Это есть наш последний…
Художник-декоратор Эжен Потье был анархистом, поклонником Прудона и участником Парижской коммуны. В последние дни Коммуны он сражался на баррикадах, потом, спасаясь от смертной казни, бежал в Америку. В 1880 году объявили амнистию. Потье, наполовину парализованный, вернулся на родину, а семь лет спустя, уже на краю могилы, опубликовал сборник «Революционные песни». Одной из этих песен был «Интернационал». Считается, что написан он в июне 1871 года, когда Потье скрывался в подполье, хотя текст, опубликованный в 1887 году, сильно отличался от первоначального.
«Интернационал» написан на мелодию «Марсельезы». Так он первоначально и пелся (желающие могут проверить: пролетарский гимн точно ложится на мотив национального гимна Франции).
Летом 1888 года мэр города Лилль, социалист Гюстав Делори, предложил Пьеру Дегейтеру, руководителю хорового кружка «Рабочая лира», написать для песни Потье новую музыку. 23 июля, на празднике газетчиков в Лилле, хор «Рабочей лиры» впервые исполнил «Интернационал» на известную нам мелодию.
Песня была принята всеми левыми, от анархо-коммунистов до социал-демократов. Она стала гимном II Интернационала, а затем – Советской России, впрочем, официально не утвержденным вплоть до 1944 года, когда на смену международному гимну пришел державно-патриотический «Союз нерушимый…».
В тексте Потье шесть строф, но во всем мире поются обычно лишь две первые и последняя. За пятую строфу во Франции некогда сажали в тюрьму:
А если эти каннибалы
Попытаются сделать из нас героев [т. е. пошлют на войну],
Они скоро увидят, как наши пули
Найдут наших же генералов!
В Стране Советов была немыслима такая хула на предписанный сверху героизм. Советские люди пели совершенно другое:
Когда страна быть прикажет героем,
У нас героем становится любой!
Русский перевод «Интернационала» появился в 1902 году в закордонном социал-демократическом журнале «Жизнь». С 1925 года автором перевода считается большевик Аркадий Коц, хотя документальных свидетельств этому нет.
Хорошо знакомая нам строка «Весь мир насилья мы разрушим» появилась позже, в 1906 году, вместо первоначальной «Весь мир насилья мы разроем». Новый вариант звучал естественнее, но рифма «разроем – построим» пропала. У самого же Потье нет ни слова «разрушим», ни слова «разроем», ни «мира насилья». У него сказано: «Из прошлого сделаем чистый лист».
Первая строка припева первоначально пелась: «Это будет последний и решительный бой». При известии о взятии Зимнего в октябре 1917-го, если верить Маяковскому,
Впервые
вместо:
– и это будет… —
пели:
– и это есть
наш последний…
(«Хорошо!», 1927)
Но, по-видимому, эта замена случилась не раньше 1918 года. Сам Маяковский в 1919 году цитировал:
«И это будет
последний
и решительный бой!»
(Поэма «150 000 000»)
В печати «исправленный» текст появился как раз в 1919 году, когда царство коммунизма, казалось, уже маячит на горизонте.
Два года спустя наступило некоторое отрезвление, и Ленин скептически отозвался о замене «будет» на «есть»: «Все мы поем, что ведем сейчас наш последний и решительный бой (…). Не последний, конечно, это немного лишнего сказано»; «К сожалению, это есть маленькая неправда, – к сожалению, “это не есть наш последний и решительный бой”» (речи 27 марта и 17 октября 1921 г.).
Критика вождя не была услышана; припев и поныне начинается со слов «Это есть…».
А в оригинале? В оригинале как раз настоящее время: «C’est la lutte finale» – «Это последняя схватка». Будущего времени нет ни в английском, ни в немецком переводах. Полагаю, что первоначальная формула «Это будет…» появилась не из каких-либо идейных соображений, а просто во избежание оборота «Это есть…», не слишком натурального для русского уха.
Спор между «будет» и «есть» в песенном символе веры коммунизма имеет любопытную параллель в споре о православном Символе веры. О царстве Христа здесь сказано: «Его же Царствию не будет конца». Эта форма издавна принята на Западе, но у нас она появилась лишь при патриархе Никоне, в 1667 году. Ранее было: «Его же Царствию несть конца».
Старообрядцы «латинскую» форму отвергли. Для них она означала, что Христос не царствует вечно и его царствие отодвигается в какое-то светлое будущее:
А Никон блядет [лжет]: не царствует Христос совершенно, но по судном дни воцарится, и тогда царству его не будет конца. – (…) Мы же не пресекаем Христова царства, но обладает бо Христос и владеет всеми верными и неверными, еллинами, и июдеями, и самыми бесами. Не пресекает бо ся его царство, его же царствию несть конца.
(«Житие протопопа Аввакума, им самим написанное», 1673)
Греческий оригинал Символа веры допускает оба прочтения, поэтому архиепископ Платон, не погрешая против истины, мог написать:
В сих словах есть совершенное согласие. Ибо Христову царствию поистинне и несть конца, и не будет конца: несть конца, ибо он всегда царствует со Отцем и Духом. И не будет конца: ибо когда он приидет судити живым и мертвым, тогда избранных своих приимет в свое Небесное Царство: и сему блаженному царствованию никакова окончания никогда не будет.
(«Увещание к раскольникам», 1766)
На Всероссийском съезде транспортных рабочих, открывшемся в Москве 22 марта 1921 года, был вывешен плакат:
ЦАРСТВУ РАБОЧИХ И КРЕСТЬЯН НЕ БУДЕТ КОНЦА
27 марта на съезде выступил Ленин. Заметив плакат, он его не одобрил: «Ежели бы царству рабочих и крестьян не было конца, то это означало бы, что никогда не будет социализма, ибо социализм означает уничтожение классов».
