Глава двадцать третья
– У меня есть несколько вопросов, – спокойным, но деловым тоном произнес Жан Ги Бовуар.
Несмотря на непогоду, он поехал в Монреаль, чтобы сообщить известие о смерти Кэти сначала ее сестре Бет. Теперь ему нужно было, чтобы она сосредоточилась, а не погружалась глубже в скорбь. Скорбь можно отложить на потом. Сейчас он нуждался в ответах.
– Кэти когда-нибудь упоминала о кобрадоре?
Бет посмотрела на мужа, сидевшего рядом с ней на диване. Из подвала доносились голоса детей, спорящих из-за ноутбука.
– О ком? Нет.
– Она шила?
Они посмотрели на него как на сумасшедшего. Бовуар не мог их винить. Эти вопросы даже для него имели мало смысла.
– Шила? Как… что… – заикаясь, проговорила Бет.
– На ней было что-то вроде плаща, и мы подумали, не сама ли она его сшила.
– Нет, в этом она не сильна. Она прекрасно готовит, – сказала Бет с надеждой в голосе, словно это могло помочь.
Бовуар улыбнулся:
– Merci.
Делая запись, которая ему никогда не понадобится, он увидел, что Бет посмотрела на мужа и натянуто улыбнулась.
– Вы были близки с сестрой?
– Да. У нас разница всего в полтора года. Она моложе. Я ее всегда защищала, хотя ей и не требовалась моя защита. У нас это стало чем-то вроде шутки. Она живет в нескольких улицах отсюда, а мама и папа – в двух кварталах. Боже мой…
И снова Бет посмотрела на мужа, который обнял ее за плечи.
– Мама и папа…
– Я им сообщу, – сказал Бовуар. – Но лучше, если вы будете присутствовать.
– Да-да, конечно. О господи…
– Вы с Кэти все друг другу рассказывали? – спросил он.
– Думаю, да. Я ей рассказывала все.
Муж Бет немного приподнял брови. Немного, но достаточно, чтобы выразить удивление. И некоторую неловкость.
– Я прошу прощения, но вы должны сказать мне, не было ли в ее откровениях чего-нибудь компрометирующего.
– Что вы имеете в виду?
– Не нарушала ли она когда-нибудь закон? Не совершала ли каких-то поступков, за которые ей было стыдно и в которых она никому не признавалась? Не мог ли кто-нибудь из-за этого ненавидеть ее?
– Нет, конечно.
– Пожалуйста, подумайте.
Она задумалась.
Он смотрел на ее бледное, покрывшееся пятнами лицо. Она застыла, стараясь справиться с болью. Пытаясь держаться.
– Кэти таскала деньги из маминого кошелька. Я тоже таскала. Думаю, мама знала. Брали помаленьку, четвертак или пятьдесят центов. Один раз Кэти на экзамене по географии списала у девчонки, сидевшей рядом. С географией у нее всегда было неважно.
– Еще что-нибудь?
Бет подумала, покачала головой:
– Нет.
– Она была счастлива в браке?
– Кажется, да. Они ведь и работали вместе – Кэти и Патрик.
И опять зашевелился ее муж, Ивон. Бовуар посмотрел на него.
Почувствовав на себе внимательный взгляд, Ивон сказал:
– Мы… я его никогда не любил. Я считал, что он использует ее.
– Каким образом?
– В их паре она явно была главной – тем, кто принимает решения. Но она всегда… как же это слово?..
– Заискивала? – подсказала Бет. – Не то чтобы она постоянно ему уступала, но, если Патрик чего-то хотел, он это получал.
– Он манипулятор, – подхватил Ивон. – С нами у него так не получалось.
– С большинством людей не получается, – сказала Бет. – Только с Кэти. Это было ее единственное слабое место. Мы ее любим, а его, вообще-то, нет. Но она с ним счастлива, и мы смирились.
Бовуар кивнул. Пары, в которых одна сторона доминирует, не были редкостью, хотя часто роли распределялись совсем не так, как казалось на первый взгляд. Со стороны можно было подумать, что в этой семье все решает Кэти, успешный архитектор, тогда как на самом деле всем заправлял Патрик.
– Тирания слабых, – сказал Ивон. – Где-то я об этом читал. Точно про Патрика.
«Тирания», – записал Бовуар. Сильное слово.
– Что-нибудь еще?
Они задумались.
Бет явно пыталась держать себя в руках после первоначального шока и слез. Она изо всех сил пыталась быть полезной.
Она нравилась Бовуару. Они оба нравились. Он подозревал, что ему и Кэти понравилась бы. Кроме, пожалуй, того, что ей приходилось скрывать какую-то тайну.
Тайны были у всех. Только одни пахли отвратительнее, чем другие.
– У меня судебный ордер на обыск дома Кэти. Вы пойдете со мной?
Ивон остался с детьми, а они вдвоем проехали несколько кварталов до дома Кэти и Патрика.
