Глава 41. Новый босс
День выдался яркий и теплый, такой невыносимо прекрасный, звенящий, что у Куницы в груди растеклось нечто волшебное и окрыляющее. Не обжигающее внутренности, как выпитый натощак стакан крепкого коньяка, а нежное, ласковое, шепчущее о лучшем будущем и неминуемых изменениях.
И даже в этой сырой пещере с закопченными стенами, в вони немытых тел, среди запаха мускуса, свидетельствующего о возбуждении и подавляемом опасении собравшихся, Куница продолжал чувствовать воодушевление.
Лирическое настроение сбил сиплый голос Броско, одного из псов Игната:
— Босс сказал, всем быть наготове. Скоро выдвигаемся.
— И что, разбежимся по разным трибунам как тараканы? — недовольно буркнул Орх, вожак одной мелкой банды.
Броско мгновенно оказался перед ним, стиснул огромной дланью горло Орха и вбил того в стену.
— Приказы Игната не обсуждаются! — прошипел он. — Мои приказы не обсуждаются! У тебя с этим какие-то проблемы, Орх?
— Отпусти, Броско... — захрипел тот. — Просто разве не надежнее всем нашим держаться вместе?
Он примиряюще поднял руки, и Броско отпустил. Орх закашлялся.
— Вместе? — язвительно спросил пес. — Ты голыми руками драться собрался? Или тем перочинным ножиком, что привязал к лодыжке?
— Я все-таки не понимаю... — задумчиво протянул Зарам, трусоватый, но психопатичный вор и грабитель. — Броско, на хера нам вообще там светиться? Понятно, что Игнат порвет императора, ну и все на том. Чего дальше-то?
— Дальше не твоего ума дела! — рявкнул Броско. — Приказы получите от командира каждой группы!
Куница знал, что это будут за приказы. Сразу после победы на Арене босс планировал захватить власть в городе и передать ее Рецинию. Этот уговор возвысит всех капитанов и атаманов, сам Игнат станет императорским советником, а потом вместе со своими псами возглавит городскую стражу. От одной этой мысли Куницу передернуло. В том, что Игнат наведет порядок, он не сомневался, но какой это будет «порядок», он знал слишком хорошо.
Псы формировали силовое звено в подпольной империи Свирепого, и каждый из них в прошлом был сильным гладиатором. Игнат продолжал подозревать, что сделанный вызов — не что иное, как коварная ловушка, и предусмотрел план действий на этот случай. Если стража заблокирует выходы из Арены, то практически весь преступный мир, все авторитетные люди окажутся взаперти и в полной беспомощности, потому что с оружием внутрь не пропустят. Что уж говорить о рыбке помельче: «торбовщиках», крадущих мешки у крестьян на рынке, «рыболовах», срезающих багаж с экипажей, чердачных «голубятниках», прочих «халтурщиках», «понтщиках», «ширмачах» и «хипесниках». Последние работали в связке с полюбовницами-проститутками, обкрадывая пыхтящего в процессе клиента, и ничего, кроме брезгливости и презрения, к ним Куница не испытывал.
Но в том-то и дело, что эти выскользнут без осложнений, так как в лицо их мало кто знает. Другое дело — лидеры: капитаны, атаманы и бригадиры, такие, как сам Куница или тот же «пес» Бродяга, — на каждого у дяди Колота, то есть императорского советника Гектора, найдется досье. И Кейн, получивший прозвище «Куница» еще ребенком за ловкость, изворотливость и дикую ярость в уличных драках, ценил то, что Гектор не требовал от сына погибшего друга выдавать все известное. Оба понимали, что после такого Кейну не жить. Да и не стал бы он ничего рассказывать, и, выведывая подобное, бывший капитан дворцовой стражи потерял бы доверие подопечного.
«Воры, грабители и убийцы будут всегда и при любой власти, — говорил Гектор. — Такова человеческая природа. Но я хочу, чтобы в Империи каждый преступник, делая выбор, осознанно шел на риск, зная, что наказание рано или поздно его настигнет».
