Я посмотрела на Анетт и, к радости своей, увидела, что стихи оставили ее спокойной и безразличной.

Оно и верно: классиков не переплюнешь, а всех графоманов не прокормишь.

— Мне тут из «Ярмарки тщеславия» написали, — вдруг сказала Анетт и поежилась: утро было прохладным. — Предлагают ежемесячную колонку вести. Тысяча лир.

Лицо Фреда даже не дрогнуло, он явно умел владеть собой. Только глаза потемнели: видно, уже предвкушал возвращение с богатым и знаменитым трофеем.

— Едем домой, Анетт, — произнес он.

Я заметила, что оператор за камерой скептически поднял бровь: мол, неужели согласится?

Это было бы знатной пощечиной Эдварду. Порой его отвергали, не без этого, но чтобы променяли на поэта-неудачника?

— Да пошел ты к дьяволу, Фред! — буквально выплюнула Анетт. — Чтоб я тебя больше не видела, понял?

И, развернувшись, она быстрым шагом направилась в сторону особняка, не оборачиваясь. Милли пошла за Анетт.

— Подожди! — крикнула Юлия вслед. — Ну что ж ты за баба-то такая! Видишь, как человек убивается!

Анетт только рукой махнула. Фред снова дернул решетку, и я сказала охраннику:

— Еще раз дернет — пускайте ток.

— Так точно, фра Финниган, — ответил охранник и, отложив кроссворды, опустил руку на пульт управления.

«Я думаю, что Амели — курица, хоть и строит из себя королеву. Что у нее есть, кроме ногтей? А в башке ветер гуляет».

Это был вброс от одного из наших ботов, на который с удовольствием клюнула половина участниц группы. Дальнейшая беседа была насыщена резкой руганью и удачным троллингом. За сутки в группе прибавилось семнадцать тысяч участников. Я равнодушно скользнула взглядом по данным статистики и подумала, что так и выглядит успех. Людей интересует такая ерунда, что становится жутко.

Макс отправился в столицу сразу после завтрака. Возле ворот уже ожидал знакомый внедорожник, и, глядя, как шофер что-то настраивает на приборной панели, я чувствовала тревогу.

— Все будет хорошо. — Макс обнял меня и быстро поцеловал. — Надеюсь, что уже завтра вечером вернусь. Хочу лично поговорить с отцом. Мне кажется, грядут не самые лучшие перемены.

Я понимающе кивнула. Вот только мне было ясно, что Макс отправляется вовсе не к отцу. Они уже успели очень мило побеседовать по телефону. Кажется, я даже понимала, к кому он собрался.

— Я хочу поехать с тобой, — сказала я.

Макс мягко улыбнулся и легонько стукнул меня пальцем по кончику носа.

— Нет, — ответил он, безжалостно обрубая все попытки спорить с ним. Так действительно говорят драконы: ты слушаешь и не сопротивляешься. — Лучше останься здесь, ты нужна на проекте.

Я вновь кивнула, соглашаясь. Только вот вряд ли из меня выйдет покорная супруга: я всегда буду делать вид, что смирилась, а затем начну играть по своим правилам.

— Привези пару бутылок вишневой газировки, — попросила я. — Что-то соскучилась по ней.

Макс расплылся в улыбке, снова став тем добряком, которого я, признаться, уже стала забывать.

— Привезу два ящика, — ответил он и, еще раз поцеловав меня на прощанье, направился к машине.

Я помахала рукой. Улыбнулась. Когда машина скрылась из виду, я неторопливо направилась в сторону дома и, вынув из кармана смартфон, набрала «Белль, маникюр».

Папаша Финниган меня непременно убьет.

— У меня три минуты, — сказал Кристиан без приветствий. — Через четверть часа голосуют о недоверии Хвозняковски.

Я остановилась. Закрыла глаза. Макс и Эдвард были правы — президент в итоге столкнулся с импичментом. А Кристиан подготовил все, чтоб в нужный момент оказаться в нужном месте. К нам действительно пришел новый Сальцхофф, настолько быстро и решительно, что никто ничего не успел предпринять.

— Инга? — окликнул Кристиан. Его голос обрел тревожные нотки.

— К тебе едет Макс, — негромко промолвила я. — Я не знаю, что он задумал, но…

Кристиан вздохнул.

— Знаю, он позвонил утром. Ничего я ему не сделаю, не бойся. Просто посидим в людном месте за рюмкой, — ответил он и сварливо добавил: — Лучше бы ты так за меня волновалась.

— Хочешь занять трон? — уточнила я.

Кристиан усмехнулся.

— Посмотрим. Как пойдет.

— Не трогай Макса, — попросила я, прекрасно понимая, что Кристиан все равно сделает только то, что считает нужным.

Смартфон разразился шумом помех, а потом Кристиан ответил:

— Мне пора. Не волнуйся, не трону.

И разговор оборвался.

Некоторое время я стояла на дорожке, ведущей к особняку, и не могла понять, где нахожусь. Вот из дома выходят операторы — сегодняшние съемки будут в саду, вот Куллинан угрюмо смотрит из окна, потягивая кофе, щедро разбавленный коньяком, вот Анетт со следами недавних слез стоит на крыльце… Все как всегда.

Я открыла вкладку с новостями.

«Похоже, это единственный случай в мировой истории, когда президент досрочно прекратит исполнение своих обязанностей…»

«В эту минуту начинается голосование о выражении недоверия народа Микошу Хвозняковски…»

«Импичмент — наглядный пример того, какое влияние на деятельность политика оказывают черты его характера…»

«Полное отсутствие моральных и нравственных ориентиров…»

Дальше я читать не стала. Уже не имело значения, в чем именно провинился Хвозняковски, — наверное, ни в чем. Просто некие силы решили дать ему пинка под зад и поставить на его место Кристиана Семеониди. Благотворителя, крайне порядочного и высоконравственного человека из известной семьи.

Я зашла в сад и села на скамью. Жизнь менялась — а мы тут снимали какое-то дурацкое шоу, результат которого был известен еще до его начала. Кристиан, должно быть, пойдет самовыдвиженцем… Впервые за очень долгое время мне сделалось по-настоящему жутко. Мир уходил из-под ног.

Из-за аккуратно подстриженных кустов появился Эдвард — увидел меня и на мгновение замер, не зная, что ему делать: то ли уйти, то ли остаться. Интересно, знает ли он о том, что вчера тут был Кристиан? Что они почти сцепились с Максом не на жизнь, а на смерть?

Как сказала бы Юлия, нечего дурью маяться — президентшей станешь. У нее вообще был очень трезвый подход к жизни.

Эдвард все-таки подошел. Сел на край скамьи. На фоне цветов и листвы его лицо казалось лицом античного героя. И этот герой был потрясен и растерян, он сейчас стал таким, какими никогда не бывают герои.

— Президента отправляют в отставку, — негромко сказал он.

Я кивнула.

— Да, видела в новостях. Похоже, начинаются тяжелые времена.

Черты лица Эдварда вдруг стали тяжелыми и грубыми, словно высеченными из камня. Я с ужасом подумала, что сейчас могу увидеть его слезы.

— Отец давно об этом говорил, — произнес он. — Но шоу мы доснять успеем. Сколько там осталось?

Я прокрутила в памяти сценарий и ответила:

— Месяц.

Эдвард понимающе кивнул головой.

— Успеем…

Я почувствовала, что он боится, что чуть ли не впервые в жизни ему по-настоящему страшно. Шутки закончились. Игры закончились. У подножия драконьих башен собирались толпы с факелами.

— Нам сейчас все припомнят. Семеониди придет к власти, и… — Эдвард развел руками. — И все. Нас будут уничтожать только потому, что мы драконы.

Я кивнула. Вспомнилось, как святой Хорхо не щадил ни женщин, ни детей, ни стариков. Но тогда мир был совсем другим, сейчас все изменилось.

— Никто не будет вас уничтожать, не выдумывай, — вдруг рассердилась я. Драконы были монстрами, но это не значит, что все остальные — тоже чудовища. — Сейчас не те времена, в какие жил Хорхо. Даже не те, в какие жил Сальцхофф…

Эдвард только рукой махнул. Казалось, его мир тоже утратил опору и ушел из-под ног.

— Хорошо, что мы успеем закончить съемки, — сказал Эдвард и устало поднялся со скамьи. — Не люблю бросать дело на полпути.

Мне оставалось только вздохнуть, встать со скамейки и пойти за ним следом.

