Глава двадцать восьмая
Внизу, в книжном магазине Мирны, раздался неожиданный стук, и по лестнице поднялся Жан Ги, топая ногами, рыча и сбивая снег с ботинок и куртки.
За ним шла Изабель Лакост, качая головой. Каждый очередной ноябрь приходил к Бовуару неожиданно. Вот ведь тоже следователь!
– Там сплошной ужас, – сказал он, когда они с Лакост сняли куртки.
Мирна с улыбкой наблюдала за ними, зная, что, хотя у Армана было двое своих детей, Жан Ги и Изабель в равной мере стали для него сыном и дочерью. Всегда были. Всегда будут.
– Как все прошло в Монреале? – спросил Гамаш, вставая с дивана.
– Всюду успел, – сказал Бовуар, явно не желая говорить о посещении сестры и родителей Кэти. – Расскажу за обедом. Ведь обед будет, да?
– Я попросил Оливье приготовить тушеную говядину, – ответил Гамаш. – Знать бы только, когда она будет готова.
Бовуар засунул в рот ломтик багета с сыром бри и спелой грушей, пробормотал что-то вроде «Я пошел», схватил куртку и исчез.
Изабель налила красного вина в бокал и присела на диван между Мирной и Кларой.
– Длинный день? – спросила Мирна.
– И он еще не закончился. Я рада, что вы здесь, – сказала она Гамашам. – Я так или иначе собиралась сюда.
– Правда? – удивилась Клара. – Почему?
– Мне нужна информация от людей, которые знали мадам Эванс и ее друзей. Я перечитывала протоколы. На данном этапе трудно отличить важные вещи от второстепенных, но ничего очевидного мне в глаза пока не бросилось. У нас проблема, если единственные интересные сведения поступают к нам от Рут.
– Правда? – удивился Гамаш, который присутствовал при большинстве допросов и не мог вспомнить ничего полезного.
– Интересные, но не имеющие отношения к делу. – Лакост повернулась к Рейн-Мари. – Вы знали, что во время «сухого закона» церковь использовалась бутлегерами?
– Правда? – удивилась Рейн-Мари.
– Неужели? – удивилась Клара. – Это для меня новость.
– А я знала об этом, – сказала Мирна. – Мне Рут говорила.
– Да ладно, – сказала Клара. – Когда? Когда ты мыла ей посуду?
Всем было известно, что Рут до сих пор не знала имени Мирны или чем она занимается, кроме разве что периодически возникающего подозрения, будто Мирна заведует библиотекой и работает у кого-то горничной.
– Она мне об этом иносказательно поведала, – призналась Мирна.
Все недоверчиво посмотрели на нее, поскольку Рут не была замечена в подобных тонкостях.
Я молилась, чтобы быть доброй и сильной,
за хлеб мой насущный и за искупление
грехов моего детства, груза первородного
и вины неизбывной старое наследство.
– Это стихи Рут? – спросила Рейн-Мари, когда Мирна закончила цитировать. – Что-то новенькое.
– Неопубликованные, – пояснила Мирна. – Я прочла это в одной из ее тетрадей, когда…
И опять они уставились на нее.
– Когда что? – спросила Клара. – Когда ты рыскала у нее в доме?
– Хуже, – призналась Мирна. – Я каждую среду прихожу убирать в ее доме.
Это вызвало взрыв смеха, который постепенно сошел на нет, когда они увидели лицо Мирны. Оно выражало смущение и неловкость.
– Постой, – сказала Клара. – Ты говоришь правду? Ты каждую неделю ходишь к ней…
– Вообще-то, каждую вторую неделю.
– И делаешь уборку?
– Она старая одинокая женщина и нуждается в помощи, – сказала Мирна. – Мы тоже будем такими когда-нибудь.
– Да, но знаешь что? – сказала Клара. – Рут и тогда все еще будет жить. Она несокрушима. Я знаю. Пробовала. Она нас всех похоронит.
– Но это настоящий прорыв, верно? – спросила Рейн-Мари. – Даже для такой прыткой дамы, как ты, ma belle. Как тебе удалось от этих прекрасных поэтических строчек прийти к «сухому закону»?
– Я спросила у нее об этом стихотворении. О его значении для нее. Это было года два назад…
– И давно ты этим занимаешься? – спросила Клара, удивленная и обиженная тем, что подруга не сказала ей раньше. Внезапно ее осенило. – Что ты натворила?
– Ты о чем?
– Наверное, ты совершила что-то ужасное в этой жизни или в прошлой, и тебе пришлось надеть такую власяницу.
– Нет, я не грешница. Мне кажется, в прошлой жизни я была святой. – Она уставилась вдаль с блаженным выражением на лице. – Святая Мирна…
– На Эклерах, – добавила Клара.
