Часть VI
Летная школа
Глава 17
Молодой пленник
Дин Смит посоветовал Джордану прослушать курс лекций по коммуникациям в Университете Северной Каролины, чтобы лучше подготовиться к интервью и появлению на публике. Его дебют в NBA не обошелся без пары неловких моментов и проявлений нерешительности, но этого следовало ожидать. Он мог полагаться на одно только свое хладнокровие в общении с прессой, и его взаимоотношения с ней на всем протяжении карьеры будут великолепными, даже в те моменты, когда журналисты сильно его раздражали. Почти в одночасье местные теле- и радиостанции, которые прежде проявляли минимум интереса к «Буллз», изменили свое мнение и начали активно освещать жизнь новой городской звезды. «Он всегда выражался очень четко, – объяснял бывший чикагский телепродюсер Джефф Дэвис, – и был удивительно фотогеничен». С той поры известность Джордана очень быстро набирала обороты. Все началось с рекламных кампаний Nike и нарезок с лучшими моментами его игры, которые, в свою очередь, подпитывали сарафанное радио, все сильнее раскручивавшее маховик его популярности, что скоро перерастет в манию.
Пиар-менеджер «Буллз» Тим Халлам наблюдал за тем, как Джордан превращается в публичную фигуру, наделенную потрясающим самообладанием. Джулиус Ирвинг привнес в образ суперзвезды профессионального баскетбола благородство и изящество, которыми Джордан восхищался и которые пытался копировать в своих взаимоотношениях со СМИ. Не вредило и то, что Делорис Джордан следила за каждым шагом своего сына и тут же нашептывала ему на ухо, если что-то было неладно. Более того, способность слушать позволяла ему понимать вопросы репортеров и буднично формулировать запоминающиеся ответы на них.
«Думаю, что он вырос во всех отношениях, – отмечал Халлам. – Если посмотреть его первые интервью, будет видно, что он не был так четок в своих словах, как четыре, восемь или 12 лет спустя после начала профессиональной карьеры. Знаете, в нем поменялось все. Изменилось все и по части одежды. Забавно вспоминать его первый год и то, во что он был одет тогда, и сравнивать это с тем, как выглядел он спустя четыре года. Он прошел путь от треников до дизайнерских костюмов».
Каким бы позитивным и прибыльным ни было пребывание в центре внимания публики, оно все же ускорило процесс отчуждения Джордана, процесс, на который Халлам начал обращать внимание уже в феврале дебютного сезона Майкла. Отчасти причиной этого была растущая как на дрожжах известность, а отчасти унижение, испытанное им на матче Всех Звезд. Сонни Ваккаро вылетел в Чикаго после той игры, чтобы объяснить ему реакцию главных звезд лиги на него и его поведение. «После матча Всех Звезд никто в Nike не знал, что делать, – вспоминал Ваккаро. – Мы с Майклом поговорили. Я сказал ему: «Эта ситуация показывает, как далеко они готовы зайти просто потому, что ты лучше их всех, Майкл».
Разговор оказался слабым утешением для разочарованного Джордана. Мэджик Джонсон был его кумиром.
Как сказал сам Джордан репортерам после игры, инцидент заставил его мечтать о том, чтобы залезть поглубже в нору и спрятаться там ото всех. Он уже стремительно двигался по пути к тому, чтобы стать заключенным, запертым в собственном номере отеля, не желающим выбираться на публику по любым поводам, кроме матчей и обязательных пресс-мероприятий. Лишь изредка он вылезал из своей добровольной изоляции. Тим Халлам вспоминал: «Когда он выходил, ты думал: «Вау, Майкл вышел!» Ты был рад за него. Это чем-то напоминало льва, выбравшегося ненадолго из клетки на прогулку по территории зоопарка».
