Глава двадцать девятая
Тонкая струйка пота просачивалась сзади за воротник старшего суперинтенданта Гамаша.
В управлении Квебекской полиции, оборудованном мощными кондиционерами, он чувствовал, как его пропитанная влагой рубашка начинает прилипать к телу.
Жаль, что у него не было времени принять по-быстрому душ и переодеться, но это может подождать до конца совещания.
Офицеры встали, когда Гамаш вошел в конференц-зал, но он взмахом руки усадил их обратно и занял свое место во главе стола.
Гамаш обвел их взглядом – мужчин и женщин разного возраста, разных званий. Тех, кто вот уже почти год по меньшей мере раз в неделю сидел здесь на одних и тех же местах.
Он помнил приватные собеседования, которые провел, отбирая людей для этого узкого круга. Из тысяч полицейских он выбрал этих немногих за их ум и решительность. За их способность к командной работе. За умение как руководить, так и подчиняться. Выбрал за их храбрость и отвагу. За их преданность.
Не Гамашу. И не Квебекской полиции. И даже не Квебеку. А квебекцам. С целью защитить их. Возможно, заплатив за это немалую цену.
Он выбрал самых многообещающих и попросил их – возможно, вероятно, почти наверняка – погубить свою карьеру. И они согласились.
Нужно признать, не все согласились без сопротивления, поскольку дальняя перспектива заслонялась неотложными делами, которые молили, взывали, кричали о себе. А также мешали профессиональная подготовка и нравственные принципы. Отойти в сторону, ничего не делать, когда на твоих глазах совершаются преступления, – это уничтожало душу.
Но они все это время держались вместе. Гамаш их убедил.
И вот теперь они сидели здесь.
В течение почти целого года они понемногу реализовывали план. Какой бы продуманной, целенаправленной, скрытой ни была деятельность картеля, они пытались его разрушить.
Стеклянный дом, сказала про картель судья Корриво. Прозрачный.
Таким он и был. Такими стали и они. Теперь.
Гамаш знал, что хороший охотник учится у своей жертвы. И он научился у картеля быть рациональным. Целеустремленным. Невидимым.
Казаться слабым, но на самом деле накапливать силы.
Однако теперь пришло время открыть карты. Для обеих сторон. К концу этого дня один из них должен одержать победу. А другой – быть повержен.
Взяв салфетку, он отер потное лицо, не думая о том, как это может выглядеть со стороны.
– Расскажите мне, что вы знаете.
Он прошелся взглядом по присутствующим, и наконец его глаза остановились на суперинтенданте Туссен, у которой был обеспокоенный вид.
– Кажется, мы ошибались, patron.
– Вот как? В чем же?
Он знал, насколько важно сохранять спокойствие и контроль, хотя его сердце начало колотиться.
– Это насчет матрешек. Мы теперь узнали, что было сделано две поставки. Одна с хлорокодидом, другая – без.
– Понятно. И?..
– Та, которая с наркотиком, покинула Мирабель вчера вечером. Как только огромная партия фентанила пересекла границу.
– Хлорокодид тоже пересек границу? – спросил Гамаш.
Голос его оставался спокойным, хотя вся операция теперь зависела от ответа на его вопрос.
Собравшиеся чувствовали, что балансируют на краю пропасти.
– Мы так не думаем. Мы думаем, что он на промежуточном складе.
– Вы думаете? – спросил Бовуар, пытаясь – с меньшим успехом, чем старший суперинтендант, – сохранять спокойствие.
– Да, – резко сказала Туссен. – Думаем. – Она снова обратилась к Гамашу: – Насколько это известно нашему информатору, груз все еще в Квебеке. У нас есть и другие сведения, подтверждающие его правоту.
– Это тот самый информатор, который сегодня, немного ранее, сообщил нам, что это дерьмо, «крокодил», все еще на складе? – сказал Бовуар.
– Тот самый. Он ошибся, – ледяным голосом проговорила суперинтендант Туссен. – Вы знаете, что ошибки случаются. Но он, рискуя жизнью, вернулся проверить. После чего связался со мной.
Туссен и Бовуар уставились друг на друга.