Куница был с ним полностью согласен. Слабая власть развращает не только тех, кто у придворной кормушки, но и обычных людей. Зачем какому-то работяге за пару серебряных монет вкалывать на кого-то неделю от зари до зари, если он может пойти с парочкой крепких ребят на ночную улицу и отобрать столько же у другого работяги? Закон в Империи был суров, но его исполнение ухудшилось с приходом на трон Маджуро Четвертого.
Не в одночасье, но в течение последних лет, когда люди поняли, что могут безнаказанно совершать преступления, началась анархия. Оказалось, что и риска-то большого нет, потому что даже если тебя схватят за руку, всегда можно договориться со стражей, а если дойдет до тюрьмы — то и с судьей. Рыночные торговцы поголовно начали, сначала осторожно, а потом все больше наглея, обвешивать и обсчитывать, лавочники — подсовывать гнилой товар, владельцы питейных заведений разбавлять водой крепленое вино и пиво. Двурогий будто выбрался из бездны и воцарил свой закон. А вскоре в столице стало небезопасно даже днем.
Купцы и торговцы наловчились собирать огромные караваны, в складчину нанимая не меньше сотни охранников, даже простой люд уже не рисковал путешествовать по Империи в одиночку.
А потом объявился Игнат, раздосадованный провалом открытой им бойцовой школы. Вместе с несколькими друзьями, такими же, как он, бывшими гладиаторами, он сколотил банду.
После ведьминого часа, разобравшись с охраной, они проникали к кому-то из богатеев и угрозами вызнавали у разбуженного худшим кошмаром хозяина дома, где спрятаны ценности. Первые успехи опьянили, и бандиты стали не только угрожать, но и претворять свои угрозы в жизнь: насиловали дочерей и жен, резали глотки и наводили ужас на весь город, оставляя после себя выписанные кровью метки — восьмиугольный щит с вписанной в него восьмиугольной звездой.
Награбленное щедро растрачивалось по самым дорогим заведениям столицы, а о кутежах банды пошли легенды. Куражась, Игнат раздавал золото направо и налево, чем приобрел себе репутацию благородного грабителя — защитника бедняков. Но в этом было больше вымысла, чем правды, — Куница знал это не понаслышке. Сам был свидетелем того, как Игнат угощал весь трактир — и это запомнили, а потом не заплатил.
— А деньги? — робко спросил владелец трактира, догнав бандитов у порога.
Игнат помолчал, придавливая тяжелым взглядом обливавшегося потом трактирщика, а затем спросил:
— Что за красавица за стойкой? Твоя дочь?
Тот, судорожно сглотнув и теребя в руках полу фартука, кивнул.
— Как звать?
— Ариадна... — пролепетал трактирщик.
— Береги Ариадну, трактирщик, — холодно посоветовал Игнат. — Ты меня понял?
Отец Ариадны закивал так часто, что потерял кепку, но его понятливость не уберегла ни его, ни дочь. Несколько ночей подряд бандиты пользовались гостеприимством кабатчика, а потом в пьяном угаре изнасиловали девушку на глазах у отца. Тот в праведном гневе схватился за кочергу, но получил кинжал под ребро. В итоге сожгли заведение.
Свирепость Игната и его банды всколыхнула весь преступный мир. Капитаны призвали беспредельщика к ответу. На глазах у собравшихся лидеров банд Игнат победил каждого: одного за другим. И по их же законам возглавил преступный мир. Куница, уже тогда набравший авторитет как смекалистый, удачливый и бесстрашный вор, видел это своими глазами.
Ночные поединки Маджуро могли впечатлить кого угодно, но не Игната и его псов. Проигравших капитанов подвела самонадеянность, они забыли, что императора с самого детства заставляли учиться боевым искусствам: кулачному бою, фехтованию, борьбе. Он мог разжиреть и потерять форму, но не вколоченные в голову за десять лет ежедневных тренировок навыки. И Маджуро это доказал.
Теперь же изнеженному императору предстоял бой не на жизнь, а на смерть с самим Игнатом, победителем Игр и абсолютным чемпионом Арены. Шансов у него не было, и эта мысль почему-то расстраивала Куницу. Ему понравился Маджуро: и тем, что не кичился происхождением, и тем, как просто с ним общался, и как не побоялся прийти один в логово врага.
