17. На «Орле»
Как большой друг людей, я гляжу на тебя непрестанно;
Как сапёр-подрывник, чую сердцем тугую струну —
А в чертогах судьбы удивительный мастер Лукьянов
Городит мне хором с окном на твою сторону.
Если б я был матрос, я б уплыл по тебе, как по морю.
В чужеземном порту пропивать башмаки в кабаке;
Но народы кричат, и никто не поверит их горю —
Если только что ты, с утешительной ветвью в руке.
В журавлиных часах зажигается надпись: «К отлёту»
От крыла до крыла рвать наверху тишину;
Только кто — не скажу — начинает другую работу;
Превращается в свет из окна на твою сторону.
Б. Б. Гребенщиков. «Удивительный мастер Лукьянов». Альбом «Навигатор».
«Поэтические сокровища Империи Сапиенс»
Я спустился по трапу, следом за Одинцовым. Трое из четверых, встречавших нас, просто молча обняли меня. Конечно, им было, что сказать мне — и Адольфу ван Фростену, и Патрику Гордону, и Адаму Вайде. Но мы вчетвером — всё, что осталось от гвардейского эскорта герцога Остзее — просто молчали. Обнялись и стояли нос к носу. Потом мои друзья расступились, и я увидел ту самую девушку.
— Лейтенант «Небесной Канцелярии» герцогства Остзее, Элизабет Суге, — сухо представилась она, и вдруг сказала, совсем как тогда, в пневмолифтах бункеров Кёнигсберга, перед боем. — Капитан, я рада Вас видеть!
Она подала мне руку. Я снял перчатку, и подал ей руку в ответ. Её рука была тёплой и непривычно нежной.
— Я тоже рад Вас видеть, лейтенант, — сказал я. — Искренне рад, что Вы живы. И благодарю Вас за всё, что Вы для меня сделали.
— Так ты уже знаешь, капитан? — удивился ван Фростен.
— Как не знать, друзья, — ответил я ван Фростену, не сводя глаз с Элизабет. — Благодаря вам я жив.
Глаза у Элизабет Суге были усталые, как у человека, который на допингах много дней. Так выглядят иногда десантники, после девяноста дней тяжёлого, боевого выхода. Сколько же ты дней не спала, лейтенант Сугэ?
— Гм, какие же вы, всё-таки манерные, остзейцы, — сказал стоявший рядом Одинцов. — Элизабет, давайте хоть я Вас обниму.
— Geh weg, Odintzoff, — сказала Элизабет, поморщившись в шутку и улыбаясь, — Я же говорила тебе, пошёл вон — kein Körperkontakt, keine Umarmung. — Улыбалась она красиво, но какой-то очень знакомой улыбкой.
— Ладно, ладно, — Одинцов сделал жест рукой, — и всё-таки, помните, как у Вас говорят, — Ich bin zu Ihrer Verfügung.
— Я говорила Вам, что Ваше гортанное «р» желает желать лучшего? — спросила Одинцова, шутя, Элизабет. — Всё потому, что вы недостаточно настойчивы.
«Р» Элизабет произнесла по-русски, от усталости получилось похоже то ли на рычание, то ли на урчание: «р-р-р…» Все, кто стоял рядом, заулыбались, глядя на неё. Кажется, у неё был дар превращать усталость в бодрость, а плохое настроение в хорошее.
— Это ничего, — ответил Игорь Одинцов, с удовольствием глядя на Элизу. Неожиданно для меня он превратился, на какое-то время, из полковника и грозы пиратов, в мальчишку — кадета. — У меня зато «р» наступательное, а у многих оно правильное, но отступательное.
— Элиза засмеялась и бросила в него своей перчаткой. Одинцов словил её, и, тоже смеясь, подал ей обратно.
В это время, на трапе, появились лейтенант фон Бём и Рязанцев. За ними, затянутые в сетки для пленных, шли три терриса, взятых Рязанцевым в плен. Павел пристегнул их контактным креплением с одной стороны к себе, с другой — к фон Бёму.
