Когда самолет заходит на посадку в аэропорту Ниццы и я вижу Средиземное море, у меня всегда мурашки по коже. Может быть, из-за того, что взлетно-посадочная полоса как будто создана прямо на воде, поэтому всегда есть сладкий момент напряжения, когда пилот идет на бреющем полете над волнами. С момента моего первого приезда сюда на выходные в отель «Эден-Рок» прошло немало времени, и с тех пор я поняла, что любить Ривьеру наивно. Слишком много вилл, слишком много людей, эпатаж, и все равно именно здесь я чувствовала себя почти как дома. Стоит признать, моя первая поездка сюда не особенно удалась. Двое из моих тогдашних попутчиков, к сожалению, погибли, но бугенвиллеи цвели все так же пышно, а небо над мысом Кап-Ферра все так же сияло, и на этот раз я могла сама за все платить, а не отсасывать какому-то толстяку. Увидев в аэропорту приехавшую встретить меня Карлотту, я внезапно поняла, как многого мы обе добились.

Если не считать живота, Карлотта ничуть не изменилась. Если что-то и было толстым (ну, кроме гигантских грудей), так это золотая цепочка, на которой висел массивный кулон с бриллиантом.

– Подарок на роды! – объяснила она, после того как мы повизжали и пообнимались как положено, а потом вручили наши сумки носильщику. – Ну, только типа как бы заранее.

– А когда у тебя срок?

– Теоретически в октябре, но я записалась на кесарево в Цюрихе на сентябрь.

– Да, с близнецами, наверное, лучше перестраховаться.

– Во-во, я так Францу и сказала. Но, вообще-то, я просто хочу, чтобы мы успели записать их имена в «Ле Рози».

В Карлотте многое было достойно восхищения – и не только стальная хватка, с которой она держала лучшего кандидата в мужья, но и дисциплина. Наверное, в прошлой жизни она была генералом.

– Ну рассказывай! Что там с этим русским? – спросила она, как только мы уселись в «мерседес» и приготовились к двухчасовой поездке до Сен-Тропе.

– Его зовут Павел Ермолов. Вечером мы приглашены к нему на обед. Если ты, конечно, будешь в состоянии.

– В состоянии? С ума сошла?! Я все это лето только и делаю, что отдыхаю! В этом долбаном Монако! Ну по-о-о-олный отстой!

Вообще-то, я еще помнила те времена, когда Карлотта была готова отдать свои импланты за квартиру в Монако, но вслух об этом решила не говорить.

– На самом деле он просто мой друг. Видов на него не имею. Но кажется… я кое с кем познакомилась… с одним итальянцем, – добавила я, чувствуя, как голос вдруг стал выше, как в те времена, когда мы с Карлоттой были девушками в поиске и плавали на яхте по Средиземному морю.

– Итальянец? Вкусняшка! Богатый?

– Бедный, но честный.

– В сексе?

– Хорош. Очень хорош! Если честно, то просто обалденный.

– Франц не прикасается ко мне с тех пор, как мы получили результаты теста на беременность, – сообщила Карлотта.

Сначала я даже не поняла, почему это ее волнует, учитывая, что Францу за семьдесят, а еще он поклонник урофилии, но решила на всякий случай сказать что-нибудь утешительное, вроде того, что он, наверное, боится причинить вред малышкам.

– Это, конечно, предрассудки, но совершенно нормально, – заверила я подругу.

– Ага. Меня больше волнует, что будет после родов.

Когда мы приехали в «Библос», Карлотта сказала, что ей надо вздремнуть, поэтому я пошла в бассейн плавать, читать в шезлонге и планировать день после аукциона. Билет на поезд все еще ждал меня в камере хранения на вокзале Сент-Панкрас. Хотя, возможно, мне и не придется им воспользоваться. Перевернувшись на спину, я лежала на воде, слегка шевеля руками и глядя в кобальтовое средиземноморское небо. На мгновение я погрузилась в мечты. Ненадолго.

В шесть я пошла одеваться. Я, на удивление, волновалась перед встречей с Ермоловым, мы с ним не виделись семь месяцев, поэтому, конечно же, наряжаться не стоило, надо сделать вид, что мне было ровным счетом все равно. В результате я выбрала светло-серое льняное платье «Караван» с коричневым кожаным поясом от Изабель Маран и простые босоножки на плоской подошве. У меня есть теория, согласно которой мужчина, который видел тебя обнаженной, уже не обращает внимания на каблуки. А вот причесывалась и красилась я очень долго, провозилась двадцать минут, а потом стерла весь макияж.