Еще пару суток назад Кейн, слушая бесконечные восхваления Маджуро Великодушного, разносившиеся по городу от прикормленных рейком Ли Венсиро певцов и артистов, только кривился в раздраженной ухмылке. Но проснувшись этим утром, надо признать, наступившим ближе к обеду, он задумался и сам удивился своим мыслям. Отстраненно теребя маленькую грудь спящей бесстыжей девчонки, снятой им ночью в кабаке Большого Бо, он ошеломленно осознал, что восхищается Маджуро! И дядя Гектор резко изменил свое мнение о нем... Сыграло роль повышение до советника или нет, но интонации Колота в разговорах о Маджуро в их редкие встречи сменились на одобрительные.
— Пора! — объявил Броско. — Распределяемся по двое и разбегаемся. К Арене, как уговорено, подходим разными путями и с разных улиц.
— Не рано? — засомневался Зарам.
— Рано? Бой через четыре часа, улицы уже забиты народом — все прут на Арену! Ты что, думаешь, она вместит всех желающих? Все, идем!
Групп, подобных той, в которой оказался Куница, было много и разбежались они по всей столице. К каждой прикрепили кого-то из псов, а задумано это было еще вчера, едва императора выпроводили из пещеры. Старик Лоу довел того до самого дворца, а потом вернулся возбужденный и всех ошарашил:
— Он пригласил меня во дворец! Сказал, время позднее, ночами опасно, и я, мол, могу отужинать и переночевать во дворце! Мать моя женщина и Пресвятая матерь! Меня! Во дворец!
— Ты, я так понимаю, не согласился, — раздался чей-то насмешливый голос.
— Нет, конечно, — обиделся старик. — Я же вот он, здесь стою, перед вами!
— Ну и дурак! — ответил тот же мужик.
Жмурясь, люди парами выходили из пещеры и разбредались по разным тропкам, чтобы в итоге влиться в человеческую реку и войти в город. Кунице достался Рамо, туповатый «торбовщик», недавно перебравшийся в столицу из какой-то задрипанной деревушки.
— А чо, правду грят, типа ты с Гектором в близких? — поинтересовался он.
— Был, — снизошел до ответа Кейн. — Он с моим батей вместе войну прошел. Но щас, сам понимаешь... Мне с ним не по пути.
— Ну, это понятное дело, — согласился Рамо. — Он джамалайский тигр, мы хорьки. А волк свинье не товарищ! Ты для него щас как собаке пятое колесо!
Выдав собственную вариацию народной мудрости, Рамо исчерпал мыслительные резервы и молчал большую часть пути до городских ворот, сопя и пыхтя, пока не сообразил задать еще один вопрос:
— А чо будет-то, а?
— Игнат с императором драться будут, — буркнул, стирая пот со лба, Куница. — Вот чего.
— Не, ну это понятное дело, — растягивая слоги, сказал Рамо. — Ток я так мыслю, неспроста все это. Где это видано, чтоб император самолично на потеху такой неумытой публике, как мы с тобой, бился? Чо это за правитель такой? Слышь, слышь... — Рамо вдруг возбудился, приостановился и тронул Куницу за рукав: — Слышь, а вдруг он того?
— Что значит «того»?
— Ну, умом тронулся, крыша, стало быть, поехала, а? Что скажешь? И Игнатка зачем-то согласился... Ох, неспроста все это! Не иначе Двурогий надоумил Кислого!
Кислый — это народный титул императора. Куница понял, что на ночном зрелище Рамо отсутствовал, но растолковывать суть дела этой деревенщине не собирался. Они влились в людскую массу.
Толпа, словно рой шершней, гудела в улочках, и, ощутив себя частью потока, Куница увяз в этой эластичной и вязкой, как смола, массе, отдавшись течению пешего люда. Среди них он видел грязных и лохматых нищих с окраины и предместий, бритых наголо татуированных мастеровых из ремесленных рядов… А какой-то псих в черном рваном плаще со знаком Двурогого повис на фонаре и оттуда вещал о скорой гибели мира и пробуждении Спящих богов, в сравнении с которыми сам Двурогий не более чем мальчик на побегушках.
Вскоре толпа остановилась. Люди продолжали напирать сзади, и им с Рамо пришлось раздать тумаков особенно нетерпеливым. «Эдак мы и к ночи не доберемся», — подумал Куница.
