Глава пятая
Видящий

Здесь все было как прежде – и вместе с тем тревожно изменилось. Черные лужи под ногами стали шире. С потолка сыпало чернильными каплями, воздух стал тяжелым и спертым, а значит, угроза подступила к самому сердцу Карфагена.

Но люди словно не замечали этого. Ревела музыка, перекрывая пьяные крики и хохот, кто-то трясся в экстазе сумасшедшего танца. Для многих, вылезших из умирающих дальних туннелей, Центральный сектор в любом виде казался раем. Оборванцы с горящими глазами заполонили Месиво, таращась на его убогую роскошь. Они хватали чисто одетых местных, просили еды, денег, одежду. Где-то закипала драка. Другие жадно пялились в глубину стрип-кубов, где продолжали двигаться полуобнаженные девушки – такие же желанные, но теперь со все более растерянными лицами. Уродливые рожи выходцев из дальних кротовых нор, скалясь гнилыми зубами, припадали к стеклу и оставляли грязные разводы. Где-то кричали женщины, умоляя о помощи. Помощи не было. Даже блюстители оставили эти места на произвол судьбы.

Он брел сквозь толпу, рассекая ее, как ледокол торосы, не замечая ударов локтями и грубых окриков. Для него не существовало препятствий, да его самого сейчас не было в этом пространстве. «Выпадения» стали привычным состоянием, когда призрачный мир овладевал разумом, а тело оставалось под присмотром рефлексов. Он мог ходить, есть, даже перекидываться ничего не значащими фразами, но потом даже не вспомнить об этом.

Сейчас в своем призрачном мире он наблюдал Запретную гору с высоты орлиного полета и пытался приблизиться к седловине между вершинами. Откуда-то он знал: там, в вечных снегах живет древний Мудрец. У него – и только у него – ответы на все вопросы, которые человек только в состоянии вообразить.

В этом был главный, мучительный парадокс удивительных видений: они указывали путь, намекали – но не давали ответов. Все ответы были здесь, в реальном мире. И видения призрачного мира лишь подчеркивали важность всего настоящего и условность призрачного. Проблема в том, что в этих видениях реальное смешалось с призрачным, и он уже не понимал наверняка, что реальность, а что фантазия – в том числе в его побеге из Обители и возвращении в Карфаген.

После странного эксперимента, а может, обряда, а может, и того и другого сразу, память приобрела необъяснимую и неприятную дискретность. Это было похоже на движение танцующих в свете мигающего стробоскопа: вот они в одной позе, а вот – уже чуть в стороне и поза изменилась. Так и здесь: он помнил свет и боль – но не помнил, чем закончилась экзекуция и как он оказался в карантине, где томились Игнат с Бродягой. Судя по тому, что он при этом волок за собой перепуганного Кравеца, тот вольно или невольно исполнял роль проводника. Путь к спасению из логова разгневанных шаманов, очевидно, тоже подсказал Кравец.

В следующем кадре памяти они уже пробирались лабиринтами Хрустального города – на этот раз пешком, так как поезд теперь был для них под запретом. Внезапная встреча с рейдерами мерзляков – еще один смутный эпизод, оборванный на самом остром моменте. Судя по тому, что он все еще жив, кризис как-то удалось уладить.

Были еще картинки – однообразные, связанные с усталостью, голодом и лютым морозом. В одном из черных провалов памяти куда-то исчез Бродяга – то ли сбежал, то ли был отпущен за ненадобностью.

Самым острым эпизодом, заполненным движением, криками, угрозами, выстрелами и дракой, закончившейся избиением ногами в тяжелых армейских ботинках, был конфликт с патрулем у неприступных створов Карфагена. Их не хотели впускать, им не верили, их считали за опасных врагов. Ту ночь они пережили чудом, едва не погибнув под убийственным дождем из ледяных игл. Спасло старое знакомство Игната с командиром караульной команды и звонок по спецсвязи, который невероятным образом вымолил Игнат. Они уже стояли на коленях, со стволами, приставленными к затылку, когда пришел приказ Полковника: пропустить!

Все это было – но словно не с ним.

И вот бывший посредник бредет неприкаянно по уровням Карфагена, пытаясь собрать воедино свою рассыпающуюся сущность.

Шаманы ошиблись в своих чаяниях. Создав нелепое и удивительное устройство на стыке передовой физики и самого дремучего оккультизма, они сумели направить мощный поток космических частиц ему в мозг. Только это не было телеграммой от Создателя с рецептом избавления от ужасов постъядерного мира.

Это была оплеуха. Крепкий щелчок по носу, ставящий на место человека, зашедшего слишком далеко в своей гордыне.

Не было никаких ответов. Были лишь новые вопросы да ворох поднятых нейтринным ветром образов, таившихся до этого в самых темных глубинах сознания.

Обидно, что эта оплеуха досталась не создателям нейтринной установки, а ему – решившему из любопытства засунуть голову в забавную дыру, оказавшуюся вдруг гильотиной. К тому же – предназначенной другому.

Но он не жалел о случившемся. Побочным эффектом стала некая душевная анестезия, начисто заморозившая жалость к самому себе. Вместо нее возникло нечто новое, не свойственное тому, прежнему Змею, посреднику в разборках неприкасаемых и умелому вышибале долгов.

Жажда истины. Болезненное, иррациональное, не дающее покоя желание докопаться до сути.

И засевшая в мозгу непонятная фраза:

– Карфаген должен быть разрушен.

– Чего? – недоуменно переспросил торговец крысиным мясом. – Почему – разрушен?

Поняв, что произнес это вслух, Змей покачал головой. Вернувшись в реальность, увидел висящие прямо перед носом рядки вяленых крысиных тушек без шкурок. Крысы висели целиком, половинками, связками задних лапок. В больших металлических банках россыпью покоились отдельно обрубленные лапки, хвосты и морды. Прекрасный выбор – в зависимости от того, что может себе позволить обнищавший покупатель.

В последнее время крысятины стало больше, нормальной еды – меньше. Это был первый признак надвигающегося голода. Инфернального ужаса, наползавшего на Карфаген из глубин туннелей, отравленных черной водой. Страх уже витал над уровнями Центрального сектора, над Месивом, заходящимся в неистовом веселье. Люди словно чувствовали: веселиться осталось недолго. Крысы бежали с этого тонущего в черной воде корабля, но людям бежать было некуда. И на кренящейся палубе тонущего «Титаника» неистово заходился оркестр, а обреченные отплясывали фокстрот.

Но торговца, похоже, не смущали предвестники грядущей беды. Как и старого черного кота, лежавшего, свесив лапу, на краю прилавка. Так всегда бывает во время чумы: одни пируют, другие прислуживают им, третьи равнодушно взирают на происходящее сквозь маску Чумного доктора.

