Глава двадцать четвертая
Патрик Эванс раскачивался взад-вперед на диване в гостинице.
Промозглый ноябрьский день перешел в холодный ноябрьский вечер.
– Я не понимаю, – снова и снова повторял Патрик. – Не понимаю.
Поначалу эти слова произносились как заявление, как призыв. Но поскольку никаких объяснений не поступало, а все попытки успокоить Патрика не давали результата, со временем эти слова и раскачивание превратились просто в некий ритуал. Примитивное бормотание.
Матео пытался утешить Патрика. Намерения были добрые, вот только умения не хватало.
– Отодвинься от него, – сказала ему Леа. – Его мучает скорбь, а не газы. А ты словно пробку из него хочешь выбить.
Матео похлопывал Патрика по спине и повторял:
– Все образуется.
– И кстати, – Леа наклонилась к мужу и понизила голос, – ничего не образуется.
Матео увидел, как его жена взяла Патрика за руку. Тот посмотрел на Леа, глаза его после таблеток и сна все еще оставались мутноватыми.
Матео почувствовал острый приступ старой ревности.
Какие качества Патрика пробуждали в женщинах материнские инстинкты? Да какие бы они ни были, у Матео они вызывали только ярость. Ему хотелось надавать Патрику по заднице.
Даже сейчас. Он знал, что это неразумно, даже жестоко, но ему хотелось накричать на Патрика, чтобы тот взял себя в руки. Сел прямо. Сделал что-нибудь, кроме раскачивания и нытья. Им нужно было поговорить. Выработать единую линию. А от Патрика, как всегда, не было никакого проку.
Матео встал, подошел к камину и принялся вымещать свое негодование на полене. Лупил по нему кочергой.
Все снова вернулось к первому курсу университета. Снова «Повелитель мух» во всей красе.
Когда их судьбы сплелись. Как оказалось, довольно прочно.
Тот первый год, когда они познакомились. Когда все началось. Когда произошли те события, которые привели их сюда, в этот ужас среди красот природы.
– Я подумал, вы захотите чего-нибудь, – сказал Габри, стоя в арке между столовой и гостиной. В руках он держал поднос с чайником. – Скоро будет готов обед. Вряд ли вам захочется идти в бистро.
– Merci, – сказал Матео, взял у него поднос и поставил на кофейный столик рядом с шоколадными пирожными, которые они с Леа купили в пекарне.
Минуту спустя Габри принес еще один поднос – с выпивкой. Он поставил его на приставной столик рядом с потрескивающим камином.
Потом, наклонившись над скорбящим Патриком, прошептал:
– Я тоже не понимаю, но я знаю: они найдут того, кто это сделал.
Однако его слова не утешили Патрика. Он только еще больше ушел в себя.
– Вы так считаете? – пробормотал Патрик.
– Считаю.
Габри выпрямился и подумал: может быть, плач Патрика «не понимаю» – не только о его убитой жене?
И еще он с недоумением спросил себя, почему у него вдруг возникло желание отхлестать нытика по щекам.
Габри вернулся в кухню и налил себе красного вина в бокал в форме луковицы. Он сел на табуретку у стола, глядя в темноту сквозь маленькое окно.
Габри собирался приготовить пастуший пирог, утешительное блюдо к их обеду, но у него возникло подозрение, что его постояльцы найдут очень мало утешения в том, что обнаружит Гамаш. И вероятно, не найдут никакого утешения в еде.
Пока кухня наполнялась ароматами жареного чеснока и лука, мясной подливки и обжаренного фарша, он думал о четырех друзьях и об узах, которые тесно связали их. Это было очевидно с их первого приезда несколько лет назад.
Их дружба всегда казалась такой замечательной. Их товарищество. Их доверие друг к другу.
До нынешнего приезда.
С самого начала что-то пошло не так. И не только время, выбранное для этой их встречи. Конец октября вместо августа, что само по себе озадачивало. Зачем приезжать, когда холодно и серо, а мир собирается уснуть или умереть?
Почему сейчас?
Ноябрьская темнота и холод царили не только снаружи. Вслед за друзьями они прокрались и в гостиницу. Друзья радовались встрече. Но не так, как раньше. Они проводили меньше времени вместе и, несмотря на приглашения, меньше времени с Габри, Оливье и другими завсегдатаями бистро.
Потом появился кобрадор, и холодок, казалось, просочился в каждую дверь деревни.
А теперь еще и убийство Кэти. Кто-то забрал ее жизнь.
– Умерла, – произнес Габри вслух, надеясь таким образом закрепить смысл этого слова в голове.
Но со смертью Кэти умерло что-то еще. Что-то важное. Он почувствовал это в гостиной. Безошибочно.
Они по-прежнему жили тесным кружком. Старым кружком, это очевидно. Если бы камни Стоунхенджа могли дышать, они тоже подружились бы. Но теперь Габри, слив воду с картошки, поймал себя на том, что размышляет, какие на самом деле отношения связывали их на протяжении долгих лет, на протяжении жизни.
Были ли они боевыми товарищами по оружию? Защищали ли друг друга? Братья и сестры? Возможно, из одних яслей? Жены, мужья, любовники? Вечные лучшие друзья?
Или что-то совершенно другое. Они, вероятно, на всю жизнь были связаны. Но теперь то, что прежде было спрятано, вышло на свет.
Габри представил себе огромные камни Стоунхенджа, наклонившиеся внутрь круга. Притягивающиеся друг к другу.
Но та самая сила, которая связывала их вместе, вызвала их падение.
И когда улеглась пыль, они все лежали на земле. Рухнули. То, что когда-то было могучим, созданным на века, пало.
