Глава десятая
– Вы попросили его покинуть деревню. Вероятно, вы предполагали, как будут развиваться события, – сказал прокурор. – Тут уже речь шла об угрозе жизни.
– Маршан пребывал в ярости, был спровоцирован, – ответил старший суперинтендант Гамаш. – В подобном состоянии люди говорят то, чего на самом деле не думают.
– И совершают поступки, о которых впоследствии жалеют, – заметил прокурор. – Когда они рассержены. Однако поступок уже совершен, и изменить ничего нельзя. Убийство может быть совершено непредумышленно или по неосторожности, но в любом случае человека уже не вернуть. Наверняка ваш опыт работы в отделе по расследованию убийств научил вас этому.
– Научил, – признал Гамаш.
– И все же вы бездействовали. Если не в тот момент, то когда? Чего вы ждали?
Гамаш посмотрел на прокурора, потом на людей, набившихся в душный зал заседаний. Он знал, как все это звучит, какие эмоции это вызвало бы у него.
Но он ничего не мог сделать, не нарушая закон. Ничего, что принесло бы результат.
События того ноябрьского вечера ясно показали: кобрадор твердо намерен добиться своего.
Старший суперинтендант Гамаш сомневался, что идея о нападении на кобрадора принадлежит Маршану. Поль Маршан недавно появился в деревне и до этого времени ни в чем противозаконном замечен не был. Казалось, кто-то его надоумил. Посоветовал прямо или косвенно пригрозить кобрадору.
Гамаш сомневался, что цель состояла в убийстве Совести. Скорее хотели напугать, отвадить кобрадора от деревни. В конце концов, кто не убежит, увидев перед собой психа с кочергой в руке?
Несмотря на бытующее мнение, мертвецы не молчат. Они рассказывают самые разные истории. Если бы кобрадора убили, им пришлось бы снять с него маску и выяснить, кто он такой. И возможно, они поняли бы, почему он здесь оказался.
Но если бы кобрадор убежал, то никто так бы и не узнал, кто он и почему объявился в Трех Соснах.
И к кому приходил.
Впрочем, «почему» начало уже проясняться для Гамаша. Подсказкой послужила крохотная пластиковая упаковка.
Чума.
Однако план не удался. Совесть не уступила. Даже не моргнула. Готова была рисковать жизнью ради своего дела.
Совесть знала что-то о ком-то из жителей деревни. И у этого кого-то начали сдавать нервы.
Но ни о чем таком в суде не говорилось. Прокурор не спрашивал, а Гамаш не делился этими сведениями.
– Месье Залмановиц, – сказала судья, и прокурор подошел к ней. – Месье Гамаш не подсудимый. Имейте это в виду, задавая вопросы.
– Хорошо, ваша честь.
Но, судя по действиям прокурора, ему хотелось превратить Гамаша в еще одного обвиняемого, а не в свидетеля обвинения.
За спиной у Залмановица репортеры с бешеной скоростью делали записи.
Судья Корриво знала, что суды и судьи бывают разными и что есть много способов усадить человека на скамью подсудимых.
Старший суперинтендант Гамаш мог бы быть признан виновным.
Она снова сосредоточилась на прокуроре. На этом самонадеянном типе.
Судья Корриво больше даже не пыталась прогонять приходившие к ней мысли. Но она изо всех сил сдерживалась, чтобы не озвучить их случайно в публичном пространстве.
Не удержись она – и решение суда будет оспорено. И дело точно окажется в суде более высокой инстанции.
– Что вы подумали, когда увидели Леа Ру, вышедшую на защиту кобрадора? – спросил прокурор.
– Кто бы ни встал между человеком, размахивающим кочергой, и тем, кому он угрожает, я бы удивился.
– И тем не менее именно это вы и сделали, не так ли?
– Я подготовлен к такого рода испытаниям.
– О да, я все время забываю.
Эта реплика вызвала одобрительные смешки у публики и удар молотком судьи Корриво, которая с удовольствием нанесла бы его по голове прокурора.
– Я знал мадам Ру, – сказал Гамаш. – Следил за ее политическим ростом. Политика – вещь жестокая, особенно в Квебеке.