Помимо неприятия его звездами лиги, на Джордана давил и внезапно свалившийся звездный статус, подавлявший его и съедавший значительную часть его новой жизни, – избежать этого было нельзя. В те времена команды все еще летали коммерческими рейсами, означавшими, что выездные игры начинались уже в пять утра со звонка будильника и поездки в аэропорт, непременно сопровождавшейся вниманием людей, узнававших его на каждом углу. Люди считали себя попросту обязанными подойти поближе к новоиспеченному магу мира спорта, и, как правило, проходило совсем немного времени, прежде чем его окружала большая толпа. Халлам рассказывал: «Я говорил: «Знаете что, он должен просто послать все к чертям и делать то, что хочет». Но потом, когда видишь, как он выходит и оказывается в этой толпе, то понимаешь, что он не может этого сделать. Потому что люди просто сходили с ума рядом с ним, будь то дети, взрослые или кто-то еще, они не могли сдержаться. Просто слетали с катушек. Вот каково ему было».
Сложившаяся ситуация вынудила его искать тихое убежище. «Майкл говаривал, что любит ходить в кинотеатры, – объяснял Джо О‘Нил. – В кинотеатре ты сидишь, как обычный человек, тебя никто не узнает. А во всех остальных местах – ресторанах, торговых центрах, автозаправках, везде, куда бы ты ни отправился, – люди тебе шагу не дадут ступить».
Nike и NBA тоже несли некоторую ответственность за то, что личная жизнь Майкла была принесена в жертву, считал Джордж Гервин, ставший партнером Джордана по команде в 1985 г. «Тогда все и изменилось, старик, – отмечал он. – Когда они сделали его больше самой жизни. Это тяжело ему давалось. Они превратили его в самого знаменитого баскетболиста в истории. Но жизнь с таким статусом тяжела, и нужно всюду водить с собой охрану. Невозможно поесть, невозможно просто посидеть на лавочке – рядом обязательно кто-нибудь сядет. Он вел ту же жизнь, что и Майкл Джексон. Суровая это жизнь. Такая жизнь может быстро свести в могилу. Менялась и игра. Она изменилась с приходом ESPN и кабельного телевидения. Ему реально приходилось изолировать себя, потому что они неустанно его раскручивали и продвигали. Nike и все прочие. Ему стало трудно жить жизнью обычного парня. Его, по сути, ограбили, лишив жизни как таковой».
«Он пытался сладить с общественным вниманием, которое стало чрезмерным, – вспоминал Тим Халлам. – Думаю, что главная перемена произошла в том, что касалось требований, потому что они стали почти неимоверными. И вы не должны забывать о том, что чрезмерными требования были со стороны одних только «Буллз», я даже не говорю о его собственных проектах, рекламных кампаниях, сотрудничестве с Nike и вообще о жизни в целом. Все это в совокупности порождало хаос, который в то время в NBA был масштабным».
Брюс Левин, много лет проработавший радиорепортером в Чикаго, считал, что Джордан стал чувствовать себя овеществленным «во многом как очень красивая женщина, которая не может справиться с тем, что люди концентрируют свое внимание только на ее внешнем виде, что они очарованы тем, какая она снаружи, ее физической оболочкой. Он знал, что люди общаются с ним не как с человеком, а как с неким объектом».
«Ему через многое пришлось пройти, – говорил Халлам. – Не думаю, что это действительно изменило его характер, но сделало другим человеком просто потому, что ему пришлось стать другим. Невозможно угодить всем. Можно пытаться делать это какое-то время, но потом все равно приходит осознание, что ты не можешь так больше и все эти попытки не стоят сил и энергии, затраченных на них. Естественно, что какие-то вещи отойдут на второй план, а некоторые люди начнут думать, что все дело в твоем огромном эго или высоком статусе, будут считать, что причина в том, что у тебя теперь много денег и известности. Но это совсем не тот случай. В сутках всего 24 часа. Думаю, что это было самым трудным во всей ситуации с ним: я сочувствовал ему, но никто не мог как-либо контролировать происходящее вокруг него».
