19. Сашка

Майор Павел Рязанцев давно не был таким злым. На службу к Ганзейскому Союзу он ушёл осознанно, после гибели президента Андреева, в битве с флотом «Петергоф», в Карельской туманности. Правительства всех независимых планетных систем, на которые распалась Русская Конфедерация, были для него совершенно одинаковыми, похожими друг на друга, примитивными революционными мерзавцами, бывшими результатом планомерного, обратного качественного отбора. Каждое из новых формирований — будь то Русский Центр, или Окраина, менявшая свои названия с каждым распиаренным, внутренним переворотом, Планеты Памирских Культур, или Русский Кавказ — все они, по мнению Павла, были жалкими марионетками Альянса.

Павел Рязанцев хорошо понимал, что зависимые от Альянса правительства, независимо от количества прорусской или антирусской риторики, существуют только с целями поддержания управляемого хаоса в одном из наибольших миров, населённых sapiens, а следовательно, являющихся вероятным противником, с целью медленной, незаметной смены имперского сознания, на что-то близкое к мирам homo praeteris.

Скандал, недавно разгоревшийся прямо на заседании Серапеона — Верховного Совета Альянса Свободных миров — наглядно показывал систему управления революционными пространствами. Основой этого позорнейшего, на первый взгляд, сугубо внутреннего скандала, который транслировался почему-то, самым подробным образом, всеми медиаресурсами Млечного пути, послужил «внезапно» открывшийся факт того, что каждый член «демократических» правительств пространств, охваченных революцией, получал содержание, якобы в два раза большее, чем любой член Серапеона.

Материалы скандала тут же подхватили русские информационные ресурсы, даже такие уважаемые, как «Планеты 24», потерявшие всякий вектор в революционном хаосе. Репортажи и аналитика, на тему «их нравы», «всё ложь», «мы им покажем», «они скоро сами развалятся», и даже на тему «вот как мы их сделали, потому, что они тупые», заполнили всё, что можно. Обыватели, ошарашенные сменой реальности на революционную, впитывали любую позитивную информацию. Но истинной целью акции была деградация активной части русского общества sapiens и повышение управляемости системой, полученной Альянсом, в результате революции. Главным в скандале было послание, которое с помощью всех возможных ресурсов доносили именно до той части общества, которая сразу могла понять это. Именно эта часть общества должна была увидеть картину полного финансового контроля, и разницу в цифрах содержания, хоть и неправдоподобного, но отражавшего степень зависимости новых, революционных образований, от Альянса.

Большое количество представителей офицерского корпуса, верного правительству павшей Конфедерации Русских Планетных Систем, а затем и научно-исследовательского и инженерного корпуса, постепенно понимая, что происходит, стали уходить или в пространства, контролируемое Ганзейским Союзом, или, представляя себе Союз, как союзника Альянса, в «серые» пиратские зоны на окраинах бывшей Конфедерации. Снова потоками рек потекли деньги Альянса — и вслед людям, не желающим участвовать в гражданской, братоубийственной, войне, полетели из всех возможных медиаресурсов обвинения в предательстве Родины и продажности.

Это было бы полбеды, когда бы не то факт, что в каждом из осколков, когда-то необъятных русских пространств, вовсю заработали регенераторы в военных училищах и академиях, формируя новые офицерские кадры, «вкачивая» в новых людей с оружием навыки обращения с ним, повышенные нервные реакции, а главное — обоснование своей, особенной правоты в гражданской войне. И так как деньги Альянса работали вовсю, в кровавом хаосе, созданном гражданской войной, во вновь созданные «революционные флоты» пришли новые люди. Их невероятная непримиримость подпитывалась оправданием своего места и карьерного пути в той системе, которая боролась за то, чтобы, в конечном итоге, стать на место бывшей Конфедерации Русских Планетных Систем. Старый офицерский корпус, последние двести лет игравший роль разведчиков ближайшего к той или иной системе космоса, или выполнявший спасательные миссии, все конкуренты объявили врагом, подлежащим уничтожению. Война разгорелась с ещё большей жестокостью. Остовы кораблей, разрушенные города, тела убитых офицеров флота и членов их семей везде, где их застигали их революционные оппоненты. Кровавый хаос лился каждый день мутным потоком из всех новостных сообщений.

