Страна рабов, страна господ
В XXI веке самым обсуждаемым стихотворением русской литературы стало восьмистишие, начинающееся со строк:
Прощай, немытая Россия,
Страна рабов, страна господ,
И вы, мундиры голубые,
И ты, им преданный народ.
Лермонтоведы считали и продолжают считать его одной из вершин русской политической лирики. В то же время многие ныне уверены, что стихотворение это Лермонтов написать не мог. Самые крайние отрицатели (имя им легион) прямо объявляют восьмистишие – т. е., собственно, первые 4 строки, – русофобским.
Я не берусь решать вопрос об авторстве восьмистишия, но пока что доводы «за» выглядят весомее.
Стихотворение было опубликовано в 1887 году в журнале «Русская старина». Считается, что оно было написано в Петербурге перед отъездом Лермонтова на Кавказ в мае 1840 или апреле 1841 года. И хотя автографа (как и у четверти стихов Лермонтова) нет, в авторстве Лермонтова не усомнился никто ни до 1917-го, ни в эмиграции, ни в СССР вплоть до 1989 года.
Тогда же возник и вопрос: если автор не Лермонтов, то кто же?
В 2004 году литературовед М. Д. Эльзон выдвинул версию, что восьмистишие было мистификацией издателя «Русского архива» П. И. Бартенева, в передаче которого оно стало известно. Но эта версия не удержалась по очевидной причине: о поэтических опытах Бартенева, даже дилетантских, ничего не известно, а стихотворение написано явно не дилетантом.
Поэтому в главные претенденты на авторство выдвинут сатирик радикального толка Дмитрий Минаев (1835–1889). Однако стилистический анализ восьмистишия, сделанный Ниной Сапрыгиной («И все-таки Лермонтов!», 2006) и дополненный автором ЖЖ под ником «tervby», кажется достаточным, чтобы отвергнуть версию об авторстве Минаева.
Наибольшие споры вызывает вовсе не 2-я строка («Страна рабов, страна господ»), а 1-я и 4-я. Ко 2-й строке указано немало параллелей у Лермонтова, прежде всего:
Там стонет человек от рабства и цепей!..
Друг! этот край… моя отчизна!
(«Жалобы турка», 1829)
…И перед властию – презренные рабы.
(Дума», 1938)
В последней строке современники должны были ощущать перекличку со знаменитой фразой римского императора Тиберия: «О люди, рожденные для рабства!» Эти слова он, согласно Тациту, произносил по-гречески всякий раз после заседаний сената: «даже ему, при всей его ненависти к гражданской свободе, внушало отвращение столь низменное раболепие» («Анналы», III, 65, перевод А. Бобовича).
Считающие стихотворение русофобским возмущаются прежде всего определением «немытая Россия» и указывают на высокий уровень гигиены русского народа, регулярно посещавшего баню. В ответ им цитируют не вполне печатное высказывание Лермонтова: «<…> не могу, потому что девки воняют». (Письмо к С. А. Раевскому из Тархан от 16 января 1836 г.)
Лермонтоведы же трактуют 1-ю строку исключительно в метафорическом смысле:
«Оскорбительно-дерзкое и вместе с тем проникнутое душевной болью определение родной страны (“немытая Россия”) представляло собой (…) историческую характеристику, вместившую в себя всю отсталость, неразвитость, иначе говоря нецивилизованность, современной поэту России». (Т. Г. Динесман в «Лермонтовской энциклопедии», 1981.)
Тут все же чувствуется некая недоговоренность: метафорой нецивилизованности, так или иначе, оказывается немытость, и прямое значение слова ощущается.
Поэтому философ Петр Симуш предложил это нехорошее слово исправить: «…Некий посредник, не поняв неразборчивый от волнения почерк или не расслышав голос автора, вместо прилагательного “немотная” вписал слово “немытая”. (…) Разумеется, сам Лермонтов никак не мог назвать свою Родину “немытой Россией”». («Таинство власти: Лермонтов проясняет», в журн. «Власть», 2015, № 3.)
Тогда, конечно, главная претензия к стихотворению была бы снята; увы, слова «немотный» нет не только у Лермонтова, но даже в словаре Даля, опубликованном 20 лет спустя после гибели поэта.
4-ю строку такие видные филологи, как М. Г. Ашукина и В. В. Виноградов, предлагали понимать не в смысле «народ, исполненный любви и верности жандармам», а прямо наоборот: «…отданный во власть жандармов». Слово «преданный», пояснял, вслед за Ашукиной, Виноградов, означает здесь «отданный во власть, представленный в распоряжение кого-нибудь». «В стихотворной речи 30–40-х годов преданный в этом значении было еще употребительно, хотя и носило отпечаток торжественной, “славенской” приподнятости и архаистичности». («Проблема авторства и теория стилей», 1961.)
Это толкование не было принято лермонтоведами, и понятно почему: оно предполагает, что великий поэт то ли намеренно, то ли по недосмотру допустил возможность двух совершенно разных прочтений своей мысли.
Наконец, авторство Лермонтова отвергается из общих соображений: не мог Лермонтов, автор стихотворения «Родина» («Люблю Россию я, но странною любовью…»), написать строки, о которых первый публикатор восьмистишия П. А. Висковатов сказал: «В раздражении своем поэт не пощадил и России…»
Но и на это в качестве контраргумента приводится ряд цитат, включая хорошо известное высказывание Пушкина: «Я, конечно, презираю отечество мое с головы до ног – но мне досадно, если иностранец разделяет со мною это чувство. Ты, который не на привязи, как можешь ты оставаться в России? если царь даст мне слободу, то я месяца не останусь». (Письмо П. А. Вяземскому от 27 мая 1826 г.)