– Мясцо – высший сорт, личный рецепт – пальчики оближете! – Торговец поднял за хвосты две крысиные связки. – Из чистых туннелей – гарантия! Проверено лично и мистером Когтем! – Котяра равнодушно следил за качающимися перед ним крысиными тушками. – Хватай, пока не разобрали!

Змей молча склонил голову набок, рассматривая тушки. Повернулся и двинулся дальше вдоль обжорного ряда.

Он шел за своей маленькой Ксю.

Псы нашли его сами. Молча затолкали в электрокар, хотя он и не думал оказывать сопротивления. Крепкие ребята, одетые невзрачно, чтобы не выделяться, зажали его между собой в тесном салоне. Кар выл электроприводом и гремел расшатанной древностью, но статусности от этого не терял. Лишь избранные могли позволить себе перемещаться по уровням иначе, чем пешком. Несколько нерегулярных линий, по которым гоняли служебные дрезины и вагонетки-скотовозы, не в счет.

Странно было вспоминать свою первую встречу с силовиками Директории. Сколько в нем было заносчивости и гонора, уверенности в собственной правоте и презрения к власть имущим. Теперь это казалось даже забавным. Он изменился. Слишком сильно, чтобы воспринимать всерьез эти строгие лица и властную осанку. Все это не стоило ровным счетом ничего. Все это тлен, как тщетная попытка тонущего спасти кубик сахара.

На этот раз не было прокуренных кабинетов и недовольной свиты в погонах. События ускорялись, и даже псам Директории не сиделось на месте. Небось дымятся начальственные задницы в предчувствии больших неприятностей. Вот и седой Полковник ждал его на широкой галерее с металлическими поручнями, на краю огромной бетонной чаши размером со стадион. Прямо над головой зияла темная глубина бетонного купола, темного от копоти и влаги. Под куполом стелился белесый туман – то ли из-за повышенной влажности, то ли от испарения из трещин в своде. Судя по обильно капающему со свода черному дождю, проблемы с трещинами действительно имели место.

В другое время Змея поразило бы зрелище. Он понятия не имел, что в тесных лабиринтах Карфагена есть столь значительные области неиспользуемого пространства. В бетонной чаше внизу, под галереей, происходило какое-то движение. Приглядевшись, можно было разглядеть десятки людей в форме блюстителей, вооруженных, отрабатывающих какое-то взаимодействие крупными подразделениями. Раздавались окрики командиров, хлопали выстрелы – здесь же было устроено стрельбище. Стреляли по плотно расставленным ростовым мишеням.

Очень похоже на макет толпы.

– Где это мы? – вместо приветствия, оглядываясь, спросил Змей. – Просторно тут, ничего не скажешь.

– Карстовая пещера, – пояснил Полковник. – Проходчики наткнулись на нее, когда пытались пробиться к заброшенным шахтам на той стороне хребта. Поначалу Директория имела на нее планы: укрепили свод, готовили к заселению. Но сейсмологи испортили нам настроение. Говорят, все это может рухнуть при толчке баллов в пять. Поэтому информацию засекретили.

– Чтобы жители грязных штолен не порвали вас на части? – тихо спросил Змей. – Я бы все же спросил у них: готовы ли они рискнуть, чтобы наконец разогнуться в полный рост, задышать сравнительно чистым воздухом. Думаете, они выберут гарантированно загнуться через несколько лет в своих крысиных норах?

– Управление массами людей в ограниченном пространстве имеет свою специфику. И главное тут – контроль над информацией. Не всем и не все целесообразно знать. Нравится тебе или нет, но секретность – один из инструментов власти.

– И все же, Полковник, вы показали мне это секретное место, – посмотрел на него Змей. – Вы настолько мне доверяете?

– Это уже не имеет значения, – небрежно бросил Полковник. – Ничто уже не может ухудшить ситуацию. Положение обостряется, и в любом случае придется применять силовые меры. Так что и это пространство тоже пойдет в оборот. Когда давление в скороварке стремится сорвать крышку, разумно выпустить пар. Только в нашем случае выпустить его на поверхность невозможно. Остается просторное, хорошо охраняемое пространство, где наиболее буйных можно держать под контролем.

Змей новым взглядом окинул движения стройных рядов блюстителей внизу. Заметил ограждения из металлической сетки, разделявшие «стадион» на квадраты, сторожевые вышки по углам. Все это вызвало в нем туманные ассоциации самого неприятного толка. Отогнал навязчивые видения, чтобы не «выпасть» в свой призрачный мир прямо посреди беседы. Поймал на себе холодный взгляд Полковника. Проговорил:

– Вы что же… Хотите устроить здесь… – Он поперхнулся, кашлянул в кулак. – Концлагерь?

Лицо седого офицера дернулось, он отвернулся, не спеша с ответом. Очевидно, Змей попал в самую точку. Причем болезненную для самого этого человека, наделенного почти безграничной властью над тысячами людей. Вряд ли он испытывал радость от решений, которые принимал сам или был вынужден исполнять. Есть такие люди: если за что-то берутся, то уже не признают компромиссов – великие исполнители, равно готовые на любой подвиг и на любое преступление во имя того, что считают долгом.

– Давай к делу, – холодно сказал Полковник. – Связной доложил: ты хорошо проявил себя. Хотя твоя излишняя инициатива отняла у нас много драгоценного времени.

– Не понимаю. Какая инициатива?

– Зачем ты, не посоветовавшись, отправился к шаманам? Ты должен был просто передать информацию через связного, который зачем-то пошел у тебя на поводу.

Это был удар. Змей прекрасно помнил: это Игнат убеждал его в приказе Директории – пойти и разобраться лично! Неужто это его собственная инициатива? Этот мальчишка решил поиграть в супермена? Они что здесь, спятили все?

Однако вслух ничего не сказал. После всего пережитого подставлять товарища не хотелось. Да и не имело смысла.

– Да он не особо меня отговаривал. А может, я просто убедил его. Как-никак убеждать – моя работа.

– Ладно, с ним будет отдельный разговор.

– Надеюсь, не слишком жесткий. Хороший он парень, жаль Директории продался за тридцать сребреников. Уж не знаю, сколько это будет во фрамах по текущему курсу.

– Не заговаривай мне зубы. С ним как-нибудь разберемся. Давай лучше о твоих успехах.

– Не знаю, чего вы хотите услышать. Игнат наверняка уже все доложил. Неприкасаемые не признают своей связи с появлением черной воды. Думаю, неприкасаемые тут вообще ни при чем – травить воду не в их интересах. Сами они кивают на шаманов. Ну что – я был у шаманов. Они тоже не при делах. Черная вода – не их рук дело.

– Это нам известно, – спокойно сказал Полковник. – Истоки черной воды где-то выше. Ученые считают – у подножия Эльбруса.

– Погодите. – Змей тихо засмеялся, покачал головой. – Что значит – известно? Вы все знали? С самого начала.

