25. Дела житейские

Кубань уходила. За эти несколько дней, я увидел много людей со злыми лицами. Людей, для которых оружие стало вторым «я». В «Русскую армию» Одинцова записалось почти в три раза больше, чем предполагалось. Они хотели драться дальше, уходя со своей Родины, бросая планету, которую они так любили. Несколько раз мне приходила в голову идея остаться с ними. Я снова, как когда-то в Кёнигсберге, думал об этом. Привлекала меня простота и ясность цели, стоявшая перед кубанцами. Драться — значит драться. Без всяких компромиссов и понимания сложности союзов, необходимости изменить, на время, позицию ради чего-то, что, якобы, до поры скрыто, и кто-то знает, что делает. Кто-то. Но не ты.

У меня же впереди маячила перспектива — или остаться на службе Ганзейскому Союзу, сменив имя, внешность и идентификаторы личности — или сделав то же самое, уйти в «серые» пиратские зоны, и, воспользовавшись тем, что Одинцов называл «наследство Касаткина» попробовать сыграть свою собственную игру.

Оба варианта мне не нравились. Среди ганзейцев я чувствовал себя чужим, иначе и быть не могло. Кроме того, адмирал Головин, как я сейчас понимал, продумывая и вспоминая всё, что произошло со мной с того памятного боя над Фридрихсхалле, сделал всё, чтобы я исчез из круговорота центральный событий, охвативших Империум сапиенс.

Отношение к пиратам и вообще, выходцам из «серых» зон, у меня было чем-то похоже на то, как к этому относился Одинцов. Хотя я понимал, что состав населения этих самых «серых» зон — от Архангельска до самой Кушки, которую я, всё-таки, разыскал на карте русских пространств, после русской революции сильно изменился. Теперь там наверняка появилось, и ещё появится много людей, с такими же взглядами, как у меня или Игоря Одинцова. А сейчас, туда уйдёт ещё и вся Кубань, и не просто Кубань, а с оружием на руках. Но здесь нужно обязательно брать в расчёт тот факт, что в основном — это русские, а моё владение этим языком хоть и неплохое, но всё ещё далеко от того, чтобы стать своим сразу.

Был и ещё один вариант. Просто уйти на окраины обитаемого мира и спокойно жить, ожидая, пока всё успокоится, приобретёт какой-то устойчивый, стабильный формат. Но это было совсем не для меня. В том положении, в котором я сейчас оказался, придётся выбрать чью-то сторону. Чтобы меня не захотели «стереть» из реальности бытия и те и другие. Как показал вчерашний разговор с Одинцовым и мой допрос в Кёнигсберге, многие представляют меня источником тайн и скрытых технологий. Сидеть на пороге своего дома и ждать киллера, или группу захвата пришедших за тобой — не лучший способ выхода из создавшейся ситуации.

Но больше всего, хоть я и не хотел себе в этом признаваться, меня держала Элиза. Что собирается делать эта девушка сейчас — мне было непонятно и интересовало больше всего.

Пришедшие вчера капитаны пиратов разделились на две группы. Одна, с Ильёй Афанасьевым, помогала эвакуации — распределяла людей, грузила оружие, поднимала это всё на орбиту, где стояли транспорты. Илью я встретил утром, перед тем, как спустился на планету. Он шёл, со своими людьми, на «Красавицу».

— Привет, капитан ле Форт, — он раздумывал, можно ли подать мне руку, но я сам протянул свою, он пожал её крепко, с какой-то несвойственной ему неожиданностью.

Тут я вспомнил, как меня вчера неожиданно «окрестил» Одинцов. Что ж, ле Форт, так ле Форт.

— Зови меня просто Франц, сказал я Афанасьеву. — Просто Франц, или капитан Франц, — имя, придуманное мне Одинцовым, резко и непривычно резало мне уши. Что бы сказал мой отец, Якоб фон Кассель, услышав, что я потерял даже своё имя?

— Так полковник твой, Одинцов, был такой манерный вчера, требовал звание называть, — ответил Илья Афанасьев. — Хорошо, что он хоть не имперец, там многие вообще с титулами.