— Здравствуйте, Павел, — сказала Элизабет, помахав рукой Рязанцеву.
— Привет, принцесса, — махнул рукой Павел в ответ. — Видите, — он показал рукой в нашу сторону, — привёз Вам, что обещал.
Мне почему-то показалось, что речь обо мне. А Элизабет, которая лейтенант Сугэ, кажется, давно со всеми знакома.
— Не махайте так руками, — почему-то недовольно сказала Элизабет Павлу. — У вас же на руке крепление к «Фау — 5!» Если будете так изображать мельницу — сетка порвёт Ваших пленников в куски.
— Слушаюсь, принцесса, — согласился Рязанцев, но всё равно снова дернул руками.
Русские, в частности Рязанцев, часто называют всех подряд девушек принцессами. Как я понимаю, это что-то вроде нашего «Mein Schatz». Хотя, честно говоря, Элиза того заслуживала. Она говорила, как принцесса, смотрела, как принцесса. Даже кидалась перчаткой как-то по-особенному. Я не заметил этого тогда, во время осады Фридрихсхалле. А теперь — меня это приятно удивило, но не более потому, что…
Потому, что всё это время я молча смотрел в пространство за «Всадником». Там я увидел знакомый до боли, до мурашек по коже, до чувства, такого же сильного как любовь, силуэт корабля. Прожектор подсветки был направлен на рельефную, словно бы откованную простым молотом, надпись, древним, готическим шрифтом: «Folge, wie ein Schatten». Там стоял мой корабль. Моя «Серебряная тень», Mein «Silber Schatten».
— Я же обещал тебе сюрприз, Франц, — сказал, уловив направление моего взгляда, Одинцов.
— Спасибо, Игорь, — тихо и растроганно сказал я. — Я не люблю сюрпризов. Но это самый лучший сюрприз.
— Какие хитрые эти русские, — наигранно возмутился Патрик Гордон. Он забрался на несколько ступенек вверх по трапу, чтобы лучше всех видеть. — Кому спасибо? Капитан! Дорогой наш друг Франц, это мы поставили «Тень» так, чтобы ты не сразу увидел!
— По чести сказать, — согласился Одинцов, — террасаконтера «Дева Марина» — это работа Ваших людей и Вашего корабля.
Я не люблю сюрпризов. Но сейчас, сюрпризы были приятными. Надолго ли их хватит?
— Моего корабля? — спросил я, удивлённый до крайней степени.
— А кто ещё, кроме «Серебряной тени», мог так незаметно поставить мины прямо по ходу террасаконтеры, со всеми её системами обнаружения? — гордо сказал Ван Фростен, пожимая плечами. — Хотя, знаешь, Франц, команду над кораблём я уступил Элизабет.
— Как это могло быть? — спросил я Элизабет, вспоминая беседу с Головиным о том, что внезапно, есть ещё один человек, кому подвластен мой корабль — Разве у Вас есть доступ к «Серебряной Тени»?
Элизабет, казалось, не слышала мой вопрос. Она сейчас смотрела на меня так, как будто я был и Навигатор Андреас и Всадник Йорг и Воин Михель, все трое, в одном лице спустившиеся с небес.
— Потому, капитан, — ответила она, — что так хотел герцог Фридрих. Такой приказ он отдал мне ещё там, в бункере Фридрихсхалле, в Кёнигсберге. Но теперь это снова Ваш корабль.
Ван Фростен кивнул. — Теперь ты снова наш капитан, Франц!
— Ладно, — подвёл черту Одинцов. — Хватит, а то я не выдержу и пущу слезу. Вы все на моём корабле, я самый старший по званию и вообще… — он сделал паузу. — Подчиняетесь мне. Господа ганзейцы, на планете десант. Вы всё равно мертвы почти для всех, кто о вас знал. Вас всех убили мои бравые «Всадники». Посему, не откажитесь помочь мне. Павел — пленных в багги и отвезите в спецбоксы. У всех остальных часа три личного времени.