— Что там впереди? — крикнул он. — Почему встали?
— Дворцовые едут! — ответили спереди. — Улицу перекрыли!
В этот момент кто-то запулил булыжником в пророка Двурогого, и тот нелепо повис на фонарном столбе, зацепившись полой плаща. Толпа зарычала и скорчилась от смеха.
Наконец, движение возобновилось. Взбешенный, по-юношески нетерпеливый Куница ломанулся вперед, расталкивая и сбивая с ног неторопливый народ. Рамо изрыгал матюги, раздавая направо и налево пинки и затрещины. Это помогало, но слабо.
Тем не менее вскоре им удалось протиснуться в знакомый переулок, где было посвободнее, а там, зная тесные кривые улочки, как многократно пройденный лабиринт, они убыстрили шаг и вскоре влились в процессию, втекающую в огромное строение Арены.
Она имела овальную форму, и внутрь можно было попасть через одну из многочисленных арок, разбросанных по всему периметру, кроме одной — Императорской арки Объединения, поставленной первым императором Ма Джу Ро, основателем династии. Именно там стояла самая высокая, отделенная от других многометровыми провалами с заостренными кольями на дне, трибуна для лучших людей Империи — с мягкими скамейками для императорской семьи, советников, многочисленных придворных и фавориток, высшей аристократии — рейков, а также гостящих в столице баронов.
«Дядя Гектор наверняка уже там», — подумал Куница, проходя мимо арки Объединения. По задуманному Игнатом плану их группе следовало расположиться на узкой трибуне над Вратами смерти, куда уносили изуродованные тела смертельно раненых и погибших гладиаторов.
— Убрал руки! Живо! — скомандовал он Рамо, заметив, как деревенщина тянется в карман одного из зрителей.
— Да ладно, чо там... — заспорил было тот, но руку убрал.
Сам не осознав, как ему повезло, чуть не обокраденный самодовольный купчина хлопнул пухлой ладонью по заднице впереди идущей матроны. Та визгливо расхохоталась и, обернувшись, многообещающе лукаво улыбнулась купцу.
Рассевшись, Куница от скуки начал крутить головой, высматривая знакомых. Вон через пару рядов сидит Шкет со своей бандой, малолетний лидер уличной шпаны. Чуть дальше, спрятав лицо в капюшоне, стучит тросточкой слепой Уритиму, один из старших в Гильдии попрошаек. Западная трибуна знати была пока почти пуста, но постепенно заполнялась.
— Опа! — хлопнул и потер ладонями Рамо. — Жратва! Эй! Иди сюда! — окликнул он торговку с корзиной.
Та закивала и, улыбаясь, бойко пробралась к мужчинам. От корзины шел умопомрачительный запах. В животе Куницы заурчало — он не ел, как проснулся.
— Чо у тебя там? — поинтересовался Рамо, принюхиваясь.
— Жареная рыба по два медяка, пирожки с крабом по одному да запеченная маниока, тоже медяк.
— С крабом, говоришь? Если с крысятиной, я тебе твои пирожки, знаешь, куда засуну?
— Хорошие у меня пирожки! — возмутилась торговка, немолодая женщина с ярко накрашенным лицом. — Муж гадов ловит, я готовлю! А не нравится, катитесь к Двурогому!
— Ну-ну, — хмыкнул Рамо.
— Ладно, давай все, — распорядился Куница. — Выпить есть что?
— Бражка есть.
— Наливай своей бузы, — обрадовался Рамо. — Зашибись!
Пока ели и пили, Арена окончательно забилась народом. Прибыли советники, придворные, рейки и расфуфыренные жены и любовницы. Пустовало только императорское место. В соседнем с ним кресле Куница заметил смешливую девчонку по имени Кора, встреченную им во дворце, — говорили, что новую фаворитку Маджуро. Им тогда удалось перекинуться парой слов, и чем-то она запала ему в душу.
Вдруг все затихли, а из тех ворот, что стояли напротив Врат смерти, уверенно вышла знакомая фигура. Император!
