14. Звезда Кубань

Неделю назад мы прошли точку перехода «Z-4 — Е-50» звезды Кубань. Приближаемся к Екатеринодару. Название, по-русски, означает город, подаренный Екатериной. Была такая императрица, ещё до начала космической эры. Рязанцев, как комплимент, сказал, что её родной язык был имперский. Хорошо, пусть так. Я ответил ему, что ещё раньше, у многих приличных людей на Старой Земле, считалось хорошим тоном знать русский. Я не знаю, правда ли это, но что-то такое я слышал. Кроме того, как я сам считаю, это правильная вежливость на капитанском мостике. Хотя, в нашем случае, она указывает на некоторое двоевластие, что плохо в боевом рейде.

Около планеты — только терассаконтера «Дева Марина», Альянса Свободных Миров. Ганзейские «кракены» «Любек», «Лондон», «Реваль» на патрулях и разминировании. Их туда отправил сам капитан-навигатор, дон Мариано Франциско.

— Как ты думаешь, Павел, зачем отправлять союзные корабли от планеты, штурм которой планируется? — спросил я Рязанцева.

— Франциско наверняка захочет сначала сжечь «Орёл» на орбите, а потом хорошо врезать с орбиты по планете, — сказал Рязанцев, — но капитаны «кракенов» могут с этим не согласиться.

Меня поразило, насколько легко он это сказал. «Хорошо врезать по планете». Я-то помнил, что это была его родная планета. Что касается реальности планов орбитальной бомбардировки, очень верится, что это вполне возможно. Альянс вошёл во вкус, и Ганза на помешала ему ни после Аахена, ни после первой бомбардировки Екатеринодара.

Представители наших «союзников», по очереди, дежурят в отсеке управления, потом, наверняка, пишут рапорты. Их и трое поэтому — три разные точки зрения дают максимально объективную картину.

Никак пока не могу привыкнуть, что они рядом. Слишком отчётливо помню свою дуэль, едва не стоившую мне жизни. Бескрайние, похоже, о ней тоже знают. Не общаться со мной они не могут — я, пока, капитан на этом корабле, но показывают всячески — я враг, был врагом, и они об этом помнят.

Минные поля, а их много — вероятно, поставлены пиратской поддержкой повстанцев. Или людьми Одинцова. Ганзейские «кракены» предоставили отчёт о разминировании, но мой «Барон Врангель» всё равно прочёсывает сканерами всё, на миллионы километров вокруг нашего маленького корабля, идущего в точку встречи с террасаконтерой Альянса «Дева Марина». Франциско прошёл через другую точку перехода. Как объяснил Рязанцев, он не доверяет нам, опасаясь диверсий с нашей стороны. Ну ещё бы — он же сам бывший адмирал Ганзы.

Незадолго до выхода, Головин просил больше доверять Рязанцеву. Сказано было со значением, в присутствии офицеров представителей Альянса. Этой части «театра», разыгранной адмиралом при помощи Матвеева и Рязанцева, я не понял. Почему бы мне не сказать прямо, не в присутствии посторонних… «Доверяйте больше майору Рязанцеву» Головин повторил несколько раз. Я ему, вроде и так доверяю, насколько это возможно в моём положении…

— Не думай об этом, Франц, — ответил мне Рязанцев, когда я спросил его. Просто помни, что ты теперь ганзеец.

Ну, конечно, он многое прояснил своим ответом! «Просто помни, что ты ганзеец…» Проблема в том, что я не чувствую себя ганзейцем. Я не знаю, что это — быть ганзейцем. Во всяком случае, пока. На мне черно-белый имперский доспех, с эмблемой Ганзы. Эмблема — это когг с парусом, как в песне, «Плыви, кораблик». В таких доспехах все на моём рейдере. Да и моём ли? Временами кажется, что я сам остался где-то там, в бункере герцогства Остзее, а в «гепард», который ушел в бой над Фридрихсхалле, сел уже совсем другой человек.

Дни проходили быстро. Вечерами мы с Павлом Рязанцевым уходили в мою, или в его каюту. Болтали о том, о сём, коротая время. Я пытался говорить на тему нашего рейда, но Рязанцев всё время переводил тему разговора на что-то другое. В кают-компании, из сапиенс, по вечерам никого не было, что объяснялось тем, что там проводили своё свободное время наблюдатели Альянса, а наш экипаж их открыто игнорировал. Честно говоря, не ожидал, что между ганзейцами и террисами такая открытая неприязнь. Союзники всё-таки. Но может и прав был Головин, может и не хитрил, когда говорил о том, что союз временный.

В день выхода в точку встречи с террасаконтерой «Дева Марина» случилось нечто, что поменяло планы операции. Была вахта Рязанцева.

Я сладко спал, в первый раз за много дней, не чувствуя какой-то необъяснимой тревоги, когда меня разбудил, спокойный во всех ситуациях, Гюнтер Лютьенс — командир первого взвода «гиен», ушедшего с нами на «Бароне Врангеле».

— Капитан, — сказал он, — герр майор просит Вас в отсек управления.

Я посмотрел на дисплей связи — на нем мирно сияла большая белая четырёхконечная звезда Ганзы — меня никто не вызывал.

— Почему не по связи? — удивился я, понимая, что то-то произошло, предчувствия предыдущих дней меня не обманывали.

— Ситуация экстренная, — настойчиво сказал Лютьенс. — Герр майор Рязанцев просил лично пригласить Вас в отсек управления.

Герр майор Рязанцев не мог по-человечески передать то, что ему нужно, — подумал я. Всё время с этими русскими какие-то чертовы тайны.

— Хорошо, — сказал я Гюнтеру, — встал, взял спаду. — Ступайте, Лютьенс, я сейчас буду.

