На парковке у тюрьмы я прослушала сообщение от мамы:

«Позвони мне, кое-что случилось». Однако когда я позвонила, мама не снимала трубку.

В голове началась суматоха: Китти заболела, Китти с новым мужем сбежала из дома инвалидов (я живо представила, как Джонни неуклюже катит ее кресло по улице), к Китти вернулась память…

К моему стыду, больше всего меня испугало последнее предположение.

Как поступить? Ехать к маме или сразу в дом инвалидов? В любом случае я не в состоянии сейчас мчаться на юго-запад страны. Я решила вернуться в квартиру, сходить на пробежку и все же дозвониться до мамы, прежде чем что-то решать. После проведенного в душной учебке дня мне всегда хочется пробежаться по берегу реки – это моя отдушина. Люблю, когда ветер обдувает лицо, хоть он и пропитан Лондоном. В памяти мелькнуло, как в детстве мы плавали с Робином. Как же давно это было…

Мобильный зазвонил, когда я натягивала тенниски.

Мама.

– Что случилось? – спросила я.

– Звонила заведующая, – ответила мама. – Китти беспокоит других обитателей дома. – Она сухо, коротко усмехнулась: – Помнишь, какой своевольной она бывала раньше?

Еще бы не помнить! Не знала, что мама тоже это замечала – у нее была политика молчать. Теперь я понимаю почему – она боялась рассердить Дэвида и разрушить с таким трудом созданную семью. Все, что угодно, лишь бы не оказаться снова матерью-одиночкой.

– Она оглушительно кричит, если не хочет чего-то делать, – продолжала мама.

– Например?

– Есть нелюбимую еду, ложиться спать, одеваться, – устало перечисляла мама. – Заведующая говорит, из-за беременности поведение стало невыносимым. Ее больше не хотят держать в том заведении.

До встречи с Китти я надеялась, что после несчастного случая ее характер станет помягче, но с какой стати ей меняться только потому, что она не может говорить и ничего не помнит? Меня прошиб пот: а вдруг Китти все помнит, только сказать не может? Вот это действительно взбесило бы ее не на шутку!

– А Джонни?

– Его мать говорит, он тоже с трудом справляется с ее перепадами настроения.

Не может же их брак так скоро оказаться под угрозой! Но ведь с другими такое случается, почему пара с ограниченными возможностями должна быть исключением?

– Однако, – продолжала мама, – она готова взять молодых к себе. Что скажешь?

– А что, это выход, – медленно произнесла я, снова подавив мысль, что Китти своего добилась. Родители Джонни богаты и обожают своего сына. Ее тоже будут любить – при условии, что она задумается над своим поведением… Но она, конечно, заслуживает счастья.

– Мне стыдно, что я не предложила приютить молодых, но ведь у меня довольно скромное жилье, и я сама себя обеспечиваю. С работы я уйти не могу – на что тогда жить?

Вот почему мама так мечется – ей нужны уверения, что моя сестра прекрасно может пожить в другой семье.

– Мне кажется, нужно позволить Китти воспользоваться шансом.

– Правда?

– Правда, – искренне подтвердила я.

– Спасибо. – Тут мама, похоже, вспомнила обо мне: – А как твоя… работа?

Слово «тюрьма» она категорически не желала произносить.

Мне вспомнились телефонные звонки, которые, к счастью, прекратились после смены номера. К этому решению меня подтолкнул Клайв.

– Прекрасно, – ответила я, скрестив пальцы, чтобы не сглазить. – Мне пора, целую.

Разговор лишил меня покоя. Выходить на пробежку расхотелось, зато в пальцах возник знакомый зуд. Я уже некоторое время обходилась без этого, но остановиться было выше моих сил. Обрезки стекла лежат в специальной коробке, весело поблескивая. Они как радужные льдинки – одни длинные и тонкие, другие короткие, с углами по диагонали. Синие, красные, зеленые, желтые.

Выбираю пронзительно-красный.

Левая рука. Примерно посередине между локтем и запястьем. Разрез – достаточный, чтобы вызвать боль, но ничего серьезно не повредить.

Обычно одного пореза хватает, но сегодня он совершенно не помог. Делаю второй. И третий. Потекли три струйки крови, однако удовлетворение (возникающее ощущение трудно описать другим словом) не пришло.

Я знаю почему. Чем дольше Китти остается такой, как сейчас, тем сильнее становится моя боль. Простого пореза уже не хватает.

Нужно нечто большее.

«Будь осторожна с желаниями, вдруг исполнятся», – было одной из любимых фраз Дэвида, пока я росла. Что он имел в виду, я поняла гораздо позже.

Мне вспомнилась эта поговорка, когда на следующее утро меня вызвал к себе начальник тюрьмы. «Нечто большее» явно меня нашло.

Он сразу перешел к делу:

– Мы проводим благотворительное мероприятие по сбору средств. Вы согласитесь провести ночь в тюрьме?

Он что, шутит?!

Похоже, что нет. Сняв с носа очки, он подался вперед, пристально глядя на меня. Интересно, отчего люди идут работать начальниками тюрьмы? Надеются оставить след в истории, изменить отношение общества или повлиять на умонастроение убийц?

– Несколько лет назад преподаватель литературы уже оставался до утра с целью описать, каково находиться в тюремной камере ночью. А вы могли бы отразить впечатления в серии набросков или картин.

Я невольно заинтересовалась – меня охватило волнение, смешанное, правда, со страхом.

– Скоро у нас встреча попечителей, – продолжал начальник. – Отличная возможность продемонстрировать ваши успехи. Можете приложить работы ваших учеников или даже устроить выставку… – Он явно загорелся своей идеей: – И назвать ее «Двадцать четыре часа в Арчвиле».

Я пыталась осмыслить услышанное.

– А где я буду всю ночь?

– В одном из корпусов.

– Это безопасно?

Начальник махнул рукой, будто отгоняя мой страх.

– Неужели вы думаете, что я предложил бы вам небезопасный проект? Каждая камера запирается ровно в девять вечера и отпирается в восемь утра. Заключенные сидят, как правило, по двое, но у вас, конечно, будет одноместная.

Во рту пересохло, сердце тяжело стучало. Провести ночь в мужской тюрьме?! Даже не берусь предположить, что сказала бы мать, поделись я с ней такой новостью. Естественно, я ей ничего говорить не буду.

Следующие слова были сказаны будто не мной:

– Когда вы хотите, чтобы я это сделала?