– А я бы пошла в такую церковь, – заявила Рейн-Мари.
– Так вы разговаривали? – Изабель вернула их на грешную землю. Хотя она и была согласна с Рейн-Мари.
– Странно, но именно об этом мы и говорили с Рут. О церкви. Она сказала, что ребенком ходила в Святого Томаса и молилась, чтобы стать нормальной. Чтобы не быть белой вороной.
– Иногда чудеса случаются, – заметила Клара.
Арман вспомнил признание Рут, сделанное прошлым вечером.
О льде. О двоюродном брате.
О старом наследстве неизбывной вины.
– Церковный староста стал опекать ее, рассказал ей об истории церкви, – продолжала Мирна.
– Так она и узнала про «сухой закон», – догадалась Изабель. – Вообще-то, я думала, что она из числа бутлегеров.
Мирна рассмеялась.
– Я хотела бы узнать побольше, – сказала Рейн-Мари. – Для исторического общества. Вряд ли это первая церковь у границы, использовавшаяся для таких целей. Храм – излюбленный перевалочный пункт у бутлегеров.
– И безопасное место, – добавила Клара. – Кто станет совершать налет на дом Бога?
– Мы думаем об этих днях так, будто в них было что-то романтическое, – сказала Рейн-Мари. – Подпольные бары и кистонские копы. Но то были жестокие времена. Тогда зарабатывались состояния. Однако это удавалось только самым большим негодяям. Может быть, «сухой закон» и не создал мафию, но он способствовал ее укреплению и приходу к власти.
Гамаш слушал, осознавая ее правоту. Контрабанда наркотиков была сродни своему крестному отцу – бутлегерству, процветавшему сто лет назад.
– Ты интересовалась историей Святого Томаса, – сказал он. – Но ты нашла что-нибудь, что подтверждало бы слова Рут?
– Вряд ли церковь вела счет ящикам со спиртным, которые проходили через ее цокольное помещение, – ответила Рейн-Мари.
– Верно, – кивнул Гамаш и погрузился в размышления.
Он думал о бутылках. И битах. То исчезающих, то возвращающихся в церковь.
* * *
Бовуар подошел к полированной деревянной стойке, сел и помахал Оливье:
– Есть шанс получить тушеную говядину, которую заказал шеф?
– Проверю в кухне. Антон готовит.
– Мойщик посуды?
– Он самый.
Это не сулило ничего хорошего, но Жан Ги так проголодался, что съел бы и блюдо из старых мочалок и жира со стенок раковины.
– Пока я жду, можно горячего шоколада?
– Bien sûr, – сказал Оливье и отправился в кухню.
Бовуар оглядел бистро. Оно, конечно, было полным-полно, и все разговоры шли об одном предмете. Обнаружении тела Кэти Эванс несколькими часами ранее.
Он поискал глазами мужа убитой женщины и ее друзей, но они явно уединились в гостинице.
Жан Ги нашел кресло в тихом уголке и устроился там.
Через пару минут ему принесли горячий шоколад со свежевзбитыми сливками и коктейльной вишенкой наверху.
– Я думал, это для ребенка, – сказал голос, сопровождавший руку, поставившую шоколад на стол.
Бовуар поднял глаза.
Он увидел Антона в голубом переднике с белыми завязками.
– Говядина сейчас будет готова. Я принесу вам ее минут через пять.
– Жду. – Бовуар взял вишенку из взбитого крема. – С моим коктейлем. Дайте мне знать, когда будет готово, – помогу принести.
– Спасибо. – Антон помедлил. Посмотрел на горячий шоколад. – И ничего покрепче?
– Non, – отказался Бовуар, кладя вишенку в рот.
Антон продолжал стоять, но, поняв, что Бовуар не горит желанием продолжить разговор, ушел.
Через несколько минут они вдвоем осторожно шли по деревенскому лугу, под их ногами хрустел свежевыпавший снег, сверху на них падал ледяной дождь. Они старались донести обед в целости. Бовуар двигался особенно осторожно, держа в руках драгоценный груз.
* * *
– Ну хорошо. – Изабель повернулась к Мирне, которая, даже сидя, возвышалась над ней. – Оставим «сухой закон» в прошлом. Я пришла узнать от вас о друзьях мадам Эванс. Ваших друзьях. Я просмотрела записи их допросов, но хотела бы поговорить с кем-нибудь, кто их хорошо знает.
– Я знакома с ними уже довольно давно, в особенности с Леа, – сообщила Мирна. – Но не могу сказать, что знаю их хорошо. Вижу раз в год. Как и все остальные.
Теперь Мирна чувствовала себя немного виноватой, она словно отдалялась от них, дистанцировалась. Но так все и было на самом деле. Она плохо их знала. И не исключалась вероятность того, что по меньшей мере одного из них она не знала вовсе.