– Конечно. Ты же не считаешь нас за идиотов. У Директории пока сохранилась кое-какая научная база.

– Тогда я вообще ничего не понимаю. Зачем же вы заставили меня искать черную кошку в черной комнате? Где ее заведомо нет и не могло быть? Что это, на хрен, за подстава?

– Я же неспроста сказал тебе: контроль над информацией – сила. Точно такая же, как и отсутствие таковой. С черной водой нам все ясно: она прибывает и скоро станет катализатором больших проблем. Мы готовимся к неизбежному и используем все возможности. Сейчас нас интересуют группировки неприкасаемых и их роль в подготовке мятежа. Нам нужен свой человек среди них, тот, кто подскажет, откуда ждать удара. Черная вода для тебя – легенда, повод, отвлекающий маневр. И хорошая проверка, которую ты прошел, хотя и не так, как мы рассчитывали. Чего от тебя не ждали – так излишней инициативы. Ты не дождался приказа и едва не завалил дело.

– Да потому что я, вашу мать, не пес, я не действую по приказу! – Змей тяжело задышал, отвернулся, пытаясь взять себя в руки. – Сволочи… И тут предательство, ложь, дерьмо!

– Такова жизнь, Змей. Ты у нас тоже не пай-мальчик.

– Идите знаете куда, Полковник?!

– Не хочу тебя расстраивать, дружище, но все мы уже там. И дальше посылать некуда. – Полковник достал из нагрудного кармана форменного пальто серебряный портсигар. Открыл, предложил посреднику. Тот проигнорировал предложение. Полковник чиркнул колесиком зажигалки, закурил сам. – Вопрос только в том, выкарабкаемся мы из того самого места, пусть даже ценой больших потерь, или потонем все вместе в огромной выгребной яме.

– Можете тонуть, – дрогнувшем голосом сказал Змей. Скрипнул зубами. – Карфаген должен быть разрушен.

– Как ты сказал? – Голос Полковника стал сухим, дребезжащим. Он побледнел, глаза его забегали, словно он боялся, что разговор подслушивает кто-то посторонний. – Это ты сам придумал или подсказал кто-то?

– Считайте, на меня сошло озарение, – вяло отозвался Змей.

Он начинал терять интерес к разговору – приближалось очередное «выпадение». Хорошо бы убраться отсюда поскорее, чтобы «на автопилоте» не наболтать лишнего.

Полковник затянулся, выпустил дым Змею в лицо. Окинул посредника неприятным взглядом:

– Все, что ты сказал, я готов списать на пережитый стресс, эмоции и все такое. Теперь я жду четкого ответа: ты готов продолжать агентурную работу?

В глазах потемнело от ярости. Змей проговорил отчетливо, стараясь не сорваться на мат:

– Я никогда не был крысой. И крысой не стану. Я сделал все, чего от меня хотели. Теперь отвалите – мы с вами в расчете.

– Ты забыл про свою сестру. Она все еще у нас в руках. И ты будешь делать все, что мы прикажем.

Наверное, Змей что-то ответил. Даже наверняка – он никогда не лез за словом в карман. Но этого уже не помнил. Волна нахлынувшей ярости вышибла его из реальности.

Перед глазами не было ни Полковника, ни мрачного подземного купола. Одно лишь фантастически синее небо и подсвеченные солнцем горные вершины. В такой момент понимаешь, насколько пусты и бессмысленны все эти человеческие потуги, копошение в грязи и надежды на свои жалкие силы перед лицом Вечности. Он сделал усилие – не физическое, это было неуловимое движение воли – и вершина Запретной горы стала приближаться, в готовности раскрыть тайну…

– Эй! Ты живой?

Поморгав, Змей осознал, что вернулся в мир, который по какой-то прихоти человеческого разума принято считать реальным. Каждый раз возвращение было болезненным, будто в затылок вколачивали гвоздь. Но сейчас было такое ощущение, словно голову разнесли топором. А еще его трясло. От холода. Это было странно – одежда ощущалась насквозь мокрой.

Застонав, Змей открыл глаза. Первое, что он увидел в царившем здесь полумраке, – его собственные руки. Они были в крови.

– Что за черт… – прохрипел Змей.

Опустил руки. За ними в слабом дрожащем свете показалось отталкивающее, заросшее грязными патлами лицо. При этом смутно знакомое, как, впрочем, и голос. Оборванец напротив держал в руке химическую свечку – самый дешевый и самый распространенный светильник в подземельях Карфагена. Огонек дрожал, заставляя плясать на стенах тесной пещеры уродливые тени.

– Живой! – обрадовался человек, показав редкие темные зубы. На его лбу мелькнули зубы вытатуированного тигра.

– Крэк…

– Узнал! Значит, не все мозги тебе отшибли!

– Что со мной? Где я?

– Ты у меня в гостях – видишь, какое славное жилище? – Крэк торжественно обвел рукой выдолбленную в скальной породе нору. – А что с тобой стряслось – это я у тебя спросить хотел. Точнее – почему стряслось, так как финальный аккорд я видел. К твоему счастью, кстати.

– Проклятие… – Змей застонал, попытался сесть.

Крэк остановил его:

– На твоем месте я бы не делал резких движений. Как-никак тебя по башке прикладом двинули. И в речку сбросили.

– Какую речку?

– Ясное дело – подземную. Тебе повезло, что без сознания был и не успел воды нахлебаться. Вода-то в ней черная.

Присмотревшись к своим рукам, он понял: темные разводы на них – не кровь. Это действительно черная вода. Трудно поверить, что он искупался в этой жидкости и остался в живых. Еще труднее принять то обстоятельство, что его спас самый мерзкий подонок из тех, кого он знал. Правда, Крэк заметно изменился, по крайней мере на первый взгляд. В последнее время вообще многое изменилось.

– Как это было? – безжизненно спросил Змей. – Я ничего не помню.

– Как обычно. Подъехала колымага, вытащили тело. Подволокли к обрыву, на всякий случай добавили по темечку прикладом – и в речку. Такое тут регулярно, особенно в последнее время. Я потому здесь и поселился, что нет безопаснее места… Чего уставился? Я серьезно говорю: соваться сюда боятся. Псы не любят свидетелей. А мертвяков течением сносит, так что вполне комфортно.

Змей молча слушал этот простодушный рассказ, пытаясь восстановить в голове рассыпающуюся мозаику фактов. Выходит, с Полковником он так и не договорился. И его решили ликвидировать. Это более-менее понятно.