Написано это, что называется, «в раздраженных чувствах», но то же можно сказать и о восьмистишии «Прощай, немытая Россия…». Недаром же Висковатов продолжает: «…не пощадил и России, которую он любил так пламенно…»
Другое близкое по смыслу высказывание известно прежде всего из статьи Ленина «О национальной гордости великороссов» (1914): «Жалкая нация, нация рабов, сверху донизу – все рабы». Для Ленина эта оценка в значительной мере уже относилась к прошлому, поскольку «великорусская нация тоже создала революционный класс».
Ленин неточно цитировал незаконченный роман Чернышевского «Пролог». Роман писался в Вилюйской ссылке в 1867–1870 гг., т. е. за 20 лет до публикации строки «Страна рабов, страна господ», а напечатан был лишь в 1906 году. Мало кто этот роман прочел и мало кто знал, кого в первую очередь имел в виду автор, говоря о «рабах».
Действие происходит в канун крестьянской реформы 1861 года. Герой романа Волгин (alter ego самого Чернышевского) слушает разговоры помещиков, удрученных предстоящим освобождением крестьян.
«Жалкая нация, жалкая нация! – Нация рабов, – снизу доверху, все сплошь рабы…» – думал он и хмурил брови.
Он не любил дворянства. Но бывали минуты, когда он не имел вражды к нему. Можно ли ненавидеть жалких рабов?
В начале XIX века Михаил Сперанский, составитель «Свода законов Российской империи», считал такое положение дел юридическим фактом:
…Я нахожу в России два состояния: рабы государевы и рабы помещичьи. Первые называются свободными только в отношении ко вторым, действительно же свободных людей в России нет, кроме нищих и философов.
(Записка «О коренных законах государства», 1802; полностью опубликована в 1961 г.)
В марте 1855 года Лев Толстой начал писать «Севастопольские рассказы», которые и поныне остаются образцом военно-патриотической литературы. И почти одновременно, в феврале – марте, Толстой набрасывает «Проект о переформировании армии», в котором, выражаясь словами Висковатова, «не пощадил» ни русской армии, ни русского солдата. Цитирую вторую редакцию проекта:
У нас нет войска, а толпы угнетенных дисциплинированных рабов, повинующихся грабителям и наемникам. Толпы эти не войско, потому что в наш[ем] войске нет ни преданности к вере, к Царю и отечеству, слова, которыми так часто злоупотребляют, ни рыцарской отваги, ни военной чести, а есть с одной стороны – дух терпения и подавленного ропота, с другой дух жестокости, угнетения и лихоимства.
Выражение «страна рабов» попало к нам, вероятно, из французского языка (pays d’esclaves). С XVIII века оно применялось к Оттоманской империи, но иногда и к России.
Бомарше, перечисляя свои заслуги перед Французской революцией, с гордостью вспоминал о письме, полученном им при Старом режиме из Лондона с адресом на конверте: «Единственному свободному человеку в стране рабов, г-ну Бомарше, в Париж…» (Прошение представителям Парижской Коммуны от 2 сентября 1789 г.)
Февральская революция 1917 года поначалу была воспринята у нас как начало новой исторической эры – без рабов и господ. Однако вскоре «вождь революции» Керенский заговорил о рабах, противопоставляя им уже не господ, а граждан.
29 апреля, во время первого серьезного кризиса во Временном правительстве, он выступил на съезде делегатов флота. Борис Колоницкий в монографии «Товарищ Керенский» (2017) называет это выступление его самой знаменитой речью. Керенский говорил:
– Процесс перехода от рабства к свободе, конечно, протекает не в форме парада, как это бывало раньше.
Что же, русское свободное государство есть государство взбунтовавшихся рабов?
Неужели русское свободное государство есть государство взбунтовавшихся рабов? (…) У меня нет прежней уверенности, что перед нами не взбунтовавшиеся рабы, а сознательные граждане, творящие новое государство.
Выражение «взбунтовавшиеся рабы» было подхвачено прессой и на некоторое время стало настоящим крылатым словом. Умеренный либерал Василий Маклаков решил, что Керенский «перефразировал старинную “анафему” Ивана Аксакова, который воскликнул в минуту горя: “Вы не дети свободы, вы взбунтовавшиеся рабы!”» («Русское слово», 6 мая 1917 г.). Имелось в виду следующее высказывание «младшего славянофила» И. С. Аксакова (1823–1886):
Раб бунтует против власти, им не понимаемой, без воли его на него наложенной и его не понимающей. Человек свободный не бунтует против власти, им понятой и добровольно призванной. (…) Бунтовать может только раб, а свободный человек не бунтует.
(Заметка, опубликованная посмертно под назв. «О том же»)
Однако в монографии Колоницкого приведен гораздо более близкий источник. 27 апреля, за два дня до речи Керенского, состоялось совместное заседание депутатов четырех Государственных дум. Здесь видный кадет Федор Родичев, заявил:
– …Жить в монархии, под самодержавием, может лишь раб, по природе раб, который умеет бунтовать, но не умеет жить свободно…
О формуле «взбунтовавшиеся рабы» нередко вспоминали в эмиграции, но, разумеется, не в СССР.
