16. Террасаконтера «Дева Марина»

Русский рейдер «Всадник», имитируя успешный конец абордажа, швартовался к «Барону Врангелю». Сторонний наблюдатель, а в данном случае это мог быть капитан-навигатор, дон Мариано Франциско, должен был бы, с большой долей уверенности, сделать вывод, что команда ганзейского рейдера мертва, или взята в плен. На что, как становилось ясно, и был расчёт Рязанцева, или адмирала Головина, или их обоих. Русский рейдер правильно, с идеальной точностью, зашёл с правого борта, не теряя ни секунды напрасно, дал запрос на стыковку, и ещё до полной остановки, намертво «прилип» своим левым бортом, включив, на считанные секунды, свои маневровые двигатели.

В швартовом шлюзе «Врангеля», находились первый взвод гиен и человек пятнадцать русских десантников, пришедших с Одинцовым на «абордаж». Было похоже, что эти ребята пересекались уже много раз. По крайней мере, так мне показалось. Встреча незнакомых вооружённых людей — пусть даже и союзников — практически всегда сопровождается чувством настороженности. Оружие, в чужих руках, всегда рождает ощущение опасности. И если к своему оружию ты быстро привыкаешь, и оно становится скоро частью тебя самого, продолжением рук или внутренних чувств, то незнакомый вооружённый человек, поневоле, заставит тебя долгое время следить за направлением ствола его автоматической винтовки, или его персональным местонахождением. Даже гражданские инстинктивно не переносят нахождение, пусть и невооружённых, но незнакомых людей сзади, за спиной. Что говорить о тех, чья профессия — постоянное чувство опасности?

Но и «гиены» Рязанцева, и «осы» Одинцова, носившие название «Всадники», сейчас сидели группами на полу. Рядом беспечно лежали оружие и шлемы, никто и не подумал оставить включёнными защитные поля на доспехах. Я услышал смех, типичные армейские шутки и истории.

— Чистая правда! — услышал я, как один десантник, сидевший совсем близко у двери, говорил другому. — Мой первый день в училище, мы ещё совсем зелёные все, а препод наш выходит и говорит: «Будем знакомы, будущие господа офицеры, моя фамилия — подполковник фон Розенберг».

Я чуть усмехнулся. Такие подполковники, которые заговаривались иногда, от преподавательской работы, были, наверное, у всех. Только нашего подполковника звали Жюсслен де Фуа. Среди моих однокурсников он стал известен тем, что как-то заснул во время просмотра учебного фильма по какому-то классическому произведению, и когда главный герой закричал: «Командир, что делать?» — не просыпаясь, громко приказал: «Всем перестроиться и повторить атаку». В другой раз, отличники курса полетели с ним, для знакомства с английской эскадрой, в Лондон и в графе «ваш пол», что звучало по-английски, как всегда слишком кратко: «Sex», написали: «Natürlich, ja!». Он тогда собрал всех вечером и прочёл длинную и проникновенную лекцию о том, что он и его друзья, будучи курсантами, тоже озорничали, «и весьма», добавил он, но «офицер не может позволить себе то, что может простой солдат».

Прерывая мои быстрые воспоминания, Гюнтер Лютьенс, командир первого взвода «гиен», подбежал, и встретил нас почти у самых дверей отсека управления. Смотрел он вопросительно и весело — как и положено младшему офицеру во все времена.

Одинцов кивнул ему, как старому знакомому.

— Готовьте людей к переходу на русский рейдер, Гюнтер, — сказал я.

— «Ганза владеет всем», — громко сказал, кивнув мне и повернувшись к десантникам, Лютьенс.

— «Так будет вечно», — нестройно и многоголосо раздалось в ответ — солдаты стали подниматься, подбирая снаряжение.

— Как у вас манерно… — съязвил Одинцов, разглядывая открывшуюся нам картину боевого братства штурмовых команд двух рейдеров, ещё недавно готовившихся к абордажу друг с другом.

— Подготовиться к переходу через швартовый шлюз, — бодро приказал Гюнтер.

Загорелся зелёный свет, двери шлюза открылись перед строем солдат.

— ЗдорОво, «гиены»! — весело сказал кто-то из «ос» полковника Одинцова, оставшихся на русском рейдере. — Здорово, животные!

— От коней слышу! — не остался в долгу кто-то из «гиен».

— На русский рейдер — марш! — отдал команду Лютьенс, и наши люди, вперемешку с людьми Одинцова, потопали на «Всадник».

Рязанцев, Одинцов и я, уходили с «Врангеля» последними.