«И все же, – добавлял Халлам, – он все равно выходил на паркет и делал то, что должен был делать».
В борьбе
Странным образом Джордан нашел некоторое облегчение в общении с репортерами, регулярно освещавшими жизнь команды, людьми, которым он научился доверять настолько, что позволял себе беседовать с ними перед матчами. Кроме того, он продолжал черпать поддержку от семьи, его мать и братья регулярно навещали его в Чикаго. Отец тоже приезжал, но это порождало новые проблемы из-за усугублявшегося конфликта между родителями. Вскоре люди в Чикаго из окружения Джордана и его команды начали обращать внимание на то, что родители Майкла редко бывают вместе. Сонни Ваккаро отмечал, что после тех первых встреч ему почти никогда больше не приходилось иметь дело сразу и с Джеймсом, и с Делорис Джордан. «Сначала в поездках все было нормально, – вспоминал Ваккаро. – Они были вместе. В первый раз у нас была совместная встреча, но потом, после двух-трех раз, все сошло на нет. Я буду лукавить, если скажу, что помню что-то, кроме коротких односложных диалогов с ними, после этого».
И сотрудники Nike испытали некоторое облегчение в связи с этим. Они всегда могли положиться на миссис Джордан и ее профессионализм. «Делорис Джордан мы доверяли, – объяснял Ваккаро. – Она всегда была безупречно одета, вела себя как образованная женщина, тогда как Джеймс был довольно грубым и неотесанным». Однако, поскольку сотрудники Nike вели дела с их сыном, вскоре обнаружилось, что им приходится общаться с отцом Майкла, и Ваккаро это не нравилось. Джеймс Джордан выпивал, и это было известно, как утверждал он, а со временем окажется, что в вопросах бизнеса Джеймс – человек ненадежный, настолько же неуверенный и сомневающийся, насколько Делорис была твердой.
Сис, старшая сестра Майкла, отмечала, что ее родители вступили в гонку за право оказывать влияние на сына. Ее отец был тихим и закрытым человеком, тогда как мать охотно находилась в центре внимания. Сис объясняла: «И хотя резко возросшая популярность Майкла принесла в его жизнь успех невиданных масштабов, она также спровоцировала лавину конфликтов между моими родителями».
Так же, как и конфликты, имевшие место десятилетие назад, этот новый раздор развивался с чрезвычайной интенсивностью вдали от взоров общественности. «Майкл с первого дня разрывался между родителями, – объяснял Сонни Ваккаро. – Это происходило не публично, но в их отношениях друг к другу ощущалась презрительность».
Взгляды родителей расходились по большей части из-за того, что они по-разному смотрели на то, каким он должен быть и как должен себя вести. Сын любил обоих, был предан каждому из них, и каким-то образом первые несколько лет карьеры ему удавалось удерживать градус их конфликта в пределах нормальных значений. Но по мере развития его карьеры делать это становилось все труднее, говорил Ваккаро, и это мнение разделяла старшая дочь Джорданов.
Во время первого сезона Майкла в Чикаго жизнь Джеймса Джордана была далека от идеальной. Отец жил в Северной Каролине и проходил через унизительные судебные процессы, связанные с уголовными обвинениями в его адрес. А Сис довела до сведения родителей, что изучает возможность начать судебное преследование их обоих в связи с обвинениями в сексуальных домогательствах. Она легла в уилмингтонский госпиталь, чтобы пройти курс психиатрического лечения. Неудивительно, что Джеймс нашел легкий выход: влиться в сказочную жизнь, которой жил его сын, и ему было не важно, насколько стесненными были ее обстоятельства.
Сотрудники «Буллз» и болельщики команды начали обращать внимание на близость отца и сына. Джеймс Джордан на публике представлялся дружелюбным и неприметным человеком. Представители СМИ и сотрудники «Буллз» ценили его добродушие. И, как это было с Майклом еще в старшей школе, Джеймс ясно дал понять, что приходит на игры не для того, чтобы как-то пытаться влиять на команду, а лишь затем, чтобы помочь своему сыну свыкнуться с бытом за пределами площадки.