Я уже несколько раз сталкивался с тем, что многие русские, под влиянием пропаганды Альянса считают, что имперские приставки «фон» или «ле», «де» или «ван» являются признаком какого-то особого положения и происхождения. Альянс использовал это, как повод для того, чтобы сказать, прежде всего своим гражданам, что в Империум Сапиенс есть тоже, что-то вроде сословного неравенства, тоже имеются свои касты. И если люди уровня адмирала Головина, полковника Одинцова или майора Рязанцева лишены этого предубеждения, то простые пираты вроде этого атлета, шедшего со мной сейчас рядом, всё ещё пребывают в этом забавном заблуждении. Можно ли это будет как-то использовать в пиратских секторах, оторванных от большого мира — нужно подумать. На самом же деле, «фон» или прочие приставки, получаемые в Империи после окончания Военной Академии, указывают лишь на определённый уровень доступа к командному управлению, кораблям, и вообще, являются показателем уровня определённой компетентности.

— Полковник Одинцов — мой друг и хороший человек. Поверьте, Илья, — мягко сказал я Афанасьеву, — что у него, как и у Вас, наверняка есть свои убеждения и стереотипы.

— Да я и сам так думаю, — помедлив немного с ответом, сказал Илья, легко топая тяжеленными гравиботинками по рифлёному полу огромного коридора, похожего на улицу. — Поэтому я и рискнул, поэтому и вёл своих людей к нему, чтобы прийти на помощь. Но как-то не сошлись мы вчера.

— Уверен, что время всё расставит на свои места, — нейтрально сказал я, просто поддерживая беседу. — Общие цели сближают, а они у нас сейчас одинаковые.

— Ты со мной на Кушку идти не передумал, капитан Франц? — вдруг спросил Афанасьев, перебрасывая ШВАК, который он зачем-то взял с собой, из руки в руку.

— Знаешь, Илья, — ответил я ему, слыша, что он перешёл на «ты», — я только вчера нашёл эту самую Кушку на карте. Не спорю, место интересное. Но мне нужно ещё время.

— Я тут о тебе справки навести пытался, — сказал Илья. — Никто не знает капитана Франца ле Форта, но знают фон Касселя. Это не ты?

— Зови меня пока просто Франц, — повторил я ему дружески, — а там время покажет, кто я.

— Добро, — сказал он, и махнул рукой своим людям, приказывая грузиться в «Красавицу». — Человек ты вроде стоящий. Если, чего решишь насчёт Кушки, скажешь.

Группа, которую привёл Иса «Сидоров», ещё вчера, после переговоров со мной и Одинцовым, сразу ушла на планету Кубань, сине — зелёный, огромный глобус, на фоне которого колоссальный «Орёл» казался совсем крохотным. Люди Исы ушли на остров Тамань, и по всей видимости, занималась ловлей заповедных жемчужных раковин, чтобы окупить рейд. «Красавица» вернулась за Афанасьевым, который остался на ночь на «Орле» и о чём-то долго, как мне сообщил Одинцов, говорил с Виктором Зиньковским, вероятно согласовывая детали.

Около трапа рейдера «Красавица» я увидел нескольких людей, очень похожих на Ису. Их доспехи были выкрашены в красивый, ярко-зелёный цвет, вооружены они были, как и все русские, ШВАКами. Колоритные, большие чёрные бороды на их лицах выглядели, на мой взгляд, нелепо, и даже комично. Но — у сапиенс разные обычаи, несмотря на существование абстрактных прототипов, о которых мы говорили вчера с Игорем Одинцовым.

— Тебе Иса нужен? — спросил один из «зелёных», внимательно глядя на меня. — Мы его братья. Говорил он на русском, со специфическим гортанным акцентом, так, что у него получилось «Ми иво браття». — Меня Махмуд зовут — добавил он, — Махмуд Магомедов.

— Нет, Махмуд, — ответил я ему, — спасибо, но Иса мне пока не нужен. Может потом увидимся.

Вчера, после переговоров с Исой и Афанасьевым, я заснул, как убитый, прямо в кают-компании. Как я увидел, проснувшись утром, кто-то набросил на меня плед и оставил тубус с апельсиновым соком, который утром показался мне особенно вкусным. Открыв верхний герметичный колпак, я увидел инициалы L.V.Z. Я не понял, чьи это инициалы, но догадался, кто приходил ко мне утром.

