23. Жемчуг Кортеса

Первое, на что я обратил внимание, когда мы спустились по трапу Всадника на палубу посадочного ангара Орла — была накрытая большим куском спецткани моя «Серебряная Тень». Я легко узнал её по очертаниям, проступавшим сквозь ткань. Выглядело это так, как на выставке инженерных достижений, в мирное время. Силуэт под тканью. И все. Далеко слева, на палубе, стоял рейдер, которого я не видел раньше. Рейдер был точно пиратский, с нестандартными контурами, собранный явно на какой-то ремонтной верфи «серых» пространств из повреждённых, однотипных кораблей разного происхождения. Хорошо узнавались большие отдельные части разных инженерных школ. Основой конструкции послужил «дромон» Альянса. Как простая, незамысловатая бравада, свойственная «серым» зонам, на пиратском рейдере была нарисована лежащая на спине блондинка, в коротком платье. Она улыбалась белоснежной улыбкой, красивые ноги подняты вверх, в руках — ШВАК. Чтобы не оставалось сомнений, рядом было написано название рейдера — «Красавица».

— Вот, видите, — пояснил Зиньковский, когда мы спускались по трапу «Всадника», — у нас гости. Вы с нами, Элизабет? — спросил он.

— Нет, — устало сказала Элиза. — Слишком много событий на сегодня. С разрешения капитана, я пойду на корабль. Хочу есть и спать. Раненых мы тоже перенесём туда, для начала, я думаю? — посмотрела она на меня.

— Только спецткань не снимайте, — на всякий случай сказал Зиньковский. — Как говорит наш Игорь Иваныч, «меньше будешь знать — лучше будешь спать».

— Совершенно с ним согласна, — сказала Элиза. — Сейчас я именно этого и хочу, меньше знать и больше спать.

Я не возражал. Элиза подошла ко мне и положила руки мне на предплечья. — Я же не нужна тебе?

— Не знаю, что ответить, — сказал я. — Скажу, что нужна, ты не выспишься. Скажу, что не нужна, обидишься.

— Офицер не обижается, он огорчается, — пыталась отшутиться Элиза бородатой присказкой. — Я просто пойду на корабль.

— Как у тебя просто, — не выдержал я, — «Я пойду на корабль». Когда ты мне скажешь, откуда у тебя доступ к «Тени»?

— Франц, — ответила она всё так же устало, — я совсем скоро тебе расскажу. Привет Игорю, — сказала она мне, и, она посмотрев на Зиньковского, добавила — Иванычу.

— Раненых на корабль, — приказала она, появившимся на трапе Межевичу и Гордону, — Сашку тоже. Виктор, — сказала она Зиньковскому — попросите биоимпланты для мальчика у Одинцова. Если он не возражает, конечно. И если нужно, разбуди меня, Франц, когда вернёшься, — махнула она мне рукой и пошла к покрывалу, под которым стояла «Тень». Моя «Серебряная тень».

— С чего бы Одинцов возражал, — пробубнел себе под нос Зиньковский, садясь в свободный багги, стоявший на палубе, и приглашая меня сделать то же самое. — Руку мальчишке починить — дело хорошее. Геройский мальчишка. Наш человек.

— Я заметил, что этой девушке вообще никто не возражает, — сказал я, стараясь не смотреть на стройную фигуру Элизы, уходившую в сторону «Серебряной тени».

Элизабет снова ускользала от меня, так и не дав ответа на мои вопросы.

— Ну, — улыбнулся Виктор своей доброй улыбкой, — Вы-то, похоже, не возражаете ей по совсем другой причине…

Бывший полковник русской контрразведки Игорь Иванович Одинцов встретил нас с Зиньковским, в шикарной кают-компании недостроенного корабля-гиганта «Орёл». Настроение было у него необычно весёлое, только я не понял сразу, почему. В кают— компании, кроме него, находились пара его «всадников», чьи лица мне были знакомы по прекрасно разыгранному русскими «абордажу» ганзейского рейдера «Барон Врангель», всё ещё остававшегося в порту Екатеринодара. Они радостно улыбнулись и кивнули мне.