«А я считаю, что Милли очень красивая и душой, и телом. Порядочная девушка, играет всегда по-честному. Не то что та овца, которая писательница. Офигеть, пришла на проект и сразу же с ведущим переспала! Я за Милли!»

Под этим комментарием было больше тысячи сердечек. Милли нравилась. Девушка из богатой семьи, которая не кичилась богатством, стойко гнула свою линию и держалась с достоинством. Если бы я была зрительницей, то тоже болела бы за нее.

Участницы собрались в саду — расселись на креслах-мешках и негромко переговаривались в ожидании Эдварда и Куллинана. Операторы уже работали, а я, устроившись в некотором отдалении, листала официальный паблик проекта, слушая краем уха, о чем беседуют девицы.

— Хвозняковски точно скинут, — уверенно говорила Амели. Ее слова звучали так весомо, словно это лично она организовала импичмент президента. — Все теперь изменится.

— Смотря в какую сторону, — равнодушно заметила Берта. — Как бы вам от этого хуже не стало.

— Нам? — презрительно усмехнулась рыжая Лидия. Сегодня она заплела кудрявые волосы в косу. — Драконам ничего не будет, не переживай.

Берта только плечами пожала.

— Когда Сальцхофф пришел, вы так же говорили. А потом полетели головы. И сейчас будет то же самое.

— Чего-о-о? — дружным хором воскликнули драконицы. — Что ты несешь, курица?

Берта не обратила никакого внимания на «курицу» — сидела настолько спокойно и равнодушно, что я невольно позавидовала ее выдержке.

— Говорят, Семеониди пойдет самовыдвиженцем, — ответила она и демонстративно покрутила в руках смартфон. — Знаете, кто это?

Несколько дракониц дружно кивнули, остальные только плечами пожали. Девицы проводили время в салонах красоты и на дорогих курортах, откуда им знать о том, кто такой Кристиан и чем занимается…

— Лекарства, что ли? — недоверчиво спросила Анетт.

Берта кивнула.

— Да, он химик вообще-то. Читал у нас на первом курсе несколько лекций.

— Ну и что? — презрительно спросила Амели. — Кто его выберет? Наберет два процента и утрется.

Эх, если бы все было настолько радужно! Четверть часа назад я попробовала дозвониться до Макса, но он был вне зоны доступа. Что, если драконьи семьи отрядили его переговорщиком? Попробовать заключить союз с новым Сальцхоффом и сохранить хоть что-то.

— Он половину лекарств сделал бесплатными, — подала голос Кати. — У меня мать диабетик, вчера от счастья рыдала и в церковь сходила, заказала службу за здравие раба божьего Кристиана. Его вся страна будет в задницу целовать, такое дело для народа сделал.

Драконицы притихли, сразу же став очень мирными и дружелюбными. Берта усмехнулась и сказала:

— Первый закон, который он пробьет, — ограничение драконов в гражданских правах, разделение на граждан и неграждан. А потом полетят драконьи головы.

На мгновение возникла пауза, а потом Лидия истерично выкрикнула:

— Ты что несешь? Что за бред?

Я вздрогнула от неожиданности. Реакция была слишком уж резкой — значит, рыжая драконица прекрасно понимала, что события станут разворачиваться именно так, как говорит Берта. Пробежавшись пальцами по экрану смартфона, Берта открыла вкладку с новостями и сказала:

— Об этом пишет «Экономист». Чтоб вы знали, девушки, — она обвела тяжелым взглядом всех собравшихся, — это главный журнал деловых кругов страны. Если там что-то написано, то это почти гарантированно правда.

Берта была права, «Экономист» публиковал только тщательно взвешенную и проверенную информацию и не был склонен к тому, чтобы сеять панику. Просто факты, которые тщательно проанализировали умные люди.

В саду воцарилась глубокая тишина. На лицах человеческих девушек проступило злорадство. Они ненавидели и презирали дракониц за деньги, власть и возможности — и вот вдруг стало ясно, что это не навсегда, что драконы могут все утратить. Что все их блага может перечеркнуть Кристиан Семеониди одним росчерком пера.

— Хвозняковски уходит в отставку. — Голос Эдварда прозвучал в тишине набатом. — Но, дорогие мои, в нашей с вами жизни ничего не изменится.

Он вышел в центр площадки и махнул рукой оператору, приказывая не снимать. Красные глазки камер погасли. Эдвард с какой-то развязной небрежностью сел в одно из кресел-мешков, и я обратила внимание на то, что наследник драконьей семьи выглядит крайне спокойно, словно это не он полчаса назад разговаривал со мной, а кто-то другой.

— Во-первых, конституцию менять никто не будет, — продолжал Эдвард, — а она гарантирует всеобщее равенство перед законом. Во-вторых, сейчас уже не те времена, что были до Великой войны. Тогда людей бросали в газовые камеры, но теперь такое не повторится. Мы стали лучше. Все мы — и люди, и драконы.

Лица дракониц просветлели. Да и мне стало как-то спокойнее. Оператор снова включил камеры — момент истины закончился.

— А в-третьих, я хотел бы сегодня обсудить с вами один момент, — сказал Эдвард уже серьезнее, и девушки подобрались, не зная, чего ожидать. — Ваши вредные привычки.

Многие участницы растерялись — они дымили, как паровоз, пользуясь тем, что на проекте это не запрещалось. Я улыбнулась, прикрыла глаза: похоже, Эдвард придумал, как отправить по домам дюжину девиц.

— Вы прекрасно понимаете, что моя жена должна быть здоровой, — продолжал Эдвард. — Должна родить мне здоровых детей. Я сам курил некоторое время назад, но, когда начался проект, бросил. Итак, дорогие участницы, я даю вам три дня на то, чтоб окончательно отказаться от курения. Если вы отказываетесь, то проходите дальше. Если нет, то едете домой.

Я думала, что девушки станут спорить. Но на площадке воцарилась тишина. А потом Кати и Лидия поднялись и, устало посмотрев на Эдварда, сказали хором:

— Мы едем домой.

Я с трудом сдержала усмешку. Если не хочешь бороться со своими слабостями, попытайся извлечь из них выгоду. После того как этот эпизод выйдет в эфир, и Кати, и Лидия подпишут контракты с крупнейшими производителями табака. В следующий раз мы увидим их в рекламе сигарет. И слоган будет, например, «Дым на воде. Объединяем людей и драконов с тысяча семьсот семьдесят первого года».

Пискнул смартфон, сообщая, что абонент Макс Финниган появился в Сети. Я не стала смотреть, как выбывшие девушки прощаются с оставшимися участницами и как Эдвард зажигает над остальными лепестки пламени. Вышла с площадки и быстрым шагом направилась в сторону особняка.

Макс ответил почти сразу. На заднем плане я расслышала звон бокалов и негромкую музыку. «Каждый хоть раз в жизни, но полюбит. Каждый хоть раз в жизни, но найдет…» Похоже, большую часть пути Макс преодолел в драконьем обличье, иначе в столицу не попасть настолько быстро.

— Я добрался, все хорошо. — Голос его звучал вполне спокойно и оптимистично. — Встретил товарища, сидим сейчас в пивной.

Я прикрыла глаза. Знаю я, Макс, что у тебя за товарищ. И знаю, что сейчас ты ведешь переговоры от лица всех драконов.

— Я в курсе, — промолвила я, и на миг показалось, что Макс поперхнулся воздухом.

Послышался голос Кристиана: «Я ей сказал». Представилось, как они сидят в подвальчике пивной, под потолком плавают облака сигаретного дыма, и пышногрудая официантка в национальном передничке разносит по десятку кружек одновременно.

— Все будет хорошо, — негромко сказал Макс.

Мне захотелось заорать: «Что тут может быть хорошего? Вы вчера чуть не поубивали друг друга!» Но вместо этого я ответила:

— Вернись живым. Вернись живым, пожалуйста.

Мне показалось, что Макс улыбается. Возможно, он и в самом деле улыбался, сидя за одним столом со своей смертью.

— Вернусь, — ответил он. — Конечно, вернусь.

Макс вернулся ровно в одиннадцать вечера. Я несколько раз звонила ему, но доброжелательный механический голос отвечал, что абонент не отвечает или находится вне зоны действия Сети.

Но потом Макс наконец-то вернулся. Он летел в драконьем обличье, и, стоя на балкончике, я видела, как огромный ящер заваливается то вправо, то влево, будто могучие порывы ветра превратили дракона в живую игрушку. Мощные крылья тяжело хлопали, разрубая воздух, чтоб в следующую минуту смяться, словно от удара невидимой руки: тогда дракон начинал крениться набок, но в итоге все-таки умудрялся удержаться.

