Глава тридцатая
В помещении бистро в Трех Соснах Изабель Лакост было прохладнее и спокойнее, чем в удушающей жаре на террасе, где клиенты расслаблялись, попивая лимонад и пиво.
Она сняла солнцезащитные очки и подождала, когда привыкнут глаза. Находиться внутри для нее было предпочтительнее по целому ряду причин.
– Мне бы чего-нибудь с градусами, – сказала Изабель, направляясь через бистро к деревянной стойке бара, за которой стоял Оливье. – Пожалуй, джин с тоником. О, и сделайте двойной. Я не на работе.
– Долгий день? – спросил Оливье, наливая джин «Танкерей» на кубики льда.
Изабель подошла к бару и кивнула, сняла крышку с одной из вазочек и взяла лакричную трубочку. Сначала откусила красные засахаренные угольки, как ее научили делать ее дети, наученные месье Гамашем.
– Как продвигается суд? – спросил он.
– Comme ci, comme ça.
Оливье покачал головой, отрезая дольку лимона. Запах свежести моментально ударил им в ноздри.
– Как это грустно, – сказал он, показывая фруктовым ножом в сторону церкви. – Но по крайней мере, для Кэти правосудие восторжествует.
Изабель повернулась и посмотрела в окно, минуя взглядом клиентов на раскаленной, как сковорода, террасе, попивающих охлажденные напитки. Глядя мимо детей, играющих на зеленом деревенском лугу, бегающих вокруг трех огромных сосен, словно те участвуют в их игре. Мимо коттеджей, облицованных плитняком или обшитых вагонкой, с их многолетними клумбами голубоватых дельфиниумов, старых садовых роз, мальвы и лаванды. И садов, посаженных прапрадедами и заботливо ухоженных.
Взгляд Лакост прошелся по старой деревне и остановился на расположенной на холме небольшой белой церкви. Свидетельнице убийства Кэти Эванс и много еще чего.
Всего, что шло к развязке этим вечером.
Правосудие, подумала она. Несколько месяцев назад она точно знала смысл этого слова. Теперь сомневалась.
– Кто они? – спросила она Оливье.
Два человека тихо сидели за столиком у камина, наслаждаясь едой. Антон разговаривал с ними, возможно, описывал приготовленное им блюдо.
Они посмотрели на нее, и она улыбнулась и подняла бокал, приветствуя Антона, который помахал ей в ответ.
– Не знаю, – ответил Оливье. – Проездом, наверное. В гостиницу они не просились. К тому же вы знаете Габри – одной партии гостей более чем достаточно.
– То есть в гостинице уже кто-то есть? – спросила Изабель, вдыхая освежающий запах тоника, джина и лимона.
– Oui. Леа и Матео приехали.
– Правда? Не сказали зачем?
Она старалась говорить обыденным тоном, чтобы Оливье не заметил ее смятения.
– Я не спрашивал, но, возможно, это как-то связано с процессом. Мы тут читаем сообщения в газетах. Похоже, у Армана сейчас тяжелое время. Леа и Матео, наверно, хотят переговорить с ним. Они выглядят очень напряженными.
Да, подумала Лакост. Это одно из объяснений.
Вокруг стоял гул разговоров. Многие клиенты тоже сочли, что на террасе слишком жарко, и отступили в прохладу помещения. Они разговаривали, но смеха почти не было слышно. Процесс, идущий так далеко, остро воспринимался в деревне. Некоторые жители еще будут вызваны как свидетели. К счастью, полиции удалось уговорить прокурора не приглашать на процесс Рут Зардо.
Сама Лакост должна была давать показания на следующий день, хотя она и знала, что дело до этого не дойдет. После сегодняшней ночи.
Старший инспектор Лакост не приезжала в суд в этот день и не слышала показаний Гамаша. Но сведения о процессе до нее определенно доходили – от коллег, из новостей.