– У нас нет возможности выяснить это наверняка? – спросил Гамаш.
– Не обнаружив себя – нет, – ответила Туссен.
– Таким образом, мы не знаем точно, где находится наркотик, – сказал Бовуар. – Известно только, что на складе его нет.
– Верно.
– Но кажется, у вас есть и другая подтверждающая информация, – сказал Гамаш. – Какая?
– Глава синдиката Восточного побережья находится в Берлингтоне, штат Вермонт.
Офицеры переглянулись, потом посмотрели на Гамаша.
– Он мог приехать туда по разным причинам, – сказала Туссен. – Мы не знаем наверняка…
– Оттуда до границы рукой подать, – перебил ее Бовуар, чье охотничье возбуждение брало верх над раздражением. – Одной из таких причин может быть встреча груза.
– И не только груза, – сказала Туссен. Она посмотрела на Гамаша. – Это может означать, что они заглотили наживку. Заглотили так глубоко, как мы и не рассчитывали.
– Продолжайте, – сказал Гамаш.
Он думал о том же, но Туссен имела больше времени, чтобы обдумать информацию, и ему хотелось выслушать ее соображения.
– Полагаю, глава синдиката Восточного побережья приехал в Вермонт не для того, чтобы съесть порцию «Бен энд Джерри». И даже по причинам более веским, чем поставка «крокодила».
Гамаш задумчиво кивнул. Он осмысливал услышанное. Старался подавить переполнявшие его радостные эмоции, чтобы они не застили глаза. Старался не спешить делать вывод, которого так жаждало все его существо.
Бовуару выпало сказать то, о чем думал Гамаш. О чем думали все они.
– Организована встреча. Когда обмен совершится, – проговорил он тихо, почти шепотом, – главы квебекского картеля и картеля Восточного побережья встретятся. Будут находиться в одной точке.
– Черт побери, – прореагировали несколько офицеров.
– Но по какую сторону границы? – спросил один. – Неужели он приедет в Квебек? Осмелится?
– А что его может остановить? – спросил другой. – Ведь не Квебекская же полиция, это ясно.
Его слова вызвали взрыв смеха, чуть ли не истерического.
Старший интендант Гамаш тоже испытал облегчение, но оставался настороже. Вот в такие моменты и совершаются ошибки.
Он думает, что заманил их в ловушку, но, возможно, в ловушку заманили его. Если им что-то и удалось узнать про картель, так это про исключительную хитрость его руководства. Картель мог оставаться невидимым, но сам прекрасно видел происходящее вокруг.
Однако Гамаш не стал портить праздник своим подчиненным. У них было так мало причин для радости в последнее время. Пусть они насладятся моментом. Постепенно возбуждение спало.
– Расскажите, как вы пришли к этому выводу, Мадлен, – предложил Гамаш.
– Это первая партия хлорокодида через границу. Похоже, они планируют сделать его одним из главных наркотиков на рынке, заработать на нем громадные деньги. Он прост в производстве, его легко сбывать потребителю, который всегда ищет что-то новенькое, посильнее.
– От него кожа покрывается чешуйками, – сказал один из полицейских, читая краткое описание наркотика.
– Верно. А еще мозги всмятку и смерть в юности, – сказала Туссен. – Но разве это когда-нибудь останавливало наркомана? Это вам не разумные люди, делающие рациональный выбор. – Она снова обратилась к Гамашу: – Хотите знать, что я думаю? Я думаю, они встречаются, чтобы обсудить территориальные вопросы. Границы существуют для политиков, но не для наркодилеров. А еще я думаю, они хотят оценить друг друга. Это указывает на то, какую мощь обрел квебекский картель. Вряд ли что-то другое могло бы привести главу крупнейшего синдиката из Штатов в вермонтский лес.
– Он чувствует угрозу? – спросил Бовуар.
– Возможно.
– Вы полагаете, он приехал, чтобы убить главу квебекского картеля? – спросил другой полицейский.
Туссен задумалась.
– Нет. Наверное, он может быть готов к этому, но все же они деловые люди. Убийство поставщика – плохой бизнес. Это делают в крайнем случае, когда ничего другого не остается. Я считаю, они хотят договориться.