Сказано было с чувством. Возразить было нечего. Но очень хотелось есть и спать. Непонятно, чего больше.
За эти три часа мы даже толком осмотреться не успели. Драка на планете началась почти сразу. Я успел, разве что, быстро перекусить и принять душ, чтобы хоть как-то освежиться. Зато всё это — на своём корабле. Дома.
Военный совет перед боем Одинцов проводил прямо на палубе швартового ангара судов среднего класса. Всё так и было — несколько багги стояли между «Всадником» и «Серебряной Тенью». Вокруг стояли, сидели на самом багги и прямо на земле, офицеры «Всадников» Одинцова, командир первого взвода гиен Гюнтер Лютьенс, и мы впятером, всё, что осталось от гвардейского эскорта «Тени». Полевую автономную тактическую карту Одинцов повесил прямо на трап «Всадника».
Рядом с ним, в лёгкой форме кубанского ополчения стояли двое, с черно-оранжевыми, полосатыми, металлопластиковыми шевронами. Оба были среднего роста, и чем-то неуловимым очень похожие друг на друга. Тот, что повыше, носил усы, но не такие, как у Одинцова, а выбритые в тонкую полоску над верхней губой, его слегка вьющиеся волосы, угольно — черного цвета, были зачёсаны назад.
Второй был слегка ниже ростом, очень красивый, мужественно выглядящий человек, такой красотой, которую Рязанцев бы назвал «лихой». Такие экземпляры сразу заставляют женщин краснеть, а у мужчин вызывают всевозможные комплексы.
— Разрешите представить тем, кто не знаком, — сказал Одинцов, — Виктор Зиньковский, — хлопнул он по плечу того незнакомца, что был повыше, — выборный командующий кубанского ополчения, и Олег Касаткин, указал он рукой в сторону «лихого красавца», сотник роты специального назначения ополчения. К нам прибыли только что с планеты.
— Можно просто Алик, — сказал Касаткин, — всё равно воевать вместе.
Итак, — начал Одинцов, — с того, что было террасаконтерой «Дева Марина», на планету высадилась экспедиционная бригада «Ratoj de la dezerto», предположительно с тяжёлой техникой. На наличие ополчения на планете они не расчитывали — спасибо нашему другу Ришару за вовремя подброшенную дезу. Разведка — он кивнул на Зиньковского и Касаткина — сообщает, что противнику удалось посадить на планету десять боевых машин типа «мачете» — это аналоги имперских «гепардов», три шагающие боевые машины управления боем типа «Торо», около четырёх тысяч человек личного состава, 10–15 тонн боеприпасов.
И «нахуэли», — сказал Касаткин.
Мне показалось, что в конце предложения Алик Касаткин зачем-то, намеренно, поставил знак вопроса. Русские засмеялись — но я не понял, почему.
— Что смешного в слове «ягуар» на лингва астека? — тихо спросил я, стоявшего рядом Рязанцева.
— Непереводимая игра слов, — улыбнулся он.
— «Нахуэль» — означает «ягуар», на одном из диалектов окраинных планет Альянса, — зачем-то пояснил назидательно Одинцов, глядя на Касаткина.
Я заметил, что Элиза Сугэ, сидевшая на капоте одного из багги напротив карты, шутку поняла сразу — она смеялась вместе со всеми.
— Простите моих орлов, — сказал Одинцов Элизе, — это разрядка после боя на планете. — Господа, среди нас дама!
Элиза только махнула рукой:
— Бросьте, Одинцов, я теперь такой же солдат, как все, так что давайте без церемоний.
— Прошу прощения у дам, — спокойно сказал Касаткин, разведя руками, мол, «вот, уж такой я хам».