– Но вы знаете Леа Ру с четырех лет.
– Да. И теперь вы думаете, что она может быть убийцей?
– Непохоже, чтобы тебя в чем-то обвиняли, – заметила Клара.
– Даже убийцы когда-то были детьми, – сказала Изабель.
– Даже Эйхман, – сказала Клара.
– Эйхман? – переспросила Изабель.
– Нацистский военный преступник, – пояснила Клара.
Изабель несколько секунд смотрела на нее, не понимая, почему Клара вдруг упомянула нацистского военного преступника.
– Да, даже Эйхман был ребенком, – согласилась Изабель, озадаченная, но поклявшаяся, что больше не позволит сбить себя с пути. – Давайте начнем с легкого вопроса, – обратилась она к Мирне. – Обычно они приезжают летом. Вы не знаете, почему они изменили время своей ежегодной встречи?
– Я спросила у Леа, и она ответила, что трудно согласовать расписания всех четверых. Свободными все оказались только сейчас.
– Это решение они приняли в последнюю минуту? – спросила Лакост.
Мирна задумалась, потом покачала головой:
– Нет. Леа еще в мае писала мне, что приедут на Хеллоуин.
Изабель кивнула:
– Она когда-нибудь говорила с вами о Кэти?
Мирна неловко поерзала на диване. Никто не чувствует себя хорошо, когда приходится пересказывать личную беседу. Но она понимала: это не сплетни, это расследование убийства.
– Она говорила обо всех, не выделяя Кэти.
– Она любила Кэти?
– Мм, не с самого начала. Поначалу никто ее не любил. Как мы слышали вчера вечером, я думаю, они защищали память того, кто умер. Эдуарда.
– Они винили Кэти в его гибели? – спросила Изабель.
– Наверное, немного, в начале. Кэти бросила Эдуарда ради Патрика, и Эдуард вскоре после этого покончил с собой. Они все хотят думать, что это был просто несчастный случай. Парень потерял равновесие и упал с крыши, но Леа говорит, никто из них по-настоящему в такую версию не верит. Они думают, он прыгнул. Под воздействием наркотика. – Она покачала головой. – Я не думаю, что он и в самом деле хотел покончить с собой. Может, что-то мимолетное нахлынуло. А наркотик отключил тормоза. Проклятые наркотики.
Гамаш, сидевший чуть в стороне у огня, глубоко вздохнул – Рейн-Мари даже посмотрела на него. Так дышит человек, готовящийся с головой нырнуть в ледяную воду.
– Единственный, кого они всерьез обвиняли, – это торговец наркотиками, но он пропал после смерти Эдуарда, – сказала Мирна. – Сбежал.
– Леа сказала нам вчера, что семья пыталась его найти, – добавила Клара. – Даже частного детектива наняли. Но тот тип исчез с концами.
Лакост посмотрела на Гамаша:
– Вам это не кажется странным?
– Что именно?
– Ну, считается, что исчезнуть очень легко, – пояснила она. – Но мы оба знаем, что это не так. И хороший детектив должен был найти его следы.
Гамаш кивнул. Изабель знала, о чем говорит.
– Может быть, он не был таким уж хорошим детективом, – предположила Мирна.
– И может быть, – сказала Рейн-Мари, – наркотики тут ни при чем и то, что с ним случилось, не несчастный случай. – Она посмотрела на Армана. – Может, его столкнули. Ты ведь думал об этом вчера, правда?
– Я всегда об этом думаю, – с улыбкой ответил он.
Но это ее не обмануло.
Он действительно постоянно размышлял об этом.
Да, крайне легко вообразить, как расстроенный и чувствительный парень под воздействием наркотика прыгает вниз в разгар вечеринки на крыше.
Но в равной мере легко вообразить, что кто-то в в толпе танцующих подвыпивших людей чуть-чуть подталкивает его.
– Нам нужно связаться с семьей этого молодого человека, – сказала Лакост. – Как его звали? Эдуард? А фамилия?
– Валькур, – ответил Гамаш. – И мне кажется, это хорошая мысль.
– Но это не объясняет убийства Кэти Эванс, – сказала Рейн-Мари.
– Non, – согласилась Изабель. Она снова обратилась к Мирне: – Кто-нибудь из них говорил что-нибудь о Кэти? О каких-нибудь ее поступках, которые объясняли бы…
– Ее убийство? – спросила Мирна.
– И появление кобрадора. Если он приходил к ней, то тому должна быть причина. Пусть и давняя.
– Может, он приходил не к ней. Вы об этом не думали? – спросила Клара. – Мы связываем их по одной причине: по причине ее смерти.
– Довольно веская причина, – заметила Мирна.
Она посмотрела на Армана, но он ничем не выразил своего отношения.