Я понадеялся, а многим из нас с утра свойственно верить во что-то хорошее, что это Элиза позаботилась. Приняв душ, и приведя себя в полный порядок, пошёл её искать. Вообще-то, я спешил к ней, она должна была быть на «Серебряной тени», встреча с Афанасьевым и «братьями» произошла случайно. Поэтому, я прошёл ещё метров пятьсот, в направлении внушительного силуэта, как и вчера, накрытого спецтканью. Одинцов успел расставить вокруг охрану.

Мой корабль узнал меня и спустил трап, что вызвало некоторое оживление у стражи, стоявшей вокруг моего корабля. Многих из них я уже начинал узнавать по лицам, как и они меня.

— Спокойно, ребята, — сказал я им. — Просто иду к себе домой.

Это не было большим преувеличением. Я зашёл на «Серебряную тень» с таким чувством, какое бывает у бродяги, много лет не видевшего свой дом. Я скучал за «Тенью», как за живым человеком. Больше, я мог бы скучать, наверное, только по Элизе. Я искал её, предвкушая ту самую радость, которую испытывал всякий раз, когда видел её. С тех самых слов, прозвучавших в бункерах Кёнигсберга: «Капитан, я рада Вас видеть». С этим чувством, я безрезультатно искал её, заглядывая в каждое новое помещение на корабле, пока не зашёл в медотсек — но она только качнула отрицательно головой:

— Не мешай, Франц.

Элиза возилась с Сашкой, рука у мальчишки к вечеру будет как новая. Малых регенераторов, с другими ранеными, я не увидел, спросить о них Элиза мне тоже не дала.

— Одинцов, спроси у Одинцова, — сказала Элизабет, не поворачиваясь. Она была одета в хирургический гермокостюм, Сашка спал в характерного цвета, зелёном, регенерационном растворе, к его руке тянулись щупальца манипуляторов.

Около выхода из манипуляционной комнаты, я нашёл мобильный блокнот и стилос, лежавший рядом. Настроение было хорошим — я написал кратко: «Спасибо за прекрасное утро». Удалил, подумав, что получается слишком интимно. Следующий вариант: «Спасибо за апельсиновый сок, Элиза!», я тоже удалил, как дурацкий. В конце концов, остановившись на варианте: «Больше всего на свете я люблю апельсиновый сок. F.v.K»., я оставил моби на самом видном месте и, довольный своей ребяческой выходкой, пошёл к Одинцову, который с утра прислал мне маркер своего местонахождения, на всякий случай.

Одинцова я нашёл на посадочных площадях космопорта.

— Твоих раненых я отправил на бывший транспорт «Флора», взятый на абордаж людьми Афанасьева, — сказал он. Так что, при определённых обстоятельствах, это твоя собственность. Элиза сказала, что отправка раненых — твоя просьба. Транспорт пойдёт на Троицу, забрать раненых сможешь там.

— Троица это где? — спросил я.

Одинцов понимающе кивнул.

— Небольшая планета, низкая гравитация, искусственная атмосфера, около Архангельска.

— Почему я о ней не слышал? — ответ Одинцова заставил меня удивиться.

— На картах планеты нет, — сказал Одинцов. — Троицей называется потому, что там кадетский корпус, исследовательские лаборатории и комплексы по производству оружия. Три в одном. Заведует всем некто Андреас Виниус. Имя что-то говорит?

— Ганзеец? — высказал я предположение.

— Террис, — ответил Одинцов. — Бывший террис. Полное имя: Андреас Дионисзоон Виниус.

Я недоумённо посмотрел на него.

— Только не напоминай ему об этом, — сказал Одинцов, — не любит. Слишком у него «красивая» биография. Говорит, «ошибка молодости». Между нами, большой друг Федора Алексеича.

Федор Алексеич — это, конечно, ганзейский адмирал Головин. Интересные друзья у ганзейских адмиралов, подумал я. Но пора уже перестать удивляться тому, что творится у русских.

— Виниус, так Виниус, — ответил я Одинцову. — Мне тут пришла в голову мысль: что мы будем делать с пленными? У нас три терриса — сераписа.

— Ты и думай, — сказал беззаботно Игорь. Выбросили бы их тогда в космос — проблем бы не было. Но ты сказал, что это твои пленные.

— Умываешь руки? — спросил я.

— Нет, — ответил Одинцов. — Хотя хотелось бы. Но я ж гуманист. Так что, помогу даже…

Он вызвал по связи Зиньковского, потом посмотрел на меня. — Пойдем, что ли?