Она слышала о нарастающей враждебности между главным прокурором и старшим суперинтендантом. Их взаимоотношения обострились до неприличия, и судье пришлось пригласить их обоих к себе в кабинет.
И что там произошло? Что сказал Гамаш?
Сообщил ли он судье Корриво о том, что на самом деле случилось в тот ноябрьский день, когда он вернулся в цокольное помещение церкви Святого Томаса?
Сообщил ли он судье о тайне, которую они так отчаянно скрывали? Пошел ли он на клятвопреступление?
Началось это с брошенного невзначай замечания старой свихнувшейся поэтессы, на чердаке Мирны за выпивкой переросло в подозрение, а оно, в свою очередь, перешло в действие.
* * *
В цокольном помещении церкви Гамаш снял куртку, усыпанную снегом, и повесил ее на стул. Потом повел Бовуара к кладовке.
– Принеси, пожалуйста, криминалистический комплект и две пары перчаток.
Пока Жан Ги отсутствовал, Гамаш включил прожектор, установленный сегодня технической группой, и остановился на пороге кладовки.
Места преступлений всегда навевали торжественномрачное настроение, что нередко вступало в противоречие с реальной обстановкой. Жестокое убийство в какой-нибудь веселой гостиной казалось особенно ужасным.
Эта маленькая комната без окон, с земляным полом, полками, провисающими под забытыми консервами, и паутиной, свитой давно исчезнувшими пауками, никогда не выглядела привлекательно. Кладовка строилась специально для того, чтобы сохранять прохладу, но после убийства Кэти Эванс мороз подирал по коже любого, кто входил сюда.
Ни один бывалый следователь не пожелал бы долго оставаться в таком месте.
Гамаш посмотрел на то место на полу, где лежало скрюченное тело Кэти Эванс в накидке кобрадора. Бывший глава отдела по расследованию убийств никогда не забывал: поиск убийцы – задача особая. Головоломка. Упражнение на логическое мышление и интеллект.
Здесь простилась с жизнью молодая женщина. Ее тело лежало на земле в темноте холодной кладовки. Она умерла не в постели, окруженная близкими, в возрасте девяноста лет, на что вполне могла рассчитывать.
– Мадам Гамаш не видела биту, когда нашла тело Кэти Эванс. Но когда приехала Лакост, бита была. Это означало, что ее поставили туда незаметно. Вот тут задняя стена церкви. – Гамаш подошел к ней. – Значит, это должно быть здесь.
– Что «это»?
Гамаш повернулся к Бовуару:
– Во времена «сухого закона» церковь была перевалочным пунктом для бутлегеров. При этом они не пользовались для своих операций главной дверью.
Глаза Бовуара широко распахнулись, когда до него дошел смысл этих слов.
– Черт!
Они вдвоем принялись тщательно осматривать полки.
– Есть, – сказал Жан Ги.
– Постой, – остановил его Гамаш.
Он взял камеру криминалистов и снял тот момент, когда инспектор Бовуар откинул одну из полок, затем надавил на нее.
Открылась низкая дверь в стене.
Бовуар опустился на колени, и порыв ветра бросил ему в лицо снежные хлопья. Он прищурился и разглядел лес в нескольких шагах.
До границы с Америкой рукой подать. Мечта контрабандиста.
– Вот, значит, как бейсбольная бита сначала исчезла, а потом появилась, – сказал Бовуар.
Гамаш выключил видеокамеру и протянул ее Жану Ги, который принялся снимать их находку.
– Идеально, – вполголоса произнес Гамаш, оглядывая помещение без окон.
Идеально для кобрадора и для убийства.
– Patron? – раздался голос Лакост из оперативного штаба.
– Мы здесь, – откликнулся Жан Ги.
– Сейчас буду с вами. Только запущу компьютер, чтобы загрузилась почта, – сказала она.
Гамаш повернулся и увидел, как маленькая дверь закрылась, а полка аккуратно, беззвучно встала на свое место.
Лакост сняла куртку, кликнула по иконке почты, затем, услышав звук, посмотрела в сторону лестницы.