Он никак не мог отделаться от ощущения, что все случившееся гораздо проще, чем кажется, и ненужные подробности только мутят воду.
Что-то случилось, возможно, случилось очень давно и создало мотив. Подвигло кого-то на убийство Кэти Эванс.
«Старое наследство».
* * *
– Брысь, зверюга, – сказал Жан Ги, пытаясь перешагнуть порог дома Гамашей, яростно охраняемый крохотной Грейси.
– Это кто? – шепотом спросил Антон, чтобы не обидеть странное существо. – Я видел, как месье и мадам Гамаш выгуливают двоих. – Он посмотрел на Анри, который стоял поодаль и с такой силой махал хвостом, что все его тело покачивалось. – Это овчарка, я знаю. – И все равно Антон несколько секунд изучал Анри. Судя по длине ушей, в собаке где-то имелась спутниковая тарелка. Потом Антон посмотрел на Грейси и еще больше понизил голос. – Это поросенок?
– Мы понятия не имеем, кто она такая. Щен, хрен, бушмен. Росомаха. Хотя мы абсолютно уверены, что это девочка, – сказал Жан Ги.
Они занесли еду в кухню.
– Что ж, прогресс, а не совершенство, – сказал Антон, и Жан Ги, собиравшийся включить духовку, на секунду замер.
Распаковывая обед, Антон огляделся вокруг; отметил видавшую виды столешницу для разделки мяса, открытые полки с тарелками и бокалами.
В дальнем конце кухни у окна, выходившего на деревенский луг, два кресла по сторонам дровяной печи. Книги, журналы, газеты на приставном столике. Никакого беспорядка, но и чрезмерной образцовости нет.
Комната была уютная, спокойная. Как и гостиная, через которую они прошли.
Бовуар, подбросив полешко в печку, чтобы снова заплясал огонек, присоединился к Антону.
– Вы только что произнесли фразу, – сказал Бовуар, вытаскивая салфетки и стараясь не наступить на Грейси, все еще вертящуюся под ногами.
– Правда?
Антон следовал за ним вокруг соснового стола и изящно складывал салфетки.
– Прогресс, а не совершенство. Я с этим согласен. – Он остановился и посмотрел на Антона. – Вы не друг Билла?
– Я про вас то же самое подумал, – с улыбкой сказал Антон. – Горячий шоколад в бистро? Когда все вокруг пьют вино или виски. Шесть лет трезвости. А вы?
– Два года и три месяца.
– Молодцом. Пьянство?
– И наркотики, – сказал Бовуар. – Болеутоляющее.
Он говорил об этом только с другими членами общества или с близкими. Например, с Анни и Гамашами.
Слова «друг Билла» были чем-то вроде пароля. Для членов Общества анонимных алкоголиков. И этот Антон явно состоял в обществе. Жан Ги словно неожиданно встретил своего соплеменника.
Они стояли на теплой кухне, ледяной дождь лупил в окна, а они думали, что хотя ничего не знают друг о друге, но в то же время знают друг друга лучше, чем почти всех в этом мире.
– У меня тоже была проблема с наркотиками, – сказал Антон. – Фармацевтическими. Они меня чуть на тот свет не отправили. Я одной ногой стоял в могиле, а другой – на банановой кожуре, как говорят. Лечился, сумел избавиться от наркозависимости, но начал пить. Казалось, что это разумное решение.
Жан Ги рассмеялся. Поведение абсолютно логично для наркомана.
– Наконец и от этого избавился, – сказал Антон, ставя кастрюльку в духовку, чтобы не остыла.
– Есть минутка? – спросил Бовуар, показывая на кресла у печки.
Одна из проблем при ведении следствия состояла в том, что ты вдали от кураторов и не участвуешь во встречах. А потому было полезно поговорить с другим членом общества. С человеком, которому знакома эта территория.
– Ты когда начал? – спросил Бовуар, усевшись. Он посадил Грейси к себе на колени и завернул в свой свитер, чтобы ей было теплее.
– Употреблять? Немного в школе, но из берегов вышел в университете. Не уверен, что высшее образование для меня, а наркота только ускорила неизбежное.
– Выгнали?
– Не успели – сам ушел. – Антон покачал головой. – Знаешь, некоторые ребята справлялись, а для некоторых вроде меня это как взрывчатку в кровь закачать.
– А продажей занимался? – спросил Бовуар.
Антон поднес руку ко рту и, грызя ноготь, уставился на Бовуара.
– Не бойся, я тебя не арестую, – улыбнулся Жан Ги. – К тому же дело давнее.
– Не такое уж и давнее, – возразил Антон, потом улыбнулся. – Да, продавал, но не так чтобы много. В конечном счете я сам стал все использовать. Большая ошибка. Просто вразнос пошел. – Антон покачал головой при этом воспоминании. – Мой уход из университета – еще мелочь. Ты знаешь, что делает поставщик с дилером, который стал наркоманом?
