15. Стук в дверь

— Делай, что хочешь, Рязанцев, — я махнул на него рукой и снял шлем. Кровь ещё бурлила по венам и стучала в висках в ожидании боя, но если честно, то я был рад, что с русскими, всё-таки, не придётся драться. И всё ещё, не совсем понимал, как мы выкрутимся из сложившейся ситуации. — Чертов актёр, — сказал я Рязанцеву.

— Что-то не похоже, чтобы ты выглядел расстроенным, — прищурился Павел.

Он крутил себя в кресле туда-сюда, как будто не случилось ничего серьёзного. Не было у нас на борту трёх лежащих в беспамятстве офицеров, союзного Ганзейскому Союзу флота, всего в нескольких тысяч километрах от нас не горела, подорвавшись непонятно на чем, терассаконтера Альянса Свободных миров, к нам на абордаж не заходит русский рейдер, наверняка с хорошей абордажной командой на борту.

— Сыграем ёще немного, — сказал Павел, — Зайди за внутренний визор отсека, Франц, чтобы тебя не было видно.

— Что за игры в прятки, Павел? — устало сказал я, садясь на обшитый металлокерамикой бимс, проходящий над палубой через переднюю, крайнюю часть рубки, так, чтобы меня не брали камеры.

Я мог только слышать, но похоже, Павел вызвал террасаконтеру.

На дисплее, перед ним, появился адмирал Франциско.

— Адмирал, у нас проблемы, — услышал я голос Рязанцева.

— Почему снова Вы? — спросил дон Мариано. — Где капитан фон Кассель?

— Капитан фон Кассель находился с абордажной группой и, скорее всего убит, — не моргнув глазом доложил Рязанцев. — Ходовые двигатели «Барона Врангеля» выбиты. На нас заходит, предположительно с целью абордажа, русский рейдер класса «Всадник». Готовимся к отражению абордажа.

Как много людей хотят меня убить — подумал я. — Слишком много, за последнее время. А Рязанцев врёт, как поёт. И ходовые двигатели подставил сам. Точно сам. Меня опять втёмную сыграли. Но поверит ли ему дон Франциско?

— Наши данные совпадают, — сухо кивнул дон Мариано. — Почему не выходят на связь мои представители на Вашем корабле? — спросил он.

— Ваши офицеры находились с фон Касселем, в десантном отсеке, — сухо ответил Рязанцев. — Скорее всего, они погибли вместе с капитаном. Сожалею, но у меня всё.

— Я почему-то не верю Вам, — сказал дон Мариано презрительно. Так, как будто бы он разговаривал с опасным, но тупым животным. — Жаль, что мне сейчас не до Вас. Мы не можем локализовать пожары.

Он не жаловался, не просил о помощи, он просто снисходил до низшего существа, с которым свела его судьба. Когда-то, когда он ещё был адмиралом, а я — офицером герцогства Остзее, он очень разозлил меня своими манерами. Это чуть не стоило ему жизни.

— Вряд ли мы увидимся снова, адмирал, — сказал Рязанцев. — Русские уже отстрелили абордажные капсулы. Мы будем драться, но шансов мало.

— Думаю, русские возьмут Вас в плен, в случае неудачного для Вас исхода боя. Вы же sapiens как и они. — Капитан Франциско произнёс слово sapiens так, как бы он произнёс «Paramecium». — Держитесь бодрее, майор, — сказал он, — Если через полчаса Вы не выйдете на связь, я попробую выбросить десант, с тяжёлой техникой, на планету. Вряд ли мы спасём «Деву Марину». На планете мы разобьём лагерь так, чтобы продержаться до подхода ближайших крупных ганзейских судов с десантом. Если окажетесь на планете и будет возможность — выходите на сигнал. Это всё.

— Принято, дон капитан-навигатор, — ответил Рязанцев.

Экран отключился.

В это время раздался стук — я чуть не сказал себе, «в дверь». Я даже подумал, что это стук по обшивке рейдера, настолько он был громкий и натуральный — но стук не мог быть слышен сквозь шумопоглощение внешних контуров.

— Вызов системы связи моего доспеха, — пояснил Павел, улыбаясь, убирая громкость и открывая шлюз, — Игорь шутит.

Я помнил, что Игорем звали лидера русских ирредентистов Одинцова. Вот как. Так они друзья?

— Ты знаком с полковником Одинцовым? — спросил я.