В тишине церкви звук шагов по лестнице производил жутковатое впечатление.
Бух-бух. Бух-бух. Словно сердцебиение. Все громче и громче.
И наконец появился Бовуар.
У Изабель расширились глаза, и она отпрянула назад с таким комическим видом, что Жан Ги рассмеялся.
– Désolé, – сказал он.
Лакост посмотрела на Гамаша, который стоял в дверях кладовки. Он чуть-чуть приподнял руки, словно показывая, что он тут ни при чем.
– Он был здесь, – сказал Гамаш.
– А теперь я здесь, – заявил Бовуар.
Лакост перевела взгляд с Гамаша на Бовуара, потом встала и подошла к Жану Ги:
– Расскажи мне, как ты это сделал.
– Я тебе покажу. – Жан Ги повел ее в кладовку. – Это шеф догадался.
– Но к этому… – Гамаш потыкал пальцем в сторону Бовуара, – я не имею никакого отношения.
Ее совсем не убедили заверения Гамаша. Эти двое были настоящими заговорщиками.
– Так, – сказала она, когда ей показали потайную дверь. – Так-так. Вы взяли образцы?
Бовуар махнул на сумку криминалиста и кивнул.
Она молча вернулась в помещение оперативного штаба, Гамаш и Бовуар последовали за ней. Дойдя до своего места, она сказала:
– Вероятно, работа тех самых бутлегеров, о которых говорила Мирна.
– Однозначно, – ответил Гамаш.
– И этой дверью воспользовался убийца.
– И кобрадор, – добавил Гамаш.
– Видимо, это одно лицо, – сказала Лакост. – Но откуда он узнал про потайную дверь? Даже вы не знали. Никто не знал, кроме Рут и Мирны.
– Они тоже не знали про дверь, – заметил Гамаш. – Только про случаи времен «сухого закона». Воспринимали это как интересный момент истории, не больше.
– Мирна или Рут рассказали кому-то еще, – предположила Лакост. – И этот человек, поразмыслив, пришел к выводу, что там должна быть дверь. Но зачем кому-то искать потайную дверь в церковной кладовке?
Гамаш и себе задавал тот же вопрос.
Иногда люди находят что-то случайно. Как те, кто открыл для себя деревню Три Сосны.
Но по большей части находки становились результатом целенаправленного поиска, а поиск был следствием потребностей. Так необходимость становилась причиной открытий.
И Гамаш постепенно начинал понимать, что же это за необходимость.
Когда «сухой закон» отменили, тайные комнаты оказались заброшенными. Забытыми. Те, кто устраивал эти помещения, давно умерли, хотя их состояния, как и комнаты, остались.
На границе. В ожидании. Когда снова возникнет необходимость.
Граница была проницаемой. Всегда. И теперь через нее провозили нечто гораздо крепче и доходнее алкоголя.
Бовуар подошел к своему столу и загрузил почту.
– Антонио Руис вернулся в Испанию, – сообщил он. – Это подтверждает Гуардия Сивил.
Он сел рядом с Гамашем и Изабель за стол для совещаний и показал фотографию из дома Кэти Эванс.
Гамаш вгляделся в снимок. Улыбающиеся лица. Конечно знакомые. Но моложе. Счастливее.
Его взгляд задержался на лице Эдуарда – того призрака, расторопной тени, что преследовала друзей.
Жан Ги рассказал им о разговоре с сестрой Кэти.
– По-прежнему ничего, что объясняло бы появление кобрадора, – сказал Гамаш. Его глаза снова изучали фотографию. Теперь он смотрел не на лицо Эдуарда, а на его руку, лежащую на плече Кэти. – Занятно, почему она хранила эту фотографию. Они словно все еще вместе.
– А я не могу понять, почему Патрик ничуть не возражал, – вставил Жан Ги. – Наверное, есть и другие их общие фотографии. Не такие…
– Интимные? – Гамаш кивнул.
«Почему именно эта фотография?» – спросил он себя.