Возбужденный шепот и выкрики стихли в неясном ожидании. Взгляды всех присутствующих устремились на него. Маджуро остановился в центре и медленно, будто всматриваясь в каждое лицо, огляделся. В мертвой упругой тишине раздались рукоплескания, сначала слабые и редкие, потом набирающие силу и отдающиеся эхом по Арене.
Император поднял руку, и все стихло — мгновенно. Кунице даже показалось, что он оглох.
— Братья и сестры мои! — пронесся по Арене зычный голос Маджуро. — Сегодня вы собрались здесь, чтобы посмотреть, как я сражусь с Игнатом, бывшим гладиатором, чемпионом Арены и главарем преступного мира...
— Слыхал? — довольно осклабился Рамо, пихая локтем Куницу. — Мы с тобой братья императора!
— Мы сразимся... — продолжил император.
— И ты сдохнешь! — перебил его кто-то с трибуны. Куница нашел выскочку взглядом — кто-то из игнатовских псов.
— Может, и так, — невозмутимо согласился император. — В любом случае это будет бой за Империю. Потому что Игнат в сговоре с моим кузеном Рецинием, и если победит он, у вас будет новый правитель.
— Уж лучше он, чем ты! — выкрикнул тот же мужик.
— Нет, не лучше! — Маджуро повысил голос, хотя казалось, что громче уже некуда. — Потому что я — больше, чем император. Я — больше, чем человек! И теперь я объявляю об этом сам всем и открыто! Пресвятая мать явилась мне и указала путь! С ее поддержкой Империя снова станет великой! С ее благословения я сделаю жизнь наших граждан лучше! Бесплатная медицина! Бесплатное образование талантливым детям! Мирные и спокойные дороги и города!..
Кунице показалось, что Маджуро перебирает с патокой. Беспросветному дураку понятно, что все это пустые слова, и говорит их император, чтобы еще больше одурачить одураченный народ. Остаток пылкой речи он откровенно зевал, несколько удивленно подмечая, что в основной массе зрители увлеченно слушают императорские обещания.
Но последние слова, произнесенные императором, вдруг всколыхнули не только трибуны, но и самого Куницу:
— Рециний хочет расколоть страну! Я же хочу объединить! Сейчас, пока есть время до боя с Игнатом, я докажу, что Пресвятая мать вместе со мной. С трибуны ко мне может спуститься любой тяжелобольной или калека, и я излечу его!
Император замолчал. В возникшей тишине ошеломленные зрители вдруг услышали:
— Эй, ваше величество! Я, Финн, с рождения неходячий! Все меня знают, я не подставной! Чо, мне спускаться? — Прокричавший глумливо гоготнул.
— Давай, Финн! Выведи Кислого на чистую воду! — захохотали люди. — Мы тебя знаем!
Финна знали все. Глава гильдии попрошаек, которого хотя бы раз в жизни встречал каждый горожанин, был своего рода уважаемым человеком и мог жить в верхней части столицы в шикарном особняке, не будь у него строгих понятий о том, что позволено попрошайке, а что нет. Назвался нищим — будь им. А деньги используй на благо общества таких же калек.
— Конечно, Финн! — императору все-таки удалось перекричать голосящие трибуны. — Спускайся!
Ловко перебирая мощными руками, калека пополз вниз, к лестнице, ведущей к одной из немногих металлических дверей к ристалищу. Оно было огорожено высоким шестиметровым ограждением и рвом.
Под ироничные комментарии зрителей Финн по мостику через ров выбрался на песок Арены и, оставляя за собой след волочащихся ног, подполз к Маджуро и сел, уставившись на императора. Поглядев на него, обернулся и проорал:
— Его величество настоящий! Такой же... как на картинках!
Отсмеявшись, все снова затихли в ожидании редкостного зрелища. Куница даже привстал, чтобы рассмотреть, что происходит.
Император положил руки Финну на плечи и замер, уставившись в одну точку. Калека обмяк, но завалиться ему не дали. Минута, две, три... Слышно было, как дышит Рамо, который, как ребенок, широко распахнул глаза, разинул рот и ждал чуда. Наконец, император отпрянул, и попрошайка начал было падать, но в последний момент оперся на руку и замер.
— Что там у тебя, Финн? — нетерпеливо стали драть горло с трибун.
