Глава одиннадцатая
Утром существа не оказалось на прежнем месте.
Арман вышел на веранду в куртке, шапке и перчатках, держа на поводке Анри и малютку Грейси. Хотя, с их точки зрения, на поводке был Гамаш.
Все трое уставились на пустой деревенский луг, окутанный утренним туманом.
Гамаш огляделся. Обвел взглядом дома, сады, ведущие в деревню и из нее пустынные грунтовые дороги, которые, словно стрелки компаса, показывали главные направления.
Нигде никакого движения. Хотя до его ушей донеслись птичьи трели и несколько голубых соек сидели на спинке скамьи, стоящей на лугу.
– Гулять, – сказал он, отстегивая собак.
Анри и Грейси побежали вниз по ступенькам, по тропинке, по тихой дорожке на деревенский луг и принялись гоняться друг за другом вокруг трех сосен.
Бег Грейси немного напоминал кроличий – она быстро прыгала.
«Не может же она быть?..» – подумал Арман, наблюдая за ней.
Задние ноги у нее были крупнее передних, это правда. И уши становились все длиннее.
Ясности с тем, кто такая Грейси, пока так и не появилось. Но одно оставалось неоспоримым.
Кем бы она ни оказалась, она принадлежит им.
Его внимание привлекло какое-то движение слева, и он перевел взгляд туда. Из верхнего окна дома на него смотрела крупная фигура в мантии.
Арман уставился на нее, впился взглядом, сосредоточился. Его тело напряглось.
Но когда фигура сделала шаг назад и на нее упал свет, он понял, что это Мирна.
Она помахала ему и минуту спустя вышла из дома в шерстяном пальто, ярко-розовой шапочке и с такой большой кружкой кофе, каких он и не видел. Скорее, с ведром.
– Наш друг исчез, – сказала она.
Ее резиновые сапоги производили хлюпающие звуки, когда она на каждом шагу вытаскивала их из грязи.
– Oui.
– Думаю, Поль Маршан все-таки его напугал.
– Пожалуй.
Арман испытывал облегчение. Но все же его одолевало любопытство, и, пока они медленно шли вокруг деревенского луга, он спрашивал себя, узнают ли они когда-нибудь, почему здесь появлялся кобрадор. И почему исчез.
Вся деревня вздохнула с облегчением, воспряла духом. Даже солнце пыталось пробиться сквозь промозглый туман.
Они почти привыкли к присутствию этой фигуры на лугу, как привыкли к запаху навоза, доносящемуся с полей. Навоз был необходим. Он приносил пользу. Но приятней от этого не становился.
И вот кобрадор, воплощенная Совесть, исчез. Великого обвинения, вокруг которого завертелась вся жизнь маленькой деревни, больше не было. Все стало по-прежнему.
Мирна набрала полную грудь воздуха и выдохнула. Теплое облачко в прохладном утреннем воздухе.
Арман улыбнулся. Он чувствовал то же самое. Впервые расслабился за последние дни.
– Вы думаете, он получил то, за чем приходил? – спросила Мирна.
– Вероятно, иначе зачем ему уходить? Если он был готов претерпеть побои от месье Маршана, то трудно представить, что могло бы вынудить его вдруг сдаться.
– Интересно, как выглядит успех с точки зрения кобрадора? – спросила Мирна.
– Я тоже думал об этом, – отозвался Арман. – Для современного, который в цилиндре, это знание того, что долг возвращен. Финансовая транзакция совершена. Но тут мы имеем дело с долгом совсем иного рода.
Мирна кивнула:
– Ладно, на самом деле мне хочется узнать, к кому он приходил и по какой причине. Вот, признаюсь.
– Ну что ж, это совершенно естественный интерес, – улыбнулся Арман.
– Вам тоже интересно?
– Может быть, немного любопытно.
Какое-то время они шли молча.
– Не просто любопытно, Арман. Тут что-то другое. Совесть ушла.
– А это означает, кто-то здесь остался без нее. Наверное.
Никто из них не стремился развивать эту мысль. Оба хотели насладиться мгновением. В особенности свежим ноябрьским утром с его повисшим в воздухе дымком из печных труб. С неярким солнцем и прохладным туманом, несущим терпкий запах влажной земли и сладковатый запах сосен.
– «…И за яблоневою листвою, – произнесла Мирна, наблюдая за Анри и Грейси, играющими между соснами, – детей, которых не видно… Лишь слышно их, полуслышно в тиши…»
– Мм, – промычал Арман. Ее чавкающие шаги рядом ничуть не раздражали, задавали ритм. Словно успокаивающий метроном. – Томас Стернз Элиот.