– Дорогая, ты в этом пойдешь? – спросила Карлотта, выходя из комнаты в наряде от Луизы Беккариа: платье в стиле ампир из стираного белого муслина. Она немного напоминала модель Элизабет Виже-Лебрен, художницы, из-за которой я выбрала имя для своего псевдонима. Я написала Ермолову сообщение, в котором напомнила, что меня, вообще-то, зовут Элизабет. Карлотте я объяснила еще на ее свадьбе прошлым летом, что из бизнес-соображений я сменила имя Лорен на Элизабет. Господи, какая сложная штука жизнь!

– Ну, в смысле, ты шикарно выглядишь, но ты вроде говорила, что твой итальянец – нищеброд? Зачем же так себя ограничивать, дорогая? Не лишай себя выбора!

– Он мне очень нравится, Карлотта. У нас с ним много общего.

– Вроде духовной связи?

– Можно и так сказать.

– Да, это важно! Вот у нас с Францем тоже так было, кстати!

Мы приехали в «Ля Ваг д’Ор», где Ермолов заказал столик на восемь, и я тут же пожалела, что не послушалась совета Карлотты. Я догадывалась, что он придет не один, раз уж он отказался пригласить меня в свой загородный дом и еще раз показать картины, но не думала, что его спутница окажется метр девяносто с учетом каблуков. Да, теперь я поняла, как нелегко жилось Маккензи Пратт. Когда Татьяна наклонилась ко мне, чтобы, как положено, поцеловать в щеку, я почувствовала себя просто карликом. Однако мало что утомляет больше, чем озлобленная женщина, да и русский я худо-бедно помнила, поэтому старалась поддерживать дружескую беседу, скрашивая свое горе идеальным «Кортон-Шарлемань». Карлотта светски болтала с Ермоловым по-английски – обычный евротрёп: кто где был, куда собирается ехать дальше. Мы в Англии, как правило, пытаемся перещеголять друг друга знакомствами, а в Европе принято рассказывать о путешествиях.

Татьяна не преминула сообщить мне, что работает дизайнером украшений. Я едва сдержала желание посочувствовать ей и спросила, продает ли она свои работы в Лондоне.

– Я бы хотела, но, понимаете, я так занята, мы с Павлом все время путешествуем! – произнесла она, протянула худую бледную руку над нетронутой тарталеткой с лобстером и вцепилась в Ермолова.

Многозначительно посмотрев на Карлотту, я дала ей понять, что мне с Ермоловым надо поговорить наедине. Татьяна явно не собиралась ни на секунду выпускать его из виду. Карлотта извинилась и сказала, что ей нужно в дамскую комнату. Ермолов галантно вскочил на ноги и предложил ей руку, но тут моя подруга немного покачнулась и животом задела бокал с коктейлем «Космополитен», так что все содержимое оказалось на Татьяне, точнее, на ее облегающем комбинезоне от Алайи. Официанты бросились к ней с салфетками, но все-таки Татьяне пришлось удалиться в туалет, чтобы привести себя в порядок, а Карлотта, причитая и извиняясь, засеменила следом. Ермолов тут же перешел на английский:

– Фу, какая ты злая, Джудит!

– Ну а что остается делать, если ты связался с девушкой, которая пьет коктейли за ужином? Она вот-вот вернется. Мне нужно, чтобы ты приехал на аукцион «Британских картин» пятого июля. И сделал ставку на одну картину. Покупать не надо, просто сделай ставку. Высокую ставку! Гоген, «Девушка с веером II».

– Да, я уже видел каталог. И газеты читал. И почему же мне не стоит приобретать такую важную работу?

– Уверяю тебя, не стоит этого делать. Но мне нужно, чтобы ты притворился, что она тебе очень нужна. Сможешь помочь?

– Я всегда рад помочь старой… подруге. А с чего такая срочность?

– Дежан Разнатович.

– А-а, ясно…

Сейчас все миллиарды Ермолова были совершенно законны, но я знала: ему не нужно объяснять, кто такой Разнатович.

– Наверняка есть и другие способы уйти от Разнатовича, разве нет?

– Павел, прошу тебя. Уходить от него мне придется в любом случае. Никуда не денешься. Но сначала дело. Так я смогу выиграть немного времени.

– А что я за это получу?

– А что у меня есть, что могло бы тебя заинтересовать?