Я сбежала вниз и выскочила из тускло освещенной гостиной во двор — как раз к тому моменту, когда дракон рухнул огненной каплей и приземлился в облаке алых брызг. Когда волна горячего воздуха прокатилась по двору и улеглась, я увидела, что Макс стоит, покачиваясь, хлопает себя по карманам и что-то бормочет под нос.

Макс был пьян. Когда я подошла ближе, в нос ударили алкогольные пары. Он по-прежнему хлопал себя по карманам, не видя меня, и почему-то весь облик его был настолько жутким, что я едва не споткнулась на ровном месте.

Мужчина, стоявший перед домом, был настолько не похож на Макса, что я едва не перестала дышать от страха.

— Макс… — негромко окликнула я.

Давным-давно, в прошлой жизни, которая уже не была моей, мой отец напивался каждый божий день, и, когда он возвращался домой, я чувствовала такой же озноб, как и сейчас.

«Тварь слепорылая», — процеживал он равнодушно. Потом я, как правило, получала крепкую затрещину. Такую, что вечная тьма, в которой я тогда плавала, расцветала пестрыми кругами.

— Инга. — Макс наконец-то увидел меня и попробовал улыбнуться. Его глаза косили, а волосы стояли дыбом. — А я смартфон в том кабаке про… — Макс икнул и добавил: — Потерял…

— Макс… — только и смогла повторить я.

Он шагнул вперед, обнял меня так крепко, что кости хрустнули, и я почувствовала, что Макса тоже знобит. Ему было больно и страшно.

— Все, я вернулся. — Горячий шепот обжег мой затылок. — Все, все…

— О чем вы говорили? — спросила я.

Макс рассмеялся, негромко и горько.

— Я спасал мир, — ответил он и икнул. — Папенька и остальные… умные сволочи… как всегда решили, что цель оправдывает средства. Ох, Инга, ты не представляешь…

Макс разжал руки и рухнул на дорожку — я резво отпрыгнула, чтоб он меня не задавил. На шум из дома выглянул один из помощников и, правильно оценив ситуацию, скрылся за дверями. Я присела на корточки рядом с Максом, погладила его по голове, пытаясь сдержать волны паники, что накатывали на меня, утекали и накатывали снова.

Мне казалось, что я тону.

— Макс, милый ты мой. — Он не потерял сознание, просто окончательно ослаб от выпитого и теперь смотрел на меня, но никак не мог сфокусировать взгляд. — Что случилось-то?

Из дома выбежал Эдвард — всю его одежду составляли пижамные брюки — и ему хватило одного взгляда на Макса, чтоб окончательно понять ситуацию. Он нагнулся над братом, легко и без малейших усилий поставил его на ноги и, мягко встряхнув за воротник сорочки, спросил:

— Так вы договорились?

Макс кивнул. Главы драконьих семей отрядили его переговорщиком к Кристиану. Макса, добряка и дурачка, которого никто и никогда не воспринимал всерьез и который мог бы добиться большего, чем все остальные, опытные и влиятельные. Бледное и осунувшееся лицо Эдварда залило румянцем — казалось, он сейчас бросится в пляс от облегчения.

— Войны не будет, — произнес Макс. Он наконец-то смог встать твердо. — Драконам ничего не угрожает. В президенты он не пойдет.

Я не могла сказать, что почувствовала в эту минуту. Мысли кружились перепуганными птицами, и я смогла поймать за хвост только одну: «Какую плату Кристиан потребовал за свой отказ?»

— О господи… — только и смог вымолвить Эдвард. Он прижал брата к себе, его лицо искривила нервная и очень счастливая гримаса. — Слава богу.

Драконьи башни устояли. Мир оставался прежним, спокойным, незыблемым, и драконы в этом мире по-прежнему могли ничего и никого не бояться. Они станут и дальше вести свою привычную жизнь, в которой их ждут дорогие машины, еда на золотой посуде и женщины на веницейском шелке.

Но Макс так напился не от радости. Он пытался залить спиртным мучительную боль.

— И что вы ему дали за отказ? — спросила я.

Слова были камнями, рухнувшими на драконью голову, — огромными, тяжелыми глыбами, из-под которых не спастись. Я уже догадывалась, что именно заставило Кристиана отступиться, но мне хотелось все-таки услышать ответ от Макса.

Драконы всегда предлагают самое ценное. Драконы способны отказаться от самых важных вещей, если того требует их выживание. Но сейчас, глядя на Макса, я очень сомневалась, что он сможет смириться с тем решением, которое его вынудили принять.

Макс повел плечами, освободившись из рук брата. Обернулся ко мне. Я смотрела в его лицо — мертвое, опустошенное болью — и не могла оторвать от него глаз.

— Инга… — промолвил Макс. По его щеке скользнула слеза, сорвалась и оставила влажное пятно на сорочке. Он смотрел так, словно я была не живым человеком, а призраком, и тоже не мог оторвать глаз. — Инга, пойдем в дом. Я… я все тебе расскажу.

Похоже, Эдвард тоже понял, какую именно плату Кристиан запросил за то, чтобы драконьи головы остались на плечах. Понял и, кивнув, сделал шаг в сторону, освобождая нам дорогу.

Я посмотрела в его потемневшее лицо и отвела взгляд.

— Мой отец и остальные главы семей договорились о переговорах с Семеониди, хотя поначалу даже не надеялись, что он согласится. А он согласился. Но сказал, что будет разговаривать только со мной. Ему, видите ли, так удобнее.

После контрастного душа Максу стало легче, а кружка крепчайшего угольно-черного кофе окончательно привела его в чувство. Мы расположились на кровати, голова Макса лежала у меня на коленях, и, глядя в потолок болезненным воспаленным взглядом, он не выпускал мою руку, словно она не давала ему окончательно утонуть во мраке.

— В общем, в «Экономисте» все написали правильно, — продолжил Макс и спросил: — Ты читала «Экономист»? Там экстренный выпуск задает жару.

— Читала, — кивнула я.

Макс по-прежнему смотрел в потолок, и меньше всего мне хотелось, чтоб он перевел взгляд на меня. Я беззвучно плакала, я ненавидела, когда меня видят в таком состоянии, я не хотела расставаться с Максом. Но меня сделали жертвенной коровой.

— Он все подтвердил, — сказал Макс. Провел ладонью по лицу, и этот спокойный, в сущности, жест едва не заставил меня закричать. — Драконов лишили бы всех гражданских прав, потом открыли бы на них охоту. Понятное дело, кто-то успел бы откупиться, кто-то — уехать из страны. Но ты сама понимаешь…

Я понимала. Драконы привыкли накапливать и сберегать, а не тратить, платя выкуп за собственные головы. И раз нужно было рискнуть сердцем одного дракона ради спасения всех остальных, то они рискнули. Что же до человеческого сердца, то драконов никогда не интересовали такие мелочи.

— Я назвал ему сумму. Треть капиталов от каждой драконьей семьи в стране будет переведена на его личный счет, — продолжал Макс, и я невольно присвистнула. Драконы проявили небывалую щедрость и показали, как сильно они боятся. Кристиана дважды пытались убить и не смогли — теперь с ним следовало договариваться, усмирив свой гонор и падая в ноги. — А он только рукой махнул: «Деньги меня не интересуют. Ты прекрасно знаешь, что именно меня устроит».

Ответ лежал на поверхности. Но я по-прежнему хотела услышать его от Макса. В груди застыл ледяной клубок, и ночь за окнами была беспросветной.

— И что он попросил? — поинтересовалась я.

Макс печально усмехнулся. Сжал мои пальцы.

— Наш развод. Почему-то не сейчас, а через месяц, — ответил он. — Он так и сказал: либо я получаю свою женщину, либо украшаю свою гостиную драконьими головами. Мол, гостиная большая, места хватит на всех.

Фраза прозвучала, и мир не рухнул. Кто-то прошел по коридору, откуда-то издалека донеслась бодрая музыка. Не спится людям по ночам, что ты будешь делать…

— А ты? — спросила я. — Что ты ответил?

Макс вздохнул.

— Сказал, что он безумен. Что только сумасшедший будет вести себя подобным образом. Что если он тебя любит, то должен позволить тебе быть счастливой с тем, кого ты выбрала.

Слова звучали правильно, но за ними скрывалась лишь тьма.

— А он что?

