2. Бой над Фридрихсхалле

Сирены выли, а пневматические лифты, несли нас в ангар, где стояли боевые машины. Форма людей, решивших сегодня умереть, была разной. В лифте, залитым лиловым светом, куда попал я, больше всего было моих ребят из гвардейского эскорта герцога. Но рядом сидели и люди в форме космического десанта, и пограничного патруля, совсем зелёные, наверное, курсанты — недалеко было их училище. Их лица были бледны и растерянны. У кого-то из них юношеский румянец от волнения заливал всё лицо, у кого-то дрожали руки — то ли от нетерпения, то ли от страха. А может и от того и другого. Все, перед боем, уходят в небо по-разному. Напротив меня сидела девушка в форме канцелярии герцога. На форменной планке я прочёл имя — Elizabeth Souget. Мне показалось, что я где-то видел её раньше. Красивая. Синие-синие, почти васильковые глаза и золотая копна волос, стянутая на затылке в тугой узел. Шлем в руках. Зачем она с нами? Я кивнул ей.

— Капитан, — услышал я по коммуникатору, — я рада вас видеть…

Я даже улыбнулся. Наверное, в первый раз недели за две. Она меня рада видеть… Хоть кто-то рад видеть меня, человека, шесть дней подряд ведущего румяных мальчишек на верную смерть. Теперь вот и девушка… Броня на ней чистая, новенькая, понятия не имеет, что сейчас будет. Я кивнул ей ещё раз, прогоняя жалость. Она тоже ответила улыбкой, такой яркой, что на меня нахлынуло… Рядом со мной и напротив меня, заулыбались, хмурые прежде, лица людей, одевших на себя форму пилотов, возможно в первый раз. Отвечать ей словами не хотелось — я не знал, что сказать в такой безнадёжной ситуации. Дворец Фридрихсхалле штурмуют уже неделю. Нас всё меньше, и никто не верит в успех. Что сказать девочке — лейтенанту, уставшей от бомбёжек и постоянного страха?

Хорошо, что как раз тут лифт прибыл, двери разъехались, кресла выбросили нас, и мы побежали к «гепардам». По обычаю имперских пилотов, перед боевым вылетом полагалось написать что-то на стене. Гепарды, подсвечиваемые аварийным светом во мраке ангара, казались тоже лиловыми. Внутри машин — красная подсветка, которая потом станет зелёной, показывая готовность систем. Я черкнул пару строк на шершавой стене ангара — строки показались мне излишне мрачными. Ну и черт с ними. Я повернулся к своему Гепарду. Его активация была настроена на простой пароль.

— «Folge wie ein Schatten», — сказал я и забрался внутрь капсулы. Снял перчатки и сунул руки в приятный гель манипуляторов. Разбросал на экране тактические карты. Проверил оружейные системы. Вроде бы всё в полном порядке…

— «Гепард-один» требует рапорт готовности — сказал я.

По маске шлема побежал поток зелёных строк. «Гепард-два» — готов, «гепард-три» готов, «гепард-четыре» готов. «Гепард» номер тридцать три отметился красным. Я даже не сомневался, что увижу в красной строке имя новенькой. После гибели, в первый день, большей части опытных пилотов, у нас каждый день маленькие трагедии. Сегодня такую трагедию, будут звать, кажется, Элизабет Сугэ. Всю неделю, пока нас штурмуют, в рапортах появляется несколько красных строк. Перед боем — о неготовности вовремя, после боя — в отчете GVK. Я отправил ей простую инструкцию, надеясь, что она всё-таки не разберётся с управлением и останется в ангаре.

— Спасибо, капитан! — весело пропела она по голосовой связи.

— Пожалуйста — подумал я, вовсе не разделяя её веселья.