– Ты сегодня такая серьезная…

– Ты имеешь в виду – занудная?

– Занудная? Да, пожалуй. Может быть, вот это немного поднимет тебе настроение, – сказал он, передавая мне под столом маленькую коробочку. – Не сейчас, потом откроешь. Что планируешь делать после аукциона?

– А как же твоя девушка?

– Татьяна? Это… временный вариант.

– В таком случае я открыта к предложениям. Возможно. Обещать ничего не могу. Сначала я должна разобраться с делами в Лондоне. Но мне очень нужно, чтобы ты сделал ставку на эту картину!

– Значит, увидимся в Лондоне. А потом – посмотрим.

– Знаешь, Павел, я твои картины видела во сне… – шепнула я, но тут Ермолов снова встал, дамы вернулись за стол.

Татьяна решила проблему с комбинезоном кардинально – просто отрезала испачканные брючины. Официант нес за ней обрезки ткани. Даже на фоне жесткой конкуренции в трехзвездочном ресторане в Сен-Тропе в середине июня ее ноги произвели эффект разорвавшейся бомбы. Татьяна торжественно прошествовала по террасе, а все посетители жадно смотрели ей вслед. Ермолов подошел к ней и поцеловал в плечо.

– Завтра пройдемся по магазинам, милая! – прошептал он, не сводя с меня глаз.

Даже сложно себе представить, что когда-то я боялась его.

– Слушай, да он по тебе с ума сходит! – воскликнула Карлотта, когда мы пили ромашковый чай на балконе ее номера в «Библосе», а я даже не курила из уважения к близнецам.

– Ну, у нас с ним много чего было, но ты же видела эту Бриенну Тарт.

– Да ну, таких, как она, там пруд пруди! – захлопала ресницами Карлотта, и я заметила пару накладных ресниц из норки в уголках глаз.

– Он мне кое-что подарил, – сказала я, доставая из сумки коробочку и протягивая ее подруге.

– «Аспри»? Да ладно! От русского я ожидала как минимум «Гарри Уинстона»! Ой, беру свои слова обратно!!! Да ты посмотри на этих малышек!!!

Серьги оказались выполнены в стиле Прекрасной эпохи – по три бриллиантовые горошины размером с подушечку большого пальца в оправе в виде полумесяца.

– Я же говорила!!! – завизжала Карлотта.

Я перевернула одну из сережек вверх ногами. Под таким углом камни напоминали веер. Неплохо, Ермолов, очень неплохо!

– По крайней мере, Франц не экономит на украшениях, – задумчиво теребя колье, вздохнула Карлотта. – Помнишь, я была помолвлена с Германом? Ну, еще до Франца?

– С этим, которого посадили?

– Ага. Настоящая свинья! Ну так вот, я, значит, с ним встречаюсь, и он дарит мне пуссеты «Тиффани»! Ты представь только!

– Карлотта, твоя жизнь достойна сожаления, у меня слезы на глаза наворачиваются! – засмеялась я.

– Может, сходим в «Ле Кав»?

– Давай!

– Тогда надевай этих малышек и сними уже свою рогожку!

Зульфугарлы с гордостью сообщил, что мы с ним встречаемся в клубе «55» в час дня, и на всякий случай пояснил, что бронировать столики до трех часов разрешается только постоянным клиентам. Еще он собирался прислать за мной яхту, чтобы довезти меня до Пампелона, – «Черри» с тридцатиметровой палубой, на мой вкус, перебор, чтобы подвезти одного человека. Однако, сидя по-турецки на самом носу, с развевающимися на ветру волосами и сверкающими солеными брызгами вокруг, пока яхта лавировала среди целой плавучей ярмарки тщеславия в заливе Раматюэль, я пережила что-то похожее на модное ныне состояние майндфулнес – полное присутствие здесь и сейчас. Гейзи встречал меня на пристани клуба «55». Я передала ему свои босоножки, придержала полы лазурного кафтана «Призм», капитан подал мне руку, и я элегантно сошла с палубы на пристань.

Под кафтаном у меня было белое асимметричное бикини от «Эрес», которое Зульфугарлы, судя по всему, оценил по достоинству.

– Bonjour, Патрис! – панибратски хлопнул по спине хозяина клуба Зульфугарлы, и тот практически незаметно отодвинулся подальше.

– Bonjour, madame, месье Зульфугарлы, как приятно снова вас видеть!