По-русски, как я заметил, Элиза говорила тоже превосходно, вообще без акцента. Возможно, она где-то неправильно ставила ударения, но мне это было пока незаметно.
— Как Вам угодно, — продолжал Одинцов, — можно и без церемоний. Так вот, у противника около пятидесяти — он сделал паузу, и снова посмотрел на Касаткина, — «нахуэлей» — это аналоги имперских или ганзейских «мардеров».
— Ну, — не удержалась Элиза, — имперские «мардеры» всё-таки получше.
— Перевесом «Крысы» не обладают, — продолжал Одинцов, кивнув головой в ответ на реплику Элизы, — это для них неприятный сюрприз. Скорее всего, их первоначальным планом была высадка и захват установок генераторов энергии, около самого Екатеринодара. Тут они понесли первые потери.
— Хотели получить много энергии, аж пищали, — сказал Олег Касаткин, — иначе быстро технику не распакуешь, щиты на полную не используешь.
— Террисы высаживались в аварийном порядке, а не в боевой готовности, — пояснил атаман Зиньковский. — Их «Мачете», кажется, вообще не были снаряжены. Нам удалось сбить несколько этих самых «нахуэлей» установками экстренной коррекции погоды, в них было полно десанта, как мы поняли по перехвату переговоров. После чего десант рассеялся по большой площади, чтобы избежать потерь. Зона рассеивания десанта — вокруг фермы производства питания.
Зиньковский подключил личную сеть к карте и сопровождал рассказ наглядной подсветкой и маркерами.
— Район рассеивания подсвечен красным, — продолжал он. — Нам удалось засечь, как они сразу поставили маяк пространственного сигнала, но сигнал «SOS» дать не успели. Алик, со своими ребятами, тут же накрыл их батареями залпового огня.
— Они поставили заграждение типа «купол» слишком поздно, — пояснил Касаткин. — Мы успели отстрелять кассеты и уничтожить маяк.
— Это из хорошего, — сказал Одинцов. — А из плохого, даже очень плохого, это то, что заграждение «купол» террисам всё-таки удалось поставить. Чуть позже. Подключили генераторы фермы, как я понимаю.
— Так что, теперь только рукопашная, — сказал Зиньковский.
— Сколько же наших людей ляжет… — вырвалось у Рязанцева.
— А пленные? У нас есть пленные, — быстро сказала Элиза. — Может, условия обмена?
— Вряд ли, — ответил ей Одинцов. — Насколько я понимаю, противнику нужен сам факт совместной операции Альянса и Ганзы против sapiens. Фон Касселя-то, — он кивнул на меня, — послали затем, чтобы было громкое имя. Sapiens против sapiens. Хотят показать, что эта война — не способ забрать пространства, освоенные чужими руками. Показать, что дело не в разнице видов и не в разных моделях общества.
— Всё хорошее против всего плохого. Всё светлое и прогрессивное против устаревшего и дикого. — Схема, старая как мир, сказал Рязанцев.
— Тогда логично, что Франциско будет ждать подхода ганзейских «кракенов» с десантом, чтобы вынудить их к совместным действиям против планеты, — предположил я. — Потом ещё можно будет разделить последствия кошмаров орбитальных бомбардировок Екатеринодара между Альянсом и Ганзой поровну. А через какое-то время приплести и Аахен. Зачем ещё нужны медиа-ресурсы в наше время?
— Согласен, — кивнул Одинцов. — Поэтому у нас неделя времени. Это максимум — до подхода «кракенов». Я думаю, что Альянс может перебросить сюда ещё одну террасаконтеру, или прислать целую эскадру — чтобы устроить какую-то жуть в качестве показательно — устрашающей мести.
— Нужно искать какой-то другой выход, — сказала Элиза, — кроме штурма в лоб. Как по первым контактам — террисы хотят драться?