Сейчас нас будут бомбить… Силы Альянса, блокирующие дворец, могут позволить себе действовать по одной и той же простой схеме. Пробомбят, потом попробуют забрать воздух своими «мачете». До третьего этапа — зачистки штурмовыми группами у них пока руки не доходят. Но вряд ли потому, что наши «гепарды» помощнее. Нас просто медленно выбивают, машина за машиной. Хотя, герцогство Остзее, несмотря на свои малые размеры, всегда имело на вооружении лучшую технику. Здесь она появлялась даже раньше, чем Имперский Флот мог похвастаться аналоговыми образцами. Это не спасло, во дворце Фридрихсхалле блокирован сам герцог Фридрих и остатки его гвардии. Блокирован гвардейский эскорт, которым командовал я, и много мальчишек из военных училищ, которые толком не понимают, что происходит. Сейчас в ангаре осталось всего 34 машины, а противник каждый день обновляет паритет в небе ровно до того количества, чтобы иметь кратное превосходство, но, чтобы атакующие не мешали друг другу. Мы держимся неделю, вопреки собственным ожиданиям.

Непонятно почему, но десантная бригада Ганзейского Союза, пришедшая на планету на одном из ганзейских «кракенов», не участвует в штурме, соблюдая непонятный нейтралитет. Террасаконтера Альянса «Дева Марина» висит на орбите, оттуда же приходят десантные модули с планетарной техникой. Ганзейский «кракен» сел на посадочной площади космопорта Кёнигсберга— столицы нашего небольшого герцогства. Сел он, конечно, после того как с орбиты полностью подавили наше ПВО. Теперь террисам нужны наши головы. Герцог и все, кто с ним, нужны желательно живыми. Конечно, Альянс захочет предъявить виновников всего, что сам спровоцировал и натворил. «Ограниченная операция по спасению человечества», как говорят их медиа. Так что, пока нас штурмуют славные представители военной касты homo praeteris. Это — то ли военные, то ли полиция, то ли два в одном — у террисов всё запутанно. Ганза и Альянс — странный союз у наших противников — но от этого не легче не становится.

Ну вот, началось… я почувствовал, как всё вокруг вибрирует. Где-то наверху рвались тактические бомбы. Совсем скоро оставшиеся «гепарды» уйдут в небо, чтобы попробовать перехватить хотя бы часть штурмовых машин противника. Уже почти неделю они превращают один из самых красивых дворцов на планетах Империи в груду развалин. Наше сопротивление — действие довольно бессмысленное, как показали результаты нескольких дней боёв. Но альтернатива — это сдача в плен без условий, а против капитуляции были почти все оставшиеся защитники. Дерёмся мы хорошо — спортивный счёт был бы в нашу пользу. Реальная же картина нашего героизма больше похожа на медленное самоубийство.

Бомбы наверху всё еще сыпались снова и снова, а мы всё ждали момента для перехвата. Это отвратительное ожидание продолжалось невыносимо долго — может минуту, может две, может больше. Знать не хотелось. Всё время кажется, что одна из бомб всё-таки пробьёт толстый щит там, наверху, и ни я, ни мои ребята, уже никогда не взлетят. Казалось, что прошла вечность. Потом всё затихло. «Бомбардиры бомбардировали, бомбардировали да не выбомбардировали» — прожевал я русскую поговорку и отослал команду AIG. Взлетая, видел, что «гепард тридцать три» был всё ещё красным. Похоже, у нас минус одна машина в бою.

До войны, если эту неделю можно назвать войной, я пробовал уделять много внимания языку наших вероятных союзников. Искренне сожалел, что мы ими не успели стать. Кайзер Вильгельм и его брат, наш герцог Фридрих всё время шли на уступки, стараясь избежать войны между Альянсом Претерис и Империей Сапиенс. Альянс и Ганзейский Союз, в это время, душили русских санкциями. Империя, чтобы избежать или хотя бы отсрочить войну, подключилась к ним, хоть и формально, продолжая торговать и передавать русским технологии.

Поговаривали, что Ганза тоже саботирует санкции и как-то поддерживает нас, и Конфедерацию Русских Планетных Систем — но результаты поддержки не были видны простому солдату.

