21. Сашкин дом

Я поднял еле живую «Росомаху-четыре» ван Фростена, метров на пятьсот, над уровнем моря, и повёл её к краю огромной воронки, к тому самому месту, где я видел, спускаясь на планету, хрустальный корпус фермы. На её краю я рассмотрел частное владение, частично разрушенное теперь той самой взрывной волной, которая накрыла «Заставу-один» и неожиданно положила конец скоротечной схватке, в которой у нас, честно говоря, был очень малый шанс. Оберлейтенант Гюнтер Лютьенс не зря отдал свою жизнь — фрагменты техники бригады «Крыс Пустоты», Альянса Свободных Миров, валялись вперемежку с кусками конструкций, поддерживавших раньше тот самый «хрустальный» купол, который так поразил меня своим видом, при приближении к Екатеринодару с орбиты планеты. «Крыс Пустоты» больше не существовало. Они погибли все, вместе со своей техникой и капитан-навигатором, который привёл их сюда, на окраины пространства сапиенс. Возможно, о их гибели и не узнал бы никто, развязка наступила так быстро и неожиданно, но я уверен, что полковник Одинцов наверняка доведёт это до сведения как можно большего количества людей. Как у нас, так и у террисов. Конечно, получилось славно. Сначала террасаконтера, потом еще и сильно распиаренная десантная бригада Альянса. Что нам даёт эта победа, кроме самой победы, я не знаю. Но будь я на месте Одинцова, я не смог бы поступить лучше.

Справа сверкал синевой Таманский залив, в который впадала, одноимённая с местной звездой, река Кубань. Вдалеке виднелся, средних размеров, остров Тамань, бывший, как мне рассказывали, когда-то раем для гурманов и любителей поплавать и понырять. К счастью, остров не тронули бомбардировки и высокие сосны, pinus brutia, завезённые, в незапамятные времена, первыми колонистами, уцелели. Позади оставался, сожжённый орбитальными бомбардировками, мёртвый и почти пустой Екатеринодар, который, по словам Одинцова, теперь придётся бросить. Даже в таком виде та небольшая часть планеты, что я видел, была потрясающе красива. Я сказал себе, что когда-нибудь я вернусь, обязательно вернусь сюда. Хотя бы, чтобы увидеть, что здесь снова живут люди.

Большая трапеция приусадебного участка дома, прилегавшая когда-то к техническому периметру фермы, превратилась теперь в крохотный треугольник, обрывавшийся чернотой огромной воронки. На самом её краю я рассмотрел полуразрушенный дом и людей, копошащихся вокруг чего-то, что было похоже на боевую машину десанта.

«Росомаха», на которой я поднялся в воздух, спикировала к дому. Около домадействительно стоял «мардер», на котором уходил первый взвод гиен. Моя машина села рядом.

Я вышел и увидел, что задний пандус «мардера» «гиен» был открыт — в магнитном поле висели гравиносилки, на которых лежал, обожжённый и рваный, Павел Рязанцев. Возле носилок хлопотал кто-то в солдатской форме Ганзейского Союза, верхняя часть доспеха была снята, рукава нательной контактной рубахи были закатаны. Небольшой красный крест на деталях доспехачетко указывал на специальность. Солдату помогал белобрысый мальчишка лет тринадцати. Он мельком посмотрел на меня и, закусив губу, продолжил быстро раскладывать по телу раненого систему мобильного инъектора, помогая себе правой рукой. На левой не было пальцев, вместо которых зияла неприятная свежезажившая рана.

Что ж, Рязанцева я нашёл, он жив, и, если повезёт, выживет. Оставалась разыскать лейтенанта бывшей «Небесной канцелярии» герцогства Остзее, Элизабет Сугэ. «Принцесса», как её называл Рязанцев, лежавший сейчас на носилках полумёртвым, и просто «красивая девушка», как о ней говорил Олег Касаткин, ставший теперь одним целым со своим любимым поэтом.

— «Ганза владеет всем», — сказал я, как будто я всегда был стопроцентный ганзеец, и чувствуя, что звучат мои слова не совсем уместно.

— «Так будет вечно», — повернулся ко мне солдат и представился по-ганзейски чётко, — Сергей Межевич, ефрейтор первого отделения, первого взвода, «гиен», медик.

— Где остальные, «гиены», солдат? — спросил я.

— Первого взвода больше нет, — просто сказал ефрейтор Межевич. Всех почти сразу — там, — он кивнул головой в сторону воронки, на ферме.