— Кони и собаки — друзья человека, — сам себе сказал Одинцов.

— Гиены — не собаки, — возразил Рязанцев, — они почти кошки.

— Все лучше, чем наши «друзья» — метаморфы, — сказал я.

Минут через пять, мы уже были в боевой рубке «Всадника». Русский рейдер был невероятно похож на ганзейский — то же расположение отсеков, та же внутренняя цветовая гамма сигналов. Только десантный отсек побольше, а системы управления попроще. Ганзейские корабелы наверняка и здесь приложили руку, хоть русские и любили повторять, что они сами, всегда всё сами.

Георг фон Менгден, навигатор «Всадника», которого, как я успел услышать, Одинцов и русские коллеги называли «Юра», отшвартовался от Врангеля.

— Приказы? — обратился он к Одинцову.

— Что с нашей террасаконтерой? — спросил Одинцов. — Эти «тоже люди», — тут он посмотрел на меня, — прореагировали как-то на абордаж?

Я не знаю, случайно или нет, но точки перехода, расставляемые Империей, делали и в лучшие времена русское пространство труднодоступным, практически изолированным от миров Альянса. Поэтому, всё с связанное с homo praeteris, было для русских, если в не в диковинку, то необычно.

— У них пожары — ответил Юра, — но они почти завершили эвакуацию. Уходили быстро. Почти бежали. Щиты террасаконтеры отключены.

— Они что-то транслировали? — спросил Одинцов.

— Передали два шифрованных сообщения, — сказал фон Менгден, — перехват мы сделали и передали на «Орёл». Наши люди над ними работают.

— Надеюсь, что капитан-навигатор Францискоуже вас похоронил, коллеги, — сказал Одинцов нам с Рязанцевым.

— Хорошо бы, — подал голос Рязанцев. — Как ему в глаза смотреть-то теперь?

— В глаза мы ему смотреть не будем, — сказал Одинцов. — А то вдруг они у него фасеточные?

Какое-то время он рассматривал обречённый, огромный корабль, уже брошенный командой. Тот плыл в темном пространстве, как диковинный морской зверь. Обломки его нижних палуб, дрейфующие вместе с ним, напоминали стайки мелких рыб-падальщиков, вокруг мёртвого хищника. Корабли Альянса, как все корабли на свете, обладали своей, особенной красотой. В них было что-то и от древних галер, бороздивших моря на Старой Земле, и от морских хищников, таких похожих друг на друга, на любой планете, где есть океан.

— Давай торпеды, Юра, — сказал Одинцов своему навигатору, выводя на дисплей чертёжи террасаконтер, и находя среди них «Деву Марину». — Давай торпеды, Георг, — повторил он, отмечая цель. — Одну в отсеки боеприпасов, вторую, куда хочешь, на свой вкус.

— Дайте чёткий приказ, капитан, — сказал фон Менгден бесстрастным голосом.

— Юра, — сказал ему Одинцов по-свойски, — дай просто одну торпеду туда, где ещё не горит.

Фон Менгден пожал плечами и включил инфракрасный режим на визорах, чтобы ещё раз определить очаги пожаров.

Рейдер еле слышно вздрогнул.

— Торпеды пошли, — невозмутимо сказал Георг, через несколько секунд.

— Не могу отказать себе в этом удовольствии, — сказал Одинцов, переключая экран на визоры, разворачивая картинки торпед и общего вида обречённой террасаконтеры. — Хоть это, конечно, и не вернёт тех, кто погиб в Екатеринодаре. Присоединяйтесь, господа, — сказал он нам, — редкое зрелище!

Я смотрел, как торпеды шли к цели. В рубке «Всадника» повисло молчание. Было слышно, как Одинцов постукивает перчаткой по панели пульта управления.

— Террасаконтера, как немая, — нарушил молчание Рязанцев. — Ушли наши «друзья», значит.

«Дева Марина» была, по сути, уже мёртва. Когда в ту часть, где находился отсек управления, как нож, вошла первая торпеда, стройное, красивое тело террасаконтеры деформировалось, и, вдруг, вспухло несколькими отвратительными «нарывами». Деформация поверхности корабля, распространяемая взрывными волнами, рвавшими переборки и плавившими сверхвысокими температурами отсеки, дошла и до огромной носовой скульптуры, стоявшей над отсеком управления. Прекрасная обнажённая девушка, выходящая из морской пены. Её фигура начала было тоже «опухать», но, внезапно, раскололась надвое. Гигантская, верхняя часть её удивительно красивого торса, с руками, державшими рукоять спады, закувыркалась в нашу сторону. Она казалась крохотной на фоне огромного корабля.