– Умерло, – пробормотал Габри, поливая сметаной юконскую золотую картошку, над которой поднимался парок, и кидая на нее кружочки масла.
Потом он посмотрел на результат.
– Ах черт.
Он подошел к холодильнику, достал брикет грюйера, отрезал от него несколько ломтиков и посмотрел, как сыр тает в масле, сметане и картошке.
Потом Габри принялся толочь все это в пюре. Он покачивался в такт, нажимая всем своим немалым весом на толкушку.
– Не понимаю, – бормотал он, покачиваясь. Взад и вперед.
* * *
– Как это могло произойти? – шепотом спросил Матео у Леа, когда они стояли, греясь, у камина.
С самого начала идея была плохая. Но по крайней мере, не его идея. Он находил в этом некоторое утешение и опору.
Однако теперь он начал волноваться. Это можно было представить и как его идею. Легко.
Убедить Гамаша, что зачинщиком выступил именно он, Матео, не составит труда. А от этого всего один шаг до убийцы.
Матео вдруг подумал, а не планировалось ли это с самого начала. Иметь не только убедительные аргументы своей непричастности, но и человека, на которого можно фактически повесить все случившееся.
Но это означало бы, что операция готовилась очень давно. Началась раньше, чем он мог себе представить. И требовала участия других. Участия Леа.
Возможно ли такое?
Матео поставил стакан на каминную полку.
– Что с тобой? – спросила Леа, почувствовав его тревогу.
– Обвинить кого-нибудь из нас очень легко, – сказал он, опустив голову и понизив голос.
– В убийстве Кэти?
– Во всем. Ты об этом не думала?
Вообще-то, Леа и сама только что пришла к такому выводу. Тот, кто первым доберется до Гамаша, сможет обернуть обстоятельства в свою пользу. Подставить других.
По оконному стеклу что-то стучало. Не то дождь. Не то снег. Дождь со снегом.
Мир снаружи менялся. И не к лучшему.
Они заполонили все. Были повсюду, куда ни повернись. Полиция. Суетились. Принюхивались. Заглядывали в темные уголки. Открывали запертые двери. Вытаскивали на свет то, что прежде находилось в тени.
Пока Патрик спал, ее и Матео допрашивали. Они не знали, что сказать, а потому не сказали ничего.
– В конечном счете они до всего докопаются. – Леа кивнула в сторону Патрика. – Я была уверена, что он им все выложит, когда они сообщили ему новость.
– Я тоже так думал, но он был слишком ошеломлен. А тут еще лоразепам. Это была хорошая мысль.
– Одна таблетка, – сказала Леа.
– Конечно. Кто в здравом уме дал бы ему больше?
В его голосе послышалась угроза. Леа не боялась Матео. Не очень боялась. В нормальной ситуации. Но ничего из происходящего не казалось нормальным.
– Так почему же ты дала? – спросил он.
– Я не давала.
– Я ведь не Гамаш. Я не коп, – сказал Матео. – Не надо мне лгать. Ты знаешь то же, что и я. – Он наклонился к ней. – Или ты знаешь больше?
– Только посмей, – прошептала она, а скорее прошипела.
Ростом она ему не уступала. И хотя не могла справиться с ним физически, зато всегда брала над ним верх в интеллектуальном плане. Не то чтобы Матео был глуп, но Леа была умнее. Сообразительнее. Они все это знали. Она это знала.
Ей всегда удавалось управлять им. Главным образом благодаря ее умению управлять собой, умению, которого был лишен Матео.
Впрочем, она чувствовала, что власть над ним ускользает от нее. Все ускользало из ее рук. Леа и Матео словно попали в сель, и их теперь несло вниз.
Они все лгали полиции. Говорили, что им ничего не известно, хотя знали всё.
– Мы в дерьме, – сказал Матео.
– Кэти мертва, – сказала Леа. – Ты тут один, что ли, в дерьме? Вытащи голову из собственной задницы. Прекрати думать о себе.
– О, а ты о себе не думаешь?
Леа выдержала его взгляд. Она старалась не показать ему, что он прав, не дать ему этого удовлетворения. В этот день Леа Ру узнала о себе кое-что новое.
Когда ее понес сель, она хотела только одного – спастись.
«Господи, помоги мне», – думала Леа. Она всегда надеялась, что будет такой, как оркестранты на «Титанике». Или как немка, прячущая евреев на чердаке.
Но теперь она поумнела. Когда произойдет столкновение с айсбергом, она выкинет детей из спасательной шлюпки.
Когда посреди ночи раздастся стук, она покажет на потайную дверь.
Да, думала она. В этот день умерла не только Кэти. Обнаружились также холодные останки той женщины, какой Леа себя считала, какой надеялась быть.
И все же, может, еще не поздно. Может, сердце еще бьется.
У нее оставалось немного времени, чтобы подумать.
В одном Матео прав. Кто придет первым, у того будет преимущество.
Леа посмотрела на бронзовые часы на каминной полке. Шел седьмой час. Из кухни доносился восхитительный запах.
– Я, пожалуй, прогуляюсь, – сказала Леа.
– Там снег, или дождь, или то и другое, – заметил Матео. – Или ты имеешь в виду очень короткую прогулку?
Он кивнул на дом Гамашей, стоящий прямо напротив гостиницы.
Услышав его тон, она ощутила вкус грязи.
– Ты никуда не пойдешь, – заявил Матео. – И я тоже. Мы будем держаться вместе.
Он пристально посмотрел на жену. У него не было иллюзий на ее счет. Он всегда знал, с первого дня их знакомства в университете.
Она была энергичной. Умной и здравомыслящей. И не только.
Леа Ру была безжалостной.
Но и он был не лучше. Безжалостность их и свела.