— А что с майором? — спросил я, хотя и сам видел, Рязанцев совсем плох.

Медик ободряюще махнул рукой — «До регенератора довезём, а там ещё повоюет Рязанцев».

Мальчик посмотрел на меня вопросительно, когда я подошёл к телу Рязанцева слишком близко:

— Вы кто такой, дядя? — спросил он настороженно.

— Свои это, — сказала Элизабет, появившись в люке пилота стоявшей боевой машины. — Это, друг дяди Павла, Саша, капитан Франц фон Кассель.

Мальчик делово кивнул головой и продолжил помогать медику.

Вот и нашлась «принцесса». Цела и невредима. Отдаёт распоряжения. А могло быть и хуже.

Элизабет спрыгнула на землю и подошла ко мне:

— Капитан, — сказала она, своим звонким, мелодичным голосом, положив ладонь мне на плечо. — Я рада Вас видеть.

Я накрыл её ладонь своей, но она только тряхнула своей белокурой головой и пошла мимо меня, к носилкам, где лежал майор Павел Рязанцев.

— Вот, — сказала она, вставляя в одно из гнёзд инъектора крупную, блестящую капсулу, — теперь он точно доживёт до больших кораблей.

Рязанцев, наконец, пришёл в себя, увидел Межевича, перевел взгляд на Элизу, потом посмотрел на меня. Подмигнул. Медленно. По всему было видно, что досталось ему сильно.

— Как так случилось, Павел? — спросил я русского майора, ставшего мне другом, в быстро меняющихся обстоятельствах последних дней.

Он совсем не обратил внимания на мой вопрос. Возможно, не услышал его.

— Где Сашка? — спросил он у меня, облизывая пересохшие и обожжённые губы. — Мальчик, я обещал…

— Я здесь, дядя Павел, — сказал мальчик, подходя так, чтобы его было видно.

Рязанцев медленно перевёл на него глаза и кивнул.

— Франц, — Рязанцев говорил медленно, ему тяжело давалось каждое слово, — забери отсюда мальчишку, почини ему руку и отдай в кадетский корпус. Я обещал. Это он вывел нас в коллектор.

Павел сделал жест, чтобы я наклонился к нему.

— Родителей у него нет, — шёпотом, еле слышно, как мог, сказал мне Рязанцев. — А он наш. Кубанец.

— Сам и отдашь в кадетский корпус — ответил я. — Раскомандовался тут…

— Не все идеально спланированные операции хорошо кончаются, командир, — тихо сказал Павел.

Это был первый раз, когда он назвал меня командиром.

— Ещё повоюем, Павел, — ответил я ему.

Он кивнул и закрыл глаза.

— Шли бы вы отсюда, дядя, — испугался за Рязанцева мальчик.

— Не бойся, малый, — сказал Межевич Сашке, — довезём твоего дядю Павла. — Майор Рязанцев вне опасности, — доложил он мне следом.

— Пора, — сказала Элизабет. — Ефрейтор, забирайте мальчишку и везите раненных в город. Я сама свяжусь с Одинцовым.

Межевич посмотрел на меня, я кивнул.

— Лейтенант Сугэ полетит со мной, — приказал я. Так будет спокойнее.

Мы смотрели, как «мардер» с Рязанцевым, Межевичем и Сашкой уходит в сторону Екатеринодара.

— Ты-то хоть цел? — спросила меня Элиза. Было видно, что она невероятно устала, но спину держала подчёркнуто ровно, нос слегка поднят, ступни ног чётко в третьей позиции. Прям принцесса.

— Я так рад, что мы перешли на «ты», — внезапно для самого себя, сказал я.

— Перешли, — согласилась Элизабет, посмотрев на меня такими синими глазами, что в них можно было утонуть, — ты рад?

— Я рад, что ты жива, Элиза, — сказал я. — Кажется, Рязанцев тоже через недельку будет в норме. Я видел, как тебе досталось.

— Могло быть хуже, — повторила Элиза мои мысли десятиминутной давности. — Был очень страшно, Франц. Моя машина развалилась в воздухе, капсулу тоже повредили, я рухнула около дома, — она показала рукой на остатки спасательной капсулы. — На мне — ни царапины. — Что там с ван Фростеном? — спросила она меня, — он жив?

— В регенераторе сейчас, наверное, — сказал я. — Когда тебя сбили, ван Фростен сел на площади. Я прилетел на его «росомахе». Осколок в левом глазу.