– А вы не подумали, что это просто эффектный ход? Чтобы накопить политический капитал?
– Тогда ей нужно было бы встать на сторону толпы, вам не кажется? – парировал Гамаш. – Популист, разжигающий гнев и страх, имеет больше шансов быть избранным. Если бы она хотела этого, то встала бы на сторону человека с кочергой.
Эти слова заставили прокурора проглотить язык и вызвали смешки в зале вверху и слева.
– Я начал говорить, что знаю мадам Ру по отзывам. Мне по долгу службы приходится иметь дело с высокопоставленными чиновниками, избранными и назначенными. В коридорах Национального собрания Квебека перед началом заседаний комитетов можно услышать много интересных разговоров. Леа Ру имеет репутацию человека страстного, но принципиального. Это мощное сочетание. Она стала инициатором принятия многих прогрессивных законов в Национальном собрании. И часто против желаний главы партии.
– Значит, принципы для нее важнее карьеры? – спросил прокурор.
– Думаю, да.
Впрочем, опыт работы в отделе по расследованию убийств научил Гамаша кое-чему еще. Не стоит доверять внешнему облику.
* * *
– Вы поступили очень смело, – сказала Клара, когда они вернулись в дом Гамашей.
– И представляете, это сработало! – воскликнула Леа, широко раскрыв глаза.
Лицо ее раскраснелось, несмотря на холод.
Рейн-Мари пригласила Леа и Матео разделить с ними обед.
Леа пребывала в некой эйфории после противостояния толпе. Адреналин. Гамаш многое мог рассказать о таком состоянии.
Сердце колотится. Все усилия направлены на то, чтобы скрыть страх. Не сдать позицию. Тело напряжено. Мысли скачут.
А потом все кончается. Но адреналин остается в крови и, как наркотик, растекается по телу. Они все чувствовали подобное, но никто в такой степени, как Леа. Ведь она первая вышла против толпы.
– Жаль, что Патрик и Кэти не с нами, – сказала Рейн-Мари, направляясь вместе с ними в кухню. – Я видела, как они сегодня уехали куда-то.
– Они решили пообедать в «Ле Реле» в Ноултоне, – объяснила Леа. – Вечер стейков с картошкой фри. Пропустили такую развлекуху.
– Хотя я не думаю, что от Патрика было бы много прока, как ты считаешь? – сказал Матео.
Вероятно, так оно и есть, подумал Гамаш, тоже обративший внимание на робость Патрика. Но говорить об этом не стоило, тем более другу.
Впрочем, возможно, Патрик вовсе не друг ему. С некоторых пор. В этот свой приезд они, похоже, проводили меньше времени в обществе друг друга.
– Выглядит великолепно, – сказала Рейн-Мари, раскладывая по тарелкам тушеную курицу, принесенную Оливье. – Merci.
– Не за что.
– Давай уж, поведай им правду, – сказал Габри, хватая теплую обеденную булочку, предложенную вместо багета. – Готовил не Оливье, это работа Антона.
– Мойщика посуды? – спросил Матео, с подозрением глядя на тушеное блюдо.
Куриное мясо было нежное, в меру приправленное. Сложное блюдо. Знакомое и вместе с тем экзотическое.
– Все это он нашел в лесу, – сказала Мирна. – Новоквебекская кухня. Вот что он хочет создать.
– Мойщик посуды? – повторил Матео.
– Нам всем приходится с чего-то начинать, – возразила Мирна.
– И давно он здесь? – спросила Леа. – Кажется, в наш прошлый приезд его не было.
– А он запоминается, – протянула Клара, представляя себе стройного молодого человека с длинными волосами и легкой улыбкой.
– Он приехал несколько месяцев назад, – ответил Габри. – Они с Жаклин вместе работали в каком-то доме и оба потеряли работу.
– Под домом вы подразумеваете что-то вроде дома престарелых?
– Нет, – ответил Оливье. – Я имею в виду частный дом. Она служила нянькой, кажется, а он – их личным шеф-поваром.
– Ничего себе дом, – заметил Матео.