А между тем, русский президент Андреев был популярен даже у своих врагов. Послав к черту этикет и прочую дипломатическую ерунду, он носился между Кайзером, герцогом, Ганзой, вел переговоры с Серапеоном Альянса, пытаясь доказать, что война не нужна, а революции и хаос после них приведут к войне ещё худшей — без правил и переговоров до последнего человека. Даже врагов своих он упорно продолжал называть «наши партнёры». Но время слов прошло. Мир был невыгоден Альянсу. Слишком многое сложилось в жизни на его малых, но перенаселённых пространствах так, что привело к видимому техническому отставанию и от Империи с герцогством Остзее и от Конфедерации Русских Планетных Систем. Остановить отставание от сапиенс можно было только войной.

Малейший признак на дипломатический успех Альянс тут же разрушал своим давлением. Мы обещали русским, и снова и снова нарушали свои обещания. Я несколько раз, в знак протеста, подавал в отставку, но герцог не давал мне отставки.

— Франц — сказал мне тогда Фридрих фон Цоллерн, — позволь не объяснять тебе причины, по которым я принимаю то или иное решение.

Сказано было жестко, и моя дружба с герцогом дала тогда, вроде как трещину.

Впрочем, было не до того. Вскоре неожиданно отрёкся наш кайзер, и без единого выстрела капитулировал Империум Сапиенс. Русское Пространство разорвала на части революция между Центром, Окраиной, и прочими, более мелкими осколками этих самых пространств, к которым примыкали пиратские «серые» зоны. Но русские решили драться и дрались как с Альянсом, так и со своими революционерами, в требованиях и целях которых явно прослеживалось умелое участие дипломатов Альянса. Такую роскошь, как война «всех против всех» русские смогли себе позволить, исходя из космографии точек перехода к своим системам. Впрочем, на их пространствах был ад кромешный.

Но если бы не капитуляция нашего кайзера — объединённые флоты Империи и КРПС — вполне могли бы противостоять терассаконтерам Альянса.

Проблема же нашего маленького Остзее заключалась в том, что по большому счёту, у нас и флота-то не было. Корабли не больше рейдера. Герцог Фридрих фон Цоллерн был братом Кайзера. Наше герцогство было, по сути, частью Империи Сапиенс. Никому и в голову не могло прийти, что второй по мощи флот во Млечном пути сдадут без боя. Считалось, что силы Остзее являются частью Имперского флота. Наши медиа так и говорили о нем: «Наш флот». Когда «Наш флот» исчез из реальности и был уведён ганзейцами в неизвестном направлении, герцог Фридрих пытался отсрочить наше падение. Но без имперских ударных кораблей открытых пространств он был, как говорил когда-то наш древний философ Андерсен, «голый король» или «голый герцог». Именно так и стали его называть многие недовольные острословы.

Наше Остзее трусливо уступало, шаг за шагом сдавая свои базы, отказываясь от владений и спешно продавая, или даже передаваяих даром, Ганзейскому союзу.

— Всё лучше, чем Альянсу Претерис, — говорил Фридрих.

Ганзейский союз, объединение, неизвестно почему возникшее из кораблестроительной компании «Ганза», рос, как в сказке, поглощая бывшие имперские планетные системы. А неделю назад случилось то, что и должно было случиться: флот Альянса при поддержке Ганзейского союза, блокировал Кёнигсберг. Серапеон — высший совет Альянса — потребовал выдачи герцога Фридриха как военного преступника стоявшего, как было сказано в ультиматуме, «на пути прогресса человечества».

Совсем немногие решили остаться с герцогом до конца. Возможно, кто-то потом назовёт это глупым фанатизмом. Но я не люблю словоблудие. Верность — не самое плохое качество вида сапиенс. Сейчас уже, наверное, мы просто дерёмся за ещё один день того мира, в котором мы жили раньше. Так что всё логично.

Или нет. Логичнее было бы поступить так, как русские, которые, по слухам, несмотря на революцию и оккупацию, всё ещё оказывают полноценное сопротивление в больших секторах того, что называется у них ужасной аббревиатурой КРПС. Мне больше нравилось их выражение «Русское пространство», которое я слышал от русского президента Андреева, прекрасно говорившего по-имперски.

