Глава шестая

— Затребовал, естественно, — ответил капитан. — Скоро пришлют мне на «планшетник».

— Мне позволишь одним глазом глянуть?

— Обязательно вам перешлю, товарищ полковник. Хотя у вас в СВР должны быть собственные данные, особое досье, собранное по своим каналам. Было бы неплохо, если бы и вы своих запросили. Нам нужно искать лазейку, по которой будем к Оборотню подбираться. Чем больше данных будет, тем вероятнее такую лазейку отыскать.

— Договорились. Я Москву запрошу. Ну, ладно… Это все наши со старлеем споры бесконечные. Судя по тому, что ты, Алексей Терентьевич, собрался лазейку искать, ты получил отказ от своего главного «волкодава»?

— Никак нет, товарищ полковник. Наш главный «волкодав» полностью меня поддержал, даже согласился с началом рабочего дня отправиться к руководству с моим делом. Как только будет получен ответ — любой, положительный или отрицательный, — полковник позвонит мне…

Завершив все действия со следственной бригадой, «волкодавы» по команде полковника Черноиванова отправились отдыхать. Устали, естественно, все. Еще бы, началось все с вечера, а закончилось только под утро, через сутки после возвращения группы с прошлой операции. Отдохнуть полноценно не успел никто. И чтобы бойцам ЧВК не выставлять у окон посты, полковник Черноиванов, желая дать «волкодавам» возможность полноценно отдохнуть, приказал от имени генерала Сухеля выставить в доме напротив полицейские посты. И даже в гостиничном коридоре за столом, где раньше сидел бандитский часовой, приказал установить сдвоенный пост военной полиции. Генерал Сухель, естественно, о своих подобных приказах ничего не слышал.

— Если бы я его попросил, он все равно приказал бы, — объяснил Черноиванов Радиолову.

Кроме того, силами инженерной службы российской военной полиции в том же коридоре гостиницы был установлен на потолке датчик движения, дающий команду простому электрическому звонку в номере Радиолова и еще троих «волкодавов», что помещались в одной комнате с командиром.

Против таких очевидных мер защиты от непредвиденного нападения, предпринятых стараниями полковника, капитан, естественно, возражать не думал. Он понимал, что и ему самому, и его бойцам следует тоже иногда отдыхать, чтобы сохранять свою традиционную боеготовность. Однако собственных дополнительных мер не принимал, считая, что Лугару все равно придет к ним, обойдя все препятствия, и тогда уже дело будет решать личная боевая подготовка бойцов. Хотя едва ли Лугару думает, что «волкодавы» настолько глупы, чтобы устроиться отдыхать в том самом месте, где на них дважды за сутки готовилось нападение. Сам же Радиолов исходил «от обратного». Лугару не ожидает, что они останутся ночевать здесь, значит, здесь ночевать и следует остаться. Оборотню обязательно доложат про посты в доме напротив гостиницы, и он решит, что эти посты выставлены специально, чтобы сбить его с толку и заставить повторить атаку на гостиницу. Если его пытаются заставить это сделать, он этого делать не будет. Эту черту характера Оборотня капитан Радиолов сразу отметил, хотя пока еще не знал, как использовать.

На отдых устроились все, включая командира, который рассчитывал проснуться со звуковым сигналом от «планшетника». Это значило бы, что ему прислали досье на подполковника Волкоффа или хотя бы на капитана Волкова, если в ГРУ не имеется более свежих данных. Но проснулся капитан раньше, причем с четкой мыслью, что он, как и полковник Черноиванов, забыл выяснить один из главных вопросов — для чего после выполнения первой операции «волкодавов» оставили в Сирии? Чтобы выяснить с их помощью «кротов». Один из «кротов» в составе Службы внешней разведки был уже вычислен. А появление здесь ЧВК «Охотники за головами» служило американцам возможностью не позволить бойцам ЧВК «Волкодав» вычислить оставшуюся пару «кротов». Один из них работал, судя по всему, в штабе дивизии «Силы тигра». Самому генералу Сухелю это было не просто не по силам, ему это было скорее всего даже нравственно сложно — подозревать тех, кого он сам нашел и привел в дивизию. А ведь дивизия именно так и формировалась. Значит, перед «волкодавами» стояла, как основная задача по поиску «крота» среди «тигров». А противостояние «Охотникам за головами» — это только попутный вопрос, хотя, по своей сути, он неотделим от основного, потому что в сложившейся ситуации именно на эту американскую ЧВК в настоящий момент «крот» и ориентирован. То есть он получает от них распоряжения-ориентировки для получения сведений, возможно, и лично встречается с кем-то из представителей пресловутой ЧВК и передает сведения. Правда, судя по тому, что сведения имеют жестко ориентированный срочный оперативный характер, «крот» пользуется средствами связи.