– Вам нравится ваша новая работа, Арман? – спросила Леа.
– «Нравится» не очень подходящее слово, – ответил он. – Я просто пытаюсь справляться. Позвольте спросить у вас кое-что. Несколько лет назад, когда вас выбрали в первый раз, вы лоббировали один закон и, насколько я помню, были совершенно уверены в его необходимости.
– Верно. Многие новоизбранные имеют свои законопроекты. Большинство из них не проходит.
– А ваш? – спросила Клара.
– И мой не прошел. Закон был призван покончить с переполненностью палат для больных, доставляемых по «скорой».
– Вообще-то, это был закон о борьбе с наркотиками, – напомнил Арман.
– Ах да, вы правы.
– Я внимательно читал ваш законопроект, – сказал Гамаш. – В то время я был главой отдела по расследованию убийств, и огромное число убийств в Квебеке так или иначе было связано с наркотиками.
– И каково ваше мнение?
– Мне показалось, что законопроект предлагал конструктивный подход к ситуации, которая выходила из-под контроля.
– Тогда почему ее законопроект провалили? – спросил Габри.
– По ряду причин, – ответил Гамаш.
Продажность старших офицеров Квебекской полиции. Коррупция в правительстве. Рост могущества наркокартелей, которые диктовали свои условия.
Но Гамаш не стал говорить им об этом. Хотя одну из причин он не прочь был затронуть.
– Это может показаться тривиальным, но одна из причин состояла в том, что вы назвали законопроект чьим-то именем. Не помню чьим.
– Эдуарда, – напомнила Леа. – И почему это помешало?
– Создавалось впечатление, будто это персональный крестовый поход одного из депутатов, который хочет заявить о себе, а не широкомасштабное решение проблемы, представляющей серьезную социальную угрозу.
– Другие законы тоже носят имена людей, – вмешалась Клара. – Таких много.
– Безусловно, но те законопроекты, которые были приняты, имели широкую общественную поддержку. Их лоббисты проделали немалую агитационную работу. Задействовали медиа, общество, нашли сторонников среди коллег-политиков. Вы, – сказал он, обращаясь к Леа, – этого не сделали.
– Верно. Если политика – искусство, то я рисовала пальцем.
– А кто такой этот Эдуард? – спросила Рейн-Мари.
– Он был нашим соседом по комнате в Монреальском университете, – ответил Матео.
– Мы все входили в одну компанию, – сказала Леа. – И Эдуард был одним из нас.
– Немного больше чем одним из нас, верно? – с ехидцей произнес Матео.
Даже в пламени свечей было видно, что Леа зарделась.
– Я была в него слегка влюблена, – сказала она. – Все его любили. Даже ты, я думаю.
Матео рассмеялся:
– Он был очень привлекателен.
– Что с ним случилось? – спросила Мирна.
– Нетрудно догадаться, – ответил Матео.
Разговор на несколько секунд прервался.
– Наверное, совсем молодой был, – заговорила наконец Клара.
– Ему и двадцати не стукнуло, – сказала Леа. – Спрыгнул с крыши пятнадцатиэтажного дома. В состоянии наркотического опьянения. Сколько лет прошло…
– Не так уж и много, – возразил Матео. – Мы все очень гордились, когда Леа после избрания стала первым делом проводить La loi Edouard.
Закон Эдуарда.
– Законопроект не прошел, – повторила Леа.
– Но вы, по крайней мере, попытались, – сказал Гамаш. – А теперь вы многое узнали о прохождении законопроектов. Вы не хотели бы вернуться к нему? Возможно, мы сумеем вместе сочинить эффективный закон.
– Я надеюсь на это.
Гамаш подождал продолжения, затем откинулся на спинку стула и задумался.
Леа Ру проявила вежливость, но, похоже, вовсе не стремилась к совместной работе с главой Квебекской полиции по пресечению наркотрафика.
Что же случилось? И почему она забыла о том, что ее первым законопроектом, ее приоритетным делом был закон Эдуарда?
Снова сплошная видимость. Как и у существа на деревенском лугу. Оба скрывают то, что у них внутри.