«Майкл его обожал», – вспоминал бывший ассистент тренера «Буллз» Джонни Бах в 2012 г.
«Они были как пара закадычных друзей, знаете ли, – говорил Тим Халлам о Джордане и его отце. – Я думал, что это весьма мило. Отец всегда был с ним. Всегда крутился рядом. Думаю, что Майклу это шло на пользу».
И все же во многих отношениях общение Джеймса с сыном лишь усиливало напряжение между ним и Делорис, так как оба родителя искали возможность повлиять на сына. Не все замечали или ощущали существование этого конфликта. Джо О’Нил вспоминал, как проводил время с Джорданами, когда «Буллз» ездила на гостевые игры. «Помню, что частенько сидел в лобби отеля вместе с Джеймсом и Делорис Джордан. Они относились ко всему в духе «у нас обязательно получится. Вы же знаете, что получится». Всегда были очень, очень позитивны и готовы поддержать сына. Отец Майка слыл очень веселым дядькой, шутником. Делорис была словно всеобщая мама. Она приглядывала за Майклом так же, как это делала бы любая другая мать. Как человек она была милой и приятной, насколько это вообще возможно. Ее никогда не отличало поведение в стиле «мой сын – суперзвезда», ничего подобного. Родители Майкла очень его защищали, очень гордились им. Как все нормальные родители».
Время свиты
В молодой жизни Джордана появился ряд новых людей, занявших не последнее место в ней. Среди них был и директор Nike Ховард Уайт, бывший баскетболист, игравший за команду Университета Мэриленда, афроамериканец по происхождению. «Ховард был «своим парнем» для него, – объяснял Ваккаро. – Он был баскетболистом. И хорошим человеком. Ховард тоже составлял ему компанию во время выездов».
С того момента окружение Майкла только расширялось. Ваккаро вспоминал: «Тогда Майкл собирал вокруг себя компанию, какая была у него в Северной Каролине. Майкл начал формировать свою тусовку. Род Хиггинс оставался его близким товарищем. Тогда все только начиналось». Это была группа крутившихся вокруг него людей, которые понимали свою миссию: она состояла в том, чтобы не дать Джордану заскучать во время поездок и в моменты, когда его номер в отеле начинал походить на тюремную камеру. Развлекательная программа включала карточные игры, гольф, коктейли, бассейн, что угодно, что могло поднять настроение. Вскоре в эту группу были включены старый друг и партнер по команде Адольф Шивер и «три Фреда»: Фред Уитфилд, который вскоре начал работать с Nike и Дэвидом Фальком; Фред Гловер, страховой оценщик, познакомившийся с Уилфилдом и Джорданом в баскетбольном лагере в Бис Крик; и Фред Кирнс, гробовщик из Шарлотт, частенько поигрывавший с Джорданом в гольф.
В тот первый сезон Джеймса Джордана встревожил счет на крупную сумму, потраченную на покрытие расходов окружения Майкла во время долгой поездки. «Поначалу я подумал, что это пустая трата денег, – говорил в то время отец, – но, поразмыслив немного, решил, что это в наилучших интересах Майкла – держать рядом близких людей вместо незнакомых. Присутствие этих парней шло Майклу на пользу».
Другими постоянными участниками тусовки в те первые дни были Базз Питерсон и Гас Летт, бывший охранник чикагского «Стэдиума», выполнявший аналогичную работу для Джордана. Но самым частым и надежным компаньоном Джордана на долгие годы стал Джордж Колер, водитель и своего рода слуга. «Джордж был идеальным буфером для Майкла. Такому парню, как Майкл, почти всегда нужен кто-то рядом. Кто-то, кто не будет задавать много лишних вопросов. Еще одна пара глаз, которая будет за тобой приглядывать. Джордж – замечательный парень. Он из Чикаго. У него с Майклом совершенно особые отношения. У Майкла не было большой свиты. Его самыми близкими друзьями были обычные ребята – Род Хиггинс, Адольф, три Фреда».