Мой «гепард» уходил в небо, легко пробив тонны обломков разрушенных строений над ангаром. Сразу пропала навигация, и появились помехи на тактических картах. Это сильно мешало в первый день, тогда из-за этого была потеряна сразу половина парка универсальных боевых машин. Тогда погибли почти все «тени» — так назывался гвардейский эскорт герцога Остзее. Почти все мои ребята ушли в небо пилотами. Но — как говорят имперцы: «Lerne leiden ohne zu klagen».

На второй день мы взлетали, заранее настраивая радиус автопилота на координаты дворца. Я ускорился как следует, до самых пределов красных линий гравикомпенсаторов — меня вынесло километров на 20. Даже показалось на миг, что я вижу терассаконтеру Альянса на орбите планеты. «Гепард-номер тридцать четыре», оказался тоже подсвечен красным. Так что у нас даже минус две машины. Если это мой друг ван Фростен, то совсем плохо. Один из немногих опытных офицеров оставшийся от моего эскорта. Оставайся живым, Адольф… — пожелал я ему.

Как только заработали атмосферные двигатели, я трансформировал «гепард» в штурмовую версию, и упална ближайший замеченный «мачете» Альянса. Он умело маневрировал, резко уходя вверх— вниз, влево-вправо, пытаясь резко сбрасывать скорость, чтобы я проскочил вперёд. Я обстреливал его плазмой и кинетикой, потом дал залп штурмовыми ракетами. Его активный щит был почти такой же мощности как у меня, он хорошо держал урон и конечно, почти мгновенно у меня «на шести» появился его коллега. Второе «мачете» принялось обрабатывать всем, чем можно мои щиты, с истощёнными уже запасами энергии. Пилот второго «мачете» бил меня так же упорно, как я проделывал это с его товарищем. Наносимый урон быстро съедал щит, быстро добираясь до уязвимого корпуса моего «гепарда».

«Прекрасный повод остаться остзейцем навсегда», — зло сказал я себе, наблюдая, как тают запасы энергии.

Всё потому, что противник «на шести» — в таких раскладах как сейчас — это малые шансы выжить. А точнее, никаких шансов вообще. Упал ли он мне на хвост с орбиты, или поднялся вверх, после штурмовки дворца Фридрихсхалле — всё это было уже для меня неважно. Не представлял себя никогда, модифицированного себя где-то в плену, до крайней степени. Не представлял себя никогда где-то в пространствах Альянса Претерис, в касте Исиды или Диониса, в вечном наркотическом или сексуальном трипе. Человек для меня кончался там, где Сапиенс превращался во что-то другое, виртуально-медитативное. Или извращённое до агрессивной боли, приносящей кайф, как это принято у касты Серапеуса.

Wann ich als Kind war, meine Mutti gesagt hat, sei braver Junge, sei braver Soldat… — прозвучала в голове кричалка, которую я придумал когда-то, ещё в летном училище в Марселе. Хорошо было. Раннее утро, и пробежать тебе 10 километров — как песню спеть. Странно, но сейчас, несмотря на безнадёжность ситуации, настроение моё было на подъёме, как когда-то, когда я был совсем зелёным курсантом.

— Будь честен, Франц, — сказал я себе. Ты устал от борьбы, и отсутствия логики в этой борьбе, хоть и не говорил никому об этом. Все шесть дней ты думал о том, как умереть быстро и красиво. Но главное быстро. Ты же давно к этому готов…Поэтому, пока в голову не стали приходить дурные мысли о том, как хочется жить, я переключил накопители энергии на скорость и щит и врезался в преследуемое «мачете».

Мне не повезло. Точнее повезло частично. Вражеская машина, которую я таранил, разлетелась в клочья, моя тоже. Пилот атакованной машины, вероятно, погиб во время столкновения. Только я наблюдал это все уже со стороны, высоко взлетев в спасательной капсуле над оранжево-чёрным облаком взрыва. Сначала мне показалось, что я мёртв и наблюдаю всё это из другого измерения.