— А он предложил мне выпить, — горько усмехнулся Макс. — Что и было сделано. Алкогольная анестезия — могучая штука, знаешь ли.

Я, к сожалению, знала.

— Это правильное решение, Макс, — сказала я, имея в виду вовсе не выпивку. — Он ненавидит драконов. Он как святой Хорхо… ни младенцев, ни стариков.

Именно поэтому мы с Кристианом и не сошлись во взглядах. Я не считала, что кого-то надо убивать только потому, что этот кто-то — дракон. Среди них множество прекрасных, правильных и порядочных.

Макс горько усмехнулся.

— Ну вот, ты тоже признаешь мою правоту. Ты как святая Магда, Инга. Спасешь всех. — Он беззвучно рассмеялся, прикрыл глаза ладонью, и его лицо скривилось в гримасе такой невероятной боли, что мне захотелось закричать. — И либо я отдам свою любимую женщину, либо драконов истребят полностью, всех до последнего.

Несколько мгновений Макс молчал, а потом добавил:

— Господи, как же сдохнуть хочется…

Мне сейчас хотелось того же самого. Ненавижу, когда во мне видят вещь, а не человека, но меня сделали просто предметом торга и искупительной жертвой.

— От тебя ничего не зависело, — проронила я. — Если бы ты отказался, то твой отец и остальные просто отправили бы меня в посылке. И радовались, что смогли настолько легко отделаться…

Похоже, у меня начиналась истерика. Глубокая такая, без слез и нервов. В финале обычно выбрасываются в окно. Над лицом Макса медленно поплыли искры, и я вздохнула с облегчением. Он не вспыхнет изнутри, он будет жить.

— Я сказал ему, что он не будет жить вечно, — произнес Макс. — Что когда-нибудь он умрет, и тогда я верну тебя. Господи боже, жизнь всех драконов на кону… Я смогу тебя видеть. Нечасто, пару раз в год.

На миг мне показалось, что Макс бредит. Что он тяжело болен и не выдержит того месяца на расставание, который настолько щедро выделил Кристиан.

— Да, — прошептала я и вдруг поняла, что захлебываюсь в рыданиях. — Да. В том кафе на углу, помнишь… Когда мы в первый раз летали.

Я могла бы топнуть ногой и сказать, что не брошу мужа. Я могла бы упереться и уйти в закат, чтоб не доставаться никому. И в итоге это привело бы только к смертям, крови и ужасу. И Макса убили бы одним из первых. Я ведь не любила его по-настоящему, так, как описывают в романах, но сейчас чувствовала такую боль, словно меня резали заживо.

Не надо месяца. Долгое умирание не принесет облегчения никому.

— Уеду утром, — сказала я.

Макс кивнул и, сев на кровати, обнял меня, прижав к себе так сильно, что мне казалось, будто его сердце нервно и гулко стучит в моей груди. Так мы и сидели — долго-долго, не произнося ни слова. Потом легли. Потом наступил рассвет.

Я уехала с проекта сразу же после завтрака. Не простилась ни с девушками, ни с Эдвардом, ведь все это теперь не имело никакого значения. Макс проводил меня до ворот, уложил мои немногочисленные вещи в багажник ожидающего автомобиля. Потом мы снова обнялись, и я почему-то не была уверена, что смогу разжать руки и выпустить его. Но все-таки смогла и, взглянув в глаза теперь уже почти бывшему мужу, сказала:

— Макс, ты лучшее, что было в моей жизни.

И это было чистой правдой. Лицо его дрогнуло, и над головой величаво поплыли искры. Конечно, папаша Финниган найдет способ, как его утешить, раз уж так вышло. Он любит сына, но не станет жертвовать всеми драконами ради чужого разбитого сердца.

— Ты и есть моя жизнь, — негромко откликнулся он и мягко подтолкнул меня к машине. — Иди.

Я послушно скользнула на заднее сиденье, и автомобиль неторопливо поехал в сторону шоссе. Макс стоял на дороге, сунув руки в карманы, смотрел мне вслед, и искры над его головой медленно становились красным облаком. Он выпустил внутреннее пламя. Он не сгорит. Мы все будем жить дальше.

Дорога предстояла длинная и скучная. Когда съемочная территория скрылась из виду, я села удобнее и, достав смартфон, стала лениво просматривать информацию в Сети. Господи боже мой, если любовь — это лучшее, что бывает с человеком, почему тогда любить настолько больно?

Все новостные агентства взахлеб рассказывали об отставке Хвозняковски и о новых кандидатах в президенты. Всюду мелькала фамилия Семеониди: Кристиан обманул всеобщие ожидания, категорично заявив, что не пойдет самовыдвиженцем. Буквально четверть часа назад толпа журналистов чуть не перевернула машину Кристиана, который приехал к «Массив лаб».

— Вы выдвинете свою кандидатуру на пост президента?

Стоило Кристиану выйти, как ему в лицо уставилось множество микрофонов с эмблемами телеканалов. Сегодня Кристиан отошел от своего всегдашнего образа джентльмена, он выглядел осунувшимся и весьма помятым. Видно, вчера тоже напился.

— Бог с вами, конечно нет, — отмахнулся он от самого настырного микрофона, которым ему чуть не дали по носу. — Я химик, а не политик.

— То есть вся информация о том, что вы идете на выборы самовыдвиженцем… — начала было одна из журналисток, и Кристиан перебил ее:

— Ложная. Я не занимаюсь политикой. Извините, много работы.

Журналисты потянулись за ним, пытаясь задать новые вопросы, но от входа «Мэссив лаб» уже бежали охранники, чтоб оттеснить писак от босса.

Что ж, во всяком случае, Кристиан сдержал слово. Драконы могут быть довольны. Мне подумалось, что вряд ли папаша Финниган принимал чувства Макса всерьез. Да даже если бы и принимал… Когда на кону — существование твоей расы, не будешь думать о таких мелочах, как любовь.

Макс сделал правильный выбор. Горький, тяжелый, но правильный. Он был красивой, хорошей и доброй главой в моей жизни, и теперь эта глава закрылась.

Смартфон завибрировал. Входящий звонок. Некоторое время я задумчиво держала мобильный в руках: пожалуй, «Белль, маникюр» пора переименовать. Мне больше не от кого прятаться.

— Привет. — Голос Кристиана звучал очень мягко и тепло, ни дать ни взять заботливый супруг. — Уже выехала?

Я ухмыльнулась.

— Откуда ты знаешь?

— Вижу твою геолокацию. Тебя привезут в твою старую квартиру, я так понимаю?

— Да, — кивнула я.

Дома и стены помогают, а мне сейчас как никогда нужна была поддержка.

— Хорошо. — По голосу Кристиана было ясно, что он улыбается. — Заеду в девять вечера.

— Нет, — ответила я резче и грубее, чем следовало. Впрочем, похоже, пришло время для такого обращения. И плевать на политес. — С дороги я собираюсь отдыхать. И если ты решил, что я буду твоей вещью, то ты ошибся.

Кристиан негромко кашлянул от удивления. Я представила, каким ошарашенным он сейчас выглядит, и ощутила теплое прикосновение радости.

— Ты решил, что меня можно взять силой и шантажом, загнав Макса в такие условия, в которых он просто не сможет сопротивляться. Да, я не хочу, чтоб ты уничтожил всех драконов. Но твоей послушной куклой я не стану…

Он рассмеялся так, что запал моментально иссяк, а желание сражаться покинуло. Я поняла, что не посмею тут командовать, что действительно буду послушной куклой, потому что иначе Кристиан возьмет и убьет Макса. И повесит его голову на забор возле моего дома.

Есть вещи, с которыми лучше не шутить. Лучше смириться до поры до времени, чтобы однажды нанести удар.

— Ты никогда не была послушной. — В голосе Кристиана снова звучало мечтательное тепло. — Рыжая и дерзкая, и сам черт тебе не брат. Это мне и нравится.

Я поперхнулась воздухом. Кристиан говорил так, словно знал меня давным-давно. Это было какое-то жуткое, призрачное ощущение, словно я стояла на последнем этаже небоскреба и до боли стискивала пальцы на решетке ограждения, чтобы не спрыгнуть вниз.

— Я заеду в девять, — произнес Кристиан. — Просто посмотрю, что с тобой все в порядке. Тебе не о чем беспокоиться, Инга, теперь все будет хорошо. И у людей, и у драконов.

— Что тут может быть хорошего… — горько выдохнула я. Для того чтобы признать правоту Кристиана, нужно было призвать на помощь здравый смысл, а у меня его сейчас не было.