Павел, проходя всё это, поначалу не спал ночами, он представить себе не мог, как же так могло случиться? Как произошло, что он, русский офицер, стал служить Ганзе? Он понимал разумом всё — каждый PR ход противника и всю убогость цирка, изображавшего «независимые русские правительства». Каждый репортаж, а он сначала слушал и смотрел всё, что хоть как-то касалось судьбы его Родины, плевал в него грязью тысячи обвинений, которые озвучивали люди его мира, на его языке или смешных языках — новоделах, созданных для обоснования независимости новых административных единиц, на развалинах Конфедерации. В некоторых осколках бывшей КРПС Альянс почти сразу начал процессы, старых как мир, попыток формирования новых наций. Новая порция мерзости, дискриминирующая людей по культурному принципу, полилась на Павла из глубин интерсети. В каждой капле этой мерзости, летящей с экранов, майор русского флота Павел Рязанцев винил лично себя.

Чем бы всё кончилось, если бы не «Четвертый адмирал», как сейчас называли в Ганзейском Союзе Фёдора Алексеевича Головина, бывшего тогда ещё просто капитаном флота одного из марионеточных правительств, на том пространстве, что называлось раньше Русской Конфедерацией, Рязанцев не знал. Несколько раз ему было так тяжело и тоскливо, что в голову приходили позорные мысли о суициде.

Он сразу понял и почувствовал, что творится в душе этого остзейского офицера, Франца фон Касселя, которого Головин подобрал, как когда-то Павла. Рязанцев тоже, пока не прошло время, пока он не понял больше, ненавидел каждого ганзейца. Ему казалось, что вокруг враги, он боялся оставить кого-то за спиной, вскакивал по ночам в поисках оружия, оставленного рядом с кроватью. Потом, немного придя в себя, он решил, что у него своя борьба, и свои счёты с Альянсом, а Ганзейский Союз — только прикрытие для него. Единственный человек, оставшийся на революционных пространствах, которому он верил, был Игорь Одинцов, с которым они вместе учились, получая гражданскую специальность, обязательную, для каждого русского военного.

Когда Павел впервые услышал про орбитальные бомбардировки Екатеринодара — его родной планеты — он снова чуть с ума не сошёл, виня во всём полковника Одинцова и его дикие мечты о возрождении русского пространства с новым уровнем суверенитета в единых границах. Потом он успокоил себя и понял, что жалкая кучка русских ирридентистов — ничто по сравнению с недостроенным, уникальным экземпляром русского ударного корабля «Орёл». Это суперкорабль и его технологии обошлись Екатеринодару так дорого.

Когда он представил себе, что бы случилось с жителями планеты, не организуй Одинцов Сопротивление, ему стало не по себе. И он простил своего друга и однокурсника Игоря.

Майор Павел Рязанцев давно не был таким злым. И сейчас, когда «мардер», с первым взводом «гиен», подходил к ферме натуральной и синтетической пищи Екатаринодара, где готовились к бою остатки одной из «самых-самых» десантных бригад Альянса, «Ratoj de la dezerto», он сказал себе, что как раз сейчас хороший шанс для мести. Это блюдо было уже давно холодным. Последние несколько месяцев Павел ждал удобного момента для хорошей драки с террисами, убивавшими людей его планеты. Он смирился с тем, что возможно, никто и никогда уже не скажет: «Я поехал домой, на Кубань». Но тех, кто в этом виновен, он сам себе обещал достать. Те, кто знал Павла ещё по службе в русском флоте, знали, что этого доброго и отзывчивого человека лучше не злить. И очень давно майор Павел Рязанцев не был так спокоен и зол, как сейчас.

Времени, как понимал Рязанцев, было очень мало. Его цель была — проникнуть в расположение «Крыс» и в худшем случае сорвать их атаку на Екатеринодар, а в лучшем — забрать себе тот самый ящик коньяка, на который поспорили на «Орле» и ганзейцы и остзейцы и русские. Самой «вкусной» целью, как говорили в Ганзе, был даже не капитан-навигатор Мариано Франциско. Для Павла такой целью был генератор фермы, от которого работало заграждение типа «Купол», уже развёрнутое «Крысами», над своей импровизированной базой. От этого же генератора, скорее всего, подзаряжались сейчас, до зелёных индикаторов, в ускоренном режиме, те «мачете» Альянса, которые террисам удалось эвакуировать с «Девы Марины». Рязанцев прекрасно понимал, что их сейчас развернут до штурмовой версии, нагрузят под завязку чем можно, после чего бросят на кубанских ополченцев Зиньковского и Одинцова.