Кроме них, в кают-компании находились две совсем незнакомых мне персоны — это и были, как я понял, капитаны пиратов, или «бригадные», как их называли русские на своём боевом сленге.

Первый был очень крупного сложения, просто гигант с торсом атлета и стальными, серыми глазами. Он мог быть русским, или имперцем, одет он был в простой лётный костюм, без доспеха и экзоскелета, вероятно подчёркивая свои мирные намерения. Второй был явно родом из тех мест, что русские называли Кавказской автономией. Он сидел слегка сбоку-сзади от первого, что позволяло думать о том, что он «номер два» в паре.

Как я сказал, у Игоря Одинцова было весёлое настроение. Глядя на него, можно было подумать, что до того, как я и Зиньковский зашли, он смеялся до слёз. Игорь постарался сделать серьёзное лицо, подавая мне и Виктору руку, и широким жестом указал на гостей:

— Разрешите представить, лидеры пиратских бригад, а попросту крупные жулики пиратских окраин, Илья Афанасьев и Иса, — тут Одинцов не сдержался и снова от души рассмеялся, — Сидоров.

— Ну ты нас представил, — сказал с неодобрением тот, кто вероятно, был Афанасьев — огромный рыжий парень со свежим шрамом через всё лицо.

— Э, — сказал второй, который Иса Сидоров, — ты давай за словами следи, зачем смеёшься?

Говорил он с заметным гортанным акцентом, что делало звучание непохожим на тот русский язык, к которому я привык. Но я так и не понял, почему «Иса Сидоров» — звучало смешно для Одинцова. Парень был красив, чем-то похож на бескрайних, но не с помощью модификаций, а от рождения. А ещё было похоже, что об Игоре он слышал мало и разговаривал сейчас удивительно бестактно и фамильярно, что могло кончиться для него плохо, насколько я успел узнать русского полковника.

— Ну какой ты Сидоров, — сказал Одинцов. Казалось, что ситуация его забавляет, и он совсем не обращает внимания на то, что тот, кого звали Иса, перешёл всякие дипломатические границы вежливости, совершенно не думая о своей собственной безопасности. — На какой планете системы Кавказ ты вырос?

— Я на планете Москва вырос. Совсем далеко от Кавказа. Университет окончил. Мой папа профессор в Грозном был. Русский филолог, — горячился Иса.

— Папа, если тебе можно верить, профессор, а ты жулик, — сказал ему в лоб Одинцов. — Попались бы Вы мне до войны, оба, — он показал на гостей пальцем, — выбросил бы в космос подыхать.

— Не попались, — сказал спокойно и рассудительно Афанасьев, — и пришли на помощь потому, что война с бескрайними. Потому, что Алик сказал. А ещё потому, что ты, Стрелец, вожак авторитетный.

— Я тебе не вожак, — сказал Одинцов, вытирая слёзы смеха. — Я русский офицер. Вообще, обращайтесь ко мне по званию и ты, Афоня, — сказал он рыжему и ты, — он посмотрел на Ису, — профессор Сидоров. Тут Игорь не выдержал и снова засмеялся, даже заржал.

— О деле говорить будем, полковник? — холодно спросил Афоня, спокойно принимая условия игры Одинцова.

— Я с ним не буду говорить, глядя на нас с Зиньковским, сказал Иса. От избытка эмоций он начал жестикулировать, что выдавало в нём выходца из русских особых планетных систем, хранящих свои традиции, это о них тоже рассказывал мне отец в детстве сказки. Они как кубанцы, только с другой «всячинкой», понял я. Одинцова, видимо, раздражали мелкие культурные различия, но я всё ещё не понимал, почему.