Три офицера бескрайних, три сераписа, захваченных нами при «абордаже», разыгранном Рязанцевым и Одинцовым, находились в ремонтном боксе грузового терминала космопорта. Зиньковский получил указание доставить их в ту же самую кают-компанию, где мы вчера, с Одинцовым, пили коньяк «Князь Кропоткин».

— Как бы разбойнички не начудили, — сказал Одинцов, занимая место за столом и приглашая меня сесть. — Жаль, Алика нет. Он умел с ними общий язык находить.

— Мне жаль Касаткина, — поддержал я беседу. — Лучшие погибают первыми.

— Банальность, — не боясь обидеть меня, уже совсем по-дружески сказал Одинцов. — Ты его совсем не знал.

— Война меняет людей, — возразил я, — заставляя проявлять их свои самые лучшие качества…

— Или совсем превращаться в подонков, — завершил Одинцов. Похоже, сегодня он был не в лучшем расположении духа. — В Касаткине было того и другого поровну. Знаешь, как он ко мне попал? — спросил он.

— Я знаю уже о двух историях, связанных с ним. — сказал я, — Первая была о драке с террисами, а историю о любви он не успел рассказать — сказал я, — бой начался.

— Надо же, — удивился Одинцов, — её все знали, но он сам не любил её рассказывать.

— Что-то «из ряда вон»? — спросил я.

— Да история, в общем, простая, — сказал Игорь, просматривая новости HNN — Брат Алика Мишка и брат девушки, его Олег звали, проводили зачистку после первого десанта метаморфов на Кубань, оба «влипли», в засаду попали. Группа зачистки погибла, а Олег Меркулов, брат девушки, вытащил Мишку, успел поднять десантный бот и спикировать к городу. Когда подбежали медики — Олег был мёртв, а Мишка был тяжёлый — его сразу в капсулу и в госпиталь. Неразбериха во время первого десанта была — жуть просто. Мать Меркулова как раз в госпитале и работала. Ну и ситуация, — Одинцов удивился чему-то в новостях, — сын мёртв, а тот, кого он спасал — жив. Ну и не перенесла потрясения Любовь Петровна, потому, как в тот же день погиб ещё и её муж. Женщина она была серьёзная, как о ней говорили, сказала сама себе, наверное, что сын её погиб из за Мишки, младшего брата Алика Касаткина. Короче, — Одинцов ещё раз перелистал новости, — В тот самый момент, когда Алик приехал к брату в госпиталь и зашёл в бокс — Любовь Петровна как раз сделала, лежащему без сознания Михаилу Касаткину, смертельную инъекцию. Стояла над мертвым, как она считала, убийцей своего сына и улыбалась. Может и свихнулась — никто не узнает теперь.

— Как это не узнает. Почему? — спросил я, слушая эту жуткую историю и не веря своим ушам.

— Потому, — ответил Одинцов, — что Алик быстро всё понял, подошёл к доктору и свернул ей шею.

— Жуть какая-то, — сказал я.

— Война вообще жуть, — согласился Одинцов. — И часто бьёт рикошетом по тем, кто вроде бы непричём. Жизнь людей обесценивается так, как нам и не снилось.

— И что было потом, — спросил я. — Что произошло дальше?

— Свернув шею милейшему доктору, Алик пошёл и сдался местной милиции. И судили бы его. И прикончили бы точно, кубанцы люди, насколько я их узнал, решительные и справедливые — только тут я нарисовался. Я объявил всем, кто уйдёт в ополчение амнистию. Алика взял к себе, вначале, просто из практических соображений. Почти, как заложника. Знал, что у него связи в кругах, которые в моём положении могут пригодиться. Что и доказало время.

А девушка? — спросил я. Касаткин говорил, что история о любви.