— Бросил боевого товарища, — поддела она меня. И снова была права.

— Я полетел к тебе, как только понял, что ничем ему не могу помочь больше. — Я оправдывался, как мальчишка, перед девушкой — лейтенантом, с которой и знаком-то был всего ничего, если не считать дня, когда впервые увидел её в пневмолифте, мчавшего нас во взлётные ангары под Фридрихсхалле. — Ван Фростена увезли, в медэвакуаторе, в Екатеринодар, — наконец выдавил я из себя.

Она кивнула.

— Хорошо, что прилетел, — тихо сказала Элиза. Я хотела, чтобы ты прилетел.

— С тех пор, как я услышал в первый раз: «Капитан, я рада Вас видеть», я уже так привык к тому, что скоро это снова услышу, — пробовал пошутить я, но не знал, как закончить фразу. В таких случаях лучше всего что-то сделать. Я обнял её и погладил по солнечным прядям волос, собранных в тугой узел.

— Это значит, что я тебя приручила? — усмехнулась она, подняв голову и глядя мне в глаза. — Реагируешь на голос?

— Реагирую, — признался я. — И не только на голос, я же не террис, эмоциональные центры нервной системы не притуплял и не наворачивал. — Но, — сдался я, — да. Реагирую.

Я попробовал поцеловать её, она отодвинула меня рукой.

— Ты ещё хуже метаморфа, Франц.

— Почему? — спросил я, снова повторяя попытку.

— Потому, что, когда я была ещё совсем почти маленькая девочка, — сказала она, снова отодвигая меня рукой, — мне попался журнал, с твоей гнусной физиономией на первой странице. «Имперский еженедельник» — или что-то в этом роде.

— Подвиг капитана фон Касселя на планете Тобаго? — подсказал я ей, — да, это был я.

— Лейтенанта, — сказала она. — Лейтенанта фон Касселя. И с тех пор я, как дура, как дочь простого фермера, осваивала корабли, целые дни проводила в абордажных тренажёрах, а потом прорвалась во Фридрихсхалле, в «Небесную Канцелярию» на Остзее только потому, что ты был там, в Кёнигсберге.

— Ого! — сказал я, снова пробуя прорваться к её губам. — Вот, видишь, какой я хороший пример для молодёжи. А почему «дочь простого фермера», это так плохо? Кто у нас папа?

— У моих родителей интеллектуальная профессия, — ответила Элиза. И какая разница, кто у меня папа?

— Если честно, — сказал я, не думая в этот момент ни о чём, кроме неё, — никакой.

— Франц, — сказала она, снова отодвигая меня рукой, — во-первых, меня пугает эта воронка, — она показала на обрыв, начинавшийся метрах в двухсот от нас. — Здесь все пропахло смертью.

— А во-вторых? — спросил я, всё ещё не отпуская ее.

— А во-вторых, тебя вызывают, — она указала рукой на мигающий вызов дисплея нарукавного коммуникатора.

Это был Одинцов.

— Привет, Франц, — услышал я. На планете последняя стадия зачистки, это даже не зачистка, а проверка. Группа Рязанцева, похоже, уничтожила всех. Нам повезло. Так что можно открытым текстом.

— С ним был оберлейтенант Лютьенс. Гюнтер Лютьенс, — напомнил я.

— Да, — согласился Одинцов. — Когда мы победим, Кубань будет помнить его. Принцесса с тобой? — спросил он, как все русские, называя красивую девушку принцессой.

Какой же он оптимист, — подумал я, глядя сквозь открытый люк на дисплеи «росомахи», стоявшей рядом — большая половина показывала тяжёлые повреждения. «Когда мы победим…».

— Да, принцесса со мной. Даже не принцесса, а королева, — сказал я, отпуская подхалимский комплимент Элизе, стоявшей рядом.

— Игорь, зовите меня по имени, — вроде как подыгрывая Одинцову, сказала Элиза весело.

— Гм, — ответил Одинцов — я не вовремя?

— Игорь, Вы вовремя, — ответила Элиза. — Что случилось?

Похоже, есть много чего, чего я пока не знаю. Я ещё на «Орле» обратил внимание, как они разговаривали с этой девушкой-лейтенантом: и Одинцов, и Рязанцев, да в общем все. Что значит «Вы вовремя»? Почему лидер русских повстанцев, который даже Андрееву хамил в открытом эфире, разговаривает с этой девушкой, как с принцессой. Но, тогда я всё списал на русские обычаи, которых я, возможно, не знаю, и русский архаичный этикет — совсем, как у нас, на Остзее.