— Я ни с кем не буду говорить, продолжал Иса, размахивая руками. — Ни с тобой, ни с тобой, ни с тобой, — показывал он рукой по очереди на нас. — Хочу говорить с тем, про кого Алик Касаткин говорил.

Вечер переставал быть скучным. Как я понял, речь шла обо мне.

— Алик Касаткин погиб, — медленно и негромко сказал я, садясь напротив гостей и положив перед собой спаду. — Пару часов назад. Под термобомбой, на площади Лермонтова.

Афоня внимательно посмотрел на меня, на спаду, на Одинцова, потом снова на меня.

— А ты кто такой, ганзеец? — спросил он. — И где я тебя видел?

— Простите, я не представил, — быстро перебил меня Одинцов:

— Капитан Ганзейского Союза, Франц ле Форт. — Он просто перевёл фон Кассель на французский, и казалось, был очень доволен своей очередной шуткой.

Мне оставалось только кивнуть головой.

— И что ганзейцы делают у тебя, полковник? — снова принял правила игры Афоня. — Это их рейдер ты накрыл тентом на палубе?

— Дружественный визит, — сказал, уводя разговор в сторону от «Серебряной Тени» и, явно развлекаясь, Одинцов. — Враги моих врагов — мои друзья, вы слышали, наверное?

Оба гостя на какое-то время «зависли», вероятно продумывая сложность высказанной мысли про врагов и друзей. Первым «очнулся» Иса, оттого, что решил начать всё с чистого листа.

— Откуда про Алика знаешь? — спросил меня Иса Сидоров. — Он мне как брат был.

Похоже, что Афанасьев и он знали о гибели Касаткина, но до сих пор были неприятно поражены известием о его гибели.

— Мы дрались вместе, — глядя обоим в глаза, сказал я. — Я прикрывал Касаткина. Погиб он, как солдат. Спасти я его не мог. Атака пары штурмовых «мачете».

Афанасьев покачал головой и подвигал мышцами на бритом затылке.

— Всё так, как Алик и успел передать перед смертью. Только имя не сходится.

— А он, как и вы оба, в розыске, — сдерживая смех, предложил свою версию появления моего нового имени Одинцов. Поэтому, имя Алик дал вам, по каналу закрытой связи, подставное.

Я посмотрел, с некоторым возмущением, на Игоря, ставившего меня на один уровень с этими двумя «Glücksritter», рыцарями удачи, хоть слово рыцарь, насколько я мог судить, не очень подходило ни к одному, ни к другому. Повисла неловкая пауза. Гости не торопились говорить о том, что сказал им про меня Касаткин перед своей гибелью, а я совершенно не был уверен, нужно ли мне всё то, что Зиньковский называл «наследством Касаткина».

Как я и думал, гости решили пока сменить тему. Получилось это, на мой взгляд, не совсем удачно.

— Хороший человек Алик был, — сказал Иса. — Когда мой отец покупал для нашего ополчения у Алика оружие…

— Профессор, — не удержался снова Одинцов от смеха.

— Ну не профессор, — сказал Иса грустно, — и на планете Москва я никогда не был. И конечно, — он развёл руками, — не Сидоров я. Просто говорят, что ты кавказцев не любишь, а воюешь хорошо. Но я пришёл с кораблём и братьями, говорю тебе — хочу вместе с тобой воевать против террисов. Тебе мало?

— Стоп, стоп, — быстро сказал Афанасьев. — О войне вместе речи не было.

— Да знаю я кто ты, Иса, — не слушая Афоню, продолжал Одинцов. — И кто твой отец и деньги его откуда. И про Афанасьева тоже. Работа у меня была такая — всё знать.

— Если ты всё знаешь, — спросил Иса, — зачем это цирк? Вот я. Там стоит моя «Красавица». Братьев я взял с собой. Бригаду я оставил с эскадрой. Мы захватили у Альянса и ведём сюда транспорты для твоих людей. Илья ведёт своих. Мы пришли к тебе без оружия и охраны, предлагаем помощь. А ты говоришь со мной, как будто я шакал паршивый?