А как же Ксю? Что с ней? Она жива? Ее отпустили? Продолжают держать под замком? Он ничего не помнил. Проклятие, как же некстати пришлось очередное «выпадение», как некстати…

– …И вот я сижу тут, в пещерке, в окошко пялюсь, чайком балуюсь. Летит, смотрю, трупешник. Ныряет. И все как обычно вроде. Но показалось – тело знакомое. Руки-ноги-то у всех по-разному мотыляются, даже у покойничков. И что-то меня торкнуло: да это ж кто-то из своих! В первый раз со мной такое, будто кто-то изнутри приказал: полезай, мол, и спаси этого бедолагу. Я даже не подумал, что псы могут еще сверху наблюдать, чтобы убедиться, не всплыло ли тело. Но, видно, в последнее время работы у них прибавилось, так что они сразу умотали. Ну так я в воду – нырь…

– Погоди – ты не побоялся в черную воду войти?

Крэк рассмеялся:

– Это у вас, чистоплюев, такое представление, будто черная вода – исключительно яд. А она, если хочешь знать, от вшей избавляет да от болячек всяких. Главное, не пить ее да руки от нее вытирать хорошенько. Поймешь это, когда с месяцок в моей дыре посидишь.

– Спасибо, я тебе на слово верю.

– Короче, нырнул я. Только сначала какой-то левый труп вытащил. Раздутый весь, а вонял он…

– Прекрати, меня сейчас вырвет.

– А меня и вырвало! – радостно сообщил Крэк. – И не раз – вон, весь берег зарыгал. Так вот, весь в блевотине, я снова в воду, и на этот раз – «бинго» – на тебя наткнулся! Хорошо, не глубоко, а к ногам тебе всего лишь обрезок рельса привязали – экономят на грузах. Так что тащить не трудно было. В общем, вытащил тебя и сюда приволок. У тебя во рту еще кляп был, думаю, оттого ты и не набулькался этой жижи. Сделал тебе искусственное дыхание как умел, тут ты и задышал. Организм, видать, крепкий, не подкошенный паршивым алкоголем, как у меня, к примеру…

Слушая рассказ Крэка, Змей не мог поверить, что с человеком могут произойти такие разительные перемены. Да, выглядел он, мягко говоря, хреново. Но по сравнению с тем беспринципным ублюдком, каким он его помнил, Крэк сильно вырос в его глазах.

– А с тобой что случилось, Крэк? – тихо спросил Змей. – В последний раз, когда я тебя видел, ты вытрясал недоимки из старьевщиков. Одного вроде так отметелил, что его парализовало.

До этого возбужденный и неоправданно веселящийся Крэк застыл с медленно сползающей с лица улыбкой. Взгляд его стал более отстраненным, напоминая того безумного Крэка, которого Змей встретил когда-то на площади Месива. Бывший бандит опустил голову, взгляд его стал блуждающим, пальцы принялись теребить последнюю обвисшую пуговицу на грязной куртке.

– Однажды я пил в баре у Цыпы – вот как раз после разборок, чтобы стресс снять. Много пил, ты же знаешь, как это со мной бывало. И вот я смотрю в стакан с темной настойкой – а вижу черную воду. И вдруг понял: я не могу больше пить! Я вышел из бара, чувствую – трезвею. Со мной такого никогда не было. И так страшно стало – не передать. Тогда я кисляка взял, девочек, забурился в притон к Хорьку. Всю ночь закидывался со шлюхами. И представляешь – ничего не берет. И, по ходу дела, с перепугу со мной передоз случился.

– И ты умер?

– Хе-хе… Смешно. В том-то и дело – я почти готов был сдохнуть, настолько страшно мне было. Может, я действительно сдох в ту ночь. Только потом воскрес – и воскрес другим человеком. Что-то сломалось во мне и при этом открылось. Чувствую: приближается… нечто. Что-то плохое. Страшное. От чего нет спасения. Вся эта суета – деньги, долги, должники, разбитые морды, месть, кулаки и выбитые зубы – все это тлен. Какой смысл тратить остаток жизни на выбивание фрамов, ценность которых скоро станет равна нулю?

Всю эту тираду посредник слушал внимательно. Он уже не видел в Крэке совсем уж бессмысленного безумца. Что-то всерьез пугало бывшего рэкетира, и это что-то было вполне осязаемым. Оно тянуло свои черные щупальца из недр туннелей, растеклось черной водой, гнало впереди себя сотни испуганных беженцев. Этого непознанного боялся Полковник, боялись Директория и все обитатели элитных уровней. Всем, кому было что терять.

Крэк запнулся, встретив взгляд Змея, проговорил:

– Ты не веришь мне? Тоже считаешь меня сумасшедшим?

Змей медленно покачал головой:

– Совсем нет. Может, и ты говнюк редкостный с начисто сорванной башней, но я не берусь с тобой спорить. Ты прав: близится что-то неладное. И не только ты это чувствуешь. Все понимают: нашей скудной, но спокойной жизни в теплой подземной норке скоро конец. Только не все готовы признать это.

– Это точно, – привалившись спиной к неровной каменной стенке, согласился Крэк. – Вроде, все понимают. Но никто не знает, что делать.

Змей помолчал, задумавшись. Затем заговорил. Сначала неуверенно, неровно, затем – со все нарастающей силой и убежденностью:

– Послушай, я никому не говорил об этом. Даже Игнату, тащившему меня на спине, когда я «выпадал» и у меня случались видения…

– Что за видения? И кто такой Игнат?

– Его ты не знаешь. А видения… – Змей сделал усилие и поднялся, придерживаясь за стенку. – Я думаю, это не просто видения. Это дар, полученный мной от шаманов. Точнее, украденный, что не меняет сути.

– Ты про каких шаманов? Из гадального квартала, что в Месиве?

– Это не имеет значения, – отстраненно глядя в сторону выхода из пещеры, вздохнул Змей. – Важно лишь то, что я вижу. А я вижу спасение.

– Спасение? – завороженно повторил Крэк.

Даже вытянул шею, чтобы лучше слышать.

Посредник ответил не сразу. А потом заговорил – и уже не мог остановиться, вываливая на несчастного Крэка все, что пришло к нему в его видениях. Потом замолчал, осознав, что сам выглядит сейчас не вполне нормальным. Только указать на это было некому – ведь он говорил с таким же, как он, безумцем. Придерживаясь за стену, Змей вышел из норы, спрятавшейся в обрыве, и оказался на берегу черного потока, тихо несшего черные воды по дну огромной бетонной трубы. Наверное, это был старый водоотвод, теперь заваленный мусором и отходами. В воздухе царил устойчивый запах дохлятины. Неудивительно, что сюда мало кто решается совать свой нос, кроме зачастивших в последнее время кровавых псов Директории. У кромки воды Змей присел, приблизил указательный палец к черной жидкости. Показалось, что и она чуть потянулась в ответ, окрасив кончик пальца черным.

– Знаешь, что я подумал? – Змей смотрел в черную воду. – Меня ведь не должно уже быть на свете. То, что ты спас меня, – это знак. Я должен рассказать людям обо всем, что мне открылось.

