Итак, теперь мне оставалось только вернуться на ферму и ждать. Картина, обладающая таким потенциалом, наверняка будет рассматриваться аукционным домом в приоритетном порядке, но все равно экспертиза займет недели четыре, не меньше. Поскольку подделки в сфере искусства становились все более и более высокого уровня, то и технологии их выявления развиваются с огромной скоростью. Ли провел для меня подробный ликбез по новейшим лабораторным техникам. Эмиссионная спектроскопия, при которой для расщепления пигмента на составные используется лазер, рентгеновская фотоэмиссионная спектроскопия, с помощью которой можно определить и датировать уровень окисления металлов, содержащихся в красках. Благодаря всем этим технологиям можно датировать использованные материалы с невероятной точностью. Но все использованные нами материалы имели верную датировку и не содержали компонентов, не доступных во времена Гогена. В этом смысле я была спокойна и не сомневалась, что «Девушка с веером II» обманет даже лучших «спецов» Руперта.

Куда больше меня тревожила техника Ли. За обработку после снятия лака можно не беспокоиться, цветовая гамма полностью соответствовала другим работам Гогена полинезийского периода, но самое рискованное – это живописная манера, то, как накладываются мазки. Раньше художники стремились воспроизводить методы великих мастеров, но в эпоху Гогена признаком оригинальности стала считаться уникальная манера накладывания краски. Сами мазки стали своего рода почерком художника, выражающим его индивидуальность. И эксперт с наметанным глазом всегда может отличить малейшие отклонения от стиля того или иного известного художника. Сделать так, чтобы картина выглядела как Гоген, несложно; самое важное – насколько точно воссоздано полотно. Собственно говоря, за свою репутацию после жесткой экспертизы, проведенной «Британскими картинами», я могла не бояться: если они вынесут вердикт, что «Девушка с веером II» – подделка, или предположат, что это просто копия утраченной картины, на меня это никак не повлияет. Я пришла к ним с теорией, и они доказали, что я ошибаюсь. Такое случалось часто. Аукционный дом совершенно не волнует, что в таком случае Разнатович убьет меня. Это мои личные проблемы. К тому же, пробыв пару недель в Италии, я убедилась в том, что у меня есть и другая проблема, посерьезнее: Разнатович убьет меня в любом случае.

Моя попытка сыграть в «крепкого орешка» на переговорах с банком Палермо была лишь маневром для отвлечения внимания. Надо быть полной идиоткой, чтобы ожидать получить хоть копейку от продажи картины, какими бы ни были наши договоренности. Я была уязвима, анонимна, заменяема; более того, я слишком много знала не только об истории создания картины, но и обо всем этом бизнесе с беженцами в доках Сидерно, о да Сильве, о Разнатовиче, обо всем. Они со мной разберутся, тут не может быть никаких сомнений. Скорее всего, провернут то, что в Сицилии называется lupara bianca, «белый пулемет», – тело так и не будет найдено. Нет тела – нет состава преступления. Искать меня никто не станет, разве что Дейв. Поэтому вопрос стоял иначе: когда они собираются убить меня? Если «Британские картины» примут Гогена, то до аукциона я в безопасности, потому что я буду им нужна, чтобы все прошло гладко, и тогда мне придется вернуться в Лондон. Возможно, они попытаются заманить меня обратно в Италию, пообещают выплатить какую-то сумму, а потом бросят мое тело где-нибудь на Аспромонте. Этого можно избежать довольно легко, но, с другой стороны, если Разнатович пытался припугнуть меня фотографиями матери, значит у него есть свои люди и в Англии.

После приобретения ван Донгена на счету «Джентилески» в панамском банке «Кляйн Фенивес» остается почти два миллиона. По меркам большинства людей – куча денег, но стоит мне воспользоваться какой-то из моих кредитных карт, как человек, имеющий такие связи, как да Сильва, тут же вычислит мое местонахождение. Придется открыть другой счет, перевести туда все средства, сделать новые документы, если, конечно, я хочу когда-нибудь продать свое новое приобретение. Квартира в Венеции была куплена на имя Элизабет Тирлинк, значит придется снова вести двойную жизнь, пока Разнатович сидит у меня на хвосте. И что дальше? Продолжать карьеру в мире искусства? Свалить в Полинезию? Сбежать куда-нибудь вместе с Ли? Не могу сказать, что какой-то из этих вариантов меня особенно возбуждал.