— О войне вместе речи не было, — снова холодно сказал Илья. — Речь была о том, чтобы забрать с Кубани людей и оружие и, — он посмотрел на меня тяжёлым взглядом, — о судьбе наших с Аликом, общих денег.

— Ладно, разбойнички — сказал Одинцов. — Настроение у меня такое. Сегодня. Поговорим о деле.

— Поговорим сначала о людях, — сказал я, не желая начинать с наверняка конфликтной темы.

— Правильно говоришь, — сказал Илья Афанасьев, разглядывая меня, и, видимо, понимая, что разговор о Касаткине откладывать до бесконечности не получится.

Однако, переговоры не клеились. Одинцову, как мне и говорили ранее, были откровенно неприятны эти люди. Он вообще, несмотря на своё огромное обаяние с друзьями, как я заметил, был плохим переговорщиком. От принципов своих он, по слухам, не отступал никогда, а его идея, как я понимал, в сложившихся условиях была делом почти безнадёжным. Впрочем, речь пока шла просто об эвакуации оставшихся людей из Екатеринодара, но с оружием, техникой, и возможным имуществом. Задача была непростой, учитывая, что женщины и дети были эвакуированы в «серые» зоны и пиратские системы заранее. Похоже было, что воссоединение семей, на чём настаивал Одинцов, было задачей почти невыполнимой. Проблема, на что будут жить ранее эвакуированные семьи, и что с ними делать, добавляла особой остроты. Кубань и Екатеринодар в частности, представлял Зиньковский. Он был более склонен к компромиссу. Одинцов, на мой взгляд, больше мешал. Зачем я был здесь нужен — сначала было вообще было непонятно. Но после того, как бригадные окончательно для себя уяснили, что я вроде как бывший побратим и наследник Алика Касаткина, и поэтому без пяти минут их возможный компаньон, раз прикрывал его в последнем бою — в особо спорных ситуациях они апеллировали ко мне. Понемногу, договорная инициатива перешла, таким образом, тоже ко мне.

— Задача и очерёдность теперь максимально понятны, — подытожил я, через приблизительно час беседы. Около десяти тысяч человек малыми партиями. Распределять по кораблям в соответствии с данными о нахождении их родственников. На всё про всё три дня.

— Отдельно распределить по кораблям тех, кто решил остаться драться в армии КРПС — тьфу ты — Русской Армии, — настаивал Одинцов. Вот теперь — на всё, про всё — три дня.

— Не всё пока, — заметил неспешно Афанасьев. — Чем платить будете?

— Насколько я понимаю, в сделке есть моя доля? — спокойно поинтересовался я. Мой расчёт был прост, поторговаться за величину своей доли, а затем, в той или иной форме, отдать её ополчению. Я был пока не в том положении, чтобы привязывать себя к деньгам и, хоть как-то давать возможность идентифицировать своё месторасположение. Но Илья Афанасьев оказался не так прост.

— Про тебя и Алика потом разговор будет, — сказал он, — когда вернёмся на Кушку. Если ты, конечно, пойдёшь с нами. Прости, но как бы ты крут не был, пусть тебя даже сам Касаткин вместо себя назначил, но я тебя не знаю. И никто из братвы тебя не знает. А у нас, на Кушке, почти всё, как в Ганзе, всё через совет капитанов. Речь идёт о больших деньгах, рисковать не будем.

— На Кушке, как в Ганзе, — с удовольствием повторил Одинцов. — Вот оно как, Франц!

Теперь я хоть знать буду, где я могу оказаться из-за Алика Касаткина. Надо будет хоть посмотреть, где это. Название я, когда-то, слышал.