— Учились когда-то вместе, в Москве, в историко-архивном, — сказал Рязанцев. — Гражданская специальность, знаешь ли.

— Интересная история у нас получается, — сказал я, всё ещё сидя на металлокерамике бимса, — хоть кино снимай.

Индикатор кислородной насыщенности шлюза загорелся зелёным.

— Давай, — сказал я, — пускай своих друзей.

— Надеюсь, — ответил мне Павел серьёзно, открывая шлюз и внося необходимые изменения в систему «свой — чужой», — они станут и твоими тоже.

— Посмотрим, — только и ответил я. Отключил и отложил за спину автоматическую винтовку, сел в кресло, закинул ногу на ногу, и с большим интересом приготовился наблюдать за происходящим.

Шлюз открылся, в него ввалилось целая толпа десантников, похожих на ос. Такое сходство придавала широкая, жёлтая полоса, пущенная через устройство камуфляжа по черно-белому, имперскому доспеху. Получался черно-жёлто-белый флаг. За время, с момента захвата повстанцами «Орла», он стал прочно ассоциироваться с ними.

Из толпы, прямо к Рязанцеву, направился один из русских десантников, с большим, черно-желто-белым, угольным шевроном на рукаве. По пути он снял шлем — я узнал полковника Игоря Одинцова. Выглядел он совсем так, как его изображали медиа: лёгок, подтянут, мускулист, но не так, как принято в десанте. Он носил, как и Головин, усы. Как писали его поклонники и особенно поклонницы, эти усы придавали ему сходство с русскими деятелями далёкого прошлого. Вероятно, это ему льстило, хотя, на мой взгляд, выглядели эти усы, слегка закрученные вверх, глупо. Сам Одинцов нравился людям, и, как я ранее уже говорил, был лично мне симпатичен тем, что слова у него не расходились с делами. По моему личному мнению, это был, очень неплохой для русских, вариант нового военного лидера. Тот случай, когда умение нравиться людям, решительность и военная удача, сочетались в одном человеке. Время для Игоря Одинцова сейчас было тоже подходящее.

— Павел…, — с радостью и явным удовольствием от встречи, сказал Одинцов, подходя и обнимая Рязанцева, — это было грандиозно! Прими мои комплименты. Образцовый показательный бой, как на тренажёрах. Правдоподобность, азарт — всё на такой тонкой грани!

Русские вообще любят обниматься. Похоже, это ритуальный элемент их боевого братства. У имперцев — исключительно солдатский обычай. Офицер избегает этого.

— Игорь, — сказал Рязанцев, — хочу представить тебе: капитан рейдера «Барон фон Врангель», Франц фон Кассель.

— Рад видеть Вас, капитан, — сказал мне Одинцов, на хорошем имперском. Он подал мне руку и, по-имперски-же, щёлкнул каблуками десантных гравиботинок. — Полковник Одинцов, к Вашим услугам.

— Я немного говорю по-русски, — сказал я, отвечая на приветствие. — Могу сказать, что я Вас таким и представлял.

— Без хвоста? — пошутил Одинцов, и добавил, — У нас мало времени господа, нужно решать, как действуем дальше, не поменялись ли наши планы. Мы можем остаться втроём? — спросил он то ли меня, то ли Павла.

— Капитан? — посмотрел на меня вопросительно Рязанцев.

— Всем покинуть отсек управления, — приказал я, оглядывая капитанский мостик.

— Я не могу, — раздался голос Юкки фон Бёма из его ниши. — Я здесь не один.

Глаза Одинцова окинули пространство отсека и, увидев фон Бёма и «скульптурную» группу из лежащих бескрайних с ним рядом, заиграли весёлыми искорками.

— Наш медик, лейтенант фон Бём — пояснил Рязанцев.

— Разрешите полюбопытствовать, — сказал Одинцов, подходя к неподвижным телам офицеров Альянса, не подававшим никаких признаков жизни. — О! Вот как вы решили эту проблему. Остроумно. Ваш медик нам не помешает. А Вы не хотите выбросить этот мусор за борт, капитан? — спросил Одинцов, повернувшись ко мне.

Я не успел подумать об этом, — сказал я, — настолько я не был в курсе, как Вы сказали Павлу, «наших» планов, и вашей с ним спецоперации.