Сдав картину на экспертизу, я вернулась в Италию, и да Сильва снова поехал в Рим, забрав с собой конверт с моими паспортами. Делать мне было нечего, дни тянулись бесконечно долго. Сбежать было бы несложно. Становилось все жарче, я загорала в саду, почитывая книги, и про себя просчитывала все возможные способы бегства, но на самом деле они могли с тем же успехом держать меня в каком-нибудь подвале. Документов у меня не было, зато были деньги, и благодаря этому я, может, и успела бы сделать новый паспорт. Раз за разом я взвешивала риски, но скорее, чтобы отвлечься от временного безделья, чем для составления серьезного плана побега. Мотивации для побега у меня не было по двум причинам. Во-первых, я хотела уйти победительницей. Во-вторых – и я далеко не сразу смогла признаться себе в этом, – я не хотела подставлять да Сильву.

Прошло четыре недели, потом шесть. Да Сильва звонил каждый день, но разговаривали мы теперь односложно. Я не спрашивала о том, как у него дела в Риме. Пару раз я ездила в мастерскую, но Ли был занят работой над другой картиной, законной репродукцией «Весны» Боттичелли, которую ему заказал для своей виллы какой-то нувориш. Я стала ездить с Вонючкой за продуктами, просто чтобы хоть как-то отвлечься. Начался сезон, и грязный городской пляж стал наводняться людьми: сначала приехали пенсионеры, планировавшие провести здесь все лето, потом – матери с маленькими детьми. Иногда мы проезжали мимо компаний молодых мужчин из лагеря, которые слонялись вокруг автобусных остановок или покуривали травку на раскаленной парковке за супермаркетом. Как-то раз я спросила у Вонючки, чем они занимаются целыми днями:

– Un cazzo. Тратят наши деньги.

Работать официально они не могли, хотя некоторые занимались волонтерством, без оплаты, чтобы хоть как-то убить время. В отличие от меня, они жили в бесконечном чистилище.

Чтение электронной почты да Сильвы оказалось довольно скучным занятием. Я даже расстроилась, настолько легко мне удалось узнать его пароль. Сложно было только вытащить аккумулятор из его ноутбука. После нашей перепалки на пароме в Мессину я пробралась в машину и вытащила из ноутбука аккумулятор, а это нелегко в шестибалльный шторм. Когда в гостинице ему не удалось включить компьютер, я разрешила ему воспользоваться моим, но дурачок не знал, что я поставила на свой комп программу «Key Tracker». Я специально задержалась в душе, чтобы дать ему вдоволь пошпионить, и он наверняка воспользовался такой возможностью, но надо же и головой думать, в конце концов! В тот день в Палермо да Сильва зашел в три своих аккаунта. Первый оказался личным, оттуда он послал Франчи сообщение с напоминанием вызвать сантехника, чтобы тот проверил обогреватель в ванной. О эта райская семейная жизнь! Второй аккаунт был его официальным адресом в финансовой полиции, и от просмотра этого аккаунта можно было свихнуться со скуки. С третьим аккаунтом у меня возникли проблемы – электронный адрес «rusticosiderno1», откуда он вроде как ничего не отправил. А потом я додумалась заглянуть в папку «Черновики». И до этого я часто задавалась вопросом, как да Сильва держит Разнатовича в курсе нашей истории с Гогеном, а теперь оказалось, что они пользуются хитроумным, хотя и старомодным методом. Они просто обменялись паролями от своих аккаунтов и сохраняли письма в папке «Черновики», так что могли читать все, а вот третий человек перехватить их переписку никак не мог, для этого был необходим пароль. Пароль Разнатовича писался транслитом «lubitel ikon». Да Сильвы – итальянское «custode», но переписывались они по-английски. Крайне лаконичная переписка велась открытым текстом с помощью безобидного кодового языка в духе старой доброй мафии. Меня называли «активом», ферму – «дачей», картину – «дамой». Последний черновик датировался девятнадцатым мая, когда «актив» послали в Лондон для «показа дамы», потом следовало подтверждение «возвращения актива». Я проверяла все три аккаунта каждый день, но шпионить за Франчи было уже как-то неинтересно, а Разнатович явно терпеливо ждал. Все-таки он более или менее понимал, как устроен рынок искусства.

Возвращаясь после утренней пробежки, я иногда замечала, что Вонючки нет на месте. Конечно, в таких случаях я сразу проверяла машину, но он всегда забирал с собой ключи. Через два дня я, как обычно, пошла на пробежку, но, сделав пару кругов, вернулась, спряталась за домом и увидела, как он встает и идет моим привычным маршрутом. Значит, он все-таки следил за мной все это время? Я пошла за ним вглубь леса, держась метрах в ста позади. Он лез в гору без остановки около километра, неплохо для пожилого человека, потом свернул налево, на узкую тропинку, по которой я никогда не бегала. Я прошла дальше, поднявшись еще выше, пока лес не поредел. Присев на камень, я внимательно вслушивалась в тишину.

За шумом ветра и пением птиц раздавался едва заметный свист. Я побежала в лес прямо на звук, жалея, что не надела длинные штаны вместо шортов, потому что ветки и вереск царапали ноги. Свист прекратился. Раздался шелест и глухой удар, как будто он что-то бросил. Ближе я подходить не стала, незачем ему знать, что я следила за ним. Кое-как взобравшись на холм, я побежала обратно на ферму и занималась растяжкой во дворе до тех пор, пока он не вернулся.