– Я сейчас говорил с Антоном, мойщиком посуды, – сказал Бовуар. – Когда он принес обед. Он признался, что знал про кобрадора.
– Откуда? – спросила Лакост.
– В Испании кобрадор преследовал Антонио Руиса.
Бовуар рассказал им про видео и передал рассказ Антона.
– Отмывание денег? – переспросил Гамаш.
Это почти наверняка свидетельствовало об организованной преступности. Рэкете. Азартных играх. Наркотиках.
– Жаклин тоже знала? – спросила Лакост.
– Oui. Она заставила Антона пообещать, что он будет помалкивать, а иначе люди начнут задавать вопросы, захотят узнать, откуда им это стало известно, и тогда им придется рассказать о Руисе, – сказал Бовуар. – Они, кажется, боятся его. И не только из-за того, что дали расписку о неразглашении.
– Если он связан с организованной преступностью, у них есть все основания бояться, – заметил Гамаш.
– Антон сказал мне кое-что еще, – продолжил Бовуар. – Он думал, кобрадор пришел по его душу.
– Ну, это не совсем новость. Каждый человек в деревне думал, что Совесть пришла по его душу, – сказал Гамаш. – Включая и меня.
– Однако у Антона были на то основания. – Бовуар наклонился над столом, чтобы быть поближе к собеседникам. – Он знал Кэти Эванс.
– Откуда? – спросила Лакост.
– Давняя история, – ответил Бовуар. – Он знал их всех. Поначалу он сомневался. Видел их только издалека, к тому же столько времени прошло, но, когда услышал их разговоры о Монреальском университете, все сомнения отпали. Он учился там одновременно с ними. И когда здесь появился кобрадор, Антон решил, что его дела плохи. Он подумал, что кобрадора подослала к нему эта четверка. Чтобы взыскать долг.
– Какой долг? – спросила Лакост, но тут же подняла руку. – Постой. Не говори.
Она задумалась на секунду, потом положила локти на стол. Глаза у нее засверкали.
– Это он продал наркотик Эдуарду!
Бовуар кивнул:
– Когда Эдуард погиб и началось следствие, Антон скрылся. В конечном счете он оказался в лечебнице.
– А мадам Эванс и другие узнали его? – спросил Гамаш.
– Если и узнали, то никак не дали ему это понять, – ответил Бовуар.
– Или нам, – сказала Лакост. – Почему они решили сохранить это в тайне?
– Может быть, не поняли, кто он, – предположил Бовуар.
– Подозрительное совпадение, а? – сказал Гамаш. – Мы находимся в маленькой деревеньке, о существовании которой почти никто не знает, и именно сюда приезжают единственные четыре человека, которые могут связать Антона со смертью их друга.
Лакост и Бовуар кивнули. Совпадения были вполне обычным делом при расследовании убийств. Случались они и в жизни. Было бы глупо придавать им слишком большое значение. Но в равной мере было бы глупо вообще не обращать на них внимания.
– Мы должны вернуться в гостиницу и выяснить, узнали ли они Антона.
– Это не сделает их ответственными за появление кобрадора, – возразил Гамаш. – Кобрадор появился не с бухты-барахты. Для того чтобы он здесь оказался, потребовался не один месяц подготовки. А может, и больше. А мадам Эванс и другие только в последние несколько дней могли узнать Антона.
– И как с этим связано убийство Кэти Эванс? – спросила Лакост.
Кобрадор, Совесть, заставил Антона поделиться своей тайной о его роли в смерти Эдуарда пятнадцатью годами ранее. Но возможно, кто-то хранил еще более гнусную тайну.
Лакост посмотрела в сторону кладовки:
– Мы должны запереть эту дверь, чтобы никто не мог ею воспользоваться.
Гамаш, погрузившись в размышления, следил за тем, как они направляются к кладовке.
– Постойте, – сказал он и поднялся. – Я думаю, дверь следует оставить как есть.