Члены этого окружения вскоре стали называть Майкла «черным котом», возможно, потому, что он умел так же быстро вписаться в социальное окружение, как вписывался в любую игру на площадке. Создавалось впечатление, что Джорданом движет стремление испытывать на прочность окружающих его людей даже в самых маленьких вещах. Его вербальное трюкачество было таким виртуозным, что казалось, оно может соперничать с любым его действием на паркете. «Находясь в кругу своих друзей и близких, Джордан мог что-нибудь заметить и начать подкалывать тебя на эту тему снова и снова, – объяснял как-то раз Род Хиггинс. – Чтобы справиться с ним, нужно было отвечать ему, просто чтобы это не затянулось на всю ночь».
Ему, видимо, доставлял много удовольствия обмен шутками и остротами, не меньше, чем хорошая игра один на один, и подходил он к этому с тем же менталитетом. «Он такой парень, – вспоминал Тим Халлам, – если он начинает на тебя наезжать, ты обязан ответить ему тем же… Нужно уметь принимать его колкости, остроты и отвечать на них. Иначе ты – покойник. Лучший вариант – кинуть ему шутку в ответ так, чтобы люди вокруг засмеялись. Тогда он немного притормаживает, потому что ты дал ему понять: «Я тоже горазд языком чесать, ага?»
Как объяснял Халлам, Джордан верил, что его команда должна заканчивать каждый сезон с результатом 82: 0. Тот же уровень ожиданий он переносил и на социальную жизнь, что не упрощало окружающим пребывание рядом с ним. «Если ты совершишь ошибку, он укажет тебе на нее», – отметил однажды Базз Питерсон.
Халлам добавлял: «Все так, будто ты вынужден соперничать с ним в чем угодно, и либо ты выбываешь из его круга, либо он понимает, что с тобой соперничать не совсем весело».
Порой его компаньонам приходилось следить за тем, чтобы не переусердствовать в споре с Джорданом и ответами ему. «Он ненавидит быть униженным, – говорил однажды со смехом Уитфилд. – Такое он принять не может. Но сам унижает только так».
«Если он будет дразнить… ты должен незамедлительно отвечать, – отмечал Халлам. – Ему нравятся такие бумеранги. Но нужно делать это правильно. Это не может быть чепухой, ответ должен быть удачным. Кричали ли мы друг на друга? Нет. Но он мог сказать что-то вроде: «А знаешь, я ведь могу тебя уволить». Тогда я отвечал: «Эй, не надо делать мне одолжений. Думаешь, мне в радость терпеть это дерьмо?»
Его острый язык был закален с детства, что впервые разглядел в нем Джордж Колер. Временами Джордан демонстрировал уязвимость, которая резко контрастировала с суровостью его спортивного характера. На первых этапах своей новой жизни в Чикаго он показал, каким сложным человеком является, и эта сложность будет определяющей чертой его характера. Во-первых, он боролся с непростыми и запутанными эмоциями, которые вызывала у него его семья.
Он высоко ценил доверие и, когда находил его, был способен на почти ошеломляющие проявления верности. «Как только ты становишься его другом, он реально работает над тем, чтобы сохранить эту дружбу и лелеять ее», – объяснял Род Хиггинс. И наоборот, если это доверие оказывалось подорванным или же он чувствовал обиду и унижение, то этот вызов тут же получал такой же сильный ответ; этот фактор он научился направлять в русло своей конкурентоспособности.
Вероятно, самой важной вещью для всех его друзей, тем, что заставляло их путешествовать с ним туда-сюда за свой счет и проводить с ним время, была его невиданная преданность. Джордан умел показать им всем и каждому, что заботится о них. «Люди не понимают, что он действительно очень хороший парень», – говорил его бывший партнер по команде и давний друг Чарльз Оукли.