Вторая торпеда, поразившая отсек боеприпасов, дала «опухоли» ещё больших размеров, деформировавших корпус, с ещё большей скоростью. Внезапно, корабль «лопнул» большой, черно-оранжевой объёмной кляксой, закрывшей от нас бесконечные звёзды, чей рисунок так сильно менялся с каждой точкой перехода. Последний, большой взрыв превратил террасаконтеру в большое облако обломков.

— Вот так, — сухо и жёстко сказал Одинцов, глядя на море, дрейфующих в нашу сторону, обломков.

Было что-то чертовски грустное в картине гибнущего корабля, пусть даже это была террасаконтера террисов. Мы убили её, как когда-то китобой убивал кита, поражая его гарпуном с гранатой, которая взрывалась в теле огромного животного, ощущавшего приближение смерти. Я знал, что похожие чувства испытывают все, кто находился в рубке. Неожиданное для всех нас, неловкое молчание повисло в отсеке управления русского рейдера.

— Поздравляю Вас, полковник, — сказал я, снова нарушив тишину в рубке «Всадника». Нельзя было поддаваться эмоциям. Фокус только на успех.

— С чем? — не понял Одинцов, — он думал о чем-то, он был погружён в свои мысли, глядя куда-то мимо.

— Это первая, крупная потеря Альянса, с начала войны, — заметил я. Этого не смогла сделать ни Империя, ни мы. Сделай я такое, или кто-то из имперских капитанов — нас ждала бы крупная награда.

— Ну, — Одинцов повернулся ко мне, цитируя известную поговорку, — «Что адепт Серапеона сделает за идею, ганзеец сделает только за деньги…» — Не завидуйте мне так, фон Кассель, — добавил он, — Вы ведь тоже причастны. И гораздо больше, чем Вам кажется.

Я удивился. Молча. Но видимо, настолько выразительно, что Одинцов снисходительно улыбнулся.

— Видите ли, полковник, — возразил, я с ноткой некоей отстранённости, — я не совсем ганзеец. Я остзеец. Разницу понимаете?

— Простите, если обидел Вас, фон Кассель, — Одинцов хитро улыбнулся. — Разницу я понимаю. Уж поверьте человеку, до сих пор не выступившему ни на одной из сторон русской гражданской войны…

— Нынешняя гражданская война чем-то отличается от других в истории человечества? — спросил я, уже примирительным тоном.

— Трудно сказать, ответил мне бывший студент Московского Историко-Архивного Института, Игорь Одинцов. — Как говорил мой добрейший учитель, профессор Сергей Михайлович Половинкин: «учение о человеке до сих пор остаётся одним из наименее изученных аспектов деятельности самого же человека». Это вообще первая война за последние двести лет…

— Утверждение Вашего учителя так же парадоксально, как и первая война за двести лет.

— Не провоцируйте меня, фон Кассель, — вдруг сказал Одинцов. — Когда-нибудь потом, в другой обстановке, мы как-нибудь сядем и обязательно поговорим обо всём, может даже поумничаем и вспомним не только Сергея Михайловича, но и многих как русских, так и имперских мыслителей, которых заботили действительно серьёзные вещи. Гораздо более серьёзные, чем собственное выживание, или торжество над грудой обломков пустого корабля.

— Согласен с Вами, — ответил я. — Просто попал под впечатление того местного апокалипсиса, который мы тут с Вами устроили.

— Как Вы думаете, — спросил меня Одинцов, выдержав небольшую паузу, — почему мы торпедировали уже оставленный экипажем один их самых крупных кораблей Альянса?

— Подрыв на минах, пожары, — сказал я. — А ещё, вероятно, виртуозная работа Ваших минёров.

— Ни я, ни мои минёры, не заслужили Вашей похвалы, — покачал головой Одинцов. Всё время, пока я удерживал планету — мои ребята, конечно, ставили минные поля. Поставили мы мины и к подходу террасаконтеры, но безуспешно. Сенсорные поля «Девы Марины» зафиксировали их, потом вышли рейдеры просканировали и уничтожили всё, что мы поставили. Так что, это не мои минёры.

— Третья сила? — улыбнулся я. — Неведомый и таинственный союзник из глубин внешнего космоса?

Одинцов рассмеялся.

— Я, конечно, балуюсь литературой на досуге, и суеверен иногда, как любой человек нашей профессии, но в такие чудеса просто не верю.