Радиолов проснулся с пониманием того, что ему и полковнику Черноиванову необходимо тщательно разобрать историю с первой, еще вечерней попыткой уничтожить боевую группу ЧВК «Волкодав» путем взрыва на лестнице в гостинице. Кто-то же сумел направить полковника в гостиницу, хотя обычно Черноиванов сам приглашал Радиолова к себе в кабинет. И кто-то передал Оборотню точные временные рамки этого посещения.

Капитан поднялся, умылся, оделся, вытащил трубку и позвонил полковнику.

— Слушаю тебя, Алексей Терентьевич. Что тебе не отдыхается? — хрипловатым, видимо, со сна, голосом отозвался Черноиванов.

— Да вот, вспомнил во сне, что мы с вами полностью упустили важный момент вчерашнего вечера, и решил позвонить.

— Докладывай…

Радиолов доложил. Не постеснялся и свои логические выводы озвучить.

— А ты меня вообще за разведчика не держишь, что ли, капитан? — возмутился полковник. — Я о чем вчера пятнадцать минут рассказывал акиду Македону и генералу Сухелю? Все до мелочей выложил. Аль-Хасан при мне одним взглядом приказал Македону срочно этой ситуацией заняться. И акид это подтвердил уже вербально, при мне телефонным звонком напросился на разговор с акидом аль-Аттаном. Если помнишь, меня к тебе пойти подтолкнули именно акид аль-Аттан и мукаддам аль-Гунсэн из второго отделения разведотдела. Оба, естественно, вне подозрений. Но следовало проанализировать все их встречи и беседы накануне визита ко мне. Чем акид Македон сразу и занялся. А я отсыпаться ушел, что надеюсь сейчас продолжить. Чем и тебе, кстати, советую заняться.

— Понял, товарищ полковник. Не буду вам мешать отдыхать. Конец связи…

— Конец связи… — чуть ли не с радостью согласился полковник, довольный тем, что во сне Радиолов увидел только одну задачу и больше ничем Черноиванова не озаботил.

А сам капитан посмотрел на часы. Оказывается, он спал четыре часа. Его организму этого времени вполне хватало на восстановление, потому он и проснулся с ясной головой. Но чтобы совсем прийти в себя и обрести нормальную, привычную боевую форму, требовалось сделать интенсивную силовую зарядку, что Радиолов и начал выполнять. И только после этого, словно ориентируясь по состоянию командира боевой группы, «планшетник» дал сигнал о том, что пришло сообщение…