– Глава квебекского картеля достаточно умен, он вполне может сам просчитать все это.
– Oui, безусловно, – ответила Туссен. – И достаточно умен, чтобы быть готовым нанести удар первым.
– Ни хрена себе тет-а-тет намечается, – заметил один из полицейских.
– Я думаю, пора поставить в известность Управление по борьбе с наркотиками, – сказала Туссен. – Эта встреча может очень быстро выйти из-под контроля, и тогда нам понадобится помощь.
– Когда, по-вашему, состоится встреча? – спросил Гамаш.
– Наверняка сегодня. Может быть, сразу после наступления темноты. Но до полуночи. Им нужно побыстрее завершить дело.
– И ты считаешь, что встречаться они будут на границе? – спросил Бовуар.
– Да. Самое безопасное место. Мы доказали им, что совершенно не в курсе, что они используют это место. «Крокодил» будет передан американскому синдикату. Деньги получит квебекский картель. И главы обеих организаций по меньшей мере заложат основы нового соглашения.
Все, кроме Гамаша, посматривали на настенные часы. Гамаш остро чувствовал время, но также знал, как опасно поспешно принимать решения под воздействием паники.
– Мы не будем оповещать Управление по борьбе с наркотиками, – сказал он.
Все заговорили разом, в зале стало шумно. Его слова сразу вызвали возражение. Он позволил волнению улечься, а когда воцарилась тишина, заговорил:
– Если мы сообщим им, что главы двух крупнейших синдикатов Северной Америки выходят из тени и у них сегодня по завершении крупной сделки состоится встреча, то какие, по-вашему, действия предпримут американцы?
Он дал им время подумать.
– Они мобилизуют силы, – ответил он на свой вопрос. – Им придется это сделать. Да они и сами в этом заинтересованы. Но даже если они отдадут нам инициативу, шум поднимется такой, что синдикаты не смогут не заметить. Нет. Риски есть в обоих случаях, но мое решение остается в силе. Мы придерживаемся плана, который привел нас к сегодняшним событиям.
– А если встреча состоится по ту сторону границы, сэр? Вне нашей юрисдикции?
– Тогда мы можем потерять их обоих, – вставил еще кто-то.
– Предоставьте это мне, – сказал Гамаш. – Сосредоточьтесь сегодня на своих заданиях, а я займусь своим делом.
«Он не допустит, чтобы это произошло», – понял Жан Ги. Так или иначе, но глава одного или главы обоих картелей предстанут перед судом, даже если Арману Гамашу придется тащить их через границу за волосы.
– Старший инспектор Лакост на месте? – спросил Гамаш.
– Она следит за перемещениями главы квебекского картеля и будет сообщать нам обо всех изменениях, – ответила Туссен.
– Bon. Инспектор Бовуар, тактические планы у вас?
– Да.
Он показал на подробные карты с указанием местонахождения каждого участника операции и его задания. Планы, с которыми были знакомы все находящиеся в комнате.
Их жизнь и жизнь их товарищей зависела от того, насколько точно они знают, что предстоит всем им делать. Каковы будут цели и объекты каждого. Как первичные, так и вторичные.
Работать они будут малыми силами, а потому для каждого должно быть выбрано оптимальное место. Точно расписаны действия каждого, каждое движение.
Группа захвата была предупреждена, введена в курс дела несколько недель назад, однако о целях операции им не сообщили.
У Квебекской полиции имелось два больших преимущества. После долгих месяцев наблюдений они точно знали, где наркотики пересекут границу. Кроме того, Квебекской полиции удалось убедить синдикаты, что полиция совершенно беспомощна.
У полиции имелось и другое важнейшее преимущество. Хотя и не столь очевидное. Мотивация. Даже отчаяние. Отступать им было некуда – они оказались прижаты к стене. Позади был океан. Это не могло не сработать.
Но теперь добавилось кое-что неожиданное, хотя и не неприятное.
Появление главы синдиката, действующего на Восточном побережье Штатов. Он, несомненно, прибудет с собственной маленькой армией.