Когда они остались вдвоем, Бовуар спросил:
– И больше действительно ничего нет?
Бет молчала. Они сидели в машине, в темноте, под холодным дождем рядом с домом Кэти. Он был больше дома Бет, не такой скромный, но вряд ли элитный. Погруженный в темноту.
– Пожалуйста, не говорите никому.
– Этого я не могу обещать, – ответил Бовуар. – Но вы должны мне сказать.
– Кэти сделала аборт. Она забеременела в школе, и ей пришлось сделать аборт. Я ходила с ней.
– Она потом жалела? – спросил Бовуар. – Стыдилась этого?
– Нет. Конечно нет. В то время для нее это было правильное решение. Она сожалела, что так получилось, но о своем решении не жалела. Просто наши родители не поняли бы. Она не хотела причинять им боль.
– Вы удивитесь тому, как много могут понять родители, – сказал Бовуар. Он посмотрел на нее. – И?..
Он чувствовал, что она еще не все сказала.
– И мой муж не понял бы.
– Почему?
– Ребенок был от него. Они встречались несколько недель в школе, а потом разошлись. Думаю, он не знает, что мне известно об их романе. И он точно не знает о беременности Кэти и об аборте. Мы с ним стали встречаться гораздо позже, через несколько лет после окончания школы. К тому времени Кэти и Патрик уже поженились.
– И как бы он отреагировал, если бы узнал?
Бет задумалась.
– Не знаю. Наверное, слишком много времени прошло, чтобы его это теперь взволновало. И если откровенно, то тогда он бы пришел в ужас, если бы узнал, что его бывшая девушка беременна. Решение было правильное, и Кэти о нем не жалела. Но и не гордилась им. И уж конечно, не имела никакого желания кричать об этом направо и налево. Я думаю, она поэтому и уехала после школы в Питсбург. Хотела начать с чистого листа.
– Почему в Питсбург? – спросил Бовуар.
– Летом она прослушала курс изящных искусств в Университете Карнеги-Меллон, но быстро поняла, что хочет стать архитектором. Ей позволили перевестись, она подала документы в Монреальский университет и стала учиться по их программе.
– Как бы вы описали вашу сестру? Только теперь почестному. Это важно.
Бет отерла лицо, высморкалась и обдумала ответ.
– Она была доброй. С развитым материнским инстинктом. Может, поэтому она прилипла к Патрику. Если какой-то человек и нуждался в материнской опеке, так это он. Хотя я не уверена, что это шло ему на пользу. Мне кажется, ему давно пора повзрослеть.
– Почему у них с Патриком нет детей?
– Ну, время еще есть, – не задумываясь, ответила Бет.
В темной машине Бовуар слушал стук ледяных дробинок по стеклу, стонущую тишину. А потом рыдания.
Он подождал, пока она успокоится.
– Ее планы, ее надежды состояли в том, чтобы построить бизнес, а после начать рожать детей. Ей ведь еще нет… не было и тридцати пяти. Полно времени, – прошептала она.
Они вошли в дом, и Бет включила свет.
Бовуар был удивлен. Если снаружи дом казался таким же, как и соседние, ничем не примечательным, то внутри он претерпел полную переделку. Краски приглушенные, но не размытые. Успокаивающие, теплые. Оттенки почти пастельные, но не сказать, что исключительно женские.
Веселые – вот точное слово. Домашние. В книжных шкафах книги. В стенных шкафах органайзеры и полный порядок. В кухне запах трав и приправ, всевозможная утварь в кувшинах, кофемашина и чайник. Ни один из этих предметов не находился здесь только ради красоты.
Эта кухня была рабочим местом.
Из кухни открывалась дверь в гостиную с балочным потолком.
Это был семейный дом, и Бовуар легко и с удовольствием мог представить в нем свою семью.
На осмотр дома у него ушло полчаса. Он не нашел ни громких доказательств тайной или двойной жизни, ни даже намеков на это. Несколько эротических книжек. Несколько пачек сигарет. Он понюхал их, чтобы убедиться, что там табак. Ничего, кроме табачного запаха и затхлости.
С ночного столика в спальне он взял фотографию. Четыре знакомых лица. Пятое – незнакомое.
– Монреальский университет, – сказала Бет. – Первый курс. Друзья на всю жизнь. Трудно поверить, что она так давно познакомилась с Патриком. Такие молодые.
– Вы не возражаете, если я ее возьму? – спросил Бовуар.
Он выписал квитанцию. Ничего другого, кроме фотографии, брать не стал.
Они медленно поехали к родителям Кэти. Бовуар уже собирался сказать им, но тут Бет не выдержала и сама обрушила на них страшную новость. И когда все это закончилось для него, а для них только начиналось, он поехал домой. Обнять Анни и поцеловать Оноре, почитать ему перед сном, перед тем как вернуться в Три Сосны.