Финн тем временем внимательно слушал тихо говорящего императора. Затем кивнул. И вдруг шевельнул стопой, потом второй, вслед за этим подобрал ноги и попробовал подняться, чуть не упал, но снова был подхвачен Маджуро. А после этого случилось еще более неожиданное! Исцеленный обнял императора, опустив голову ему на плечо, и зарыдал! В нарастающем гомоне он, придерживаемый повелителем, поднял голову и вознес руку.
— Чудо! — заорал он, надрывая глотку. — Во имя Пресвятой матери, истинное чудо! Люди! Я чувствую ноги! Я смогу ходить!
Что тут началось! Все пришло в движение: люди заволновались, безумно крича о том, что тоже больны, и жаждут излечения, кто-то попытался прорваться на песок, но стража захлопнула двери, началась давка...
— Дорогу слепому! — орал Уритиму, размахивая клюкой.
Правда, двигался он не в том направлении, а подсказать было некому.
— Я бесплодна! Ваше величество, исцелите меня! — огромной грудью вперед пробивала путь какая-то матрона.
— У меня одно ухо не слышит! — всеобщему ажиотажу поддался и Рамо, но Куница его удержал.
— Народ Империи! — грянул над Ареной громогласный голос императора. — Тихо! Немедленно вернитесь на свои места!
Это привело людей в чувство. Страждущие чудесного исцеления нехотя расселись по местам. Появившегося на трибуне Финна немедленно окружили и завалили расспросами. Ноги его пока не вошли в силу, но, поддерживаемый близкими, стоял он сам.
— Начиная с завтрашнего дня! В императорской бесплатной клинике! Мы начнем запись больных! — рублеными фразами вбивал в головы Маджуро. — Неизлечимо хворыми буду заниматься я лично! А сейчас — то, ради чего вы собрались!
После такого чуда явление Игната было встречено более чем прохладно. Куница подумал, что как минимум калеки теперь точно будут болеть за императора.
Бывший гладиатор, одетый в доспехи с пурпурным плащом чемпиона поверх, поднял руки, приветствуя зрителей. Трибуны загудели, и Куница не понимал, связано это с исцелением Финна или обвинением Игната в контактах с Рецинием.
— Приветствую, достопочтенный народ столицы! — проревел Игнат и вскинул меч. — Спасибо, что пришли поддержать меня в поединке с узурпатором!
Часть зрителей загудела, часть стала скандировать имя босса, но большинство молча наблюдали за тем, что происходит на песке Арены. Император, сложив руки на груди, ждал, когда Игнат войдет в круг, а тот не торопился, наслаждаясь подзабытым вниманием многих тысяч пар глаз.
Ударил гонг. Игнат шагнул в круг и сплюнул. Гонг ударил еще — и Игнат встал в боевую стойку. Только сейчас Куница понял, что Маджуро, как и прошлой ночью, стоит безоружный. На нем даже брони не было, если только Пресвятая мать не одарила избранника невидимой защитой. Кейн уже ни в чем не был уверен.
Гонг, сигнализируя о начале поединка, ударил в третий раз и гудящим эхом пошел по трибунам. Противники направились друг к другу: Игнат, крадучись, выставив перед собой круглый щит и держа меч над головой, Маджуро — тяжелой поступью крупного толстяка. Зрелище было столь необычным, что кто-то истерично хохотнул.
Когда до противника оставалось меньше двух десятков шагов, Игнат бросился вперед, рыча что-то грозное. Добежав до императора, Игнат нанес сокрушительный удар. Маджуро заслонился рукой, но, вопреки ожиданиям, не лишился ее, напротив — перехватил меч и вырвал его из руки бывшего гладиатора, а выпрямленными пальцами врезал из-под щита, пробивая Игната насквозь.
Зрители затаили дыхание, и было слышно, как булькает кровь, вытекающая изо рта Свирепого. Император вытащил руку и поднял ее высоко вверх, сжимая сердце врага. Игнат завалился на песок, содрогнулся и застыл.
В гробовом безмолвии Куница услышал голос Рамо:
— Ой, чо будет-та?..
Подобрав челюсть, Куница сглотнул и ответил:
— Новый босс будет, Рамо. У нас будет новый босс.