В тщательно проработанный план внедрился ряд неизвестных пунктов.
Ставки выросли, а результат мог превзойти все ожидания. Но и опасность увеличилась.
– Возможно, детали уже не соответствуют новой ситуации, – сказал Бовуар, показывая на карты.
– Американец может изменить пункт передачи, – добавила Туссен. – Предпочтет встретиться где-то еще.
Гамаш ощущал, как растет напряжение. Он чувствовал, какие гигантские усилия предпринимает каждый из них, чтобы скрыть волнение, держать себя в руках.
– Может быть, а может, и нет. Мы не знаем. Мы можем только действовать на основании известных нам фактов и быть готовыми к изменению планов. D’accord?
– D’accord, patron, – одновременно ответили все.
Гамаш еще раз сделал мысленный обзор стратегии, заложенной в планы, потом обратился к Бовуару:
– Ты считаешь, что есть какой-то другой способ проведения операции, лучше разработанного?
Бовуар тоже мысленно в очередной раз перепроверил планы, прочно отпечатавшиеся в его памяти.
– Мне потребуется внести некоторые изменения, – ответил он. – Если приезжает глава синдиката, то будет больше охраны. И они будут более внимательны. Но, – он взвесил ситуацию еще раз, – план по существу остается в силе. Если только не возникнет чего-нибудь новенького.
– Ваш информатор с ними? – спросил Гамаш у Туссен.
Она кивнула.
– Bon, – сказал Гамаш, вставая. Все остальные тоже поднялись. – Если по ходу дела будут происходить какие-то изменения, что ж, нам к этому не привыкать, верно?
Его замечание вызвало смех и кивки. Хотя ветераны, входившие в команду, смеялись тише прочих.
– Если я кому-то понадоблюсь, я у себя в кабинете.
Как только старший суперинтендант вышел, Бовуар склонился над планами, которые разрабатывал дома в течение нескольких месяцев, надеясь, что этот день наступит.
Если Оноре просыпался ночью, Бовуар кормил и убаюкивал его, пока Анни спала. Тихонько покачивал сына, размышляя над картой, шепотом проговаривая план действий при атаке.
Ведь придется преследовать, арестовать, а если будет необходимо, то и убить врага.
Это тебе не Винни Пух. И не Пиноккио. Не сказка перед сном для его сыночка. Но если они одержат победу, это увеличит шансы Рей-Рея на то, чтобы вырасти здоровым в безопасном мире. Чтобы никогда не узнать, что происходит, когда на перекрестке выбираешь не ту дорогу.
– Хорошо, – сказал Бовуар, привлекая к себе внимание всех собравшихся. – За дело.
Он посмотрел на большие настенные часы.
Двадцать минут шестого.
Потом посмотрел на закрытую дверь. Он должен поговорить с Гамашем, прежде чем то, что должно произойти этой ночью, произойдет. Нельзя, чтобы между ними оставалось что-то недосказанное.
* * *
Арман Гамаш ослабил галстук и вытащил влажную рубашку из брюк. Подойдя к столу, протянул руку к ящику, где лежали свежие рубашки.
Но, поколебавшись, он изменил свои намерения, вытащил из кармана ключи и открыл верхний ящик. Выдвинув его, он увидел тетрадь и салфетку.
Он не заглядывал в этот ящик уже несколько месяцев.
Много жизней, много судеб назад написал он эти слова на помятой салфетке.
Сколько человек умерло с тех пор? Из-за него? Он не закрывал глаза на наркотики и насилие. Он ясно видел происходящее. Он каждый день просил предоставлять ему отчеты. Он знал цену погубленных жизней, потерянных жизней. Знал, что несет за все это ответственность.
И тем не менее он бездействовал.
Но сегодня его время пришло.
Отложив салфетку в сторону, Арман открыл тетрадь и заставил себя прочесть то, что написал, что начал тем холодным ноябрьским вечером, когда Анри и Грейси лежали, свернувшись, у огня, а Рейн-Мари сидела рядом на диване.