– Да… Точно! – Крэк за его спиной медленно поднялся. В его глазах появился почти религиозный огонь. – Ты должен открыть людям истину!

Крэк засуетился, заметался по своей каменной каморке, обуреваемый открывшимися перспективами. Он что-то горячечно бормотал, вскрикивал, потрясал над собой кулаками. Но Змей уже не видел этого – он уходил прочь вдоль кромки воды, забыв и о своем спасителе, и о том, как его хотели прикончить, и даже о своей маленькой Ксю.

Его уже не было здесь – в своем призрачном мире он шел к таинственной вершине, на которой его ждут все ответы.

С тех пор, как его изгнали из подразделения, лишив всех офицерских преференций, и отправили в патруль, Игнат первое время просто злился. Потом ощущал себя брошенным и неприкаянным. Его выперли из персонального бокса, лишили офицерского пайка и служебных перспектив. Всю его жизнь перечеркнули, снова отправив в солдатскую казарму. Теперь же пришло равнодушие. Напряженные учения по подавлению массовых беспорядков помогали забыть обиду и заглушить совесть.

Он не уберег того, за кого отвечал согласно приказу и совести. И пусть Змей изначально был по другую сторону закона, а попросту – подонком и паразитом на теле общества, они все же плечом к плечу прошли путь, какой он не проходил с товарищами по оружию. Из своих источников он выяснил: объект оказался недоговороспособен и был обнулен согласно протоколу. Что это означало, можно было не расшифровывать.

Змея ликвидировали.

Ничего особенного, в общем, не произошло. Игнат сам участвовал в ликвидациях всякой мрази, правда, в отряде обеспечения. Но известие об убийстве Змея вывело его из себя. Тогда он и сорвался.

Не стоило месить кулаками старшего офицера, даже, если тот позволил себе плюнуть в память его товарища. Но даже после этого все можно было спустить на тормозах. Надо было просто принести формальные извинения и заткнуться на какое-то время. Перетерпеть.

Он терпеть не стал.

И вот он в полном боевом облачении, в шеренге рядовых, шагает по спецтуннелю в направлении центральной торговой площади, а попросту – Месива, где, по донесению агентуры, зреет очередное несанкционированное сборище. В последнее время толпы становятся все менее управляемыми, начальство нервничает, обещая введение крайних мер. О том, что такое эти крайние меры, даже думать не хотелось. В лучшем случае – это боевые патроны, в худшем – огнеметы и отравляющий газ. Последние пункты, конечно, официально нигде не значатся, но шила в мешке не утаишь.

– Рота, внимание! Разбиться повзводно, занять сектора, приготовить спецсредства!

С грохотом разъехались стальные ворота, в проеме показалась толпа.

– Бегом!

Ботинки загрохотали по цементу быстрее и громче. Бойцы высыпали на площадь, как горошины из боба. Передний ряд поднял металлические щиты с узкими смотровыми щелями, грохнул по щитам дюралюминиевыми дубинками. Игнат в своем втором ряду поднял наизготовку трехствольный «травмат», целя в щель между щитами. Пока это был «режим ожидания» – чисто психологическое давление на собравшихся. В случае отказа расходиться будет дана команда зачистить здесь все физически.

Пока командир разорялся в мегафон, увещевая благопристойных торговцев и озлобленных нищебродов вести себя прилично, Игнат ощущал в мозгу тупую пустоту. Его больше не заводила некогда любимая служба, он не ощущал чувства превосходства, которое дарило оружие в руках, пусть даже пока травматическое. Он больше не был уверен в справедливости выполняемых приказов. Единственное, что он знал точно: приказ он выполнит в любом случае.

Ведь кроме чувства долга у него ничего не осталось.

– Рядовой! – пробасил над ухом голос сержанта. Этому козлу нравилось смаковать унижение бывшего офицера. – Рядовой, а ну, сгоняй вперед, погляди, что к чему!

Это было не по уставу. Просто унижение с элементами садизма. Сержанту хотелось посмотреть, что случится с бойцом, если его бросить в одиночку в толпу озлобленных горожан. Игнат мог бы возразить – имел право, пусть даже ценой дисциплинарного взыскания. Но ему было все равно.

– Выполняю, – ровно сказал он.

Раздвинув щиты, протиснулся вперед. Закинул дробовик за спину и не спеша направился в сторону людей, смотревших на него настороженно и хмуро.

Никаких беспорядков, однако, не наблюдалось. Это удивляло: зачем же тогда понагнали такие силы на подавление? Как раз сейчас бойцы нужны на Большой перемычке да в Каторжном секторе, где урки захватили несколько блоков, угрожая убить взятую в заложники охрану. Здесь же была тишь да гладь. Правда, откуда-то из глубины толпы доносились приглушенные крики.

Игнат, не сбавляя шага, вошел прямо в толпу. Люди машинально расступались перед вооруженным человеком в форме. Никто не делал даже попыток ему препятствовать, и он ощущал себя ножом, врезающимся в масло. Если с краю толпы топтались беспорядочно, настороженно наблюдая за рядами блюстителей, то ближе к центру собралась небольшая группка, из глубины которой и доносились крики. Игнат не понимал, что происходит, но люди даже не смотрели в его сторону. Они внимали кому-то, говорившему на повышенных тонах. Протиснувшись через этот последний заслон, он увидел.

Косматый оборванец, походивший то ли на хиппи, то ли на сбежавшего из дурдома буйного пациента, громко возглашал:

– Нет надежды на собственные силы! Кто мы такие? Жалкие черви, копающие норы в грязи и дерьме! Нет надежды на Директорию – там заботятся только о собственных шкурах. Нет надежды на блюстителей – они только и ждут, чтобы разорвать нас на куски! Спросите меня – кто укажет путь к спасению?

– Ну и кто укажет? – насмешливо спросил кто-то.

– Он! – Оборванец театрально, двумя руками указал на парня, тихо сидевшего в его тени на перевернутом ящике. – Он укажет! Потому что ему открылась истина!

– Змей… – изумленно проговорил Игнат.

Дернулся было вперед, но остановился, чтобы понять, что тут все-таки происходит.

– И кто он такой? – недоверчиво спросил хмурый человек в рабочей униформе. – Чего он сам не скажет?

– Он – видящий! – торжественно заявил оборванец. – Он видит настоящее, прошлое, будущее. Он знает, что случится с Карфагеном, с нами. Но главное – он знает, что делать!

– У него знакомая морда, – мрачно сказал кто-то. – И наколка на лице. Он, часом, не из неприкасаемых? Как и ты, кстати!

Толпа недовольно заволновалась. Неприкасаемых ненавидят и боятся. Но главное – к ним никакого доверия.