– Видел.
– И я тоже. Вот поэтому-то я и ушел из университета. Убежал и спрятался. Зарылся как в песок и голову в задницу засунул. Надеялся, никто меня не найдет.
– И как же тебе удалось вылечиться?
– Семья отправила на лечение. У них сил больше не было терпеть.
Он посмотрел на огонь и положил ноги в носках на скамеечку, предварительно подняв с нее маленькую книжку.
Открыл, полистал, потом, удивленно фыркнув, задержался на одной из страниц и посмотрел на Бовуара:
– Ты это читал?
Жан Ги вздохнул:
– Читал.
– Не нравится?
– Если только между нами. – Он подался к Антону. – Нравится. Но никому не говори.
Антон вернулся к книге и прочитал вслух:
Из школы домой в семейный ад – путь невеселый подростка. Куда его велосипед свернет, доехав до перекрестка?
Бовуар улыбнулся. Он знал эти строки. И знал, что с перекрестка можно уйти не на ту дорогу.
– Рут Зардо, – сказал он, баюкая Грейси, как баюкал бы Оноре.
Ощущение маленького тела, биение маленького сердца рядом с тобой успокаивало.
– Oui. Мадам Зардо, – сказал Антон. Он закрыл книгу и посмотрел на обложку. Фото автора напомнило ему те видения, которые посещали его, когда он прятался, засунув голову в задницу. – Кто бы мог подумать, что восьмидесятилетняя чокнутая старуха так хорошо знает сердце мальчишки.
– Боль – вещь универсальная, – возразил Бовуар.
Антон кивнул:
– Это то, что она знает.
– Это то, что она причиняет, – откликнулся Жан Ги, и Антон рассмеялся с искренним удивлением.
– Значит, семья отправила тебя лечиться? – спросил Бовуар.
Антон положил книгу обратно на скамеечку.
– Да. Я их за это долго ненавидел, но независимо от их мотивов они сделали для меня благое дело. В конечном счете я очистился и протрезвел, и тут случилось кое-что еще. После лечения я пошел в реабилитационный центр. Мы там должны были по очереди выполнять всякую работу. Когда я попал в кухню, то обнаружил, что мне это нравится. А я даже не догадывался. В университете ел только полуфабрикаты и сыр. С удивлением открыл в себе эту страсть. К тому же вполне легальную.
Он усмехнулся.
По кухне распространялся запах, подтверждающий, что страсть Антона находила выход. Тонкие ароматы тушеной говядины, которую он приготовил для Гамашей: чеснок, лук, травы, слегка терпкий запах грибов и мяса. К этому примешивался дымок от кленовых поленьев в печке.
«Если Гамаши и Изабель не появятся в скором времени, то я начну без них», – подумал Бовуар.
– Вот так ты и стал шеф-поваром?
– Oui. В ресторане работу получить не смог, но в тот дом меня приняли.
– Их не волновала твоя история? – спросил Бовуар.
– Я им об этом не говорил, – сказал Антон. – Если ты предоставляешь хорошие услуги и работаешь за наличные, то тебе не задают вопросов.
– Ну и как это было – работать на Руисов?
– Неплохо. Он был чудаковатый. Весь в себе, словно владел государственными секретами.
– А он владел?
Антон пренебрежительно захохотал:
– Я тебя умоляю. Его работа состояла в том, чтобы присматривать за растениями, из которых делают дешевые игрушки. Может, даже пиратские подделки.
Он замолчал и посмотрел на Бовуара:
– Я не должен был тебе говорить. Подписал с ними соглашение конфиденциальности.
– Игрушки и готовка еды? Тебе об этом нельзя говорить? Там ты и познакомился с Жаклин, верно?
– Да.
– Подружились?
– Типа того. Никого больше не было.
– Больше чем дружба? – поинтересовался Жан Ги.
Антон рассмеялся:
– Ну почему все так думают? Нет, она скорее сестра, чем кто-либо другой. Отличный пекарь. Ты не пробовал ее шоколадные пирожные? Это что-то.
Бедная Жаклин, подумал Бовуар. И подумал, понимает ли она, что он любит только ее пирожные. Хотя эта любовь и казалась довольно сильной.
– Когда месье Руис отсутствовал, было неплохо. Свободнее.
– Он много ездил? – спросил Бовуар.
– К счастью, да. Его зоной ответственности была вся Северная Америка и часть Центральной. Я думаю, он получил эту работу благодаря своему испанскому. Вряд ли за свои личностные качества.
– Он испанец?
– Да.
Бовуар задумчиво посмотрел на собеседника. Потрескивал огонек в печке, чугунная поверхность мягко распространяла тепло, давая им обоим ощущение благополучия. Безопасности. Их собственного маленького мирка.