— Хотя бы то, что все живы, — серьезно ответил Кристиан. — Что мы скоро встретимся. Что мир устоял.

Пожалуй, он был прав. Оставалось только убрать со счетов то, что чувствовали я и Макс.

Дом успели отремонтировать, перекрасив в приятный бледно-желтый цвет и покрыв крышу черепицей. Казалось бы, совсем недавно Макс и Эдвард дрались на этой дорожке, а с тех пор целая вечность прошла. Вечность, в которой я успела стать женой Макса и перестала ею быть.

Забрав из багажника автомобиля свои вещи, я неторопливо побрела к подъезду. Восемь вечера, скоро совсем стемнеет. Наступает осень. Почти все окна были наполнены теплым светом, и чуть ли не впервые за все время мне стало жаль, что меня никто не ждет. Почтовый ящик ломился от счетов и бумажного хлама. Я сгребла все в кучу — дома рассортирую.

Интересно, что сейчас делает Макс? Следит за съемками, разговаривает с кем-нибудь, пьет? Мне вдруг страстно, до боли захотелось позвонить ему. Услышать хоть слово. Я не любила его той любовью, о которой пишут в романах, но это ничего не меняло. Закрыв дверь квартиры, я сбросила вещи и счета на диванчик в прихожей и, включив свет, вынула из кармана смартфон.

— Абонент не отвечает или находится вне зоны действия Сети, — известил меня механический голос.

Ох, Макс…

После душа мне стало немного легче. Когда смываешь с себя все, что было принесено дорогой, невольно становится проще дышать — пусть самую малость, но проще. Я посмотрела на часы — половина девятого — и пошла варить кофе, включив маленький телевизор на кухне.

— Дамы и господа, мы возвращаемся на лучшее шоу года «Дракон выбирает невесту», и с вами я, ваш ведущий Пол Куллинан. — Было так странно смотреть на Пола, не находясь на съемочной площадке, а сидя на табурете дома. — Участниц становится все меньше, сегодня проект покинули пять девушек, которые решили, что курение важнее свадьбы.

В нижней части экрана появилась дымная лента и белые буквы: «Курение вредит вашему здоровью». Камера тем временем скользнула мимо Эдварда и девушек, над головами которых вспыхивали язычки огня. Я пила кофе и смотрела на экран, пытаясь увидеть Макса. Вдруг он попадет в кадр? Но Макса не было.

— Эдвард уже во многом определился, — продолжал голос Пола за кадром. Я вздрогнула: на экране были Эдвард и Макс, шли по саду и негромко беседовали. Макс выглядел усталым, словно пережил долгую болезнь. — Его брат Макс присутствовал на съемках с самого начала проекта. И сегодня они говорят о девушках. Мнение семьи очень важно для дракона…

В дверь позвонили. Я покосилась на часы — восемь сорок две. Кристиан что-то рано.

Это действительно был он — держал в руках бумажный пакет из супермаркета и выглядел настолько милым и заботливым, что у меня внутри все содрогнулось. Это была не боль, не обида и не ненависть, это было глухое, запредельное чувство, которому я так и не смогла дать названия.

— Привет, — сказал Кристиан, не делая попыток войти. — Как добралась?

— Привет, — ответила я, сделав шаг в сторону и впуская в дом. Зачем откладывать неизбежное? — Нормально.

Кристиан прошел на кухню и принялся выгружать из пакета пластиковые лоточки с готовой едой. Все, как я люблю, но сейчас у меня не было аппетита.

— На юге есть пословица. — Кристиан открыл один из шкафчиков, вынул бокалы и легким движением открыл бутылку вина. — Долгие проводы — лишние слезы. Хорошо, что ты не стала тянуть.

Я села на табурет, взяла бокал и вдруг подумала, что мне надо напиться. До свинячьего состояния, так, чтоб земля уходила из-под ног. Может быть, потом все будет намного проще. Может быть.

— Юлия, как мне кажется, похожа на Амели, — говорил Макс на экране. Он был собран и с виду очень спокоен. Сиротливую пару искр над его головой вряд ли кто-то заметит. — Они обе привыкли быть лидерами в отношениях. Но жена дракона — это прежде всего ведомый, а не ведущий, ты сам понимаешь.

— Не молчи. — Кристиан вздохнул и, щелкнув пультом, убрал звук. — Не молчи, скажи что-нибудь.

Мне не хотелось говорить. Мне хотелось повернуть время вспять и никогда не начинать работать с драконами, не встречать Макса, не выходить за него замуж.

— Ты оторвал меня от дорогого мне человека, — сказала я. — Кристиан, дьявол тебя побери, ты все разрушил! Что я еще могу тебе сказать?

Кристиан поставил свой бокал на стол, подошел ко мне и, взяв под локоть, мягко заставил встать. Помедлив, обнял и негромко произнес:

— А ты ведь совсем меня не помнишь. Не помнишь и не узнаешь.

От него пахло какими-то сухими южными цветами. Запах был тревожным, он навевал далекие, давным-давно уснувшие воспоминания.

— А я должна тебя помнить? — спросила я.

Мне сейчас ничего не хотелось вспоминать. Мне хотелось умереть.

Кристиан помедлил и выдохнул в мои растрепанные волосы.

— Медицинский центр города Хевентона.

Я помнила Хевентон. Мне было четырнадцать, и я ездила туда два раза в год по специальной программе для инвалидов. Исследования, анализы, длинные, стерильно чистые коридоры и зависть к тем, кто может видеть мир таким, каков он есть, а не таким, каким его вижу я после всех процедур и несовершенных лекарств, — черно-белым и грустным.

А потом появился Георхос, и все стало намного проще. И легче. Двадцатилетний студент Президентской академии писал работу по химии, носил каштановые волосы до плеч и очки в изящной оправе. Потом, в самом конце, он признался, что прекрасно видит, а в очках — самые обыкновенные стекла. Просто работая со слабовидящими, он хотел быть к ним ближе.

Мы подружились. Вечерами, когда остальные врачи и диссертанты разъезжались по домам, я выходила из палаты и спускалась в больничный сад. Георхос сидел под яблоней вдали от дорожек и что-то читал. Я садилась рядом, и мы говорили. Видит господь, сейчас уже и не вспомнить, о чем, но тогда это было важным. Тогда я впервые поняла, что не одна в огромном и жестоком мире.

Под этой яблоней мы впервые поцеловались. И потом…

Георхос дал слово, что вылечит меня и что однажды вернется. Но больше мы не встречались.

— Я лечилась в Хевентоне, — сказала я. — У меня там был друг. Его звали Георхос, и он был первым… первым, кто отнесся ко мне по-человечески.

Кристиан снова улыбнулся и, сунув руку во внутренний карман пиджака, вынул водительские права и протянул мне. Фотография была старая, и лицо на ней казалось лицом незнакомца. «Семеониди, — прочла я. — Кристиан Георхос».

Документ, запаянный в ламинат, затрясся в моих пальцах и выпорхнул на пол. Кровь застучала в ушах тысячей молотков, и на какой-то миг мне показалось, что я не удержусь на ногах.

— Боже мой… — прошептала я. — Так это был ты?!

Кристиан побледнел и опустился на колени. Я осела на пол рядом с ним, и какое-то время мы так и сидели, глядя друг на друга и не в силах произнести ни слова.

— Я ведь тебя любила, — вздохнула я, когда справилась с потрясением и смогла говорить. — Господи, как же я тебя любила…

— Я и сейчас тебя люблю, — искренне откликнулся Кристиан. Осторожно погладил меня по щеке, и я поняла, что плачу. — Давай начнем заново.

— Одного не понимаю — почему ты не открылся сразу. Почему позволил мне выйти замуж за Макса и ничего не рассказал.

После того как я прорыдалась, мы все-таки поднялись с пола. Кристиан снова заглянул в свой бумажный пакет, а я потянулась к вину. Обойдемся без бокалов, по-простому. Как говорил один мой знакомый, бывают вещи, которые надо запивать. Вот только не придумали еще такого спиртного, чтоб сейчас меня успокоить.

— Я, конечно, рассчитывал, что ты меня узнаешь, — с некоторой досадой признался Кристиан. — Когда этого не случилось, я решил, что ненавижу драконов больше, чем люблю тебя. А потом я понял еще одну вещь… Сними-ка блузку.

Он держал в руках шприц и какую-то ампулу — набирал зеленоватую прозрачную жидкость.

— Что это? — равнодушно спросила я.