Времени не хватало катастрофически. Счёт шёл, возможно, на минуты. Как только «мардер» подошёл к небольшому особняку, стоявшему неподалёку от кристального корпуса фермы, и ещё не коснулся земли траками, своих спрятанных, в режиме полёта, гусениц, из него начали прыгать «гиены», получившие короткий приказ Рязанцева: «Обыскать дом». Слово «быстро» произносить майору было излишне. Быстрее «гиен» Рязанцева, как он сам о них говорил, может быть только Франц фон Кассель, этот его новый друг-остзеец, всё ещё не доверявший ему, и смотревший на всех, такими же, как у него самого когда-то, тоскливыми волчьими глазами.

Обыск фермы не дал ничего, что искал майор Рязанцев. Вместо этого Рязанцев получил проблему в виде худого белобрысого мальчишки, которого Гюнтер Лютьенс нашёл в доме, принёс и поставил перед Павлом. На мальчике была странная рубаха с нелепыми длинными рукавами. Мальчишка совершенно не входил в планы операции.

— Ты кто, — спросил Рязанцев?

— Сашка, — пожав плечами, ответил мальчик лет тринадцати — четырнадцати, глядя на штурмовиков в чёрно-белых доспехах, окруживших, и разглядывавших его с интересом. Он посмотрел с недоумением, широко раскрытыми синими глазами и спросил:

— А вы имперцы, да?

— Русские мы, — ответил ему Рязанцев, и потянулся рукой, чтобы погладить мальчишку по белокурой голове, но мальчик отшатнулся, глядя с недоверием. — Меня, например, зовут дядя Павел, — сказал Рязанцев, с досадой раздумывая, как побыстрее завоевать доверие этого мальчика. Оставлять здесь его было нельзя, брать с собой — тем более.

— Кто-то из родителей дома есть? — снова спросил Рязанцев.

— Нет, — покачал Сашка своей головой и помрачнел, — как нас бомбили в последний раз, так они, наверное, в городе остались.

Рязанцев присел, чтобы не стоять горой над мальчишкой.

— Давно уехали родители? — очень осторожно продолжил Павел.

— Неделю назад, — сказал мальчик и опустил глаза.

Рязанцеву стало ясно — этот парень понимал, что родители «остались» в городе навсегда. Просто признаться в этом самому себе он не мог. Он сидел в своём доме и ждал родителей, как верный пёс ждёт погибших хозяев.

— А почему у вас доспехи черно-белые? — спросил недоверчиво Сашка.

— Маскировка, — ответил Рязанцев. — Вот смотри, — он поменял маркер камуфляжа, и по черно-белому доспеху побежала желтая полоса. Расчёт оказался правильный. Мальчишка отвлёкся на простой цветовой эффект.

— Давно ел? — спросил его Рязанцев.

Мальчик подумал немного и кивнул.

— Günter, kom her, — сказал Рязанцев Лютьенсу, разглядывая мальчика, — Gib diesem Kind etwas zu essen. Es scheint, er zu schwach ist.

— Ich verstehe Deutsch ganz gut, — быстро сказал Сашка, — und kann drauf ganz frei sprechen.

Лютьенс и Рязанцев переглянулись.

— Kannst du Deutsch? — удивился Лютьенс.

— Meine Mutti ist Deutsche, — пояснил Сашка, добавив ехидно, — Hier darf man aber auf Russisch.

Лютьенс усмехнулся, сбегал в боевую машину десанта, принёс и положил пластиковый «компакт», с едой на отделение.

— Здесь хватит на несколько дней, парень, — сказал он по-русски, по-доброму глядя ему в глаза. — Ты нас дождись, хорошо?

— Так вы всё-таки имперцы, или ганзейцы, — в общем правильно определил мальчик, услышав чужой язык и разглядывая эмблему с головой гиены на доспехе Павла. Тубус с едой он пока не брал, хотя было видно, что ему очень хочется есть. Но уже не смотрел, как волчонок.