Он подумал, не делал ли то же самое испанский конкистадор Кортес на своем долгом пути в Новый Свет. Когда эта мысль впервые пришла ему в голову. Взвешивал ли он последствия, когда обдумывал свои роковые приказы? Сжечь корабли. Знал ли он, какие кровавые схватки предстоят его воинам и морякам? И ацтекам, чья цивилизация будет стерта с лица земли?
И еще Гамаш подумал: когда нога завоевателей ступила на берег и дым заполнил воздух, не сошло ли на землю еще одно существо?
Не заметили ли конкистадоры идущую за ними темную фигуру? Страшного свидетеля страшных деяний.
Но конечно, их деяния еще несколько веков не будут считаться страшными. Кортес стал героем для всех, кроме ацтеков.
Позднее, наедине с самим собой, по мере приближения смерти, размышлял ли Кортес о том, что сделал? Закрадывались ли сомнения в его голову? Стоял ли бессмертный кобрадор у изножья его постели?
А Черчилль? Не разбудило ли его сомнение в ту ночь, когда бомбили Ковентри? Или в ту ночь, когда союзники бомбардировками стерли с лица земли великий город Дрезден в отместку за преступление, в котором город был неповинен?
Гамаш взял ручку, открыл чистую страницу и начал писать.
Он написал о громадной поставке наркотиков, которую пропустил через границу предыдущим вечером. Хотя мог ее остановить.
Он написал о жизнях, которые будут погублены из-за его решения. О его Ковентри. Его Дрездене.
Он написал о месье Залмановице, о его поставленной на карту карьере. О судье Корриво и об осуждении, которому она подвергнется за то, что отпустила, а не арестовала их, как должна была поступить по закону.
Он написал о мужчинах, женщинах и детях, которые пострадали, когда он отдал приказ свести аресты преступников к минимуму. Сосредоточить все ресурсы на главном, одновременно создавая иллюзию полной и окончательной некомпетентности.
Обо всем этом написал Арман Гамаш. Ничего не упустил. А когда закончил писать о событиях прошлых, продолжил далее. Он написал о том, что должно произойти в ближайшее время. Сегодня вечером.
Наконец Гамаш остановился, положил ручку и закрыл тетрадь. Аккуратно положил на нее салфетку.
Потом ушел в ванную и принял душ, смывая грязь и пот, от которого солонела вода. И что-то еще катилось по его щекам.
* * *
– Patron?
Бовуар заглянул в кабинет шефа. Там было пусто. Но в ванной слышался шум воды.
Жан Ги замер, не зная, что ему делать. Войти? Ретироваться?
Он не хотел увидеть, как его босс, его тесть выходит из ванны, завернутый в полотенце. Или вообще без него.
Но и уйти, не сказав то, что необходимо было сказать, он тоже не мог.
И он вошел в комнату, закрыл дверь и уже хотел сесть, когда увидел тетрадь на столе.
Снедаемый любопытством, он подошел ближе. Душ все еще был включен, и Бовуар, набравшись смелости, открыл тетрадь и начал читать. Услышав, что душ выключился, он быстро закрыл тетрадь, положил на нее салфетку и сел на стул по другую сторону стола.
Шеф вышел в свежем белье, вытирая волосы полотенцем.
Он мгновенно остановился, увидев Бовуара, который вскочил со своего места.
– Жан Ги.
– Patron. – Бовуар стоял неподвижно, расправив худые плечи. – Я жалею, что ушел сегодня из зала суда. – Его голос звучал официально, словно он делал доклад или повторял заученные слова. – Это непростительный поступок.
Отбросив официальный тон, он расслабился и заговорил, как обычно:
– Я даже не знаю, почему так поступил. Мы видали вещи и похуже. Но я просто…
Арман стоял и слушал, не спеша помочь Бовуару закончить предложение. Не укорял его, но и не говорил, что все в порядке.
Он давал Жану Ги возможность высказать все, что тот считает необходимым. Своими словами, не торопясь.
– Я испугался.
Вот оно. Взрослый мужчина, старший офицер Квебекской полиции, признается в трусости. Для этого требуется немалое мужество.
– Чего же ты испугался? – спросил Гамаш.