Мне почему-то в самом деле было все равно. Мой мир рухнул, человек, которого я когда-то любила до дрожи, вернулся и сломал мою жизнь. Тут и правда захочется сдохнуть. Так что пусть колет, что хочет. Мне же лучше.

— Авсолин, успокоительное и противотревожное, — ответил Кристиан и продемонстрировал мне опустевшую ампулу. — Тебе сейчас пригодится.

Пуговицы медленно выпрыгивали из прорезей. На экране по-прежнему беззвучно крутилось лучшее шоу года, и Эдвард, который сегодня пригласил девушек на частные свидания, о чем-то разговаривал с Юлией, сидя на камнях. Я прищурилась. А ведь знакомое место, некоторое время назад он там оставил строптивую Ингу Шуман, которая осмелилась ему отказать. А Юлия наверняка покорена полетом, смотрит на Эдварда так, словно хочет на него запрыгнуть…

Не судьба, Юлия. Не судьба. Это шоу закончилось еще до начала.

Все это — съемки, Эдвард, Макс было словно в прошлой жизни. Не имело никакого значения, будто случилось не со мной.

— А потом я все-таки решил, что пусть драконы живут. — Шприц легонько кольнул меня под левую лопатку. — Что мне нужна спокойная жизнь с любимой женщиной, и меня даже устроят драконы, если ты будешь рядом. Пусть себе живут, и бог с ней, с моей ненавистью, я смогу с нею справиться.

Кристиан отошел, и я услышала, как шприц полетел в пустое мусорное ведро.

— Лучше бы ты ничего мне не говорил, — сказала я, вновь натягивая блузку. — Лучше бы ты был просто…

И осеклась. Когда-то давным-давно у Георхоса был открытый, честный взгляд и внутренняя смелость, которой я восхищалась. Тогда, в юности, он казался мне рыцарем, который сражается за то, чтоб мир был лучше. Чтоб слепые стали зрячими, больные — здоровыми, а обиженные получили утешение. И в кого он в итоге превратился? Кем он стал?

Я любила его. Я так его любила.

— Может быть, — с легкостью согласился Кристиан.

Подошел, осторожно опустил руки мне на плечи. Если не оборачиваться, то можно закрыть глаза и представить, что это Макс. Впрочем, лучше не представлять. Это слишком больно. Однажды глаза придется открыть и взглянуть правде в лицо.

— Если я не буду паинькой, то ты уничтожишь драконов, — едва слышно сказала я. — И Макса — в том числе.

— Да, — согласился Кристиан. — Он, конечно, дурачок, но он мне симпатичен. Чисто по-человечески нравится. Но я все-таки не настолько благороден, чтоб смириться и отойти в сторонку.

Все, как я и думала. Моя покорность — залог выживания драконов. И цена жизни Макса в первую очередь. Что ж, раз так, я буду покорной.

Руки сами потянулись к блузке, медленно стянули ее с плеч. Бюстгальтер расстегивался спереди — вспомнилось, как когда-то в спальне на Бобровом острове Макс едва не сломал эту хлипкую пластиковую застежку. Глаза горели, словно в них бросили горсть дымящегося песка, но я дала себе слово, что не буду плакать. Никто больше не увидит моих слез. И сегодня обойдусь без приема хортасина — угасающее зрение медленно погрузит меня во мрак, и тогда не придется смотреть в лицо человека, который занимается со мной любовью.

За окнами уже была ночь. Глухая, непроницаемая — ни отблеска в окнах, в Нижнем городе люди рано ложатся спать. Пальцы Кристиана осторожно пробежались по моим плечам, а потом невесомо легли на грудь. Я стояла, не в силах пошевелиться. Телевизор продолжал перебирать кадры шоу: губы Куллинана, который о чем-то спрашивал Эдварда, шевелились, как у большой рыбы. Я вдруг поняла, что меня знобит, и в то же время откуда-то из глубины медленно поднималось тепло.

— Инга, — шепнул Кристиан мне на ухо, словно пытался распробовать имя на вкус.

А грудь уже томно ныла под томительными прикосновениями его пальцев, и, увидев на экране силуэт Макса, стоявшего в дальнем конце съемочной площадки, я сказала себе, что сейчас предаю лучшего человека в своей жизни, чтоб спасти его. Мы оба стали предателями, и оба спасли друг друга.

Потом мы все-таки переместились с кухни в спальню, и я впервые обрадовалась тьме, когда Кристиан не включил лампу. Простыни были прохладными и слегка влажными, Кристиан целовал меня с уверенным спокойствием человека, которому больше некуда спешить и нечего терять, и я вдруг поняла, что откликаюсь на его поцелуй. Что больше не лежу, как восковая кукла, и обнимаю его за плечи.

Меня тотчас же обожгло таким стыдом, что я едва не потеряла сознание от внутренней боли. Мне было невыносимо понимать, что я сейчас — такая. Что губы уже горят от поцелуев, что я задыхаюсь от наполняющего меня жара, что сильные ладони давят на мои колени, и бедра сами собой раскрываются, что я выгибаюсь под Кристианом всем телом, вжимаясь в него, желая быть ближе…

Это какое-то безумие. Это не я.

Когда Кристиан вошел в меня одним резким толчком, я еще успела подумать о том, что все это похоже на драконье наваждение. Что так было с Эдвардом, когда он пытался меня соблазнить, а я делала все возможное, чтоб противостоять влечению. А потом исчезли и мысли, и стыд — и остались только быстрые движения, которые отдавались во мне настолько жгучим и болезненным удовольствием, что я почти перестала дышать. Это был густой туман соблазна и какого-то невероятного, недостижимого наслаждения, и мне, заблудившейся в этом тумане, сейчас хотелось только двигаться навстречу Кристиану и сгорать вместе с ним от нетерпения и удовольствия.

Мне хотелось больше. Мне хотелось сгореть вместе с ним в этом пламени, что растекалось по телу неторопливыми волнами. И я была счастлива до слез, что в темноте не вижу лица Кристиана. Кажется, я кричала, уже не сдерживаясь, изо всех сил впиваясь пальцами в плечи любовника. Кажется, на мгновение я все-таки потеряла сознание, когда все тело прошило судорогой оргазма, а чужая плоть стала пульсировать во мне, выплескивая семя. Кажется, меня накрыло тьмой, в которой я расслабленно обмякла на кровати, и какое-то время в моем мире больше не было ничего — ни горя, ни стыда, ни сожалений.

Потом Кристиан обнял меня, до боли знакомо поцеловал в затылок и негромко произнес:

— Спи. Спи и ни о чем не думай. Все хорошо.

Когда-то, кажется, целую жизнь назад мы с ним точно так же засыпали вместе под яблоневым деревом, на клетчатом пледе. И сейчас я надеялась, что усну до того, как мысли о Максе вернутся ко мне и станут разрывать сердце. Но сон не спешил, и я могла лишь представлять, что лежу в своей комнате на проекте, а человек, который обнимает меня с таким трепетом и заботой, — это Макс. Это может быть только он.

И у меня почти получилось. Я думала, что в эту минуту далеко-далеко на севере Макс вспоминает обо мне, и надеялась, что он делает это с теплом. Что ему обязательно станет легче. Что однажды, может быть, совсем скоро, мы с ним встретимся в кафе неподалеку от моего дома.

Каждый хоть раз в жизни, но полюбит. Каждый хоть раз в жизни, но найдет.

Макс написал мне на следующий день. У меня тряслись руки, когда я открывала его сообщение.

«Давай встретимся в мэрии в час дня. Оформим документы на развод». Вот и все. Все. Некоторое время я сидела на кровати, бездумно крутя в пальцах смартфон. По большому счету это правильно. Макс и должен быть таким — спокойным, холодным и уравновешенным. Так будет не слишком больно, так он сможет перенести все, что с нами случилось.

Интересно, как его вознаградят? Тот, кто отказался от своей любви ради спасения других, достоин самой большой награды. Как сказал бы Кристиан, цитируя Святое Писание, блажен тот, кто душу положит за други своя. Макс был моей душой, и его у меня отобрали.

Я рассмеялась негромко и горько. До встречи было два часа — успею привести себя в порядок, приодеться и добраться до мэрии. Отсканируем наши ладони, подпишем бумаги, и все закончится.

Платье, в котором я когда-то пошла с Максом на свидание в Кефалинский парк, было единственным приличным — после первой встречи с драконами в «Финниган тауэр» я возненавидела деловые костюмы. Одевшись, я посмотрела на себя в зеркало и подумала, что хорошо, когда с нами остаются хорошие воспоминания. Иногда к ним так легко вернуться.