— Тогда что было причиной? — удивился я.

— А вот не буду отвечать и всё, — сказал полковник Одинцов. — Я обещал Вам сюрприз на Екатеринодаре, и вы его получите. Юра — повернулся он к фон Менгдену, — давай быстро их рейдер на буксир, и пойдём домой.

— Я помогу? — спросил Рязанцев Одинцова — тот кивнул, соглашаясь, и добавил:

— Стыковка верхней плоскостью.

— Нет, так нет, — пожал я плечами. — Не отвечайте. Слишком много загадок. На Екатеринодаре так на Екатеринодаре. Совсем рядом. Полчаса хода.

«Всадник» взял нашего «Барона» на буксир довольно быстро. В том, как Менгден производил стыковочные манёвры, было что-то пиратское. Очень уверенно. Очень точные движения. Помощь Рязанцева оказалась почти не нужна.

— Буксировочная стыковка завершена. Стыковочные шлюзы открыты, — сухо доложил фон Менгден.

— Красавец ты, Юра, — сказал фон Менгдену Рязанцев, восхищаясь точностью его работы.

Фон Менгден только сухо кивнул головой в ответ.

— Передайте на «Барон» смирительные рубахи для наших пленных, — приказал Одинцов кому-то, через переговорное устройство. — Курс — на «Орёл».

Мы шли к «Орлу», ставшему домом для русских ирредентистов уже минут тридцать — сорок. Рязанцев, листавший сетевые новости, вдруг выругался.

— Мы становимся известными, — сказал он с досадой, — смотрите, друзья.

На голоэкране, в верхней полусфере капитанской рубки, появилось бородатое лицо известного журналиста.

— Приветствую, меня зовут Анатоль Ришар, я журналист, в меня стреляли, меня ловили, меня арестовывали…

— Секунду, — сказал Рязанцев, — я переключу тизер.

— Привет, дорогие друзья, — начал то же голос. — Когда мы с моей коллегой поняли, что произошло, мы поняли, что это надо показать! Об этом нужно говорить! Потому, что это неимоверно, на самом-то деле…

— Толик не удержался, — сказал Одинцов, — только слишком рано.

— Только что миротворческая миссия, — продолжал Анатоль Ришар, — блокирующая русскую ирреденту у планеты Ектеринодар, потеряла сразу два корабля! Предположительно, потерпела катастрофу или подорвалась на минах, террасаконтера сил Альянса Свободных Миров, «Дева Марина». Мы пока не знаем, что случилось с его командиром, капитаном-навигатором Мариано Франциско и всем экипажем. Кроме того, русскими ирредентистами взят на абордаж ганзейский рейдер «Барон Врангель», на борту которого находился всем известный, как говорят в пространствах «Alianco de Liberaj Mondoj», пособник остзейского герцога Фридриха, Франц фон Кассель. Как сообщают нам мои источники, которым я верю, команда рейдера, включая личный штурмовой отряд адмирала Ганзейского Союза Головина, погибли при абордаже.

— Вот и всё, фон Кассель, — сказал Одинцов, — Вы мертвы. С честью пали на поле боя, защищая прогрессивное человечество. Кстати, — добавил он, — давайте перейдём на ты, раз уж Вы всё равно пали от моей руки?

— Нет проблем, Игорь, — сказал я, — как говорят те из террисов, что являются адептами Сераписа, «у покойников нет выбора». К тому же, меня так много раз убивали в последнее время, что я уже как— то привык. C Павлом на «ты» мы перешли тоже, после того, как меня в очередной раз похоронили.

— Напиши что-нибудь, на тему: «Есть ли жизнь после смерти?», — в шутку порекомендовал Одинцов. — В твоём случае, она будет честной.

— Франц, ты уже придумал себе новое имя? — неожиданно для меня спросил Рязанцев.

— Зачем? — ответил я. Меня моё имя вполне устраивает.

— Тебя будут искать, Франц, — пояснил Одинцов. — Анатоль, конечно, пустит ещё много порций дезы про тебя, он человек правильный и честный, но тебя будут искать.

— У меня разве есть выбор? — ответил я им обоим.

— На «Орле» и на Екатеринодаре, насколько я знаю, есть хорошие регенераторы, — заметил Одинцов. — Мы сможем поменять твои отпечатки пальцев и поработать над твоей внешностью, заменить импланты и идентификаторы личности. Так хотел Головин, а я в долгу перед Фёдор Алексеичем, хоть он сейчас и ганзеец.