– Но тот, кто ею пользовался, может вернуться, – сказала Лакост.
– И что он сделает? – спросил Гамаш, подходя к двери в кладовку.
– Мм… – промычала она, инстинктивно чувствуя, что такой человек способен нанести вред, но, когда она задумалась о том, в чем этот вред может состоять, ей ничего не пришло в голову. По крайней мере, ничего серьезного.
У них были все образцы, они сделали все фотографии.
– Наши компьютеры, – вспомнил Бовуар.
– Они запаролены, – ответил Гамаш. – К тому же если убийца вернется, то не для того, чтобы забрать что-нибудь. Он не станет рисковать, похищая ноутбуки, принадлежащие полиции.
Он сталкивался с убийцами, которые были настолько глупы, но, к сожалению, такие встречались очень редко.
– Тогда давайте хотя бы заберем наши записи и сотрем то, что на доске, – предложила Лакост, показывая на доску с графиками, именами подозреваемых и версиями.
– Нет, это тоже оставь.
– Тогда он будет знать наши планы, – возразил Бовуар.
– И обнаружит, что мы в тупике, – сказал Гамаш.
– Мы не в тупике.
– Верно, но он ничего такого не узнает, если прочтет ваши записки или посмотрит сюда. – Гамаш показал на доску.
– Не узнает, – согласилась Лакост.
– Следует кое-что сказать о видимости тупика, – проговорил Гамаш словно самому себе. – Об иллюзии некомпетентности. И даже полного отказа от сопротивления. У преступников создается ложное впечатление, и они расслабляются. Теряют осторожность. Становятся слишком уверенными в себе. – Он посмотрел на них с изумлением. – И тогда они совершают ошибки.
– Вы не предлагаете нам сдаться, patron? – сказала Лакост.
– Напротив, – рассеянно сказал он. – Я думаю.
Он и в самом деле задумался. Крепко.
Бовуар недоуменно взглянул в глаза Лакост.
– Я думаю, – сказал Гамаш, поворачиваясь к ним лицом, – что мы никому не должны говорить о нашей находке. Собственно говоря, я даже уверен в этом. Мы никому не расскажем о потайной двери. Даже другим членам команды.
– Pardon? – одновременно произнесли Лакост и Бовуар.
Это было беспрецедентно – утаивать важную информацию от коллег, участвующих в следствии.
– Временно, – объяснил Гамаш. – Дайте мне сегодняшний вечер. Мне нужно время.
– Я повешу камеру в углу, – сказал Бовуар. – Если кто-то войдет, мы, по крайней мере, будем знать кто.
Пока он возился с камерой, Лакост проверила почту:
– Из лаборатории сообщают, что результаты по костюму кобрадора будут только завтра утром. На нем множественные следы ДНК.
– Возможно, его взяли напрокат, – раздался из кладовки голос Бовуара. – Господь знает, когда его стирали в последний раз.
В его голосе слышалось отвращение человека, который привык выглядеть ухоженным.
– Но по бите у нас уже есть результаты, – сказала Лакост, читая дальше.
Гамаш, стоявший за ее спиной, опытным взглядом выхватил нужные строки, погребенные среди научного жаргона.
Лакост развернулась на стуле и посмотрела на него:
– Что вы об этом думаете?
– А что там? – спросил Жан Ги, широкими шагами направляясь к ним.
Он молча прочел важную строку и сдвинул брови.
– Этого недостаточно, чтобы произвести арест, – сказала Лакост. – Пока еще рано. Но мы хотя бы знаем, кто держал в руках орудие убийства и – почти наверняка – кто убил Кэти Эванс.
– А что делать с этим? – спросил Гамаш, показывая на другую строку отчета.
– Ну, это только след, – ответила Лакост. – Лаборатория пишет, что, вероятно, случайный.
– Это немного больше, чем след, – подчеркнул Гамаш.
Хотя и вправду немного. И Лакост была права: специалисты из лаборатории, эксперты в своем деле, пришли к выводу, что след ДНК, возможно, оставлен заказчиком, но убийце не принадлежит.