Потом всё понял: Воин Михаил..! Я же не отключил спасательный модуль «гепарда», взлетая из ангара во Фридрихсхалле… Спасательную капсулу отстрелило. И в этот момент, вдруг, внезапное желание жить вернулось ко мне. Я включил ускорители, рассчитывая внезапным рывком оторваться от второго Мачете, всё ещё висевшего у меня «на шести часах». Однако, мой враг решил меня добить. Теперь, его машина резко сокращала дистанцию, а я уходил к земле от моря, над которым шёл бой.

Я бежал, как выдра бежит от остзейской касатки, которая гонит её под свою стаю. Я хотел, чтобы скалистые берега моря, с их сложным рельефом, уходившие к югу от города, прикрыли меня. Конечно, был риск разбиться о скалы, но я надеялся, как говаривал мой друг ван Фростен, на свои «превосходные боевые качества». Противник почти догнал меня, чтобы одним залпом превратить в тень, и тут ко мне пришло решение — резко посадить капсулу, чтобы выиграть хотя бы несколько минут для того, чтобы попытаться скрыться где-то среди скал. Я петлял в каменных лабиринтах, выбирая место для посадки, и чудом был ещё жив.

Наши машины шли над самой землёй, когда мой преследователь, вдруг, случайно, задел правым оружейным трансформером, за что, я не понял. Рухнула целая небольшая скала. Половину его машины внезапно вырвало, а остаток, взрываясь, расцвёл рыжим цветком. Я увидел, как теперь уже его спасательная капсула свечой полетела вверх. Передо мной завис и отстал, падая, фрагмент обшивки «мачете» с номером «сто одиннадцать».

Я резко затормозил, перекачивая всё, что можно, из хилогонакопителя щита капсулы на подушку посадки, но её не хватило надолго. Было слышно, как я торможу о поверхность. Торможу всем корпусом, тонким корпусом спасательной капсулы. Стало невыносимо жарко от разогрева, появился едва уловимый запах термопластика. Чтобы не задохнуться, не дожидаясь остановки, я отстрелил верхнюю панель и проехал остаток тормозного пути, как заправский гонщик на болидах. Наконец я остановился. Ветер… Запах моря, каменной пыли и сосен — этот коктейль чуть не порвал меня на части. От ощущения и счастья, что я всё-таки жив, на мгновение захотелось лечь и уснуть.

Осмотрелся. Место посадки оказалось не слишком удачным. Моя капсула приземлилась на каменный балкон скалы над морем. Вверх вел только один проход. Как раз туда, на моих глазах, метрах в 300 от меня, «воткнул» свою спасательную капсулу мой преследователь. Я дернул c оружейной панели стандартный «HK Gewehr 400» и залёг, оставив обрыв позади и прячась за капсулу. Понятно, что мой враг вряд ли свернёт себе шею от перегрузок. Он даже посадку свою сделал жесткой намеренно, чтоб не потерять время и не упустить меня. Сейчас он охотник, а я всего лишь дичь, особенно, если дело дойдёт до стадии боя лицом к лицу.

Homo praeteris потому и называли себя «бескрайними», что эта ветвь развития человека, давала, по сравнению с сапиенс, бескрайние возможности. Изменённый метаболизм, высокий процент неорганических соединений, возможности почти мгновенной метаморфозы и регенерации, предельно низкий болевой порог — все это сводило мои шансы, в столкновении лицом к лицу, просто к нулю. Я дал длинную очередь плазмой — на весь комплект — когда он сбрасывал входную панель, в расчёте застать его врасплох, сжечь его в капсуле и закончить бой сразу. Но расстояние было приличным — он успел выпрыгнуть и тоже спрятаться за капсулой. В плюс мне, что мой враг не успел взять стрелковое оружие — я всё-таки попал в его капсулу, и она теперь горела. Террис начал сближаться, используя, как прикрытие, крупные камни и рельеф. Я попадал в него кинетикой несколько раз, его отбрасывало и переворачивало, но он упорно продолжал сближение, на ходу регенерируя повреждения.

Кинетический боезапас закончился, я отбросил бесполезный теперь ствол, и встал в полный рост.