— Да уж, — невесело сказал Одинцов, — о любви. Девушка пыталась пристрелить его, когда его конвоировали в суд, а когда у неё забирали оружие, кричала, что любит его. Потом, она поднялась на верхние ярусы квартала и бросилась вниз. Вот такая история… Не бери в голову, Франц, — сказал он, глядя на меня, — на войне с гражданскими и не такое бывает. Ты привык просто — герцог Фридрих, высокие материи…

— Да нет, — пожал я плечами, — у нас тоже бывало такое, когда…

— И не пристрелить и не похвалить, — кивнул головой Одинцов. — Смотри, — сказал он, выводя на экран кабинета видео, — что Анатоль Ришар о нас вещает, только пропущу ту часть, где «в меня стреляли, меня ловили, меня арестовывали…»

На экране появилось бородатое, весёлое лицо Анатоля Ришара:

— Привет, друзья, — начал он. — Сегодняшний блог — скорее заслуга моей коллеги, это её источники позволяют нам трезво и правдиво нарисовать себе картину того грандиозного фиаско, которое потерпел с начала войны флот Альянса. Вчера, как вы знаете, была разгромлена и полностью уничтожена экспедиционная бригада «Ratoj de la dezerto» — одна из лучших десантных бригад Альянса!

— Надо же, — сказал я, — вчера, а кажется, что годы прошли.

— У меня так тоже бывает, — ответил Одинцов, — Время то «сворачивается», «замедляется», то наоборот, «летит», как сумасшедшее.

— На планетах Альянса объявлен траур, — продолжал Ришар. — Ганза игнорировала это печальное событие. Её официальные лица, как вы видели, объяснили это тем, что траур во время войны «возможно» деморализует. «Возможно», сказала Ганза. Тут, на мой взгляд, контрольное слово «возможно». Как заявили официальные лица Ганзейского союза, остатки экипажа терассаконтеры «Дева Марина», включая капитана-навигатора, дона Мариано Франциско, и бригада «крыс» «погибли во имя правого дела на мирной планете Екатеринодар, у звезды Кубань». Мне одному слышится ирония?

Медиа, любимого всем моим сердцем, Альянса Свободных Миров, как вы знаете, давно превратились в помойку. Это даже не помойка, а дно донное. Почти все они преподнесли произошедшее на планете Кубань, как несчастный случай. Как вам это нравится? Кто-то случайно решил взорвать целую бригаду с техникой? Как интересно!

Но одно из них — «Свет Свободы», бывшее раньше уважаемым ресурсом, а теперь совсем потерявшее мозг, обнародовало перехват записи, который теперь удаляют из сети везде, где только это возможно. Но мы-то люди грамотные. Мы-то знаем, как извлекаются подобные материалы из самых глубин инфосетей. В конце блога у вас будет возможность прослушать скандальные материалы, которые мы снабдили попавшими к нам образцами видео полномасштабного боя. Да, друзья — это полномасштабный бой, в котором ополченцы разносят в пух и прах знаменитую бригаду Альянса, бежавшую перед этим с уничтоженного корабля класса террасаконтера. Тоже в результате несчастного случая?

В эфире этого боя постоянно слышны голоса, похожие на голоса некоторых ганзейских офицеров, бывших ранее героями политических хроник. Ганза уже выступила с заявлениями о фальсификации и неправдоподобности документа. Она подчеркнула, что на спасение экипажа «Девы Марины», выполняя союзнический долг, шли три ганзейских «кракена», находившихся в секторе. Шли и не дошли?

По дошедшим до нас слухам, Альянс планирует миссию возмездия. К планете Екатеринодар выходит терассаконтера «Дева Ирида», с бригадой десанта, название которой пока шифруется. Как бы то ни было — обстановка между Ганзой и Альянсом обостряется. Многие тут, в комментах, пишут на тему «не будут же они…». По своему опыту могу предположить — будут. Подписывайся, чтобы ничего не пропустить. Подписывайся, чтобы слушать новости от живых людей, а не от цифровых дикторов.

— Головин очень рискует, собирая нужных людей, — сказал Одинцов, глядя на меня.

— Ещё одна террасаконтера — ответил я ему. — Мы этого не переживём. Может, нужно ускорить эвакуацию?

— Думаю, эта самая «Дева Ирида» придёт после ганзейских «кракенов», — ответил Одинцов. — И что-то подсказывает мне, что к моменту подхода карательной экспедиции, Ганза объявит пустую планету своей.

В этот момент в кабинет вошёл Виктор Зиньковский. Я встал, пожимая ему руку, и увидел за его спиной, как в кабинет пара ополченцев вводит одного из пленных бескрайних. Он был в сетке «Фау-5», как и двое других, оставшихся за дверями.

— Пленные прибыли, — сказал Зиньковский, указывая на вошедшего. Решайте быстрее — там ещё дел с нормальными людьми выше крыши. Держи — сказал он мне, передавая пульт управления сеткой.