— Что Вы, капитан, — возразил мне Одинцов, — это ваша спецоперация. Он особенно продчеркнул слово «ваша». — Я имею в виду Ганзу, — пояснил русский полковник. — Как я понимаю, это очень большая спецоперация, по спасению некоего капитана фон Касселя. Причем, адмирал Ганзы Головин сильно рискует своей головой. Ведь так, Павел? — повернулся он к Рязанцеву.

Павел кивнул, с некоторой укоризной глядя на меня. Мы остались втроём, в отсеке управления, если не считать Юкки фон Бёма с его подопечными.

— А почему Вы участвуете в их… — я запнулся, — в ганзейской… в нашей, — наконец выдавил я из себя, — спецоперации?

— Тяжело Вам, капитан. — улыбнулся Одинцов, и плюхнулся в кресло, рядом с майором Рязанцевым. — Вы не возражаете, капитан? — спросил он у меня формальное разрешение.

Одинцов с удовольствием покрутил себя в кресле, оглядываясь по сторонам, оценивая новый для него корабль.

— Хороши ганзейские инженеры… — сделал он комплимент ганзейскому кораблестроению, обдумывая ответ, на, вероятно, непростой для него вопрос.

— Я участвую потому, что выбора у меня нет, — наконец, ответил он мне. — Помните поговорку, про то, что враг моего врага мне друг, капитан фон Кассель?

Я кивнул головой, оценивающе рассматривая его. Говорят, у русских это не принято, но мне было не до приличий и этикета.

— Мне, моим людям и идее, которой я служу это выгодно, — продолжал Одинцов, разглядывая снова тела трёх бескрайних, вокруг Юкки фон Бёма.

— А какой идее Вы служите, полковник? — спросил я.

— Чтобы не говорить долго сейчас, ведь у нас мало времени, — ответил Одинцов, и искорки снова мелькнули в его глазах, — считайте, что я гуманист.

Рязанцев хмыкнул. Мне стало интересно. Я-то думал, что Одинцов начнёт говорить о гражданской войне.

— Я абсолютно серьёзно, господа, — настойчиво повторил Одинцов. — Вы ведь знаете, что эти представители «Свободных Миров», — он кивнул на лежащих террисов, — устроили на нашем Екатеринодаре. И Вы ведь точно помните Ваш, имперский Аахен, капитан, — он посмотрел на меня. — Ведь хорошо помните?

— Да, — сказал я, — очень хорошо. Орбитальная бомбардировка.

— Города-побратимы, — зло вставил Рязанцев.

— Я думаю, мы испытываем те же чувства, — голос Одинцова стал жестче. — Впрочем, вам ещё предстоит увидеть то, что осталось от Екатеринодара. Бомбардировка-то была со «всячинкой». Я приблизительно понял смысл этого слова, но, по оттенкам я почувтвовал, что было что-то такое, чего я не знаю.

Мы помолчали, понимая, что времени у нас немного.

— Вы ведь уже слышали последние новости? — снова спросил Одинцов.

— Ты про десант на планету? — Рязанцев провёл тыльной стороной ладони по бритому подбородку там, где снова пробивалась щетина. — Хорошо у тебя работает перехват, Игорь.

— Я про десант, — подтвердил Одинцов, проверяя что-то на панели личного коммуникатора на предплечье. — Большой друг Ганзейского Союза, капитан-навигатор Мариано Франциско, начал эвакуацию экипажа своей террасаконтеры на планету, ещё когда мы подходили к вашему рейдеру. А сейчас на планету, — Одинцов ещё раз посмотрел рапорт, — пошла уцелевшая тяжёлая техника.

— Франциско говорил о своих планах, во время сеанса последней связи, — сказал Рязанцев. — Выглядел он хреново, но гордо. Так что ничего хорошего от него ждать не приходится. Но ты же эвакуировал гражданских?

— Ришара насмотрелся? — ехидно спросил Одинцов.

— Ну да, — сказал Павел, — он из немногих журналистов, кто отвечает за свои слова.

Одинцов поморщился.

— В общем да. Толик хороший парень и всегда проверяет, но… Но его инсайды на мою тему только от меня.

— Деза? — закусил нижнюю губу Рязанцев. — Это была твоя деза?

— Частично, — ответил ему спокойно Одинцов, — сам подумай, как я мог эвакуировать целую планету пиратскими рейдерами и шахтёрскими фрахтерами?

— То есть? — спросил Рязанцев.

— У меня, — пояснил полковник, — да что там у меня — у всей, оставшейся в живых, гражданской общины русской колонии Екатеринодара, на такой фрахт просто бы не хватило денег.