Бовуар баюкал Грейси, которая похрапывала в сгибе его локтя. Ожидая, когда его собеседник заговорит, Бовуар постукивал пальцами, отсчитывая про себя. Два, три…
Семь, восемь. Наконец он решил, что Антону требуется помощь. Толчок.
– Ты знал, что это было, не так ли? – сказал он. – На деревенском лугу. Узнал, работая у Руисов. Ты знал про кобрадора.
Антон сжал губы.
– Я обещал Жаклин молчать. Она сама хотела рассказать. Но мы оба боимся. – Он понизил голос, и это могло бы показаться смешным, если бы не отчаяние в глазах. – Ты и представить себе не можешь, какой это человек.
– Руис? Ты его боишься? Он ведь вернулся в Испанию.
– Да, но…
– Кто он такой?
Антон огляделся.
– Руиса здесь нет, – заверил его Бовуар.
– Я не его искал, а компьютер. У месье Гамаша наверняка есть.
– Есть. В кабинете.
Он осторожно положил Грейси поближе к животу Анри, который, свернувшись, спал перед печкой.
– Идем со мной.
Через кухню они прошли в гостиную, а оттуда в кабинет.
Пока Антон стоял в дверях, Жан Ги включил компьютер и проверил, нет ли чего-то личного или секретного на экране.
Только вызвав поисковик, он подозвал Антона.
Антон сел, набрал слова для поиска, нажал на одну, на другую ссылку. Замер в ожидании.
Наконец он отодвинулся от экрана, чтобы Бовуару было удобнее смотреть.
На экране был репортаж испанской новостной программы. Толкотня вокруг человека на ступенях здания, похожего на здание суда.
– Это Антонио Руис? – спросил Бовуар.
– Нет, это его адвокат. Сеньор Руис на заднем плане. Вот.
Он показал на изящного человека в хорошо сшитом костюме. На вид человеку было около пятидесяти. Он выглядел довольным и уверенным.
– О чем идет речь?
– Не знаю, но могу догадаться. Сеньора Руиса арестовали за отмывание денег. Вся компания была под следствием, но потом их оправдали.
– Им удалось сорваться с крючка?
– После вердикта последовало публичное извинение. – Он уставился на экран. – Кто-то кого-то подмазал.
Бовуар вытянул губы. Грязные деньги всегда шли рядом с организованной преступностью. А где создавались синдикаты, там появлялись наркотики. Много наркотиков.
Интересно, знает ли об этом Антон.
Репортаж продолжался. Адвокат отвечал на вопросы, наконец, отделавшись от репортеров, он взял Руиса за руку и провел через толпу.
На этом репортаж закончился.
– Видел? – спросил Антон.
– Что?
Антон запустил репортаж сначала и в какой-то момент нажал кнопку «пауза».
Изображение стало расплываться, экран начал темнеть, и тут оно появилось.
На верхних ступеньках здания суда.
– Кобрадор, – сказал Бовуар.
И никакого цилиндра и фрака, ничего похожего на Фреда Астера.
– Как ты это нашел? – спросил Бовуар.
– На обед приехал какой-то испанец, – сказал Антон. – Коллега сеньора Руиса. Я обслуживал стол, и человек произнес слово «кобрадор», но Руис сразу заткнул ему рот. Человек так побледнел, что я решил проверить, в чем дело. И вот нашел.
– И сказал Жаклин?
– Да.
– А Руис? Он с семьей вернулся в Испанию?
– Они сказали, что возвращаются, но на самом деле я не знаю, и мне, вообще-то, все равно. – Он вздохнул. – Я тебе скажу: когда кобрадор появился здесь, я подумал, что намочу штаны. У меня душа ушла в пятки.
– Ты подумал, что он пришел за тобой?
Антон открыл рот, потом закрыл и покачал головой:
– Я подумал, что его прислал Руис, чтобы напугать нас. А то и чего похуже.
– Зачем ему вас пугать? Вы что-то про него знаете?
– Нет.
– А про убийство Кэти Эванс? Если ты что-нибудь знаешь, Антон, скажи мне.
– Ничего не знаю. Клянусь тебе.
– Но есть ведь что-то, правда? – настаивал Жан Ги. – Ты должен сказать мне.
– Только между нами?
– Ты и сам догадываешься, от чего это зависит. Это как-то связано с Антонио Руисом?
– Обещай никому не говорить.
– Не могу обещать. Брось, Антон. Скажи мне. Я знаю, ты хочешь сказать.
* * *
Мирна покачала головой:
– Хотела бы я знать Кэти получше и чем-нибудь помочь. Но я знаю только, что ее друзья и в самом деле переживают друг за друга. Они не притворяются. Не могу себе представить, чтобы кто-то из них замыслил ее убийство. Кэти была светлой и доброй. Мать-наседка для всех. Не дикарка, какой была в детстве. Мы все растем.