На луг возвращались все новые и новые птицы, и теперь Анри катал Грейси по мокрой траве, а она бешено мотала хвостом и делала вид, что отталкивает его своими короткими ножками.
– «Литтл Гиддинг», – сказала Мирна.
Он подумал, что она имеет в виду Грейси, у которой вот-вот начнется легкое головокружение, но потом понял, что Мирна называет поэму, строки из которой цитировала.
– А ведь я был там, – сообщил он.
– В Литтл Гиддинге? – переспросила Мирна. – Это реальное место? Я думала, Элиот его придумал.
– Нет, это деревня неподалеку от Кембриджа. Ха, – произнес он, улыбаясь.
– Что такое?
– Население Литтл Гиддинга – около двадцати пяти человек. Немного похоже на то, что мы имеем здесь.
Они прошли еще немного по тихому миру.
– «…И все разрешится, – процитировал он строки поэмы, – и сделается хорошо…»
– Вы в это верите? – спросила Мирна.
В поэме говорилось об обретении покоя и простоты.
– Верю, – ответил Арман.
– Это ведь Юлиана Норвичская первая сказала: «Все будет хорошо, и все, что ни будет, будет хорошо».
Резиновые сапоги продолжали хлюпать с успокоительным ритмом, отчего слова и мир сливались воедино.
– Я тоже верю в это, – сказала Мирна. – Трудно не верить в такой день.
– Самое важное верить в это в разгар бури.
И Мирна вспомнила, что, хотя поэма Элиота говорит об обретении мира, она появилась только после пожара. Страшного очищения.
В «Литтл Гиддинг» рассказывалось и о гонимом короле. Мирна посмотрела на своего спутника и вспомнила их разговор предыдущим вечером. О совести.
У них был свой гонимый король. На самом деле они все были гонимы.
– Я думаю, все в этой деревне верят, что все будет хорошо, – сказал Арман. – Поэтому-то мы и здесь. Мы все потерпели неудачу. А потом все приехали сюда.
Он произнес это так, будто магические события были простым, разумным, логическим ходом вещей.
– «Пепел, пепел, – пропела вполголоса Мирна, – мы все падаем».
Гамаш улыбнулся:
– Мои внучки пели это в прошлый приезд. Вот прямо там.
Он показал на деревенский луг. И на то самое место, где вчера стоял кобрадор.
Перед его мысленным взором предстали Флоранс и ее сестренка Зора, они танцевали, взявшись за руки с другими ребятишками, и пели старую народную песню. В этих старых стихах было что-то невинное, но в то же время тревожное.
Он видел смеющихся детей. Видел, как они падают на землю. Вытягиваются во весь рост. Замирают.
Ему это казалось забавным, но все же неприятно было видеть, как его любимые внучки лежат на лугу, словно мертвые. Рейн-Мари говорила, что этой народной песне несколько веков, она возникла во время эпидемии черной смерти. Чумы.
– Что случилось? – спросила Мирна, глядя на него.
– Просто задумался о кобрадоре.
Но это была только часть правды. Он думал о маленьком пластиковом пакетике в кармане Маршана.
Теперь, когда кобрадор исчез, Гамаш поедет на работу, позвонит в лабораторию и узнает, что было в этом пакетике. Впрочем, он и так знал ответ.
Фентанил. Чума.
«Пепел, пепел, – подумал он. – Мы все падаем».
– И все будет хорошо, – заверила его Мирна.
– Так-так, – проговорил у них за спиной знакомый голос.
Они повернулись и увидели Рут и Розу, которые вразвалочку спускались по склону холма из маленькой церквушки Святого Томаса.
– Вы сегодня рано, – сказал Арман, когда старая поэтесса присоединилась к ним.
– Не спится.
Арман и Мирна переглянулись. Насколько они знали Рут, та бо́льшую часть времени спала или пребывала в вырубленном состоянии под воздействием алкоголя. Потом просыпалась на часок-другой, чтобы оскорбить кого-нибудь, и снова засыпала. Деревенская кукушка. Часы.
– Ходила к святому Томасу за покоем и тишиной, – объяснила Рут.
И опять Арман и Мирна переглянулись, подумав о том, какой, видимо, кошмар творится в ее доме, а вернее, в ее голове, если она ищет спасения в церкви.
– Когда вы вышли, его уже не было? – спросил Арман.
– Кого?
– А как ты думаешь? – фыркнула Мирна.