— А то ты платил когда-то, Игорь… — сказал Рязанцев с лихой весёлостью.

— Я и тут не мог платить, — серьёзно ответил ему Одинцов. — И дело вовсе не в том, что нельзя было захватить пару грузовых кораблей Альянса. Как ты, наверное, знаешь, мы захватили несколько, с оружием, боеприпасами, медикаментами и едой — без них на планете, после бомбёжек, начался бы хаос.

— А в чем же дело? — с некоторой иронией спросил его Павел. Я видел, что он говорил с Одинцовым действительно, как старый друг, не боясь задеть и обидеть того случайно брошенным словом.

— Всё просто, — ответил ему Игорь Одинцов, — русскую власть на планете представлял я. Если бы я взял деньги гражданских, переживших две орбитальные бомбардировки, потерявших близких в этом огненном аду, это было бы неправильно. Кубанцы, только что, успешно пережили несколько штурмов со стороны Альянса. Наверняка агенты Альянса воспользовались бы этим, чтобы дискредитировать ополчение. Представляешь себе сообщения в ресурсах интерсети: «Ополчение полковника Одинцова отбирает деньги, у только что переживших орбитальные бомбёжки, граждан русской колонии Екатеринодар?»

— Да уж, — сказал Павел, — таких бы нашлось много. Так, как тебя не любят официальные медиа ресурсы — мало кого не любят.

— Это точно, — сказал Одинцов, — только я плевать хотел. Один «кракен» — не два «кракена», так у вас говорят, капитан фон Кассель? — задал он мне почти риторический вопрос.

— И как же Вы вышли из ситуации? — кивнул я ему в ответ.

Я знал, что самые известные и мощные ресурсы интерсети, принадлежавшие как Альянсу, так и КРПС, разорванной сейчас гражданской войной на несколько частей, демонизировали полковника Одинцова одинаково сильно. Несмотря на то, что причины для этого у них были совсем разные. Ресурсы Альянса писали о нём и показывали репортажи о русских ополченцах много и часто. Началось это после того, как он со своим небольшим штурмовым отрядом захватил недостроенный «Орёл», а затем взял под контроль планету, на орбите которой стоял русский сверхкорабль, в состоянии пятидесятипроцентной готовности. Было понятно, что Альянс рассчитывает добраться до русского космоса, на революцию в котором он потратил столько денег и сил. Демонизацию «русских ирредентистов», как людей Одинцова, впервые начал медиаресурс «El MundoToday», подхватил «La Vanguardia». Их работа привела к росту популярности Одинцова на русских планетах, с одной стороны, но формировала образ врага, не менее сильный, чем президент Андреев, в пространстве Свободных миров. Медиаресурсы русской конфедерации, такие, как «Планеты 24», взорвались колоссальным количеством всевозможных ток-шоу, где Одинцова представляли то честным, но глупым патриотом русских пространств, то опасным и безответственным мечтателем-одиночкой, давшим Альянсу прекрасный casus belli, в то нелёгкое время, когда русский космос ослаблен гражданской войной.

Ганзейский союз игнорировал его в медиапространстве вообще. Впрочем, доверие к официальным ресурсам, за время периода скатывания миров sapiens и praeteris до стадии прямого вооружённого конфликта, упало на невиданно низкий уровень. Пропагада и контрпропаганда началась с хороших, продуманных, логичных, правдоподобных мифологем, но из-за перехода пропагандистской борьбы на уровень личного участия граждан в пропагандистской компании, материалы солидных ресурсов опустились до предельно низкого интеллектуального уровня, чтобы вбросы «материнских» издательств, формирующие мейнстрим, не «торчали» над любительским творчеством доверчивых граждан, хоть в «Imperium Sapiens», хоть в «Alianco de Liberaj Mondoj». Но произошло, на первый взгляд, нечто неожиданное. На фоне примитивной пропаганды, люди охотнее смотрели или читали частных журналистов — вроде Катарины Ралль, или Анатоля Ришара, а простой и понятный, честный и бескомпромиссный образ полковника русской контрразведки, несмотря на умолчание и многочисленные попытки изобразить его в чёрном свете, поднимался быстро в рейтингах популярности.

— Так как же Вам всё-таки удалось решить проблему, полковник? — спросил я Одинцова.

— Как во все времена, как всегда на войне, — ответил он, почти декламируя.

— Шантаж, — пояснил Рязанцев, с ухмылкой. — Это его любимый метод.