И, без всякого сомнения, возможность изнутри увидеть возвышенный мир Майкла Джордана дарила им искреннюю радость и изумление.
Вид с этих высот открывался волнующий. Он был Элвисом от баскетбола.
«Он создал всю эту мифологию для нас, – утверждал Ваккаро. – Говорим ли мы о Nike, обо мне, о его друзьях или любых других людях, окружавших его; его друзьями была маленькая группа людей, которые прошли с ним и взлеты, и падения. Они были единственными, кому он мог доверять на протяжении восьми или девяти лет».
Так что они делали себя полезными ему как друзья, а потом и в другом качестве. Адольф Шивер, к примеру, самый старый друг Джордана, взял на себя роль своего рода конферансье и бармена на всеобщих сборищах. Больше всего в Шивере Джордан ценил то, что он своим присутствием напоминал ему о доме, а также за нюх на отвязные вечеринки и добрый юмор в отношении каких-то недостатков Джордана. «Этот чувак понятия не имеет, как делать коктейли, – сказал однажды Шивер про Джордана. – Он просто льет в стакан все подряд».
«Реальность такова, – говорил бывший психолог «Буллз» Джордж Мамфорд, – что если бы он не создал этот кокон вокруг себя, то, вероятнее всего, не выиграл бы те шесть чемпионских титулов».
Хуанита
Но самым важным прибавлением в личном окружении Джордана стала Хуанита Ваной, которую он встретил в декабре своего дебютного года в NBA. Их познакомил общий друг, организовавший встречу в заведении Bennigan’s в Чикаго. Несколько недель спустя друг устроил небольшую вечеринку, чтобы дать парочке еще один шанс провести время вместе. Ваной была красоткой, по слухам, она некогда была предметом обожания Реджи Теуса. Она была почти на четыре года старше Джордана, и он тут же нашел это привлекательным. Этот факт подстегивал его к тому, чтобы становиться более зрелым мужчиной. Майкл обнаружил, что может разговаривать с ней так, как разговаривал с матерью. Эта способность к общению привела к тому, что между ними установилась волшебная связь, и они начали проводить больше времени вместе.
Как объяснял Лэйси Бэнкс из Chicago Sun-Times, жизнь Джордана быстро превратилась в жизнь молодого принца, а посему Ваной наверняка помогало то, что она уже имела связь с чикагским баскетболистом, популярным у противоположного пола. По всеобщему мнению, она была элегантной, умной и терпеливой женщиной, уверенной в себе и неприхотливой. А это были критически важные факторы для отношений с Джорданом. «И моя супруга Пэм, и я считали Хуаниту очень милым и приятным человеком», – вспоминал Сонни Ваккаро, и это утверждение эхом повторял партнер Джордана по игре в гольф Ричард Эскинас.
«Я с первого дня был знаком с Хуанитой, – утверждал Джо О’Нил. – Хуанита была замечательным человеком. Я рос в чикагском Саут-сайде, как и она. Но в силу каких-то причин это, казалось, никогда не имело для нее значения. Она всегда казалось той Хуанитой, какую я изначально знал».
Тем не менее родители Джордана не одобряли его выбор и приложили некоторые усилия к тому, чтобы нейтрализовать ее влияние на сына, как утверждал Сонни Ваккаро. Это может частично объяснить природу взаимоотношений Хуаниты с Джорданом в первые годы жизни Майкла в Чикаго: то сошлись, то вновь расстались.
По правде говоря, ни один человек, ни один внешний фактор не имели шансов отвлечь Джордана от его главного дела: постоянной подпитки сидевшего внутри него монстра, жаждавшего соревноваться и побеждать, что съедало значительную часть времени его обычного дня. Основными занятиями Майкла были баскетбол и гольф, хотя и не всегда в таком порядке. К счастью, его увлечения не предполагали долгих приготовлений и лишних сложностей. В первые месяцы карьеры в Чикаго, когда Джордан еще был в поисках, чем занять свое время, он частенько заскакивал в офис «Буллз», где вместе с Халламом и О’Нилом играл в гольф на миниатюрном поле для гольфа, которое они там обустроили.