Всю жизнь мне фантастически везло. Потому, что родился в семье военных исследователей. Потому, что сразу из училища в Марселе меня перевели в Кёнигсберг, и я почти сразу попал в группу «Тень» — так назывался гвардейский эскорт герцога. Потому, что в каждой темной истории, о которой не сообщали медиа, я оставался живым, продвигаясь сквозь тени погибших друзей, от простого солдата до капитана эскорта. Повезло, что стал не только командиром, но и другом герцога Фридриха, спасая его жизнь и охраняя его тайны. Кажется, теперь везение кончилось. Мой враг тоже встал из-за камня, снял и отбросил шлем. Я увидел красивое лицо, слегка смуглое, он словно бы сошёл со старинных картин древней Италии.

— Меня зовут Хубертус, сказал он на интерлингве, улыбаясь, как будто наша встреча на обрыве у моря была случайной. — Хубертус Кассадор. Он прищурился, внимательно разглядывая меня. Пусть у нас будет дуэль, не бойся — он сделал жест рукой — я дам тебе фору. Пусть моя месть за боевых друзей будет честной. У тебя же есть спада?

Что ж, похоже, меня хотят взять в плен. Я отвёл руку за спину и ударил по сенсорам активации щита костюма пилота. Энергии не хватит надолго — но хоть что-то. Был бы на мне доспех кампфгруппы… Эта пародия на древнюю Италию не представляет, сколько таких как он я видел мертвыми — в кусках и кислотной слюне. Вытащил, переводя в боевой режим спаду— она вспыхнула красным светом. Хорошо, пусть будет дуэль.

— Моё имя Франц фон Кассель, — сказал я. — Откуда ты родом, Хубертус?

— Из Картахены… Я знаю, кто ты, капитан фон Кассель — сказал он, подтверждая мои догадки о том, что он и его убитый мной товарищ, охотились именно на меня. Его лицо стало меняться. Оно стало менять цвет, череп стал обрастать толстыми пористыми пластинами, похожими на чешую, руки удлинялись, становясь похожими на плети. Кисти рук превращались в лапы с длинными когтями похожими на жвалы огромного насекомого.

На крупный валун, стоявший неподалёку, сел альбатрос. Сильный ветер с моря чуть не сносил его с камня, а он разглядывал нас глупыми глазами, совершенно игнорируя опасность. Сначала меня. Потом его заинтересовали изменения, происходившие с Хубертусом.

Мы кружили друг против друга. Я — направляя «лезвие» спады ему в лицо, он — заканчивая боевые метаморфозы. Хубертус Кассадор, бескрайний из касты Серапеуса, касты солдат и правителей, хочет взять меня в плен. Что же тебе нужно, Кассадор, слава дуэлянта? Ты действительно охотник?

— Смотри — сказал я бескрайнему, указывая спадой на птицу. Ты сейчас так похож на рыбу, что она хочет тебя съесть.

Кассадор хотел ответить что— то, но не смог. То, во что он превратил себя, кивнуло головой и прыгнуло на меня. Я успел услышать, как альбатрос обиженно крикнул и улетел.

Я отступал, пытаясь отсечь ему хотя бы часть опорной конечности. Было бы хорошо, хоть на миг, вывести его из равновесия, чтобы сократить дистанцию. Но мой враг вёл бой умело, пропуская мои выпады, быстро расходуя запас моего силового поля и энергию компенсаторов равновесия. Я всё-таки несколько раз задел его по касательной — похоже, он даже не заметил. В тот момент, когда спасительное свечение моего доспеха исчезло — он оказался совсем близко и я отсёк ему руку-плеть по плечо. Он даже не прекратил движения, начиная на ходу регенерировать новую, и попал мне по предплечью. Спада улетела из моей почти надвое сломанной руки метров на двадцать в сторону — вверх, и в этот момент я пропустил обратный удар. Мой рот наполнился кровью, грудная клетка хрустнула, от болевого спазма мир вокруг меня исчез на мгновение. Он отбросил меня и снова прыгнул ко мне, превращая свои зубы в несколько рядов длинных рыбоподобных челюстей. И в этот момент его голова почему-то вдруг лопнула, тело рухнуло на меня, обливая кислотной кровью. Мир вокруг меня исчез снова.