— Они всегда хотят и всегда готовы, — ответил Зиньковский. — Десантные группы, с их сбитых боевых машин, пытались драться даже в местах вынужденной посадки. Дерутся они очень хорошо. В плен взять пока никого не удалось — да и ребята не брали — после орбитальных бомбардировок злые все стали, — сказал Зиньковский. Наши просто зажимали их прямо у машин. Помнишь, Игорь, нам попал груз с сетками «Фау»?
— Помню, — сказал Одинцов, — это когда транспорт «Новый Иерусалим» случайно прошёл кубанскую точку перехода. В описании груза стояло: «оружие» — мы и взяли. Триста тонн смирительных рубах, образца «Фау-5». Пакуются в капсулы — для борьбы с экзофауной.
Да уж, — сказал Рязанцев, — террисы ещё та экзофауна….
— Ну вот, наших-то, из ополчения, концентрировалось около мест вынужденной посадки их «нахуэлей» намного больше. Этими рубахами, «Фау-5», мы и пуляли в упор из подствольников, — сказал Зиньковский. — Зажимали их огнём у машин, а потом, когда они пытались в ближний бой — охотники их обстреливали. Маркер ставили на ноль — на максимальное сжатие сетки. Так что сразу всех в куски.
Меня передёрнуло от представленной картины.
— Сколько на планете гражданских? — задал вопрос невозмутимый Рязанцев.
— Женщин и детей почти нет, — ответил Зиньковский, — разве что по недогляду. Только ополченцы. «Под ружьём» — тысяч семь-восемь. Экипирована наша пехота нормально, много тяжёлого пехотного доспеха, техника есть хорошая. Тут Игорь Иваныч постарался, — он повёл рукой в сторону Одинцова.
— Ого, очень неплохо, — проявил интерес, молчавший до того Лютьенс, — а какая техника?
— Штук тридцать гепардов — реально в боевом состоянии девять-десять, остальные после орбитальных бомбардировок с разной степенью повреждений, — сказал Одинцов, — две командные шагающие машины типа «Рубеж», по боевым машинам десанта у нас приблизительный паритет — тридцать пять — сорок в строю. Мы можем предположить, что по расчётам Франциско «Крысам» нужно продержаться неделю. Нам же нужно уничтожить их максимально быстро. Ещё до подхода ганзейских «кракенов». Потом, будем уходить с планеты в серые зоны.
— Бросишь Кубань, полковник? — спросил Зиньковский грустно.
— Ты её тоже бросишь, Виктор — ответил ему Одинцов. — Кубань — это люди. Люди — это надежда вернуться.
Алик Касаткин сказал тихо по-русски что-то про мать, я опять не понял, что, но похоже, это было что-то крепкое потому, что Одинцов резко рубанул рукой по воздуху:
— Всё, я сказал. Мой план, исходя из того, что есть у нас и противника, следующий:
Зиньковский и силы ополчения имитируют атаку на контур «Купола». Под «Купол» не входить, врукопашную с террисами наших людей не пускать. Касаткин будет «рубежами» держать воздух — вряд ли они успеют снарядить «мачете» за пару часов в условиях дефицита энергии.
— Павел, — посмотрел он на Рязанцева, — тебе самое тяжёлое. Недалеко от фермы служебная вилла бывшего общественного управляющего фермы. Что с ним, мы не знаем — возможно он там, возможно вилла пуста. При доме находилась экспериментальная биолаборатория. У неё общий коллектор с фермой. Ты берёшь своих «гиен» и, если нужно, то моих «всадников». Твоя задача — попробовать пройти, во время боя, на ферму и нейтрализовать устройство «Купол». Так хоть у нас будет какое-то преимущество. Вряд ли они успели обнаружить общий коллектор. Пока они не распаковали и не снарядили приземлившуюся с орбиты технику, время работает на нас. Но если дать террисам время — они нас в порошок сотрут.
— Возможно, я и мои люди пойдут вместе с «гиенами»? — спросил я.