Макс ждал меня, сидя на ступеньках мэрии, словно какой-нибудь студент или вольный художник. В руках у него был свежий выпуск «Экономиста». Я не читала его, прекрасно понимая, о чем там идет речь. Знатоки оказались не правы, Кристиан Семеониди по каким-то непонятным причинам отказался от власти. Кто же займет место Хвозняковски… а впрочем, ну их всех к дьяволу. Это уже не имеет значения. Я расплатилась с таксистом, вышла из машины и сразу же поймала взгляд Макса. Он смотрел на меня с такой тоской, что становилось больно дышать.

В следующий миг он уже сбежал с лестницы и прижал к себе так крепко, что я невольно ахнула. От Макса пахло дорогим одеколоном и спиртным, он явно пытался залить свою боль алкоголем, и я с облегчением заметила, что над нами закружилось облако искр, — он не копил в себе пламя, он будет жить. Потом мы целовались, словно влюбленные первокурсники, губы Макса были сухими и слегка солеными на вкус, и он сжимал меня в объятиях с такой отчаянной силой и горькой нежностью, словно пытался присвоить и никогда больше не отдать.

«А если мы сбежим?» — подумала я, и в голове сразу же прозвучал ответ:

«Нас найдут и вернут на могилы драконов… Я об этом думал, Инга. Все бесполезно».

Почему-то лицо стало влажным, и Макс тотчас же отстранил меня и нежно провел пальцами по щекам, смахивая слезы.

— Нет-нет, не плачь, — попросил он. — Не плачь, не надо. Мы ведь будем встречаться. Я буду ждать.

Я шмыгнула носом. Взяла его за руки.

— Ох, Макс… Как ты?

Можно было не спрашивать. Он сейчас чувствовал то же, что и я. Разорванную на части душу вряд ли можно чем-то вылечить.

— Я стараюсь, — признался Макс. — Мы справимся, мы ведь не перестали любить друг друга.

— Не перестали, — призналась я.

Макс сжал мои руки и кивнул в сторону входа.

— Пойдем, закончим с бумагами. Нам еще есть чем заняться.

Отдел расторжения браков встретил нас прохладным сумраком унылого казенного помещения. На стенах висели образцы заполнения документов в случае развода с участием суда, большой плакат советовал не рубить сплеча и обратиться к семейному консультанту, ведь все еще можно спасти. Я устало подумала, что могу решить почти любую проблему, кроме своей собственной. Паршивый из меня получился бы консультант.

— Положите ладони на сканер, — велела тетушка, которая сидела за стойкой.

Белые пергидролевые кудри, уложенные в башню на голове, делали ее похожей на героиню какой-то абсурдной пьесы. И месяца не прошло с тех пор, как мы поженились…

Мы отошли от сканера, он выдал на экран наши документы, и тетушка вопросительно подняла бровь.

— Финниган? — спросила она. — Дракон?

Макс угрюмо кивнул. Все как в прошлый раз, только сейчас история повторяется в виде трагического фарса.

— Видела вас вчера в шоу, — сообщила тетушка, распечатывая бледно-голубой бланк. — Что-то быстро ваша любовная лодка разбилась.

Над головой Макса проплыла одинокая искра. Я заметила, что его правая рука сжалась в кулак и разжалась.

— Бывает… — сказала я.

Тишина была слишком уж давящей. Тетушка вынула бланк из пасти принтера и сказала:

— Вы уверены, что не хотите сохранить семью? Возможно, консультация с семейным психологом может помочь.

— Нет, — негромко сказал Макс, и к искре присоединились еще три. — Мы уже приняли решение, спасибо.

— Очень жаль, — вздохнула тетушка, и мне вдруг показалось, что она в самом деле обеспокоена и с трудом сдерживает печаль по поводу нашего развода. Возможно, она просто была доброй и отзывчивой женщиной и, конечно, не знала, что именно послужило причиной нашей разлуки. — Тогда подпишите свидетельство.

Мы послушно поставили подписи, и тетушка снова покачала головой.

— Жаль, очень жаль…

Не помню, как мы вышли из отдела и как оказались на улице. Кажется, у меня ноги подкашивались, как на приеме у врача, который говорит, что ты смертельно болен и нужна операция. Вот операция и произошла, нас с Максом разделили. Господи, я ведь не любила его так, как любят настоящей любовью, но сейчас мне было больно дышать. Макс осторожно обнял меня, и мы медленно спустились по лестнице. Мимо пролетали машины, столичная жизнь шла своим чередом, и никому не было дела до нас и до наших чувств. Макс махнул рукой, и рядом с нами сразу же остановился желтый жук такси.

— Нам надо отдохнуть, — сказал Макс, открывая передо мной дверь. — Я снял номер на окраине.

Хостел, в котором Макс снял номер, действительно находился на окраине. Из окон были видны бескрайние поля и нитка шоссе, тонувшая в осенней траве. Администратор, дремавший за стойкой, удивленно приподнял левую бровь, посмотрев на меня. Должно быть, сюда не привозят прилично одетых дам. Макс расписался в журнале регистрации, взял ключ, и мы почти бегом пошли в номер.

Мне казалось, что мы будем целоваться вечно. Что никакая сила не заставит нас оторваться друг от друга. Все было, словно в первый раз, словно мы оба невинны и чисты, и в мире не существует никого, кроме нас и волны тепла, которая захлестнула и повлекла куда-то прочь.

— Я помню это платье, — негромко проговорил Макс. Провел ладонями по моим плечам, спуская тонкие лямки. — Ты его надела, когда мы пошли в парк.

— Молчи, — выдохнула я в его приоткрытые губы.

Сейчас мне не надо было ни нежности, ни прелюдий, я никогда и никого не хотела так, как сейчас Макса: до дрожи, до тумана, застилающего взгляд. Отдаться полностью, ощутить в себе любимого человека… Лицо горело огнем, перед глазами плыли огненные круги, и я понимала, что просто умру от желания, если Макс будет медлить.

Я рванула его рубашку так, что пуговицы поскакали по номеру белыми шустрыми насекомыми. Застежку бюстгальтера он все-таки сломал, жадно и порывисто накрыл губами грудь. Сухие жесткие простыни царапнули спину, и я прошипела что-то невнятное, выгибаясь под Максом и запустив пальцы в его волосы. Над нами плыло золотисто-красное облако искр: когда дракона охватывает пламя, он делит его с тем, кого любит, и мы сейчас разделили на двоих жар, окутавший Макса.

Стянув с меня тонкие кружевные трусики, Макс зашвырнул их куда-то за кровать и медленно вошел в меня. Мне на миг показалось, что я задыхаюсь.

— Инга… — прошептал он и начал двигаться — неторопливо, дразня.

С каждым толчком по всему телу растекались тягучие волны удовольствия. Я впивалась в его плечи, почти теряя сознание от наслаждения. Сейчас было не важно, что происходило раньше, сейчас мы полностью принадлежали друг другу, и я никогда не испытывала ничего слаще. Мир уплывал куда-то в сторону, все в нем было не важно, кроме объятий Макса, и я готова была на все, лишь бы это продолжалось и продолжалось…

Потом мы дремали, не разрывая объятий, жизнь продолжалась, и я знала, что мы с Максом никогда не расстанемся до конца. Мы будем вместе, пусть даже и не рядом. Только это и имело значение, только это и было правильным.

А потом все закончилось — неожиданно, резко и жестоко. Макс схватился за голову, сдавленно зашипел и сел на кровати, что-то хрипло бормоча. Я ни слова не разобрала. Похоже, это был праязык драконов, на котором они не говорят при людях. Или инсульт? Или какая-то драконья болезнь?

— Макс! — Я спрыгнула с кровати, села рядом, посмотрела в потемневшее лицо, искаженное болью. — Макс, что? «Скорую»?

— Это вызов, — прохрипел Макс. По его лицу струились крупные капли пота, но помутневшие глаза постепенно прояснялись. — Когда старший сын хочет встать во главе семьи, он вызывает отца на бой… И все драконы семьи это слышат…

Старший сын вызывает на бой? Эдвард решил подраться с папашей Финниганом?! Он рехнулся?

— Какой бой? — растерянно повторила я.

Раздался телефонный звонок. Покачиваясь, Макс поднялся с кровати и, вынув смартфон из кармана брошенных на пол брюк, включил громкую связь. Впрочем, это было лишним: Эдвард орал так, что его и без того было прекрасно слышно.

