40. Синдром Туретта – это…[79] - Все, способные дышать дыхание - Линор Горалик - RutLib.com

…когда говорят, говорят, не могут не говорить. Но начнем с другого. Способ выделения кодеина из опия с предварительной обработкой последнего по способу, описанному в патенте № 127, для выделения морфина, отличающийся тем, что полученный от выделения морфина раствор, по удалении спирта отгонкой, разбавляют аммиаком для удаления смолистых веществ, после чего обрабатывают известью для удаления меконовой кислоты, полученный раствор упаривают до небольшого объема, разбавляют после подкисления крепким спиртом для удаления остатка смолистых веществ и, наконец, после удаления спирта из раствора выделяют соль кодеина путем кристаллизации. А вообще это такая, знаете ли, типичная подростковая история, им же по 10–11 лет в пересчете на наш возраст, но об этом все старательно не думают, пока один из ребят, занимающихся вопросами чего-то там, связанного с беэршевскими гребнепалыми ящерицами, не возвращается из медлагеря на завод. Его хорошо ушибло подломанной оливой, этого парня, еще когда они ходили с контейнерами по бедуинским стоянкам и подбирали в контейнеры выживших, и подобрали Лили, Нати и Орли, и тут он полез забрать еще одну девочку, орущую и воющую глубоко-глубоко, под пыльной машиной, и уже вылезал обратно, когда олива, в которую эта машина была впаяна всмятку, окончательно рухнула – и прямо ему на хребет. Он легко отделался, если не считать потока шуток про оливковую ветвь и пр., и вот он возвращается на завод и видит, что там как, и начинает биться в истерике, и натурально является на внутреннюю проходную, держа над головой плакатик, на котором написано про детский труд и прочий позор. К нему выходят говорить и ласково говорят в том смысле, что ты, чувак, очнись, время-то какое, а он: «Да им же по 10–11 лет в пересчете на наш возраст, а они работают по двенадцать часов!» – ну что тебе сказать, хочешь стоять и стой, только пока ты тут стоишь, твой напарник должен делать двойную норму, это нормально, да? Это совсем не нормально, но таких вот как этот не проймешь, им на людей насрать, им ящерицы дороже, и он так и стоит четвертый час, никто не обращает на него внимания – вернее, на него очень даже обращают внимание, он очень интересует собак, которые в тележках отвозят готовые порошки на погрузку, одна собака даже выпуталась из упряжи и пришла его нюхать – словом, от человека реальный вред, вот же, сука, ебанутый. Нати, которая все про все знает, узнает все и в этот раз – ей рассказывают собаки, хотя от собак она всегда старается держаться подальше: у нее какая-то дурацкая фигня происходит с того самого момента, как ее вытащили из-под обломков бедуинского гаража, там еще были собаки, собаки-то ее и нашли, и вот теперь Нати, как услышит лай собак, тоже начинает лаять, лает и лает, не может остановиться, да так, что даже людям слышно, а что она лает – неизвестно, свои девочки по-собачьему не понимают, а собаки на Нати только смотрят косо и все. Один раз две собаки подрались и случайно сцепились тележками, не могли расцепиться, поднялся лай, Нати залаяла, а Лили засмеялась, а Нати так впилась ей зубами в палец, что Лили не могла работать, приходил человек, примотал Лили палец к другим пальцам, ночью она плакала, очень болело, даже и с рокасетом. Нати старается держаться от собак подальше, поэтому к собакам на самом деле ходит Орли, все узнает и потом рассказывает Нати, и вот весь конвейер уже знает про ебнутого чувака с плакатиком, даже Хани знает, хотя с ней никто не разговаривает. Хани в последние дни чувствует себя получше, у нее уже почти нормальный хвост, только бледный, а главное, этим дурам она, кажется, надоела, они ее больше не трогают, слава богу. Один раз Хани спросила большого старого лабрадора, которого как раз перезапрягали из тележки в тележку возле конвейера, что Нати сейчас лаяла, и он сказал: «Света нет! Света нет! Света нет! Света нет! Света нет!» Другой раз такса, долго не понимавшая вопрос, сказала, что Нати спрашивала: «Подавился, да? Подавился, да?» – а кого спрашивала – непонятно. После обеда идиота с плакатом загоняют все-таки в цех на рабочее место, его работа – что-то нажимать возле большого котла, от девочек это далеко, но во время большого перерыва он приходит и зовет их собраться, и кое-кто действительно собирается, и Хани тоже подходит, постепенно собирается много кого. У Хани за спиной толпятся и толкаются, прямо за ней стоит Нати; Лили и Орли отгоняют от Нати всяких других, чтоб не напирали, а этот чувак говорит, что они не должны работать по двенадцать часов, что они еще маленькие, им надо расти, что рокасет – это очень-очень важно, но пусть завод поставит работать кого-то другого, пусть завод что-то придумает. Совершенно непонятно, как завод может что-то придумать, у него же головы нет, всем скучно-скучно, Хани хочет уйти, ей не нравится, что с конвейера сыплется порошок, за это бывает плохое – кричат, топают, потом очень болит голова, Хани хочет уйти, но назад не пробраться уже – и тут Хани чувствует, как ее покусывают за хвост. Вспомнили про нее, нашли себе лекарство от скуки, господи боже мой, бедная Хани, и сзади уже трогают и дергают, и легонечко так кусают с разных сторон, все три кусают, и вот уже не легонечко, а больно кусают, господи ты боже мой, да за что же это, и тут Хани – прежняя, отчаянная, дерзкая Хани, у которой был брат, и подружки, и жирные муравьи, Хани, которая не боялась даже громадных бедуинских ботинок, тихо говорит: «Гав!» «Гав-гав-гав, гав-гав-гав, гав-гав-гав!» – тут же заливается Нати, и в следующую секунду все собаки в цеху заливаются: «Гав-гав-гав! Гав-гав-гав! Гав-гав-гав!» – и Хани в этот момент совершенно наплевать, во что ей все это обойдется, гав-гав-гав, гав-гав-гав, гав-гав-гав.