— Франц, ты нужен мне здесь, — сказал Одинцов. — К планете подходят две дружественные нам русские, пиратские бригады. Лидеры бригад — родом вроде бы с Кубани — они ведут с собой транспорты для полной эвакуации планеты. Хотят говорить только с преемником Касаткина.

— А я при чём? — не совсем понял я.

— Дело в том, что Олег Касаткин был непростой личностью, — сказал Одинцов. Его жизненный путь нельзя назвать простым. Он имел большой авторитет среди людей в «серых зонах». Долго рассказывать с чем это связано, но в его жизни были как хорошие поступки, так и такие, которые осудил бы любой русский колонист на Кубани. Его и осуждали несколько раз, насколько мне известно. Если до тебя уже дошли слухи о Касаткине, а он был личностью легендарной не только в определённых кругах, то я, придя на планету, вытащил его буквально из-под смертного приговора.

— Нет, — ответил я Одинцову. — Об Олеге Касаткине я не знаю ничего, кроме того, что он очень любил свою Родину, и погиб, как подобает истинному солдату, в бою, защищая друзей и забрав с собой не одну вражескую жизнь. А ещё он очень любил стихи поэта и офицера Лермонтова.

— Лермонтова любят все русские, — ответил мне Игорь Одинцов, — но на Кубани образ этого человека и его творчество — это почти религия.

Как странно устроен сапиенс, подумал я. Ещё утром, я вёл шагающую боевую машину в компании человека, которого совсем не знал, потом я терял в бою друзей и променял их всех внезапно на девушку, с которой был едва знаком. И вот, мы говорим о поэзии с бывшим полковником русской контрразведки, как ни в чём не бывало.

— Я тоже ознакомлюсь, обязательно, подробно с творчеством этого русского поэта, — сказал я. — Хотя бы в память об Олеге Касаткине. — Но и в моей жизни, не все люди, с которыми я общался, состояли целиком из имперских добродетелей.

— Именно с такими людьми тебе и придётся пообщаться завтра, — услышал я от Одинцова. — Меня они совершенно не любят. Впрочем, как и я их. Дело в том, — продолжал Игорь, — что Касаткин перед смертью, каким-то образом сделал тебя наследником своих немалых капиталов, равно как и весьма сомнительных знакомств. Мои люди перехватили короткое сообщение, в котором Алик пишет, что некий остзеец Франц, человек с большой буквы «ч», и в случае гибели Касаткина всё имущество переходит к тебе.

— Это как? — несколько озадаченно спросил я. История «наследства Касаткина» выглядела совсем нелепо.

— На этот вопрос мог бы ответить сам Алик, — ответил мне Одинцов. — Но спросить его об этом мы вряд ли сможем. Насколько я знаю, он сам не любил людей такого типа, хоть и имел с ними много дел. Но это, скорее, следствие его непростой судьбы.

Несмотря на всё уважение, которое Олег Касаткин вызвал у меня за время нашего короткого, но яркого знакомства, настроения разбираться в сложной судьбе человека, который вёл свои дела в «серых» зонах русского космоса, у меня не было. По крайней мере, сейчас. И вообще, офицеры имперского флота не унижают себя подобными делами.

— И велика ли сумма «наследства»? — спросил я.

— Достаточно велика, — сказал Одинцов. — Но о ней можно забыть.

— Почему? — снова задал я, до чёртиков надоевший мне вопрос, чувствуя себя до невозможности глупо.

— Первая причина заключается в том, как ты помнишь, что по замыслу одного нашего общего друга, ты должен исчезнуть на какое-то время. А ещё лучше совсем исчезнуть.

Я понимал, что «другом», о котором говорил Одинцов, был «Федор Алексеич» Головин.

— А вторая? — спросил я. — Обрадуй меня ещё раз, как ты умеешь, Игорь.

— Пожалуйста, — галантным тоном ответил мне Игорь. — Вторая причина, это то, что бригадиры, работавшие с Касаткиным, вряд ли захотят отдавать тебе его долю. Она всегда была львиной в их отношениях, насколько я знаю.

— А насколько хорошо ты знаешь? — снова спросил я.

— Друг мой, фон Кассель, — шутливо, менторским тоном спросил Одинцов, — скажи мне, я полковник чего?