Подробный аналитический разбор всех боевых операций, проводимых капитаном Волковым и его ротой в Афганистане, конечно, тоже интересовал капитана Радиолова, который считал этот анализ почти пособием по боевым действиям, но не настолько, насколько интересовала личная жизнь и психоробот Оборотня. Главное, что сумел уловить Алексей Терентьевич, изучая аналитику боевых действий роты капитана Волкова, — это нестандартность боевого мышления. Например, он совершал прорыв через позиции противника не в том месте, где предварительно проводится минометный и артиллерийский обстрел, а в стороне, на фланге, с которого срочно убрали часть личного состава и перебросили во второй эшелон обороны в месте, где проводилась артподготовка. Но для того чтобы произвести такие нестандартные действия, требовалась основательная подготовка. И аналитика о такой подготовке сообщала. Еще одно характерное и, может быть, даже главное качество капитана Волкова состояло в том, что он умел вербовать себе агентуру. Агентура передавала ему сведения оперативного характера, что позволяло Волкову ориентироваться на местности и знать сильные и слабые стороны противника. Причем методы вербовки, как правило, были одинаковыми или схожими. Он захватывал семьи боевиков-«душманов», эти семьи связывались с самими боевиками, и те, чтобы спасти жену и детей, соглашались, как правило, на сотрудничество. Это сотрудничество обычно было долговременным, переходя «работать» на другой участок боевых действий, капитан Волков передавал данные на свою агентуру тем, кто оставался на месте, и «кротов» продолжали широко использовать уже последователи Оборотня. Кстати, Оборотнем его, оказывается, прозвали вовсе не в ГРУ, а именно афганские «духи». А потом силами пакистанского спецназа по «наколке» американцев была устроена операция по заманиванию капитана Волкова в ловушку, куда он с удовольствием и попал, угодив в плен вместе с отделением из девяти своих солдат-разведчиков. Но и в плену Волков проявил свой талант к вербовке. Сам уже негласно согласившись принять ислам и даже перейти на службу к противнику, сумел уговорить четверых солдат последовать за ним. Трое из них впоследствии вернулись в Россию, а судьба одного до сих пор неизвестна. Остальных пятерых пленных солдат после долгих пыток и издевательств расстреляли. Таким образом, капитан Волков уже тогда приучился предавать своих подчиненных, а минувшей ночью снова продемонстрировал это «умение».

В Советском Союзе у подполковника Волкоффа осталась первая семья. Уже перебравшись сначала в Канаду, а потом и в США, он обзавелся новой семьей, официально не оформив развод с первой женой. В новой семье имел двух сыновей и дочь. А от первой жены у бывшего капитана спецназа ГРУ остался только один сын, ныне в звании капитана проходящий службу командиром учебной роты Рязанского воздушно-десантного училища.

Вообще-то, как знал капитан Радиолов, должность командира учебной роты в училище — майорская. Значит, следовало ждать скорого получения Волковым-младшим майорского звания. Но это Радиолова мало волновало. Его больше интересовал Волков-старший.

В первые годы своего расставания с родиной Оборотень, видимо, тосковал по оставленной семье. Он несколько раз звонил жене, но интересовался, согласно ее словам, больше сыном, чем ее жизнью. Хотя это могло быть и неправдой. Жена, член парткома фабрики, на которой она работала, всячески старалась «откреститься» от мужа-предателя. Говорила, что он всегда просил дать трубку малолетнему мальчику. Сергею Волкову в момент пленения отца было пять лет. Сейчас ему уже тридцать восемь, и сам он эти разговоры вспоминает с трудом, хотя сотрудники ФСБ держат капитана ВДВ под пристальным контролем и часто пытаются узнать, о чем отец с сыном беседовали. Деятельность ФСБ стала несравненно интенсивнее после того, как несколько лет назад Волков-старший позвонил сначала своей первой жене, у которой до сих пор остался старый телефонный номер, и узнал у нее номер сотового телефона сына. А в дальнейшем он и сыну звонил трижды. Интересовался и службой, и личной жизнью. Жаловался на своих детей в США, двух сыновей и дочь, которые имели, как отец выразился, нетрадиционную сексуальную ориентацию. Просил прислать ему по Интернету фотографию внука и внучки, что Волков-младший и сделал. Но электронный адрес отца он все же сразу передал в ФСБ, чтобы ощущать на себе меньшее давление этой серьезной организации, которая могла бы помешать продвижению по службе. Этот вывод сделали аналитики ФСБ на основе служебного продвижения и устных товарищеских характеристик сослуживцев Волкова-младшего, а вовсе не аналитики ГРУ, готовящие материал для капитана Радиолова. Таким образом, по материалам ФСБ можно было бы сделать вывод, что «яблоко от яблони недалеко падает», и сын характером похож на отца. То есть тоже имеет склонность к предательству, если сам, хотя у него даже не спрашивали, передал в ФСБ электронный адрес Волкова-старшего. И особо доверять ему в сложных ситуациях нельзя. Тем не менее, решили аналитики, не будучи сами уверены в правильности своих выводов, это вовсе не является поводом к чрезмерному служебному недоверию. Принимая принцип — сын за отца не отвечает! — служебному продвижению Волкова-младшего препятствий никто не чинил.