На следующий день я побежала наверх с ускорениями, а потом свернула на ту самую тропинку. Бежала по самому краю тропы, чтобы не оставлять следов. Метров через тридцать я увидела поляну между высокими скалами, наверху которых я остановилась накануне. Зеленое, очень тихое место. С одной стороны скалы смыкались над узким проходом, который заканчивался пещерой. Там, на земле, лежал какой-то предмет, завернутый в брезент. Я пнула его ногой. Лопата. Сделав еще один шаг, в по-летнему сухой и жесткой земле я увидела тщательно вырытую яму примерно в полметра глубиной. Отлично! Вонючка времени даром не терял, рыл мне могилу.

Естественно, именно в этот день наконец пришло письмо от Руперта. Он с радостью спешил сообщить, что после тщательной экспертизы, проведенной специалистами «Британских картин», они подтверждают мою аттрибуцию и предлагают моему клиенту в моем лице включить Гогена, «Девушку с веером II», в июльский каталог. Если мне удобно, то аукционный дом приглашает меня прибыть в отель «Кларидж» за несколько недель до продажи, чтобы я могла посетить различные мероприятия для покупателей, а также сам аукцион. Я сразу же позвонила да Сильве.

– Мне нужен мой паспорт. Еду в Лондон. Все получилось.

– Ты что-то не рада. Я думал, ты будешь в восторге…

– Ну, знаешь, шесть недель в этой дыре выбьют joie de vivre даже из Поллианны!

– Чего-чего?

– Проехали. Когда сможешь прислать паспорт?

– Сам привезу.

Вообще-то, ему не было смысла ехать из-за этого на другой конец страны. Мы договаривались, что при необходимости я полечу в Лондон одна, чтобы не светиться лишний раз вместе, а Вонючка отвезет меня в аэропорт.

– Джудит? Я говорю, сам привезу. Могу быть у вас завтра.

– Как скажешь. Сейчас мне нужно встретиться с Ли, – сказала я и повесила трубку, не попрощавшись.

Думаю, больше всего меня задела очевидность всего происходящего. Да Сильва даже не считает нужным дать мне умереть достойно. Пуля в спину где-нибудь в лесу, а потом сбросят в могилу безо всяких там почестей.

Ли закончил Боттичелли. Покупатель пожелал сделать картину в два раза больше оригинала, висящего в галерее Уффици, поэтому она занимала всю стену мастерской.

– А что с цветом?! – ужаснулась я, увидев, что нежная темпера «Весны» уступила место кричащему акрилу.

– Пожелание клиента, – пожал плечами Ли.

– Это преступление!

– Знаю.

– Ли, помнишь, о чем мы говорили в Эссене? Ты мог бы заниматься другими вещами. Тебе необязательно гнить здесь заживо. Ты потрясающий художник, гений! Аукционный дом только что это подтвердил!

– Все не так просто, – встревоженно огляделся по сторонам Ли.

Вонючка ждал на парковке, здесь нас могли услышать только его ассистенты.

– Они меня не отпустят.

– Ли, ты не раб, ради бога! У тебя теперь есть паспорт! Ты посмотрел на дату на билете в Амстердам?

Я купила билет на шестое июля, на следующий день после того, как наш Гоген мог уйти с молотка. Интересно, а Ли знает о могиле в лесу? Наверняка знает. Поэтому и боится.

– Загляни в конверт, я там написала несколько полезных адресов в Амстердаме. Подумай. Ты будешь следить за аукционом?

– Конечно!

Мы обнялись на прощание.

Да Сильва приехал рано утром, весь помятый и вспотевший. Ехал всю ночь. Я ждала его у дверей фермы, под бурыми листьями гиацинта. Я сложила в чемодан свою лучшую одежду из Венеции, хотя по приезде в Лондон первым делом планировала серьезно пройтись по магазинам. Последний бенефис Элизабет Тирлинк должен пройти потрясающе!

– Джудит! Какие замечательные новости!

– Не напрягайся. Поехали?

За всю дорогу до Реджо я не сказала ни слова. Да Сильва был в полном расстройстве. Мы остановились около терминала «Отправление» под знаком «Поцелуй перед вылетом».

– Увидимся на аукционе. Можешь звонить как обычно, если хочешь.

– Конечно хочу. А потом… потом ты вернешься со мной сюда?

– Не вижу необходимости. Финансовые вопросы можно решить и в Лондоне.

– Конечно.

– Просто я думал, может быть, мы…

– Может быть – что?

– Ничего. Удачи!

– Прощай, Ромеро. Жаль, не могу сказать, что наша встреча была приятной.