— Макс, ты слышал? Макс, что за бред?

Лицо Макса стало мертвенно-бледным, словно он умирал и понимал, что умирает. Что это конец.

— Ты призвал отца? — растерянно спросил он.

Я механически принялась одеваться. Должно быть, вызов на бой был очень архаической штукой, я никогда не слышала ни о чем подобном. За минувшие сто лет таких семейных сражений не было.

— Нет! Это не я! Господом клянусь, не я! Макс, что происходит?

Похоже, у Эдварда началась самая настоящая истерика. Я представила, как холеный красавец говорит по телефону, свободной рукой впиваясь в растрепанные волосы, и мне вдруг стало смешно чуть ли не до колик в подреберье. Эдвард вел бизнес семьи, но в некоторых делах был на редкость несообразителен.

— У вас есть еще один брат, — уверенно сказала я.

Что тут было думать? Если папашу Финнигана призвал не Эдвард, значит, это сделал кто-то еще. Неудивительно, впрочем. Обычно у таких папаш дети могут отрядами маршировать.

Макс обернулся ко мне и посмотрел так, словно я его ударила. Смартфон в его руке пиликнул снова.

— У меня общий вызов на второй линии, — когда Макс говорил, у него заплетался язык, он был испуган и потрясен. — Папа.

Голос папаши Финнигана был усталым и надтреснутым — так будет говорить грешник, который наконец-то был призван к судье, безжалостному и беспощадному. Меня охватила какая-то первобытная жуть, по коже побежали мурашки.

— Ну, ребята, вы слышали зов, — сказал папаша Финниган без приветствий. — Я полетел. Вы уж простите меня, я наломал много дров…

— Папа… — каким-то ломким голосом промолвил Макс. Его левую щеку прочертила крупная слеза, упала вниз.

— Я вас люблю, — произнес папаша Финниган, и я с трудом подавила желание заткнуть уши и не слышать его. — Макс, ты следи за Эдвардом. Он хоть и умный, но дурак. Я вас люблю, ребята. Все…

Связь оборвалась, и в это время в сумочке запищал мой смартфон. Вынимая его, я уже понимала, кого услышу. Все встало на свои места.

— Включи телевизор, — сказал Кристиан, тоже не утруждаясь приветствиями, и связь оборвалась.

Макс оторопело смотрел на меня, не понимая, что нужно делать. Он был потрясен до оцепенения. Я взяла с тумбочки пульт телевизора, запаянный в пленку, и нажала на красную кнопку включения. Макс опустился на кровать рядом со мной, и он, похоже, слабо понимал, что делает.

— …зафиксированная дуэль драконов проходила три столетия назад. — Из полумрака показалась ведущая новостей. Внизу экрана проплывала надпись: «Экстренный выпуск». — Дамы и господа, просим вас убрать от экранов детей… К нам уже поступают кадры прямого эфира.

Студия исчезла. Теперь на экране был бескрайний зеленый луг, и квадрокопгер, который вел съемку, медленно спускался с неба. Вот в кадре появился спокойно идущий человек в камуфляже, и я закусила костяшку указательного пальца, чтоб не заорать от ужаса.

Кристиан выглядел спокойным, словно ничего особенного не происходило. На его лбу была закреплена маленькая камера, которая будет вести репортаж, если квадроконтер придет в негодность. Я смотрела на экран, не в силах оторвать взгляд. Должно быть, святой Хорхо, который отправлялся убивать драконов, был именно таким — человеком, идущим против ада.

Камера квадрокоптера показала лицо Кристиана крупным планом. Вся страна приникла к экранам, вся страна перестала дышать от удивления.

— Когда-то давно старший Финниган надругался над моей матерью. — Кристиан говорил очень спокойно, но за этим спокойствием гудел лесной пожар. Лучше бы он кричал — так было бы легче. — Он хотел унизить этим семью Семеониди. Растоптать их дух и честь. Надо сказать, у него это получилось. А в положенный срок после этого трагического события родился я. Моя мать скончалась две недели назад, и теперь я могу закончить эту историю.

Он щелкнул пальцем по панели камеры на лбу, и картинка изменилась. Теперь мы смотрели глазами Кристиана. В кадре было небо, в котором кружилась огненная запятая дракона.

— Мать ненавидела меня, — продолжал Кристиан. — Я постоянно напоминал о ее мучении и позоре. Для деда, соратника и друга президента Сальцхоффа, я был порченой кровью… потому что в одиннадцать лет обратился в первый раз, как и положено драконам.

Мне казалось, что я смотрю кино. Сижу рядом с Максом в кинотеатре, и через какое-то время по экрану побегут титры. Иначе было просто невозможно понять и принять то, что я слышала.

— Он дракон, — едва слышно произнес Макс. Нащупал мою руку, сжал. Его пальцы были мокрыми и ледяными. — Вот почему он тогда не сгорел…

— Он ваш старший брат, — сказала я.

Полукровка, поэтому над ним и не было искр.

Макс выпустил мою руку, провел ладонями по лицу и выдохнул:

— Господи боже, это невозможно. Отец… как он мог?

Я не знала, что на это ответить. Сейчас мне было бесконечно жаль их всех — и Кристиана, и Эдварда, и Макса. Папаша Финниган вполне оправдал мои ожидания: я считала его редкостной сволочью, он таким и оказался.

— И сегодня я, Кристиан Георхос Семеониди, по праву старшего сына вызываю своего отца на бой и встаю во главе семьи.

В следующий миг картинка на экране снова изменилась: в небо прянул огромный золотисто-зеленый дракон, окруженный облаком желтых искр. Ведущая экстренного выпуска впервые ожила: за кадром прозвучал ее испуганный голос:

— Похоже, это действительно смена главы в крупнейшем драконьем семействе. Мы никогда не видели ничего подобного…

— Господи, отец! — выдохнул Макс и бросился к окну.

Я не успела его удержать. Макс рванул на себя створку, перевалился за подоконник и в следующий миг уже мчался в драконьем обличье на выручку папаше Финнигану.

Вот почему Кристиан говорил о Максе: «Младший братец». Не потому, что хотел поддеть, просто называл вещи своими именами. И не было никакого вертолета: он прилетел за мной в драконьем обличье, когда Эдвард бросил меня в горах.

Вот почему он настолько ненавидел драконов…

Я отошла от окна и увидела, что на экране клубится месиво из хвостов и лап. Драконы схлестнулись в воздухе, и пусть Кристиан был силен и молод, но папаша Финниган не собирался сдаваться просто так, да и Макс мчался на помощь. Ревели струи пламени, картинка прыгала и тряслась, видимо, маленькую камеру и квадрокоптер знатно болтало в воздухе, и на мгновение на экране мелькнула огромная свежая рана в зеленом крыле.

— Семеониди ранен, — проговорила ведущая за кадром, вдруг всхлипнула и добавила: — Господи, помоги…

Вряд ли кто-то сейчас болел за папашу Финнигана.

Зеленый дракон с ревом устремился вниз — Финниган исторг столб огня и бросился за ним. Я вдруг обнаружила, что наматываю на палец цепочку с медальоном Пресвятой Девы, которую носила с самого детства, и видит бог, я не знала сейчас, за кого молюсь.

В следующий миг из травы поднялся человек. Левая часть груди Кристиана превратилась в красно-черный ожог, и я не могла понять, как с такой раной можно не реветь от боли и не терять сознание. Но Кристиан просто стоял и смотрел в небо, туда, где в драконьем обличье кружил его отец, и его грязное осунувшееся лицо было наполнено каким-то светлым восторгом. Он действительно был похож на святого.

Дракон вновь дохнул пламенем и ринулся вниз. Движение здоровой руки Кристиана было плавным и быстрым — он ловко подхватил из травы что-то металлическое и забросил на плечо.

— Дьявольщина… — выдохнула я.

— Похоже, это гранатомет… — прошелестела ведущая, и в этот миг Кристиан нажал на курок.

Я ахнула, захлебнулась воздухом. Летящего ящера разорвало, разметало по небу плевками огня, и, глядя на огненно-черный цветок на небе (все, что осталось от папаши Финнигана), я молилась только об одном: пусть Макс опоздает. Пусть он не увидит этого.

На губах Кристиана расцвела смущенная, почти девичья улыбка. Он снял гранатомет с плеча и произнес:

— Вот и все.

Он был не прав. Все только начиналось.

Назад: ГЛАВА 4

Дальше: ГЛАВА 6