— Саша, — Рязанцев внимательно посмотрел мальчику в глаза, — я должен открыть тебе одну военную тайну.

— Какую такую военную тайну? — недоверчиво спросил Сашка.

— Дай слово, что никому не скажешь, — посмотрев для убедительности по сторонам, продолжал свою нехитрую игру Рязанцев.

— Ну допустим… — сказал Сашка. Он прищурил свои синие глаза и всем своим видом попробовал выразить сомнение во всём, что услышит.

Ещё тот «кадр», — сказал себе Рязанцев. Мальчишка ему как-то сразу пришёлся по душе. В нём Павел увидел и почувствовал что-то похожее и на него самого, и на всех его «гиен». Бросать мальчишку просто так очень не хотелось. Но время неумолимо вело обратный отсчёт, после которого «Крысы» Мариано Франциско начнут свою атаку на кубанское ополчение. О боевых качествах и возможностях этого ополчения Павел знал очень мало. Ему очень не нравилось само слово «ополчение». Кроме того, капитан-навигатор Альянса был его личной целью. Он должен был попробовать свести с ним счёты сам. Поэтому, в разговоре с Сашкой, он решил зайти с козырей.

— Нас послал к тебе полковник Одинцов, знаешь такого?

— Это ж Игорь Иваныч! — сразу прореагировал мальчик, — Кто ж его не знает! — Сашкины глаза, было, загорелись восторгом, но он быстро одёрнул себя. — Прям так, ко мне? Он же меня не знает, — резонно заявил он.

Рязанцев и улыбался про себя, и ругал себя за такой примитивный обман, но больше всего думал о таймере, отсчитывающем время до возможной атаки террисов.

— Да, — сказал Рязанцев, — Игорь Иваныч. И именно к тебе. У нас очень-очень секретное задание.

— Почему ко мне? — по-взрослому, в лоб, спросил мальчик, игнорируя и слова «очень-очень», и даже слово «секретное».

— Знаешь, Саш, — сказал Рязанцев, — я простой солдат. Игорь Иваныч дал мне приказ, и вот я здесь.

— Вы майор. — Cказал Сашка, разглядывая знаки отличия Рязанцева. — «Sogar Hyänen haben ihre Ehre» — прочёл он, на правом плече его доспеха, разглядывая эмблему с головой гиены. — Игорь Иваныч здесь ни при чём, — сделал, через пару секунд, вывод мальчишка. Вы командир, а это, — он показал правой рукой, — Ваш отряд. Эмблемы у всех одинаковые, а Вы — старший по званию. И еду приказали принести мне Вы.

Лютьенс усмехнулся:

— Смышлёный парень, а, командир? — сказал он Рязанцеву.

— Kein Klein, — ответил Гюнтеру Лютьенсу Сашка.

— Ладно, сдаюсь, — махнул рукой Рязанцев, — припер к стенке. Да, это мой отряд, и я его командир, — Рязанцев сделал небольшую паузу, чтобы следующие его слова звучали убедительно. — Но здесь мы по приказу полковника Одинцова.

— Это из за десанта Альянса? — спросил Сашка. — Они были здесь, сказал он просто, — целый БМД. Он у них «нахуэль» называется, — уточнил он просто. Покружили и ушли к папиной ферме.

На слове «папиной» глаза мальчика снова заметно погрустнели.

— Где-то около фермы должен быть герметичный отстойник. Он есть, около каждой фермы, — настойчиво и подробно объяснял Рязанцев, глядя Сашке в глаза. Он нам нужен, чтобы пройти в коллектор, ведущий на ферму.

— Хотите выйти им в спину? — спросил мальчик. — А вы точно от Одинцова?

Время неумолимо уходило.

— Мы солдаты Ганзы, парень, — вступил в разговор Гюнтер Лютьенс. — Но сейчас мы точно, — он подчеркнул слово «точно», — мы точно здесь по приказу полковника Одинцова. Помоги нам, у нас мало времени. Ты же понимаешь, что может быть, если террисы атакуют город первыми?

— Вас так мало, — сказал Сашка, глядя на первый взвод «гиен», которые устали ждать, но терпеливо переносили педагогические «экзерсисы» своих командиров.

— Нас мало, — согласился с ним Рязанцев, — и шансов у нас мало. Но они есть. Подумай, что будет, если террисы придут сюда.