— Я просил бы, вместе с твоими людьми, пробомбить ферму, если удастся отключить «Купол», — сказал Одинцов. Всё-таки твои остзейцы, включая тебя самого, пилоты с именем.
— Только не на «Тени» — сказала Элиза тревожно, — только не на «Тени», полковник.
— Конечно, не на «Серебряной тени», лейтенант, — понимающе посмотрел на неё Одинцов. — Все мы понимаем, что если наш «уважаемый» дон Мариано Франциско хоть как-то поймёт и сообщит, что «Тень» здесь, то сюда придут не только ганзейские «кракены». Сюда бросят всё, что только можно. Я же понимаю, что от этого зависит жизнь Вашего…
— Моего герцога, — быстро сказала, не давая завершить Одинцову фразу, Элиза.
— Вашего герцога, — соглашаясь с ней, кивнул Одинцов.
— Мы это сделаем на «гепардах» — сказал я. — Только без лейтенанта Сугэ.
— Я тоже пойду с пилотами Остзее забирать небо, — сказала Элиза.
— Нет, — сказал я, — вспоминая бой над Кёнигсбергом. — Нет. Только я, оберлейтенант ван Фростен, лейтенанты Гордон и Вайде. Четыре «гепарда» вполне хватит, чтобы не оставить от фермы камня на камне.
— Четыре машины против десяти? — недоверчиво спросил Лютьенс. — Не мало ли, капитан фон Кассель?
— Вряд ли террисы успеют подготовить к бою все «мачете», учитывая их аварийную высадку на планету, — ответил я ему.
— Даже если четверо против десяти, — сказал задумчиво молчавший ван Фростен, — у нас хороший шанс. Мы хорошо знаем друг друга. Дрались вместе в небе над Кёнигсбергом против таких же. Не хочу обидеть наших русских коллег, — он кивнул Касаткину и Зиньковскому, — но, не разбавляйте нас новичками. Может случиться так, что они, скорее помешают нам, чем окажут реальную поддержку.
— Согласен, — кивнул Одинцов. — Но я буду держать наготове ещё пять-шесть машин, на всякий случай.
— А лейтенант Элизабет Сугэ поможет координировать ведение боя, — добавил я. — В конце концов, это и есть её военная специальность.
— А что будет, — подняла на меня глаза Элизабет, — если кто-то поймёт по переговорам в эфире, во время боя, что капитан фон Кассель жив? Это убьёт половину всего того, что я, — тут она запнулась, — что все мы проделали. Вы когда-нибудь видели молчащих в бою пилотов?
Это была правда. Молчащие пилоты в хорошей драке — происходит она в атмосфере, или в открытом пространстве, — это фантастика. Почище той, что писали когда-то все, кому вздумается, в двадцать первом веке, по отсчёту «Imperium Sapiens», на Старой Земле. Когда в небе над планетой, или в открытом пространстве, среди крупных кораблей, закручивается карусель боя на крохотных, по сравнению, даже с рейдером, «охотниках», молчать просто невозможно. Даже, если ты не делал инъекции боевых допингов.
— Ну… — возразил я, — драться мы будем под позывными…
Однако, мне самому было понятно, что Элизабет права. Она молча смотрела на меня своими синими глазами, ожидая, когда я сдамся.
— Франц, — полковник Одинцов хлопнул меня рукой по плечу, — а оставайтесь-ка со мной. Усилите, если что, ПВО. Я дам Вам один командный «рубеж». Оставайтесь.
У офицеров Остзее не принято хлопать друг друга по плечу. Но здесь, у русских, совсем другие порядки.
— Это разумно, командир, — сказал мне ван Фростен. — Я сделаю всё в лучшем виде. И трёх «гепардов» хватит, чтобы не оставить от фермы, где террисы готовятся к бою, камня на камне.
Я подумал, потом кивнул, соглашаясь — и подал Одинцову руку.
— Какие камни, — сказал Рязанцев, — там и камней-то нет…