Не все, подумал Гамаш. Некоторые, как Эдуард, падают. И никогда не поднимаются. Никогда не вырастают.
Мысленно он покинул теплый чердак, где стоял гул разговора, и перенесся через холодный деревенский луг, над снегом и льдом, в свой дом. К тетради в столе. И к записям черными чернилами. Словно углем.
К его дневнику распространения чумы.
«Пепел, пепел, мы все падаем».
– А кобрадор? – Голос Клары прорвался сквозь блуждающие мысли Гамаша, и он вернулся к действительности. – Он кто такой, черт побери? Он тут с какой стороны?
– Он явно не из их круга, – сказала Изабель. – И даже не из деревни. В деревне никто не пропал.
– Тогда кто? – спросила Рейн-Мари.
– Есть и другие возможности, – сказала Лакост. – Он мог проследовать в деревню за мадам Эванс, подгоняемый старой ненавистью. Или же его нанял кто-то из местных. Кто-то, кому было известно, что Матео Биссонетт писал о кобрадорах и узнает его.
– Есть, конечно, и более простой ответ, – намекнула Рейн-Мари.
– Матео Биссонетт сам нанял кобрадора, – подхватила Изабель. – А потом рассказал про него всем, включая и мадам Эванс. Да, мы думали об этом. Чтобы это сработало, она должна была знать про кобрадора. Хотя остается неясным, зачем Матео или кому-то другому это могло понадобиться.
Они посмотрели на Мирну.
– Ума не приложу. Леа не приходила ко мне сказать, что Матео планирует убить Кэти. Во всяком случае, я ничего такого не помню.
– Может, он и не собирался, – внезапно заговорил Арман. – Может, кобрадор пришел сюда, просто чтобы пристыдить ее. Убийство никогда не было частью этого плана. Но кто-то увидел такую возможность и воспользовался ею. Вы правы, – сказал он, обращаясь к Кларе. – Вероятно, целью кобрадора был кто-то совсем другой. Вы меня извините?
Он встал и повернулся к Рейн-Мари, которая тоже начала подниматься, несколько удивленная его внезапным желанием покинуть общество.
– Пожалуйста, скажи Жану Ги, чтобы пришел к нам в оперативный штаб. Изабель, ты можешь пойти со мной?
Они попрощались с Мирной и Кларой.
– Господи боже, – сказала Клара, глядя на них в окно. – Его будто кто-то из штанов выдернул. Неужели мы наконец сказали что-то полезное?
– Если и сказали, я не могу представить что.
– Может, у нас сыр кончился? – Клара посмотрела, но сыра еще оставалось много.
Потом две женщины наблюдали с теплого чердака, как Арман, Рейн-Мари и Изабель остановились на деревенском лугу, неподалеку от того места, где стоял кобрадор.
К вечеру погода еще ухудшилась – снег, снежная крупа, ледяной дождь. Полный набор.
Наконец Изабель двинулась в гостиницу. Арман, пригнув голову, пошел навстречу ветру и снегу, а Рейн-Мари отправилась домой, который был едва виден за снежными вихрями.
– Я иду к себе в мастерскую, – сказала Клара.
– Заканчивать картину? – спросила Мирна.
– Она закончена. Я хочу начать новую.
– Клара, – заговорила Мирна, – твоя выставка на носу. Я… – Она замерла с открытым ртом, потом закрыла его.
– Ты хороший друг, – сказала Клара. – И я знаю, ты желаешь мне добра. Но ты меня только расстраиваешь. Пожалуйста, – она взяла большие руки Мирны в свои, – не говори больше ничего. Верь в меня. Я знаю, когда картина готова, а когда нет.
Мирна проводила ее на лестницу и услышала, как звякнул колокольчик, когда Клара вышла.
Что, если ее подруга права? Некоторые вещи выглядят законченными, созданными. А на самом деле им далеко до завершения.
* * *
Старший суперинтендант Гамаш остановился на ступеньках церкви.
Вместо того чтобы поспешить внутрь, он зашел за угол.
Оказавшись позади церкви, он включил фонарик в своем телефоне и осмотрел землю.
Снег в свете телефона был девственно-чистым. Никаких следов. Да и откуда им взяться? Свежий снег должен был замести все следы, оставленные предыдущим вечером. И бригада Лакост должна была уже обшарить территорию вокруг церкви.
Но они не нашли бы то, что искал он.
Гамаш пошарил лучом по задней стене церкви, по обветренной, побелевшей вагонке.
Он подошел поближе, потом сделал шаг назад. Прищурил один глаз – снег летел в лицо сбоку, – повернулся и посмотрел в сторону темного леса.
* * *
Постояльцы гостиницы усаживались за обед, когда появилась Изабель Лакост.