— Я не люблю это слово, — сказал Одинцов, поморщившись, — Павел преувеличивает. Мне больше нравится «ультиматум».

— И кому Вы поставили ультиматум? — спросил я, скорее для поддержания беседы.

Мне всё больше нравились эти двое русских, которые в короткой передышке спецоперации, остро ощущая временной лимит, вели, внешне неспешно, вполне светскую беседу.

— Сами подумайте, — ответил Одинцов — не мог же я запугать достаточное количество пиратских капитанов в «серой», пограничной с Кубанью, зоне?

— Да уж, не мог, — усмехнулся Рязанцев, — даже до Головина дошли слухи, как быстро из Екатеринодара исчезло Временное кубанское правительство.

— Об этих клоунах, решивших поиграть в русскую идею, я и говорить не хочу, — презрительно скривился Игорь Одинцов. — Но незадолго до моего прихода на Кубань, Фёдор Алексеич Головин, представлявший здесь Ганзу, пропустил такое количество судов русского флота, что я не мог не воспользоваться таким подарком… Я тогда сильно переменил своё мнение о Четвёртом адмирале Ганзы.

Похоже, что последняя фраза предназначалась мне.

— Так ты проводил эвакуацию планеты кораблями русского флота? — недоумённо спросил Рязанцев, — Ришар наврал в своих сообщениях?

— Ришар не врёт, — сказал Одинцов, — поэтому я и имею с ним дела. Приход осколков русского флота в серые зоны, резко изменил в них расклад сил. Некоторые русские капитаны, по моей просьбе, были более убедительны чем я, апеллируя к простым чувствам гуманизма людей, которые, в силу своей деятельности, вынуждены были о них забыть. Я же говорил, что я гуманист. Пиратские капитаны эвакуировали своих соотечественников, попавших в беду, по своей, доброй воле.

— Я бы много дал, чтобы увидеть, как их уговаривали, — покачал головой Рязанцев, улыбаясь.

— Я думаю, нам придётся многое увидеть в ближайшее время, — перевёл разговор в деловое русло Одинцов. — Так что у нас по спасению капитана фон Касселя?

— Остался последний пункт, — сказал Рязанцев.

— Даже два, — возразил ему Одинцов. — Что мы делаем с этими упырями? — он кивнул на террисов. — За борт?

Они оба посмотрели на меня.

— Я против, — неожиданно сказал я.

— Жаль, что Вы не убирали тела гражданских с улиц Екатеринодара, вместе с моими ребятами, — сказал Одинцов, — Вы бы не были таким гуманным.

— Я против, — повторил я. — Пока я капитан этого корабля. Это мои пленные. И это люди. Только другие люди. Вы же сами сказали, что Вы гуманист.

— Хорошо, — согласился Одинцов. — У меня есть комплекты имперских сеток Фау-5, как раз на этот случай. Вроде всё? — он посмотрел на часы. — По времени наш абордаж должен был завершиться.

— Недооцениваешь моих ребят, — обиделся Павел.

— Даже с твоими ребятами, — сказал Одинцов, — уже бы всё кончилось. Пора переходить на «Всадник». «Врангель отбуксируем на Орёл».

— Капитан, — обратился он уже ко мне, — вахту на рейдере оставим из Ваших или из моих?

— Господа, — сказал я, — к чему формальные вопросы? Признаться, с момента, когда я стал ганзейцем, я чувствую себя марионеткой, куклой какой-то. Вы же всё сами решили.

— Всё решил Фёдор Алексеич, — сказал Рязанцев, — Головин. Это его план, чтобы тебя спасти. А что касается «марионетки»… Ты не поверишь, Франц, но я давно чувствую себя точно так же.

— Самое странное, что я тоже, — сказал Одинцов. — Хотя, вроде бы не имел отношения к вашим, ганзейским, делам. Но хватит об этом. Если нет возражений, тогда на «Врангеле», для правдоподобности, останется моя вахта. И ваш медик, — он кивнул на фон Бёма.

— У Вас был ещё какой-то вопрос, — напомнил я. — Мы решили только с пленными.

— Торпеда? — спросил Рязанцев, глядя на Одинцова. — У тебя ещё осталась хотя бы одна торпеда, Игорь?

— Осталось две, — ответил тот. — Кстати, капитан, на Орле Вас ждёт сюрприз. Надеюсь, приятный.

— Не люблю сюрпризов — сказал я.