– Я испугался, что закричу: «Не надо!» До этого момента у нас еще был путь к отступлению. Черта, которую мы обозначили, но пока не пересекли. Ваша ложь в суде, клятвопреступление – после этого назад не вернуться. Я знал, что выбора нет, но не мог видеть, как вы переходите черту.
Гамаш кивнул и подумал, прежде чем заговорить:
– Я думаю, здесь есть кое-что еще.
– Может быть, – признал Бовуар, чувствуя себя крайне неловко под взглядом шефа.
– Я думаю, сегодня твое уважение ко мне поубавилось. Ты до самого конца не верил, что я пойду на это. Ложь под присягой, как ни посмотри. Это нарушает все законы, в которые мы с тобой верим. Делает меня лицемером.
«Так ли это? – спросил себя Бовуар. – В этом ли кроется объяснение?» Ведь по правде говоря, он так и не смог понять свой поступок до конца. Он не лгал, ему действительно невыносимо было видеть, как Гамаш губит свою карьеру, однако это не оправдывало его ухода. Старший суперинтендант никогда не ставил карьеру во главу угла.
Так в чем же причина?
И тут он понял: Гамаш прав. Он убежал, потому что не мог видеть падение шефа. Не мог видеть, как вымажет себя грязью тот, кто всегда был для него примером, наставником. Кто не поступался принципами, не нарушал закон, в то время как другие ради собственной выгоды обходились с законом как с дышлом.
Но сегодня то же самое сделал и Гамаш. Причем он позволил себе даже не произвольное толкование закона, а его прямое нарушение.
Бовуар никогда до конца не верил, что из всех людей на земле вот этот человек будет лгать под присягой. В зале суда. Какова бы ни была причина. Жан Ги надеялся, что, когда дойдет до этого, будет найдено другое решение. Чудесным образом появится конная полиция – и все кончится хорошо.
Однако ничего этого не произошло, и Арман Гамаш совершил клятвопреступление в адской бездне зала суда.
Глядя на Жана Ги, Гамаш понял, что попал в цель. Он не хотел этого, надеялся, что ошибается. Но теперь увидел перед собой еще одну жертву, еще одно искалеченное тело.
Погибло уважение, которое питал к нему Жан Ги… Не худший из трупов, да, но отрицать боль, которую чувствовал сейчас Гамаш, было невозможно. В глазах Жана Ги он пал. Как и многие другие офицеры Квебекской полиции, которые присягали закону, но нарушили его.
Тот факт, что другие делали это ради денег, а Гамаш – чтобы поставить на колени наркоторговлю, в сущности, не имел значения. Гамаш доказал, что ничем не отличается от других.
Порча начинается с малого и часто бывает оправданна. Белая ложь. Малое нарушение закона для большего блага. А потом порча, как вирус, начинает распространяться.
– Мне не хочется говорить тебе об этом, Жан Ги, но я пересек черту в первый раз, когда отдал приказ отступить и не производить аресты. Мне платят деньги за то, чтобы я охранял закон. Я присягал делать это, мне доверили эту обязанность. Но я избрал другой путь. Сегодня в суде я просто подтвердил свое прегрешение.
– Судья Корриво знает? Она поэтому вызывала вас к себе?
– Она подозревает. Спросила, на свободе ли еще настоящий убийца.
– И вы ответили?
– Я заверил ее, что обвиняемое лицо и есть настоящий убийца, но вряд ли она поверила. Она взяла время до завтрашнего утра, чтобы подумать и решить, как поступить с месье Залмановицом и со мной.
– Однако она вас отпустила, – сказал Бовуар, сразу ухватив главное.
Нахмурив брови, он размышлял над словами шефа, ощущая тяжесть в груди. Внезапно его осенило.
– Если вы пересекли эту черту, когда издали приказ, то я пересек ее, когда подчинился.
Гамаш, разумеется, понимал, что так оно и есть, но предпочел промолчать. Ночь впереди была долгая, трудная, не стоило нагружать Жана Ги лишними заботами.
Однако его зять пришел к собственному заключению. И случилось нечто неожиданное. Бовуар не согнулся еще больше под тяжестью этой мысли, напротив, ему явно стало легче.