Два других результата были ясны: один образец ДНК принадлежал Кэти Эванс, другой – убийце.
И все же.
– Почему биту унесли с места преступления? – спросил Гамаш. – А потом вернули? С немалым риском.
Этот вопрос не давал им покоя.
Убийца мог сделать это по нескольким причинам. Он ударился в панику. Или что-то его отвлекло. Такое случается: люди иногда выходят из магазина с неоплаченным товаром в руках. По ошибке.
А когда убийца понял, какую оплошность совершил и насколько его изобличает бита, он решил вернуть ее на место преступления.
Эта причина казалась самой вероятной.
Но все же почему не сжечь ее? Зачем рисковать, возвращая в кладовку?
И тут возникала другая аргументация. Убийца хотел, чтобы биту обнаружили.
– Чтобы манипулировать результатами, – сказал Бовуар. – Подсунуть липовый образец ДНК.
– Может быть, – согласился Гамаш. – Но если так, то нам придется сделать вид, будто ему удалось нас одурачить.
– Усилим впечатление некомпетентности, шеф? – сказал Бовуар и улыбнулся.
И все же его не отпускала мысль, что они не только притворяются некомпетентными, но таковыми и являются. А эти решения уведут их в ложном направлении, и убийца останется на свободе.
– Нам нужно больше улик, – сказал он.
Гамаш кивнул. Найти убийцу Кэти Эванс было недостаточно. Нужно было еще доказать его вину.
– Нелегкий был день, – сказал он. – Нам нужно поесть.
С этим никто не стал спорить.
* * *
Антон не обманывал, когда рассказывал о своем поварском искусстве.
Тушеная говядина с ароматными травами, чесноком и грибами, собранными им осенью и высушенными, – такого они еще не ели.
– Оливье хоть понимает, кого он имеет в лице Антона? – спросила Рейн-Мари.
Она пыталась сохранять хорошую мину при плохой игре, но было видно, что события этого дня выжали ее как лимон.
– Не думаю, – сказал Арман, убирая со стола, пока Жан Ги доставал десерт.
– Паннакотта с малиновым пюре, – прочел Бовуар на бумажке, привязанной к порционному горшочку. – Антон рассказал мне, что научился готовить, проходя курс реабилитации. А вот я явно попал не в ту реабилитационную программу.
– Не выдумывай, – возразил Гамаш. – Нам очень нравятся наши макраме в виде растений.
– Это хорошо, потому что Рождество уже скоро.
– Ну-ка, – сказал Арман жене, у которой появились круги под глазами, а сил совсем не осталось. – Тебе пора спать. Твою порцию десерта никто не тронет.
– Да все нормально, – сказала она.
– Я вижу.
Он помог ей подняться и, когда Изабель и Жан Ги пожелали ей спокойной ночи, проводил ее наверх, но сначала отвел Жана Ги и Изабель в сторону:
– Поговорите с Мирной и Рут. Узнайте, кому еще они рассказывали истории про «сухой закон». И посмотрите, что можно найти про Антона.
Повар и мойщик посуды в одном лице признал много чего, включая свое знакомство с кобрадором и жертвой. Но следователи и сами бы узнали об этом рано или поздно.
Были ли его признания словами невинного человека или же упреждающим ходом убийцы?
– Когда я спущусь, мы сходим в гостиницу.
– Oui, patron.
Он уложил Рейн-Мари в кровать, и несколько минут спустя она уже спала мертвым сном. Подсунув бутылку с горячей водой ей под одеяло, он нежно, чтобы не разбудить, поцеловал жену и оставил на прикроватном столике кружку с чаем. Он знал, что запах ромашки успокаивает.
Спустившись, он услышал, как Жан Ги разговаривает по телефону:
– Послушайте, вы, старая карга, это простой вопрос.
Он также услышал ядовитый ответ Рут:
– Ты звонишь посреди ночи, недоумок, и спрашиваешь о «сухом законе»? Не поздновато ли во всех смыслах?