— Ты прав, Илья, — сказал я Афанасьеву. — Я пока не знаю, пойду ли я с вами на Кушку. Поэтому, лучше, если мы вернёмся к поиску формы оплаты ваших услуг.

— А чем возьмёшь? — спросил Афанасьева, с издёвкой, Одинцов. — И как считать будешь — по головам?

— Не начинай, полковник, — сказал Афанасьев. — Операция дорогая, никто из братвы не взялся бы за это просто так. Не хотят портить отношения ни с Альянсом, ни с Ганзой. Вы вне закона. Мы тоже. Так что, не так уж мы и отличаемся.

— Ошибаешься, Афоня, — с внезапной яростью сказал Одинцов. — Я пришёл на планету, чтобы защищать свой мир и своих людей. Ты — пока Русские системы дрались со всем Альянсом, спокойно пилил свои деньги. Ты и сейчас пришёл только ради них.

— И ради них тоже, — спокойно ответил Афанасьев. — Я не понимаю, что такое твои «Русские системы», сколько это кораблей, людей и денег. Раньше, я доверял только Альке Касаткину. Возможно бы, поверил президенту Андрееву, если бы тот позвал. Но Андрей Андреич уже никого не позовёт, он погиб. К тебе вот пришёл, полковник Одинцов, а это тоже что-нибудь, да значит. Люди же, которых я вижу сейчас на руководящих постах в Русском Центре или на Русской Окраине, или в Союзе Памирских народов, или в Кавказской автономии — это клоуны, клоуны с разной формой шизофрении. Я бы им ни копейки не дал, не то, что хороший корабль. А ещё у клоунов всегда есть хозяева, а я не вижу хозяев этих клоунов. И это мне не нравится. Нельзя воевать, не зная ясной картины. И ты, насколько мне известно, того же мнения, поэтому, ты тоже здесь. У меня мои корабли и мои люди. Я их защищаю так же, как ты своих. Меня пока не трогали, но если засвечусь с вами, начнётся охота. Так что, давай будем что-то решать.

— Вот Франц, остзеец, — не унимался Одинцов, — их герцог точно также, как ты, пытался остаться в стороне, думая, что о нем забудут. Как считаешь, помогло?

— Я не герцог, — ответил Афанасьев. — Я не знаю, что там у них случилось. Я знаю только, что для войны нужны деньги, корабли, оружие и люди. Вот Иса и его братья, — показал он рукой на своего товарища, — думают, что смогут воевать без денег, только за идею. Не спорю, она благородная, но и корабль, забитый под завязку оружием и медицинскими спецсредствами, и деньги — всё это дал ему его папа — профессор.

— Э! — подал голос, активно жестикулируя, Иса. — Про папу моего не надо, да!

— Да я тебе не про твоего папу — такого «профессора», что появись он даже у нас Кушке — половину бы серьёзных людей заиками сделал, — отмахнулся от него Афанасьев. — Ты, Иса, пришёл к нам на Кушку с новеньким «серым» кораблём. Сказал, ищешь Алика Касаткина, а его и в живых-то уже, могло и не быть. Как нет сейчас. Алика! Который мог всегда сухим из воды выйти! Ты провисел со своим кораблём на орбите планеты неделю, пока я тебя не подобрал потому, что уходил на Кубань. И хорошо, что я, а то болтался бы ты, — он посмотрел на Ису с усмешкой, — студент, в космосе, в сетке «Фау». И корабль бы твой забрали, и братья бы пропали. Кушка не любит новичков.

— И я, и все мои братья знают, как должен вести себя мужчина! — резко выкрикнул Иса.