– Значит, я виноват в той же мере, – сказал Жан Ги, и беспокойство исчезло с его лица, уступив место облегчению.
И Арман понял: проблема состояла не столько в том, что он пал в глазах Бовуара, а в образовавшейся между ними пропасти. Теперь они, по крайней мере, были вместе. В сортире. На два очка.
– Мы оба в говне по шею, – сказал Жан Ги, чуть ли не сияя от радости.
– Вот посюда. – Гамаш поднял руку выше головы и пошел в ванную причесаться. Потом он вернулся, завязал галстук. – Все готово?
– Oui. Изабель еще не звонила, но нам уже пора. Остальные собирают все необходимое. Я принес ваш бронежилет.
– Merci. – Гамаш подошел к столу, отпер еще один ящик, достал кобуру с пистолетом, закрепил на поясе, надел пиджак. Помятый, но хотя бы сухой.
Фургон с группой захвата поедет отдельно, а когда опустится темнота, агенты займут определенные им места.
И станут ждать.
Гамаш подумал, не убрать ли ему тетрадь и салфетку в ящик, не запереть ли замок, но потом понял, что это не имеет значения. Если что-то случится, если все пойдет насмарку, тетрадь поможет следователям если не разделить его позицию, то хотя бы понять произошедшее.
Они прошли по длинному коридору к лифтам. Пистолет на боку старшего суперинтенданта доставлял ему неудобство, как что-то чуждое, постороннее. Гамаш ненавидел оружие, единственное назначение которого состояло в том, чтобы убивать людей. А он видел достаточно смертей, много оборвавшихся жизней.
– Я должен был остаться с вами в зале суда, – сказал Жан Ги, нажимая кнопку «Вниз». Потом он посмотрел на Гамаша. – Мы в порядке?
– Мы всегда были в порядке, Жан Ги.
Лифт остановился, и они вошли в кабину. Вдвоем.
– Я тебе рассказывал о своем первом боевом столкновении?
– Что-то не припомню. Вы написали об этом стихотворение?
– Эпическую поэму, – сказал Гамаш, прочищая горло. Потом улыбнулся. – Non. Все гораздо прозаичнее. Я был агентом, и не совсем чтобы желторотым. Прослужил в Квебекской полиции года два. Мы брали уличную банду. Хорошо вооруженную. Провели полномасштабную осаду их бункера.
Он говорил, сцепив руки за спиной, и смотрел на сменяющиеся номера этажей на табло.
– Я вырубился.
– Pardon?
– Как только прогремели первые выстрелы. Очнулся оттого, что санитар бил меня по щекам.
– Pardon? – повторил Бовуар и уставился на Гамаша, который продолжал считать этажи.
– Я списал это на тепловой удар. Тяжелое снаряжение, ожидание, жаркое солнце. Но дело было совсем в другом. В страхе. Я был так испуган, что потерял сознание. – Он помолчал. – Хотя «вырубился» звучит немного лучше.
Он повернулся к Жану Ги, который смотрел на него, не веря своим ушам.
– Только Рейн-Мари знает эту историю. Знает правду.
Жан Ги продолжал смотреть на шефа с открытым ртом.
– Этот случай заставил меня пристальнее приглядеться к себе, – сказал Гамаш. – Готов ли я к службе, или же мои страхи всегда будут брать надо мной верх, ставя под угрозу жизнь моих товарищей. Но мне нравилась работа, и я верил в нее. И я понял, что могу не бояться и делать то, что необходимо. И так я стал работать над собой.
– Страх прошел?
– Думаю, ты знаешь ответ.
И Жан Ги действительно знал.
Страх никогда не уходил полностью. Даже у старшего суперинтенданта.
Кабинка опустилась на нижний этаж, и Бовуар вспомнил предсказания в тетради и салфетку, так аккуратно положенную сверху.
Название ресторана было напечатано веселенькими красными буквами наверху.
«Sans Souci». «Без забот».
А ниже черным фломастером: «Сжечь наши корабли».
Он вышел из кабины следом за Гамашем.
Дело было не в том, что страх пропал. А в том, что прибавилось мужества.