– Извините, что прерываю, – сказала она, хотя было непохоже, чтобы она прервала что-то.
На всех тарелках лежал практически нетронутый пастуший пирог, издававший соблазнительный аромат.
– Не хотите к нам присоединиться? – спросил Матео. – У нас много.
Изабель восприняла его слова правильно – как совершенно неискреннее приглашение – и подумала, в каком неловком положении она оказалась бы, если бы приняла его.
Это был ужасный день. По крайней мере, для большинства из них.
Они смотрели на нее, а старший инспектор Лакост – на них, подозревая, что один из них – убийца. Только она не знала, кто именно.
– Merci. Но у меня маленький вопрос. Мы должны выяснить кое-что, чтобы поставить на этом точку. – Она обратилась к Патрику: – Насколько я понимаю, вы не теряли контакта с семьей Эдуарда Валькура. Это так?
– Да.
– Я бы хотела с ними поговорить, и мне нужен их адрес или номера телефона – все, что у вас есть.
– Но зачем? – спросила Леа.
Лакост улыбнулась ей:
– Я забыла, вы ведь пытались провести закон его имени, верно? Должно быть, вы тоже не теряли связь с его семьей. У вас есть какие-нибудь контакты?
– Безусловно, – ответила Леа. – При мне их, конечно, нет, но я могу связаться со своим помощником в Национальном собрании и попросить его найти для вас эту информацию. Ваш электронный адрес у меня вроде бы есть.
По окончании допроса Лакост раздала всем им свои визитки.
– Merci. Я бы хотела попытаться связаться с ними еще сегодня. – Она снова посмотрела на Патрика. – У вас есть при себе их контактные данные?
– Кажется, я их стер, когда делал апгрейд, – пробормотал он.
– Зачем они вам понадобились? – снова спросила Леа. – Вы же не думаете, что они каким-то образом причастны к убийству Кэти?
– Нет, – заверила ее Лакост. – Не думаю, но у нас есть вопросы о прошлой жизни мадам Эванс, и один из таких неясных вопросов связан со смертью вашего друга Эдуарда.
– Там нет ничего не ясного, – сказал Матео. – Он накачался наркотиками и упал с крыши. Кэти не имела к этому никакого отношения. Ее там даже не было. Как и Патрика. – Он посмотрел на него.
Но Патрик только сидел, молча уставившись перед собой.
Матео подавил в себе сильное желание отвесить ему подзатыльник, чтобы стряхнуть это идиотское щенячье выражение с его лица.
– У меня нет никаких возражений – я могу вам дать их контактные данные, но только утром. Это вас устроит?
– Если раньше не получится – да.
Лакост оставила их заканчивать обед, а сама снова вышла в снегопад.
Она ушла, не получив контактных данных Валькуров, но зато у нее теперь имелось кое-что другое. Уверенность в том, что Леа Ру так или иначе находилась в центре событий. Она несла ответственность.
И Лакост вспомнила совет, который получают агенты Моссада. Совет, который вызывал у нее ужас и неприятие, совет, против которого восставало все ее существо. Пока ей не объяснили.
Израильских агентов инструктировали: если они сталкиваются с сопротивлением во время атаки, сначала нужно убивать женщин.
Потому что, если женщина доведена до такого состояния, что взяла в руки оружие, она будет драться до последнего и вряд ли сдастся.
Сначала убивать женщин.
У Лакост до сих пор вызывал неприятие этот совет. Его простота. Откровенность. Но ее возмущало и то, что психология, лежащая в его основе, верна.
* * *
Гамаш сделал несколько шагов по снегу в лес. Недалеко.
Потом повернулся к задней стене церкви, и в этот момент загорелся фонарь, осветив площадку вокруг него. Снежинки засверкали, как кристаллы.
Он остановился на мгновение, запоминая яркую картину, затем развернулся и посмотрел в сторону мрачного леса.
Бросив последний озадаченный взгляд на заднюю стену, Гамаш прошел по своим следам в теплую церковь, где Жан Ги отряхивал перчатки о куртку.
– Мадам Гамаш сказала, что вы хотите видеть меня здесь. – У него заурчало в желудке, и он положил руку на живот, с возмущением глядя на Гамаша. Сейчас они могли бы наслаждаться едой, а не стоять в прохладной церкви. – Что вы делали снаружи? Что-то искали?
– Бутлегеров.
– Они скрылись в том направлении. – Бовуар указал в сторону кладбища.
Гамаш повернулся к кладбищу, наморщил лоб и задумался. Снег таял, словно расплавленный мыслительными усилиями. Струйки стекали по голове, лицу, затылку. Ручеек пробрался за воротник и потек вдоль позвоночника, заставляя Гамаша поеживаться, пока он спускался по ступеням в оперативный штаб.