Я отрицательно покачал головой и указал на Игоря. У меня нет опыта пользования «Фау-5», — сказал я.

— Врёшь ты всё, — сказал мне Одинцов, но пульт взял.

— Что ж вы все похожие-то такие, как родные братья, — сказал Одинцов пленному, оглядывая его знаки отличия сквозь ячейки «Фау-5», обтягивающие тело бескрайнего. Он взял пульт у Зиньковского и теперь подбрасывал его в руке, нервируя пленного.

— Все люди — братья, — ответил бескрайний, спокойно глядя на нас.

— Ну да? — со злой издёвкой сказал Одинцов. — И как твоё имя, брат?

— Герберт Мин, — сказал террис, не отводя взгляда, из под квадратов сетки.

— И что мне делать с тобой, Герберт Мин, — спросил, глядя ему в глаза Одинцов. — Может порвать в куски сеткой?

— Меня не испугать болью, — ответил террис из касты Сераписа, спокойно.

— Ну да, ну да, — поигрывая крохотным пультом сказал Одинцов. — Включишь в своих мозгах состояние экстаза на боль и развалишься в куски с кайфом.

— Меня не испугать болью, — повторил бескрайний, назвавший себя Гербертом Мином. — К тому же, как я понимаю, я пленник капитана фон Касселя. — Он осторожно, чтобы сильно не натянуть сеть, повернулся и даже слегка кивнул головой в мою сторону, — человека чести и офицера Имперского Флота.

— А вдруг, Вы плохо меня знаете? — продолжил я линию, начатую Одинцовым.

— Я плохо знаю Вас, а Вы меня, — продолжил террис-метаморф. — Сейчас, вы наверняка начнёте задавать мне бессмысленные вопросы о культе Сераписа, как вы его называете, и о прочей бессмыслице, неважной для вас и меня, только для того, чтобы убедить себя, что я враг и меня нужно лишить жизни.

— А ты не офицер Альянса, сознательно принявший культ войны и прошедший боевые метаморфозы? — спросил его Одинцов.

Бескрайний кивнул головой.

— Да, сознательно. Это лучше, чем превратиться в мразь, в статусе члена культа Диониса или Исиды. Вы очень упрощённо представляете наше общество, — добавил он.

— Вы тоже, не очень пытаетесь понять сапиенс — ответил я ему.

Он повернулся в кресле, всем корпусом, ко мне.

— Я стал офицером под Вашим влиянием, — вдруг сказал он. — О Вас много писали. Вы были моим кумиром.

Одинцов хохотнул. Зиньковский в сердцах сплюнул. Я тоже улыбнулся. Недавно я слышал похожие слова от Элизы. Зная, по слухам, о нравах террисов, правда в низших кастах, я теперь искренне надеялся, что мотивы Элизы и Герберта были всё-таки разные. Но слово «кумир» мне не понравилось.

— Он меня позабавил, — сказал Одинцов. — Но всё равно, их девать некуда. Давай отпустим этих трёх террисов, на пустую планету, перед отлётом. Сами как-нибудь выберутся, — Одинцов посмотрел на меня.

— Планета вполне пригодна к жизни, — пожал я плечами.

— Радуйся, Герберт, твой кумир тебя отпускает, — с некоторой издёвкой сказал Одинцов.

— Это не всё, — сказал Герберт. — И вы не так меня поняли. Я нормален, в вашем смысле. В том смысле, что у меня нет страсти к капитану фон Касселю.

Одинцов с Зиньковским в этот момент просто упали со смеху.

— И как Вас понимать? — спросил я, пытаясь оставаться серьёзным.

— Я хочу служить у Вас, капитан, — сказал Герберт. — Я не верю в успех войны на стороне Альянса.

Мы помолчали, глядя на терриса несколько удивлённо.

— Средний был и так и сяк… — прервал молчание Зиньковский, разглядывая терриса, который назвался Гербертом Мином.

— Младший вовсе был дурак, — закончил за него Игорь Одинцов. — Скажи, зачем тебе это нужно, бескрайний?

— Дело в том, — ответил нам Герберт, что я серапис в первом поколении.

— Ну и что? — сказали мы почти хором.

— А вот что, — ответил нам серапис Герберт Мин, рассказывая свою историю.