Мы разместились на оформленной голубым и белым льном террасе с бутылкой розового вина, заказали сибаса и рататуй, и Зульфугарлы сообщил мне, что собирается сделать ставку на Гогена. Я сказала, что мне очень приятно это слышать, но я не совсем понимаю, зачем нужно было приглашать меня в Сен-Тропе, хотя я очень рада его видеть.

– Я подумал, возможно, мы с вами можем договориться?

– Вы имеете в виду прямую продажу?

– Именно!

– И как вы себе это представляете? Прошу вас, не забывайте, что я не являюсь владелицей картины, я просто дилер.

Он посмотрел на меня, как он, видимо, считал, с лукавством. Черные волоски пробивались через плечевые швы белой рубашки «Вилебрекин».

– Вот именно. И если вы устроите мне прямую продажу, то я готов заплатить вашей галерее процент за оказанную услугу. «Джентилески», правильно?

Я сделала крошечный глоток розового вина, как и все остальные женщины за соседними столиками. Таковы извращенные правила игры высшего общества Средиземноморья. Вся жизнь крутится вокруг бесконечных обедов и ужинов, на которых предполагается, что женщины практически ничего не едят. Все они томно ковырялись в приготовленной на гриле рыбе и салатах из свежих томатов, подносили вилки ко рту, а потом, не притронувшись к еде, снова клали их на тарелки, совсем как Скарлетт О’Хара из «Унесенных ветром» на барбекю в поместье «Двенадцать дубов». Сняв темные очки, я посмотрела Зульфугарлы в глаза:

– Сколько?

– Сотня за картину, и десять вам, – ответил он, не уточняя, что речь идет о миллионах.

– Как мило с вашей стороны, я бы рада, но…

– Пятнадцать!

– Господин Зульфугарлы, я не стану торговаться с вами, это оскорбительно для нас обоих. Как я уже сказала, я действую от имени «Сосьете мутуале», и они настаивают на том, чтобы картина была выставлена на открытый аукцион. Как вы знаете, полотно уже передано устроителям аукциона, поэтому снятие лота оплачивается владельцем.

– Какой резерв?

– Сотня.

– Десять процентов от резерва плюс еще пятнадцать, получается сто тридцать пять, и я мог бы…

– Но на самом деле есть и другая причина, – перебила его я. – В мои обязанности входит проследить за тем, чтобы мой клиент получил максимально возможную сумму. Недавно мне сообщили, что есть еще один клиент, заинтересованный в покупке нашего Гогена. Серьезно заинтересованный.

– Кто?

– К сожалению, я не имею права разглашать такую информацию.

– Конечно-конечно…

Ланч продолжался. Зульфугарлы изо всех сил пытался скрыть досаду. Он быстро допил вино и заказал еще бутылку. За столиком у воды сидела компания арабов, которые поливали смеющуюся девушку шампанским «Дом Периньон» 1985 года. К ним тут же подскочили два официанта, но не затем, чтобы остановить их, а чтобы оттолкнуть резиновую лодку с туристами, которые подобрались со своими селфи-палками слишком близко к клубу. Рядом с нами сидели два светловолосых ребенка, с головой ушедшие в свои планшеты и не обращавшие совершенно никакого внимания ни на приготовленные по специальному рецепту гамбургеры, ни на манящий морской берег с мокрым песком. Никто из завсегдатаев клуба даже не обернулся, когда на террасу с пляжа зашла известная актриса в потертых обрезанных джинсовых шортах.

Интересно, как бы отреагировали эти люди, если бы сюда, в это гнездо капитализма, прибило лодку с беженцами? Быстренько накинулись бы на них и устроили бы благотворительный гала-концерт с дресс-кодом и Леонардо ди Каприо, произносящим проникновенную речь? Да ладно, Джудит, как будто тебе есть дело до беженцев. Вообще-то, я намеревалась посетить еще одно заведение, которое совершенно точно не находилось на пляже, зарезервированном для любителей поглазеть на знаменитостей.

– Вообще-то, – наклонилась я к Зульфугарлы с кокетливым видом, – могу открыть вам тайну! Покупателя зовут… Павел Ермолов. Вы собираетесь лично присутствовать на аукционе?

– Мне нужно быть в Нью-Йорке.

– Как жаль! – вздохнула я, накрывая его руку своей и сверкая подаренным браслетом «Булгари», который все-таки заставила себя надеть. – А я-то думала, мы вместе обмоем ваше новое приобретение!

– Значит, мне с вами не светит?

– Ну, я бы сказала, наоборот, – улыбнулась я.

Дело сделано.