— А я готов, — сказал Сашка и поднял левую руку. На ней висел контактный браслет. — Я включил систему подрыва коллектора, — глядя мимо Рязанцева и Лютьенса, сказал мальчик. — Папа минировал его, когда началась осада Екатеринодара. Если карта покажет, что они там, я взорву гадов.

Тут Сашка не выдержал и заплакал.

На левой руке Сашки, вместо пальцев, была свежезажившая рана. Павла Рязанцева передёрнуло от злости, отчаяния и жалости. Время шло, но теперь он, ни за что не смог бы оставить мальчишку, просто так.

Повисло молчание.

— Что у тебя с рукой, парень? — спросил Павел осторожно.

— Пальцы оторвало дверью, когда прятался от боевой машины десанта Альянса, кружившей над домом, — сказал Сашка. Я очень испугался и торопился закрыть. А она такая тяжёлая. Было очень больно.

— У вас в доме нет регенератора? — спросил Рязанцев.

— Только инъектор, — сказал Сашка, — регенераторы на ферме. Я остановил кровотечение и делал себе уколы витаминов, чтобы зажило. А потом снова делал уколы витаминов, когда еда закончилась и есть хотелось.

Лютьенс подошёл, осторожно погладил мальчишку по голове. Сашка уткнулся головой ему в грудь.

А почему ты одел браслет на левую руку, Алекс? — спросил так же осторожно Лютьенс, проверяя свою догадку.

— Ты что, не понимаешь? — сказал ему, как маленькому, мальчик. — Если бы кто-то из террисов хотел захотел отобрать браслет, у меня было бы несколько секунд, чтобы активировать взрыв после того, как я покажу руку. Уродство пугает даже взрослых.

— Du bist ein geborener Soldat, Junge, — сказал Лютьенс растроганно и посмотрел на Рязанцева.

— Мы починим тебе руку, парень, когда вернёмся, — твёрдо сказал Рязанцев по-русски, глядя в синие глаза мальчика, — и я заберу тебя отсюда.

— Без мамы и папы не поеду, — сказал Сашка, правда, не очень уверенно.

— Хорошо, мы заберём твоих маму и папу, — Рязанцев не хотел спорить, хоть и понимал, что нет у парня уже ни отца, ни матери. — А сейчас скажи нам, где вход.

— Пошли… — сказал Сашка, махнув целой рукой и вытирая рукой с контактным браслетом лицо.

— И отдай браслет, — мягко сказал Рязанцев.

— Командир, если подорвать здесь, — Гюнтер Лютьенс указал на карту коллектора, — мы сможем провести внутрь «мардер», размеры шахты позволяют, это может дать нам больше шансов и времени.

— Или нас в нём прямо и зажарят, — ответил ему Павел. — Кроме того, взрыв заметят, да и обвалы…

— Не надо ничего подрывать, дядя Гюнтер, — сказал Сашка строго. — Папа оставил меня на ферме за старшего. — А коллектор сейчас вообще пустой.

— Что это значит? — быстро спросил Рязанцев.

— Я подниму крышку отстойника — и ваш «мардер» спокойно пройдёт.

— Я же говорил, что он умный парень, — Лютьенс одобряюще подмигнул Сашке. Тот впервые, за всё время, широко улыбнулся в ответ.

А вы возьмёте меня с собой? — спросил он.

— Как звали твоего отца, Саша? — спросил Рязанцев и осёкся — не заметил ли мальчик, что он говорил о его отце в прошлом.

Сашка, к счастью, не заметил.

— Даниилом, — просиял он, — Даниель по-вашему, — сказал он Лютьенсу.

— Спасибо тебе, Александр Данилович, — протянул ему руку Рязанцев. Но так как ты ранен, ранен при отражении атаки противника, — тут Рязанцев словил себя на мысли, что он не очень-то и преувеличивает, — я не могу взять тебя с собой. Теперь просто дождись нас. Если, — тут Рязанцев сильно замялся, не зная как объяснить мальчику, что они могут и не вернуться, — если мы сильно задержимся, я обязательно пришлю кого-нибудь, за тобой.

Но Сашка был вовсе не глуп и понимал о чём речь.

— Я дождусь вас всех, дядя Павел, — сказал Сашка, подчеркнув слово «всех». — Возвращайтесь скорей.