— Конечно знают, — кивнул головой Афанасьев. — Только Кушка не любит новичков. Но твоя удача или неудача, если бы тебе не повезло, касалась бы тоже только тебя. Но я уже тоже сделал свой выбор. То, что Алик выбрал свой путь — было его право. Он пришёл к вам, остался у вас и погиб здесь, на своей Родине. Я тоже отсюда родом, я — кубанец, но мне придётся не только эвакуировать ваших людей, но и вернуться самому. Выбор, который я сделал сам, коснётся теперь многих людей, которые стали пиратами по разным причинам, и самое ценное в их жизни было — свобода выбора. Я отобрал у них эту свободу. Альянс или Ганза не будут разбираться, кто такой Илья Афанасьев. Их флот просто придёт и сделает с Кушкой то, что он сделал с Екатеринодаром. Придя сюда, своим поступком, я вынудил каждого капитана «серых» зон, относившихся к Русской Конфедерации до революции, принять решение, на чьей он стороне. И мне это предъявят. Я хочу быть готов и выжить. А ты, полковник, — посмотрел он на Одинцова, — тычешь в меня пальцем, взываешь к моим чувствам русского человека, и несёшь всякую пургу, уж прости меня.

После такой речи Афанасьев не смог остановиться, сделал паузу и взялся за меня.

— А если ты пойдёшь на Кушку со мной, ле Форт, — сказал он мне, произнеся имя, придуманное мне, на ходу, Игорем Одинцовым, — нам предъявят обоим. Раньше всем распоряжался Алик Касаткин. Теперь пока я. Я не возражаю, чтобы ты был в доле, капитан Франц, раз так хотел Алик. Но учти, что как только мы придём на Кушку — тебе придётся пройти через то же самое, что и мне. Нам предъявят. И выживем мы или нет, зависит, если честно, только от случая, как я понимаю. Тебе решать.

На меня речь Афанасьева впечатление произвела. На Одинцова, похоже, тоже.

— Спасибо, Илья, — сказал я Афанасьеву. — Я подумаю.

— По обычаям свободных капитанов — у тебя три месяца, — ответил Илья и провел рукой по шраму на лице. — Думай. А пока, давайте поговорим о деньгах. Они мне нужны.

— Так я и спрашиваю, в чем возьмёшь, — повторил уже другим тоном Одинцов, — в имперских марках, в русских рублях — или в песо Альянса?

Илья Афанасьев отрицательно покачал головой.

— Электронные деньги вообще не подойдут. После того, что вы здесь устроили, а после ещё и террасаконтеру с десантной бригадой грохнули, Альянс и Ганза заблокируют любое подозрительное движение денег. Сейчас все только и говорят о самой крупной потере Альянса с начала войны.

— Так это всё бесплатно было, — снова поддел его Одинцов, — представляешь, Илья?

— Не так уж и бесплатно, — ответил Афанасьев, переставший вообще обращать внимание на шутки Одинцова. — Ты ведь задерживал все суда, проходящие через точку перехода «Кубань» — или конфисковал груз. Наверняка, попадалось что-то очень ценное.

— Вот в чём дело, — понял Одинцов, — пиратские байки. Кто-то сказал, что я захватил караван с палладием, или что— то в этом роде?

— Нам так не везло, — сказал я. — Груз с сеткой «Фау-5» вас устроит?

— Взяли бы и сеткой, но она не покроет расходы, ответил Афанасьев.

— «Жемчуг Кортеса», — вступил в разговор Зиньковский. — Вы прилетели за этим?

— Что это? — не понял Одинцов.

— Да, он самый, Pinctada maxima, — сказал Афанасьев. — Вы запретили на них лов, много лет назад.

— Но мы и сами не добывали, — сказал Зиньковский. — Так, разве что туристы находили раковину и провозили.

— Ничего, мы поныряем, — скромно сказал Иса. — Оборудование мы привезли.

— Да, — подтвердил Афанасьев, — всё наше, что мои люди добудут за время эвакуации.

— Ну вы и крохоборы, — покачал головой Одинцов. — Что ты об этом думаешь, Виктор? — повернулся он к Зиньковскому.

— Мы уходим с планеты, — сказал Виктор Зиньковский. — Плевать и на ракушки, и на жемчуг.