– Грядет время, – с недобрым прищуром провозгласил патлатый, – когда не будет ни праведников, ни грешников – все одинаково будут молить о помощи. Только помощи не будет! Некому нам протянуть руку! Закройте глаза, заткните уши – и ждите неизбежного! Или одумайтесь – и услышьте!

– И что же будет с нами? – с надеждой спросила некрасивая бледная женщина. – Черная вода уйдет?

Оборванец бросился к Змею, принялся трясти того за плечо:

– Ответь же ей! Ответь, ну!

– Да он спит, – разочарованно протянул рабочий. – Дрыхнет с открытыми глазами.

– Тоже мне, пророк, – фыркнула другая женщина. – Наркоман обычный небось.

Змей поднял голову, обвел толпу невидящим взглядом, сказал негромко, но отчетливо:

– Карфаген должен быть разрушен.

Игнат напрягся. Это было явно не то, что хотели услышать напуганные, прижатые безысходностью люди. Несколько секунд они переваривали сказанное странным парнем. В наступившей тишине слышалось чье-то нервное покашливание. Молчание нарушил какой-то мрачный человек в униформе проходчика из дальних штолен:

– Я не понял. Чего он там каркает?

– Карфаген должен быть разрушен, – монотонно повторил Змей. – И он будет разрушен. Другого не дано.

Толпа взорвалась яростными криками. До этого с любопытством внимавшие люди бросились к непрошеному пророку, принялись трясти у него перед лицом кулаками. Патлатый пытался оттеснить людей от Змея – ему досталось первому. Какой-то работяга в сердцах двинул ему в челюсть – в воздухе мелькнули ноги в грязных ботинках, и оборванный проповедник исчез из поля зрения.

– Карфаген должен быть разрушен! – с новой силой возгласил Змей. – Вы все умрете, если не поймете главного: ваше спасение…

Договорить ему не дали. Благодарные слушатели свалили его с ног, началась расправа. Игнат запоздало спешил на помощь, раскидывая озверевших мужиков и визжащих от злобы женщин. Неконтролируемая ярость мгновенно перекинулась на него самого:

– Ах ты, пес! Бей его, ребята!

– Он один! Не дайте ему уйти – других приведет!

– Получай, сука, на!

– Ствол, ствол у него заберите!

– Мочи легавого!

Дело принимало серьезный оборот. Если эти ребята подняли руку на блюстителя, дело могло закончиться судом Линча. Игната уже топтали ногами, когда раздался отчаянный женский крик:

– Что вы делаете?! Перестаньте, вы их покалечите!

Вдавленный щекой в грязный цемент, Игнат увидел ярко одетую темнокожую девушку, с размаху бившую сумочкой коренастого мужика с багровым лицом и набитыми кулаками.

– Тана… – прохрипел Игнат. – Беги…

Прикрывшись на секунду от точных, но недостаточно сильных ударов цветастой сумки на крепкой цепочке, красномордый извернулся и с размаху отвесил девушке ладонью плашмя оплеуху, от которой она потеряла равновесие и рухнула прямо в толпу блекло одетых женщин.

– С ними шлюха! – взвизгнула одна из них.

– Ах ты, стерва!

– Сейчас мы тебе мордашку подпортим!

– Я этой шалаве лицо порежу!

– Так что там должно быть разрушено?! – ревел с другой стороны пьяный голос.

– Карфаген… – хрипло отзывался голос Змея. – Должен… Быть…

Игната вырвало с кровью. По нему уже прыгали, явно намереваясь добить. Он понял, что сейчас отрубится, и пожалел, что не выстрелил – хотя бы в воздух. Тогда бы наверняка отдали команду на разгон толпы и у них троих был бы шанс…

Дико завизжала женщина:

– Убили!

Ощутив вдруг необычайную легкость, Игнат понял: его прекратили дубасить и любителей попрыгать на живом батуте куда-то сдуло. Отплевываясь кровавой слюной, он приподнялся на четвереньках, поискал глазами ствол. Дробовик исчез.

Зато прямо перед глазами в луже крови лежал тот самый красномордый. Из-под его лопатки спокойно вытаскивал нож какой-то тип в серой ветровке с низко надвинутым капюшоном. Вытер нож об одежду красномордого. Легко поднялся, переместился к патлатому, который уже помогал подняться Змею. С другой стороны, размазывая по лицу слезы вперемешку с простенькой, местного производства косметикой, к посреднику подбежала Тана. Избивавшие ее женщины тоже поспешили убраться.

Вокруг места побоища образовалось пустое пространство, ограниченное прилавками, из-за которых испуганно наблюдали зеваки.

Нож исчез в рукаве незнакомца, он подошел к Змею, привстал перед ним на одно колено. Игнат услышал его приглушенный голос:

– Вот мы и встретились снова.

– Новичок… – это был уже голос Змея. – Что тебе нужно?

– Вообще-то, это перо предназначалось тебе, – сказал человек в капюшоне. В его руке снова появился длинный и тонкий клинок, который он ловко крутанул в ладони и снова неуловимо спрятал в рукаве. – Ты должен был умереть – там, внизу. А я не забываю про долги.

– Так чего ж не закончил свое дело?

– Твои слова про Карфаген мне понравились. Хочу дослушать тебя до конца.

– А этого зачем убил? – кивнув на лежащее в крови тело, спросила Тана.

Она уже перестала всхлипывать, но продолжала прикрывать лицо ладонью.

– Он мешал мне слушать, – сказал Новичок. – А теперь идем отсюда. Сейчас подойдет спецназ.

– Он уже здесь, – сообщил Игнат.

Новичок резко обернулся, сжавшись, как пружина. Вид человека в форме блюстителя у беспредельщика должен вызывать однозначную реакцию: враг. Змей жестом остановил порыв Новичка снова использовать нож:

– Это свой. Он пойдет с нами.

Бывают в жизни ситуации, когда сбиваются настройки опознавания «свой-чужой». Когда союзники становятся врагами, а бывшие смертельные враги вдруг оказываются с тобой в одной лодке. Обычно это ситуативные, временные союзы, но именно они определяют, останешься ли ты в живых или сдохнешь, сохранив верность принципам.

Полковник, предлагавший сотрудничество, в итоге отдал приказ его убить. Новичок, до этого жаждавший заживо содрать с него кожу, в итоге спас от расправы. Таковы парадоксы смутного времени. А то, что время наступало смутное, уж мало кто сомневался.

Они сидели в какой-то грязной забегаловке с угрюмым хозяином звероподобного вида за импровизированной барной стойкой. Баром назвать это можно было с большой натяжкой. Здесь подавали напиток, довольно смело именуемым пивом, который хозяин разливал в самодельные кружки из жестяных банок с жестяными же ручками. Пивной кран был также переделан из обычного водопроводного. Такое же мусорное, сделанное из подручных материалов, было здесь все.

Надо полагать, пиво тоже.