«Мы играли в мини-гольф, – вспоминал Джо О’Нил. – Мы обустроили в офисе поле для мини-гольфа с 18 лунками и делали ставки. Мы бродили по офису, закатывая мячи в мусорные корзины, а этот засранец… он так же выкладывался на поле для мини-гольфа, как и на баскетбольной площадке. Он выиграл у меня 20 долларов, и это в то время, когда 20 долларов были эквивалентны 400 баксам сейчас. Я до сих пор помню, как отдавал ему эти 20 долларов в офисе, а моя жена кричала на меня, отчитывая за то, что я играл с ним на деньги».
Когда погода позволяла, они отправлялись поиграть на открытом воздухе. О’Нил рассказывал: «Мы играли и на общественных полях для гольфа, играли и в Медина Кантри Клаб. В то время он был так же силен в игре, как и я. Потом он начал отыгрывать по 150 партий за год и стал очень хорошим гольфистом. Но когда мы с Тимом впервые начали играть с ним, Майкл только приступал к игре. Он мог запулить мяч неизвестно куда, и ты никогда не знал, где он окажется».
Джордан часто говорил о том, как ценит тишину и одиночество поля для гольфа. Однако его безудержная радость не делала пребывание на нем таким уж тихим и умиротворенным. «Он никогда не затыкался, – вспоминал, смеясь, О’Нил. – Он говорил, когда ты готовился к свингу, говорил, когда ты собирался сделать патт. Он мог бы стать великолепным телекомментатором, если бы захотел. Он мог просто задавить тебя ментально, и не важно, баловался ли ты мини-гольфом в офисе, играл ли с ним на большом поле или гонял партию в пул. Он всегда давил на тебя психологически». На несколько коротких часов он вновь мог стать Майком Джорданом, обычным парнем. «Вот почему гольф был для него так важен, – говорил О’Нил. – Он давал ему возможность побыть в одиночестве, вдали от людей. Он говорил, что поле для гольфа и кинотеатр – два места, куда он может убежать от людей… куда он мог приходить как обычный человек».
Той весной 1985-го Джефф Дэвис продюсировал региональное телешоу о гольфе, в котором приглашенные знаменитости играли партию в гольф с бейсбольным комментатором Кеном «Хоком» Харрельсоном. Как только баскетбольный сезон завершился, Дэвис связался с Джорданом, предложив ему появиться на шоу, и тот ухватился за представившуюся возможность.
«Он пришел и выглядел так, словно ни одно другое занятие не могло бы сделать его счастливее», – вспоминал Дэвис. На поле Джордан трижды просил дать ему возможность перебить свои удары. «Он не был удовлетворен своим выступлением, – говорил со смешком Дэвис. – Никаких денег на кону не стояло. Это был вопрос самолюбия, он хотел обыграть Харрельсона, который был блестящим гольфистом. Он не мог подобраться к нему близко, но выглядел достойно, для парня таких габаритов у него был вполне неплохой свинг. В любом случае гольф придуман не для высоких людей. Но Джордан был всерьез настроен преуспеть в любом деле».
Съемки для шоу проходили в тот день на поле в северном пригороде Чикаго, и, когда они завершились, съемочная группа погрузила все свои вещи в минивэн и отправилась обратно в город. «До центра было примерно час езды, – вспоминал Дэвис. – Мы ехали по скоростному шоссе Иденс, как вдруг наш оператор, сидевший за рулем, сказал: «Господи, там за нами летит какой-то Corvette!» И тут появляется эта машина, равняется с нами, и мы видим, что там он. Улыбается во весь рот, просто хохочет, а потом легким взмахом пальцев посылает нам привет, и бах! – его уже и след простыл».