Читая текст аналитической записки, Радиолов сразу вспомнил многократно уже рассказанный ему разными людьми случай, как генерал Сухель, готовясь к разблокировке авиабазы Квейрис, взял на службу в свою дивизию девятнадцатилетнего Али, сына генерала Мухсена Барина, который три года не виделся с отцом. Тогда Али сказал отцу по радиосвязи: «Папа, держись, мы идем!» И Радиолов чувствовал, что как-то может использовать сына, а, может быть, даже внука Волкова-старшего для своих целей. Но все это следует хорошенько обдумать, обсудить с руководством, потому что подобные действия будут напоминать провокацию, а провокации не все любят. И обязательно прикинуть разные варианты использования записей голоса.

Познакомившись с полученными данными, капитан сразу переправил их на «планшетник» Черноиванову, не слишком заботясь о том, что сигнал «планшетника» может снова разбудить полковника. А то что сообщение полковника действительно разбудило, Радиолов понял по полученному от него звонку:

— Ты так и не внял моему совету, Алексей Терентьевич. Не стал ложиться?

— Уже совсем собрался было, но тут сообщение пришло, — нашел Радиолов подходящее оправдание. — Прочитал и сразу вам отправил, как обещал. Теперь ваша очередь выполнить обещание. Вы же тоже хотели свою Службу запросить…

— Еще перед сном запрос отправил. Но до меня ответ не скоро доберется. У нас же шифры в «планшетниках» популярностью не пользуются. Хотя мы официально и носим служебные звания, мы являемся федеральной Службой, то есть, по сути дела, чиновники, и подчиняемся законам, принятым Государственной думой. Это вы в армии свои приказы можете использовать, а нам приходится подчиняться Федеральному закону, запрещающему использование шифрованной переписки с помощью общедоступных компьютерных средств. Вот когда сделают к этому закону закрытую сноску, разрешающую нам, как ФСБ, использовать шифры во всех внутренних служебных каналах связи, тогда у нас сразу оперативность повысится. Давно обещают, но наша Дума — это такой неповоротливый громоздкий механизм, что… Сам понимаешь. И потому на мое имя придет шифротелеграмма сначала в Хмеймим. Там наши расшифруют, зашифруют заново и отправят в дивизию. Здесь расшифруют и мне доложат. А бывали случаи, когда на шифротелеграмме стоял гриф «Особой важности». Тогда сюда не пересылают, тогда мне приходится самому в Хмеймим ехать и там шифротелеграмму получать. Так что придется тебе подождать. Но, как только пришлют, я с тобой информацией поделюсь, будь спокоен, Алексей Терентьевич, обещаю. А тебе за оперативность — спасибо!

— Товарищ полковник, а как же ваша трубка? Она ведь тоже разговоры шифрует! И не дожидаясь решения Государственной думы…

— А кто тебе сказал, что у меня трубка нашей Службы? Я ее получил от генерала Трофимова, отправляясь сюда. А генерал Трофимов, насколько мне известно, выпросил трубку в ГРУ с условием, что я буду им свои данные дублировать. Мы же по большому счету — одна система… И ты, и я, и твои офицеры — все мы звенья одной цепи.

— Понял, товарищ полковник, — ответил Радиолов.

— Кстати, ты мне напомнил о трубке. Наши трубки, насколько я помню, от подслушивания защищаются именно спутниками ГРУ… Полковник Селиверстов с сообщением тебе еще не звонил?

— Я бы уже, наверное, сообщил вам, если бы полковник позвонил. Но он еще, как я думаю, на базу ЧВУ не вернулся. Пока пройдет в головной Конторе несколько кабинетов, а там в каждой приемной очередь, да и не у всех прием в нужное время… Приходится прорываться. Везде волокита и бюрократия!