Все, кроме Таны, осторожно прихлебывали из своих кружек под строгим взглядом хозяина. Похоже было, любую критику он примет за личное оскорбление и немедля схватится за огромный топор, воткнутый прямо в трухлявую перегородку за его спиной – то ли из своеобразных эстетических предпочтений, то ли для самообороны, – райончик был еще тот. Лучшее место для Новичка и его людей, чтобы слиться с такими же, как они, неприкаянными беженцами из дальних секторов и шахт глубокого залегания. Едва только попав на этот уровень, Игнат мгновенно оценил обстановку, быстро стянул с себя форменную куртку, вывернув ее наизнанку, чтобы ничто не выдавало в нем блюстителя. Местные все как один вспыльчивые, не признававшие приветливых улыбок и даже прямого взгляда глаза в глаза.

Самое время было вспомнить, что Карфаген находится не где-нибудь, а на Кавказе. Если уж быть совсем точным – то в Кавказе. В самой что ни на есть его толще. Посредник был уверен, что хорошо знает лабиринты Центрального сектора. Но за тот год, пока он откисал в бегах в Западном, здесь многое изменилось. Взять, к примеру, этот, когда-то чисто технический уровень, за работу в котором Директория платила пару лишних фрамов за вредность.

Беженцы плевать хотели на вредность. За считаные месяцы они заселили уровень настолько плотно, что он быстро получил неофициальное наименование Шанхай-7. Это, помимо всего прочего, означало, что имеется еще как минимум шесть Шанхаев.

Сюда их привел Новичок, тщательно запутывая следы на случай преследования. Хотя вряд ли этот унылый кабак находится поблизости от штаб-квартиры группировки. Этого отморозка можно снисходительно называть Новичком, но в науке выживания он профи. Чутье феноменальное, и навыки конспирации не хуже, чем у кухонного таракана.

Но сейчас этот человек смотрел на Змея совсем другим взглядом: горящим, жадным, словно слова посредника задевали какие-то важные струны в его темной душе. Поразительно – он верил каждому его слову, словно давно ждал такого вот откровения – и вдруг оно явилось ему в лице несостоявшейся жертвы.

– …Там, на вершине Запретной горы, живет он. Мудрец, который пережил Катастрофу только потому, что всегда знал о ней. Давным-давно он начал готовить убежище, чтобы уцелеть и сохранить древние знания…

– Знания… – эхом повторил Крэк.

– Что за знания? – отрывисто спросил Новичок. – О чем?

– Это мне неизвестно. – Змей дернул плечом. – В том-то и смысл, что Призрачный мир не дает ответов. Он лишь указывает путь.

– Путь! – смакуя каждую букву, отозвался Крэк.

– Расскажи про путь, – потребовал Новичок.

– Я не уверен. Для каждого путь свой, наверное, но то, что указано мне, – это путь к Запретной горе.

– К Эльбрусу, – зачем-то уточнил Игнат. – Но ты же понимаешь, что гора Запретной названа неспроста?

– Мне этого не объясняли, – сказал Змей.

– Зато объясняли нам. «Грязная бомба» – ею ударили по Эльбрусу вдогонку основному удару. Там до сих пор заражение, несовместимое с жизнью.

– А это проверял кто-то? – спросил Змей. – Ну, после катастрофы. Откуда вообще информация?

Игнат замялся, не зная, что ответить. Новичок тихо рассмеялся:

– Так я и знал. Пудрят нам мозги, чтобы мы не совались, куда Директория не велит. Мне надоело, что за меня решают, куда идти и что делать. И если мне запрещают идти туда – я пойду обязательно.

– Все пути ведут в никуда! – возгласил Крэк. – Мы давно в тупике, и выхода нет. Для того и явился нам видящий – чтобы вывести нас, слепцов, на чистую дорогу, которой сами мы неспособны увидеть!

Отчего-то Игнат был уверен, что Новичок сейчас осадит не в тему вмешавшегося психа. Но мрачный человек молча внимал горячечной речи Крэка, словно тот бы носителем самой проверенной информации. Все-таки понять выходцев из грязных секторов непросто. Возможно, в сумасшедшем оборванце он видел родственную, такую же измученную и надорванную душу.

– В любом случае путь, который указывают мне видения, – это путь на поверхность, – сказал Змей. – Потому что Карфаген…

– …должен быть разрушен, – закончил Новичок. – С этим я совершенно согласен. Этому гнилому улью приходит конец. Чего уставились? Думаете, я фуфло гоню? Меня бы здесь не было, если бы места, где я жил, не стали превращаться в гнойную жижу. Черная вода прибывает – и ее не остановить. Сначала она затопит нижние шахты, потом дальние сектора, потом нижние уровни Центрального сектора. Когда эта дрянь забулькает прямо под Месивом, люди начнут рвать друг друга на части. Вы этого не понимаете – просто потому, что не видели, как мы пробивались сквозь кордоны псов Директории.

При этих словах Новичок впился взглядом в Игната. Тот не отвел глаз, но жилка на его щеке нервно задергалась.

– Вы даже не представляете, в какого зверя превращается человек, когда его гонит вперед черная смерть. А ведь нас было не так много – и это не остановило нас перед пулеметами и штыками. А здесь… Здесь замес будет покруче. – Бандит глухо рассмеялся. – Директория надеется, что сможет управлять гневом толпы. Манипулировать, стравливать, чтобы мы сами поубивали друг друга. В крайнем случае лишних можно загнать в накопитель. Знаете, они строят такой здоровенный накопитель для особо буйных?

– Концентрационный лагерь, – глухо сказал Игнат. – Я видел. Уже все готово.

Тихо ахнула Тана. Истерически расхохотался Крэк.

– Директория со своими прихвостнями думает отсидеться. Надеются, что черная вода остановится ниже элитных уровней. Допустим. Но это уже будет не Карфаген. Это будет жалкое прозябание кучки уцелевших. Которые в итоге сами перегрызут друг друга. Верно сказал парень – Карфагену крышка!

Новичок с размаху воткнул в поверхность стола свой узкий нож с костяной ручкой.

Повисла тяжелая пауза.

– Мрачная перспектива, – глядя на торчащий из стола нож, проговорила Тана.

– Но я думаю, все кончится еще раньше, – ухмыльнулся Новичок. – Это проклятое место разнесут на куски те, кто хочет покуражиться во власти. В последнее время группировки растут как грибы. И у всех своя правда, у всех притязания, все ненавидят друг друга. Со дня на день вспыхнет война – всех против всех.

– Золотое время для посредника, – глядя на Змея, неуверенно произнес Игнат.