— Менять внешность, как будто я преступник, — пожал я плечами. — Я не жалею ни о чем, что я сделал в своей жизни, Игорь, — вдруг твёрдо сказал я. — Всё, что я хотел — это защищать то, что мне дорого. Сегодня я умер для всех, от твоей руки, как предатель. Мне не хочется начинать новую жизнь таким образом. Доброе имя — это так мало, но и так много из того, что может позволить себе человек.

— Я понимаю тебя, Франц, — сказал Одинцов, — но смена идентификаторов личности даст тебе какое-то время подумать, как быть дальше. Может быть, ты ещё послужишь своей Родине и своему миру, а может быть — тебе захочется просто частной жизни. Только повторяю, тебя будут искать, даже мёртвого. Я говорю лишь о том, что смена имени может дать, в твоём случае, лишь небольшой выигрыш во времени. Но и этого может оказаться вполне достаточно. Мне кажется, что тебе сейчас самое главное — найти себя в изменившемся мире. Выбрать путь, свой новый путь и сторону на которой ты будешь. Доступ к «Серебряной тени» и её технологиям — слишком лакомый кусок.

— Нужно подумать, — только и ответил я.

— Случайна ли смерть фон Касселя, — продолжал голос Ришара, и других гасконцев, что шли по душу полковника Одинцова — или это спецоперация руководства Альянса с целью заморозить возможный доступ к тайнам кораблей типа Эрфиндер? Вряд ли на этот вопрос ответят медиа Свободного Мира. Вы же знаете, как я его люблю всем сердцем. Но когда-то вполне приличные ресурсы, сейчас, как Вы знаете, превратились в дно донное. Обещаю, что мы, с моей коллегой, будем следить за ситуацией. Подписывайся, чтобы знать, что такое на самом деле правильная информация. Подписывайся, чтобы ничего не пропустить.

— Кто такие гасконцы? — спросил я. — Что-то из древней истории?

— Возможно у него хобби — древняя французская литература, — предположил Рязанцев. — Был когда-то такой писатель Дюма — кажется офицер, между прочим. Ты ведь тоже балуешься поэзией, Франц?

— Кстати о поэзии, — внезапно вмешался Одинцов. — Я читал некоторые твои стихи. «Глаза гиен укажут им путь». Так попасть в точку мог только хороший поэт.

— С ума схожу от ваших загадок, господа, — сказал я, — Поэты, писатели… Говорите прямо.

— Мы в зоне действия швартовых полей «Орла», — напомнил о себе фон Менгден. — Захожу на посадку. Передаю управление.

Швартовые поля громадного силуэта «Орла», надвигавшегося на нас, уже захватили «Всадник», к которому был прикреплён «Барон Врангель» и плавно тащили внутрь, прямо в открытый шлюз русского недостроенного сверхкорабля, висевшего на фоне синего глобуса планеты.

— Прекрасно, — сказал Одинцов. — Так вот о поэзии. У тебя был офицер — его звали Адольф ван Фростен. Хотел бы поговорить с ним?

Конечно, я хотел бы. Если бы только знать, где сейчас Адольф. По-настоящему, только сейчас, за эти несколько недель я почувствовал, как мне не хватает моих ребят.

— Да, — коротко ответил я Одинцову, — только где он?

В этот самый момент «Всадник» слегка вздрогнул всем своим корпусом.

— Посадка завершена, — снова подал голос фон Менгден. — Процентная смесь «кислород-азот» за бортом соответствует норме.

— Прекрасно, — снова сказал Одинцов, вид у него был загадочный.

Я посмотрел на Рязанцева — тот тоже состроил хитрую физиономию.

— Команде — разрешение покинуть корабль, — отдал приказ Одинцов. — Пойдём, Франц, — сказал он мне.

Коридоры «Всадника» показались мне длинными и бесконечными. Впереди меня топали своими гравиботинками, по рифлёному полу «Всадника», черно — белые «гиены» Рязанцева, вперемешку с черно-жёлто-белыми, как осы, русскими десантниками. Потом мы разделились. Основная масса солдат, тащившая использованное оборудование и пустые ящики-кофры для боеприпасов, пошла вниз, по широкому грузовому пандусу. Мы втроём, свернули влево и вышли, сквозь скромный, парадный выход рейдера.

В огромном, посадочном ангаре линкора «Орёл», внизу, у трапа рейдера «Всадник», ставшего вдруг совсем крохотным, я увидел несколько фигур. Они тоже казались совсем маленькими. Но я сразу узнал их.