— Ну да, ну да… — ответил я ему.

Игорь Одинцов был бывшим полковником русской контрразведки и доступ к информации любого рода у него оставался наверняка очень и очень приличный.

— Так что, если тебе всё-таки придёт в голову побороться за справедливость, — продолжил Одинцов свою мысль, — тебе придётся вести целые «войны за Касаткинское наследство».

— Ты поможешь, — пошутил я, но Одинцов не понял шутки.

— Франц, я бы таких людей, с которыми ты будешь говорить завтра, просто бы выбрасывал в открытый космос, — с чувством крайней брезгливости, сказал Одинцов. — Если честно, то мой русский мир, как я себе его представляю, очень похож на планы вашего кайзера.

— Если можно, дай мне побольше информации об этих людях, — сказал я, опуская всё лишнее.

— Давай сначала увидимся, — сказал Игорь. — Всё что у меня на них есть, ты получишь. Мы уже и так слишком много говорим. Эта линия связи хорошо защищена, но зачем лишний раз рисковать тем, что кто-то узнает, что фон Кассель находится на планете Екатеринодар.

— Фон Кассель исчезнет на планете Екатеринодар, — сказал я.

— Хорошо, что ты так решил, но всё равно, — ответил Игорь. — Давай поговорим, когда приедешь.

Пока я говорил с Одинцовым, Элиза уже забралась в битую «росомаху», на которой я прилетел за ней и привела в порядок системы, которые ещё могли работать. Уселась она на место пилота.

— Поговорили? — задала она риторический вопрос.

Я посмотрел не неё и ко мне опять вернулось хорошее настроение.

— Поговорили, ответил я. — И знаешь что? Мне открылись тайны пиратских сокровищ! Я добуду их, куплю весь мир и сложу к твоим ногам!

— Это не так просто сделать, — ответила она неожиданно серьёзно. — Одинцов рассказал тебе что-то об этом парне, Олеге Касаткине?

— Элиза, — расстроенным тоном, шутя, сказал я. — Ну откуда ты всё знаешь? Кто из вас полковник контрразведки — ты или Одинцов? Скажи честно.

— Ну, откуда бедной девушке всё знать, — поддержала она мой шутливый тон. — Особенно, про пиратские сокровища?

— Бедной девушке? — я скорчил скорбную гримасу. — Но ты же что-то там говорила о твоём папе?

— Франц, — снова серьёзно сказала Элиза, — я еще вообще ничего не говорила тебе о моём папе.

— Как не говорила? — сказал я, — а то, что он у тебя интеллектуал? Я ведь тоже не совсем тупой солдафон. Я интеллектуал, он интеллектуал, может мы и поладим.

— Может быть, — рассмеялась Элиза — Если ты не передумаешь. А что касается купить весь мир, то это более, чем возможно сейчас.

Вот так. От папы с интеллектуальной профессией к покупке мира по дешёвке.

— Ты это серьёзно? — спросил я изумлённо.

— Нет, конечно, — ответила Элиза вполне серьёзным голосом. И посмотрела на меня очень серьёзными глазами. — Но, если тебе придёт в голову такая глупая мысль ещё раз, то пиратские сокровища будут очень кстати. Денежные потоки серых зон сложно фиксируются. И, конечно, тебе понадобятся хорошие журналисты. Много журналистов, которые будут работать не только за деньги, но ещё и потому, что они видят наш мир так, как его видишь ты.

— Ты говоришь серьёзно. — Я смотрел ей в глаза и не видел в них ни капли иронии. Сейчас эта девушка излагала свои мысли так, как будто она всю жизнь только и занималась тем, что покупала и продавала планеты. Сколько же в тебе разных людей, Элизабет Сугэ, и что ещё кроется за твоей внешностью красавицы?

— Давай поговорим об этом позже, Франц, — сказала она, чем-то напомнив мне герцога Фридриха.

— Сегодня все хотят поговорить со мной попозже, — пожаловался я ей. — Что же мне делать?

Вместо ответа, Элизабет запустила двигатели «мардера» и посмотрела на меня с улыбкой, приглашая в машину. Место пилота она покидать явно не собиралась.

— Ты так любишь летать? — спросил я, занимая место рядом.

— Почти также, как тебя — сказала она и поцеловала меня. Это было очень вкусно, но продолжалось недолго. — Нам пора, Франц, — махнула она головой в сторону города и подняла машину.