– Время посредников прошло, – веско произнес Новичок. – Пришло время беспредела. На днях разнесли оружейный склад у резервных ворот. В любой момент может начаться большая стрельба. – Новичок хищно склонился над столом, приблизившись к Змею: – Поэтому я и хочу слинять отсюда. Эти идиоты не знают, что такое настоящее дерьмо, потому и тянут этот город на самое дно. А у меня вкус дерьма до сих пор на языке. И я не собираюсь наглотаться его снова. – Откинувшись на спинку шаткого стула, осмотрел присутствующих. Постукивая по столу костяшками пальцев, сказал: – Я хочу ответов. Хочу увидеть этого Мудреца. Пусть хоть он скажет, что делать и как со всем этим жить.

Это было странно – услышать столько религиозной страсти из уст безжалостного убийцы. Может, его реально допекло происходящее. А может, он действительно стремился к чему-то большему, чего сам еще не мог сформулировать, но ждал, что кто-то это сделает за него. Как этот Мудрец с Запретной горы, которого никто до сих пор не видел.

– Все это, конечно, красиво, – сказал Игнат. – Я даже готов поверить, что Змей действительно что-то увидел на этой шаманской установке в Обители. Но с чего вы взяли, что эти видения – не просто галлюцинации, сны? Никто же не принимает сны всерьез.

– Он – видящий! – с чувством сказал Крэк. – Это дано не каждому!

– А сам ты что думаешь, Змей? – спросил Новичок. – Ты сам веришь в реальность своих видений?

– В том-то и дело, что это не совсем видения, – ответил посредник. – При «выпадении» невозможно отличить призрачный мир от настоящего. У меня есть четкое ощущение того, что все это правда.

Змей вдруг вспомнил, как это объяснял Кравец:

– Нейтринный поток, направленный мне в мозг, – это проекция поверхности, которую насквозь прошили нейтрино. Не спрашивайте, как это работает. У самих шаманов нет ответа, только фанатичная вера в то, что нейтрино – язык Бога. Но все, что я вижу, – правда.

– Все это круто, но что ты собираешься с этим делать? – нетерпеливо спросил Новичок. – Как проверить, правда ли это? Как получить ответы?

– Только одним способом, – пристально посмотрел на него Змей. – Отправиться туда самому.

– Куда? – Новичок приподнял брови.

– На Эльбрус.

Крэк радостно хлопнул в ладоши. Тана в ужасе прикрыла лицо руками, глядя поверх пальцев округлившимися глазами.

– Это невозможно, – проговорил Игнат. – Мы чуть не погибли, едва высунув голову на поверхность. А там – вершина! Запретная гора – это температура ниже ста градусов, метели под двести километров в час, радиация, ядовитые испарения. Мутанты, наконец!

– Что скажешь, Змей? – прищурился Новичок.

Поймав полный ужаса взгляд Таны, Змей произнес:

– А нечего мне сказать. Один я не дойду, а рисковать кем-то еще было бы подло. Ведь все мои предположения эфемерны, как мой призрачный мир. – Он закрыл глаза, помолчал. Снова открыл глаза, покачал головой. – Я не знаю, что делать. Просто не знаю.

Заснуть он так и не смог. Просто лежал, глядя в неровный потолок маленькой комнаты. Бессонница – еще один побочный эффект нейтринного удара. Тана лежала рядом, уткнувшись в плечо Змея, поглаживая его руку, плотно увитую цветной татуировкой.

После бегства с Месива и откровений в грязной забегаловке расходились по одному. Ни к какому решению они так и не пришли, оставшись каждый с ощущением недосказанности и предчувствием надвигающейся беды. Игнат возвращался в казармы, Новичок – в противоположный лагерь, зная, что при встрече в иных обстоятельствах каждый из них, не дрогнув, прикончит другого. Таковы правила игры в этом подземном Вавилоне.

Змей уходил куда глаза глядят, несмотря на попытки Крэка утащить его в свое омерзительное убежище. Тогда Тана и пришла к нему на выручку, сказав, что Змей обещал проводить ее до жилища. Крэк тогда отстал, а Змей вдруг обнаружил себя в ее постели, дышащим тяжело и часто, со знакомым сладким послевкусием. Но ни хрена не помнящим. От слова вообще.

Это было самое тупое «выпадение» из всех, какие можно придумать. Он парил в своих призрачных небесах, когда его, оставшееся без хозяина, тело ощущало тепло самой реальной и самой желанной девчонки, какую только могло нарисовать его убогое воображение.

– Скажи… Сейчас – ты был со мной? – спросила вдруг Тана. – Или летал где-то там, в своем призрачном мире?

Змей посмотрел на Тану. Ей-богу, женщину невозможно обмануть – если только она сама не хочет обмана. К счастью, чаще всего так и бывает.

Можно было соврать. Или ляпнуть какую-нибудь пошлость. Он всегда отвечал какой-нибудь глупой мерзостью наивным девчонкам, которые думали, что у них с ним что-то большее, чем просто секс. Всего несколько дней назад случайная связь даже не отпечаталась бы у него в памяти. Еще одна официантка, еще одна стриптизерша. У неприкасаемого не может быть длительных связей. Сейчас же все было по-другому. Как-то ярко, свежо. Будто он впервые был с женщиной. Может, это еще одно побочное действие шаманского обряда? В таком случае одно это уже тянет на Нобелевскую премию. Жаль только, Нобелевский комитет давно обратился в пепел, куда ему, впрочем, и дорога…

Вслух же ответил:

– А как бы тебе хотелось?

Не открывая глаз, Тана пожала плечами:

– Мало ли как бы мне хотелось. Кто спрашивает девочек из стрип-куба? Мы просто радуем глаз, за это нам платят.

– А что, если все изменится? – тихо спросил Змей. – Ты перестанешь быть девочкой из стрип-куба, я – неприкасаемым? Может все быть иначе?

– Ты просто дразнишь меня. – Тана оттолкнула его плечо, отвернулась, сжавшись калачиком под мятой простыней.

Змей рассмеялся. Тана обиженно поглядела в его сторону и снова отвернулась. Он сказал:

– Прости. Просто стандартный вопрос рождает стандартные ответы. А стандартные ответы – стандартные обиды. Но ведь ты – совсем про другое. Это другое невозможно в том мире, которому осталось совсем немного.

– Опять ты про свое, – устало проговорила девушка. – «Карфаген должен быть разрушен» и все такое. А я просто баба, мне нужны простые вещи. Ты не подумай – я ничего от тебя не жду.

– А что тогда?

– Мог бы хотя бы соврать что-нибудь! Сухарь…

Лучше всего было бы сказать ей прямо: он не может соврать. Чисто физически не может – это еще одна удивительная «побочка» эксперимента. Помимо всего прочего, это делает невозможной для него работу посредника. Посредник – природный лжец и манипулятор. Если он и понял про себя что-то новое, так то, что ощущал теперь отвращение к себе тому, прежнему. Он перестал быть посредником.

Он стал видящим.

И теперь единственное, чем он мог ответить девушке, с которой начал опасно сближаться, – просто уйти. Тихо и не прощаясь.