– Сейчас половина десятого, и мне нужно знать.
– Сейчас две тысячи семнадцатый год, и «сухой закон» давно отменили, или ты не слышал об этом, придурок?
– Я звоню не для того, чтобы услышать лекцию по истории…
Этот разговор все еще продолжался, когда Гамаш зашел к себе в кабинет и увидел Лакост за его компьютером – она вводила имя Антона в поисковую систему Квебекской полиции.
– На это уйдет какое-то время. Я пока выгуляю Анри и Грейси. Не хочешь подышать свежим воздухом? – спросил он, услышав новые потоки брани из соседней комнаты.
– Хорошая мысль.
Выйдя на улицу, они посмотрели в сторону гостиницы. Свет там все еще горел.
Они шли, наклонив голову от ветра, а собаки играли и справляли свои дела, не замечая непогоды.
– Patron, что касается цокольного помещения церкви. Почему вы не хотите, чтобы мы… – начала было Лакост, но Гамаш остановил ее, подняв руку в знак предупреждения.
– Но мы тут одни, – прокричала она, сражаясь с порывом ветра.
Гамаш без слов показал ей на магазины.
На чердаке над книжным магазином Мирны зажегся свет. Видимо, Жан Ги добрался до второго человека из своего списка. Ему, несомненно, предстоял более приятный разговор.
Но Гамаш указывал не на чердак.
Сквозь сводчатое окно бистро можно было разглядеть клиентов внутри, они разговаривали, поглощали десерты, пили кофе у камина, перед тем как отправиться домой.
Мимо окна прошла фигура, темная против света. Закутанная так, что невозможно различить, мужчина это или женщина.
Гамаш и Лакост увидели, как фигура направилась прямо к гостинице.
Но не остановилась, а прошествовала дальше.
К дому Гамашей.
Арман подхватил Грейси и быстро зашагал в том же направлении. Анри побежал следом, прямо к темной фигуре, которая уже поднялась на веранду дома.
При виде немецкой овчарки человек замер. Либо не замечая, что пес вовсю размахивает хвостом, либо не желая рисковать.
Появившийся через несколько секунд Гамаш взял гостя за руку и развернул лицом к свету.
Через мгновение он сказал:
– Вы хотите нам что-то сообщить?
– Да, – сказала Жаклин. – Я пришла признаться.
* * *
Изабель Лакост отвернулась от Оливье, который за стойкой бара смешивал в кувшине сангрию, и посмотрела в окно.
Леа Ру в легком платье и сандалиях и Матео Биссонетт в свободных брюках и летней рубашке спускались по широким ступенькам веранды гостиницы и направлялись в сторону бистро.
– Вы их ждали? – спросила она.
– Non. Они позвонили сегодня во второй половине дня и только что приехали.
Два гостя у камина – один пожилой, другой помоложе – снова посмотрели в их сторону. Антон, вероятно, сказал им, что Изабель возглавляет отдел по расследованию убийств Квебекской полиции. После этого на нее обычно начинали глазеть.
Она снова приветственно подняла бокал, а когда они подняли свои, сделала глоток, надеясь, что издалека они не заметят: жидкость в бокале едва коснулась ее губ. Пить Изабель не стала.
Однако Оливье заметил это. И нахмурился. Но ничего не сказал.
Лакост отвернулась от него и облокотилась о стойку. Словно невзначай посмотрела через сводчатое окно на прелестный сад в полном цвету.
Ее лицо выражало спокойствие, даже некоторую скуку, но мысли метались.
Когда Оливье понес сангрию к столику, Лакост перегнулась через стойку и вытащила из вазочки еще одну лакричную трубочку. Старший из двух гостей, увидев это, поднял брови.
Лакост усмехнулась и приложила палец к губам. Он улыбнулся и кивнул.
Потом она направилась в туалет, старательно пряча телефонную трубку, которую взяла за стойкой.