— А я думал, только у нас такое… — успокоил полковник капитана. — Оказывается, в армии тоже. Ладно, буду звонить акиду Македону. Он время до утра брал, чтобы с ситуацией разобраться. Будет результат, я позвоню…

Полковник Селиверстов все же вскоре объявился.

— Алексей Терентьевич, сумел я все-таки раззадорить наше руководство до нервозности, — сказал он. — Мне даже странно было это видеть — одним только упоминанием Оборотня «завел» их, как ребенок свои заводные игрушки. Командующий спецназом, оказывается, когда-то лично был знаком с капитаном Волковым. Они вместе в Афгане воевали. И командующий не слишком лестно о нем как о человеке отзывается. На его глазах все было — отношение к солдатам и отношение к командованию — все видел. Но хорошо знает и здраво оценивает его боевые способности и хитрость. И потому командующий вместе со мной пошел в Управление космической разведки и сумел договориться с их начальником. Правда, нам поставили одно условие — чтобы вы не использовали свои трубки для звонков домой. Обязательно предупреди своих офицеров… Я сейчас выезжаю на базу. До моего приезда туда пусть все твои парни позвонят домой и сообщат, что звонков больше не будет.

— Товарищ полковник, я вообще не видел и не слышал, чтобы они со служебных трубок домой звонили, — обрадованно сообщил Радиолов, считая, что вопрос решился предельно «малой кровью».

— Еще и отдельно предупреди. Это условие сбережения средств на спутниковый контроль Оборотня.

— Обязательно, товарищ полковник, предупрежу! Когда подключат?

— Номер ты мне дал. Я его передал, а код твоего «планшетника» передам позже. У меня его при себе просто нет. Как только приеду на базу, код передам, тебя сразу подключат, программу тебе дистанционно поставят, и тогда у тебя на мониторе будут отражаться все передвижения sim-карты Лугару. Хотелось бы только, чтобы он постоянно держал трубку при себе.

— Мне бы этого хотелось еще сильнее. Только у меня есть еще попутные просьбы.

— Я слушаю.

— В материалах, что мне прислал полковник Самохвалов, есть упоминание о звонке подполковника Волкоффа сыну в Рязань…

— Да, я внимательно прочитал материалы. Помню такое…

— Нельзя ли как-то выяснить, с какого номера отец звонил в Рязань сыну.

— В трубке капитана Волкова номер едва ли сохранился. Но возможно, есть данные у сотового оператора. Хотя срок звонка весьма приблизителен. Может, в ФСБ есть данные или даже сам номер. Я попробую тебе добыть. Только не могу сообразить, что это тебе даст.

— По крайней мере я буду знать, номер личной или служебной трубки Оборотня стоит на контроле. Это может оказаться в какой-то момент важным.

— Это может в какой-то момент оказаться важным, — согласился Селиверстов. — Но ты говорил не о просьбе, а о просьбах. Что еще?

— Сын и внуки подполковника Волкоффа…

— Что они? Они в Рязани, а не в Сирии.

— Я сам еще толком не сообразил, просто не успел этот вопрос в голове «переварить». Но попробую довериться оперативному управлению ГРУ. Если будет возможность, пусть они проработают отдельные фразы сына и внука, может быть, даже внучки — на разные случаи жизни. Короткие обращения к деду. И это сказанное пусть в записи перебросят мне на «планшетник». А я уже при необходимости буду ту или иную фразу дозированно выдавать через трубку напрямую адресату. Думаю, Лугару будет «рад» услышать голоса своего прямого потомства. Что-то его выведет из себя и заставит нервничать, что-то вызовет мягкие сентиментальные чувства — я постараюсь это использовать.

— Да, это хорошая идея, — согласился Селиверстов. — Голос сына он слышал, а вот голосов внука и внучки не знает. Впрочем, думаю, их вовсе и не обязательно синтезировать. Кто знает, вдруг у Оборотня есть возможность проверки голоса! Не слишком трудно уговорить детей произнести ту или иную фразу и записать. Возможно, и с сыном «прокатит». Я займусь этим, подключу оперативное управление. Как будет готово, мы перешлем тебе на «планшетник».

— Тогда у меня все, товарищ полковник. Конец связи?

— Конец связи, капитан…