– Вы о тореадоре?
– Да, – ответила Мирна, даже не озаботившись тем, чтобы поправить ее.
Рут наверняка прекрасно знала, что никакого быкоборца в их деревне не появлялось. Хотя, Господь свидетель, помощь в борьбе со всеми быками им бы не помешала.
– Он исчез, – сказала Рут. – Но Михаил был поблизости. Занудствовал.
– Архангел? – спросил Арман.
– А кто же еще? Слушай, ну этот ангел и разговорчив. Господь то, Господь се. И я, чтобы от него отделаться, ушла в церковь.
– Отделаться от Бога? – спросила Мирна, глядя на помятую старуху. – Что ты там делала?
– Я молилась.
– Злобилась, – одними губами сообщила Мирна Арману, изображая пальцами когти.
Арман сжал губы, чтобы не улыбнуться.
– О чем? – спросил он у старой поэтессы.
– Я начинаю молиться с пожелания страшного конца каждому, кто меня разозлил. Потом я молюсь о мире на земле. А потом я молюсь за Люцифера.
– Ты сказала, за Люцифера? – переспросила Мирна.
– А что тебя так удивляет? – спросила Рут, переводя взгляд с одного на другую. – Кто больше всех в этом нуждается?
– Мне приходят в голову несколько имен, которые заслуживают этого больше.
– А кто ты такая, чтобы судить? – возмутилась Рут, но не так чтобы совсем неприязненно. И Мирна заволновалась, что Рут включит и ее в свой молитвенный список. – Величайший грешник. Самая потерянная душа. Ангел, который не только пал на землю, но при падении весь переломался.
– Ты молишься за Сатану? – снова спросила Мирна, которая никак не могла бросить эту тему и молча молила Армана о помощи.
Но он лишь пожал плечами, словно говоря: «Она вся ваша».
– Дурья башка, – пробормотала Мирна.
И тут ей кое-что пришло в голову.
– Ты молишься за него? Или ему?
– За него. За него. За него. Господи, и они еще говорят, что деменция у меня. Он был лучшим другом Михаила. Пока не попал в беду.
– А под бедой ты имеешь в виду войну в небесах, когда Люцифер пытался сбросить Бога? – спросила Мирна.
– А, так ты знаешь эту историю?
– Да, тут показывали фильм недели.
– Что ж, никто из нас не идеален, – согласилась Рут. – Мы все совершаем ошибки.
– Эта ошибка кажется крупнее всех остальных, – заметила Мирна. – Если учесть к тому же, что Люцифер не считал себя в чем-то виноватым.
– И это основание, чтобы его не прощать? – спросила Рут. Судя по всему, она была искренне озабочена данным вопросом. Даже на минуту забыла о себе. – Михаил говорит, что Люцифер был из них самым красивым, самым ярким. Его называли Сын Утра. Он был светоносным.
Рут обвела взглядом деревенские дома, сады, лес. Легкую дымку и пробивающееся сквозь нее солнце.
– Глупый, глупый ангел, – пробормотала она и повернулась к своим спутникам. – Обычно совесть принято считать хорошей вещью, но позвольте спросить: сколько страшных преступлений совершено во имя совести? Совесть – прекрасное извинение для ужасающих действий.
– Тебе это сказал твой друг Люцифер? – спросила Мирна.
– Нет, мне это сказал архангел Михаил, а потом попросил молиться за самого великого из всех грешников.
– У которого не было совести, – указала Мирна.
– Или она была покорежена. Совесть не обязательно хорошая вещь. Сколько геев избито, сколько женских клиник, где делали аборты, было разгромлено, сколько негров подверглось линчеванию, сколько евреев было убито людьми, которые слушали голос своей совести?
– И вы думаете, именно это у нас и происходит? – спросил Арман. – Пропала, заблудилась совесть?
– Откуда мне знать? Я сумасшедшая старуха, которая молится за Сатану и держит в доме утку. Слушать меня может только чокнутый, верно? Идем, Роза, пора завтракать.
И они вдвоем похромали вразвалочку к дому Гамаша.
– Совесть руководит нашими действиями! – крикнула ей вслед Мирна. – Чтобы мы поступали правильно. Чтобы были смелыми. Бескорыстными и отважными. Чтобы противостояли тиранам, чего бы это ни стоило.
Рут остановилась и повернулась, чтобы взглянуть на них.
– Ты бы еще сказала, что она светоносная. – Она остановилась на ступеньках веранды. Впилась в них взглядом. – Иногда все не так хорошо.