— Доспех, — сказал Лютьенс, оставаясь на месте и отрицательно мотнув головой. — Просьба надеть доспех.

— Что случилось, Гюнтер? — спросил я недоумённо.

— Если можно, быстрее, герр капитан.

В голосе Гюнтера Лютьенса проскальзывали тревожные нотки.

Я надел доспех. Лютьенс, называя меня «герр капитан», всё равно исполнял приказ Рязанцева, который по привычке, сложившейся за многие годы службы, оставался его командиром. Меня немного раздражало то, что он стоял, пока я одевался, как будто подгонял меня.

— Ступайте, лейтенант, — повторил я, — меня не нужно ждать.

Лютьенс, видимо вспомнив, что сейчас я капитан «Барона Врангеля», смущённо кивнул головой и вышел.

Через пару минут я уже был в отсеке управления, и Рязанцев, всегда спокойный, но сейчас имевший вид самый что ни на есть авантюрный, сказал:

— Кажется, у наших коллег неприятности.

Мне показалось, что он сказал это веселее, чем того требовала ситуация. Кроме него в отсеке, я увидел шесть «гиен» в «полном боевом». Они отдали мне честь, как положено, но это всё равно были «гиены» Рязанцева.

— Подробнее, Павел — попросил я.

— Взрыв на террасаконтере «Дева Марина». Капитан-навигатор Франциско подает сигналы «SOS». Пожары, высокий уровень радиации и очень тяжёлые повреждения.

— Причина? — спросил я. — Почему капитан-навигатор не связался со мной лично? Что происходит, Павел?

— По мнению Франциско — подрыв на мине, — ответил Павел невозмутимо и у меня снова мелькнула мысль, что он что-то не договаривает. — Моё мнение — диверсия, — продолжал Рязанцев таким весёлым тоном, как будто он был невероятно доволен происходящим, — дон Мариано пытался связаться с Вами, капитан, но у нас что— то со связью. Неполадки сейчас устраняем.

И только сейчас я заметил, что в отсеке управления нет офицеров Альянса. Это было странно — всю неделю, пока мы шли сюда от Кёнигсберга, их присутствие раздражало меня. Они встречались мне на каждом шагу.

— Что со связью? — спросил я, — хотя почти уже догадался, — и что о катастрофе думают наши союзники?

— Всё, больше не могу, — всё так же весело, но с облегчением сказал Рязанцев. — Спроси их сам, Франц, — и он открыл двери в инженерную комнату, в задней полусфере отсека управления.

Меня взяла оторопь.

Я увидел три тела. Три тела, в форме офицеров Альянса. В правой, грудной мышце каждого торчал датчик метаболизма, рядом сидел наш медик, лейтенант Юкка фон Бём, с чемоданчиком.

— Ганза владеет всем, — он произносил слова слегка протяжно, как уроженец Хельсингфорса, — и она, наверное, так решила. — Юкка вздохнул. — Я колю им, очень вовремя, кроме парализатора, ещё и стабилизаторы метаболизма, — он старался говорить чётко и быстро, но свойственные его планетной системе обороты речи, всё равно делали её протяжной и специфической на слух. Короче, превратил молитву в фарс.

Ганзейские десантники, находившиеся на капитанском мостике, были близки к тому, чтобы заржать от смеха.

Но ситуация мне смешной вовсе не казалась, я поражённо молчал, на зная, как мне правильно реагировать. С точки зрения Ганзы и Альянса — это был мятеж. С моей точки зрения — я даже не знал, что сказать. Мне и самому в голову приходили мысли, как бы сделать что-то подобное всякий раз, когда террисы попадались на моём пути. «Если бы со мной были мои люди» — говорил я себе много раз. Но почему Рязанцев ничего не сказал мне? Как мы теперь выкрутимся? Почему именно сейчас?

— Как Вы знаете, капитан, — продолжал Юкка фон Бём, — у наших друзей слишком повышенный уровень регенерации и метаболизма. Я не знаю, насколько хватит моего хорошего чемоданчика…

Он сосредоточенно вздохнул ещё раз, посмотрел на один из индикаторов на датчиках, торчащих в грудных клетках лежащих без движения офицеров Альянса, взял одноразовый инъектор — и аккуратно прижал его к шее одного из «бескрайних».

В тишине, царившей на мостике, отчётливо раздалось противное шипение инъектора, после чего его пустой корпус полетел в тот самый чемоданчик и упал с металлическим стуком.

— Решение за тобой, капитан, — сказал Павел, глядя мне прямо в глаза. Честно глядя.

— Какое решение? — ответил я ему, на скрывая своего раздражения. — Вы же всё за меня решили. Похоже, ещё в Кёнигсберге.

Рязанцев, подтверждая мою догадку, кивнул головой. Вот так. Меня опять сыграли втёмную. Нужно хоть разобраться, где мы и что делать с союзниками.

— Наш курс? — спросил я. — Какие корабли ещё находятся в системе кроме нас?

— Герр майор? — обратился за разрешением к Рязанцеву один из «гиен», сидящих за пультами управления.

— Капитан здесь я! — почти закричал я. — Какой у нас курс?

«Гиены»-десантники смотрели то на Рязанцева — то на меня. Если Рязанцев захочет открыто поднять мятеж сейчас — ему это легко удастся.

— Прости, Франц, — вопреки моим ожиданиям, сказал Рязанцев. — Ситуация экстренная — вот наши люди и нервничают. Докладываю. Три ганзейских «кракена», находящихся в системе, идут на помощь террассаконтере «Дева Марина», как союзники. До прибытия — предположительно около недели, поэтому надежд на их помощь мало. Наш рейдер, «Барон Врангель», держит курс на корабль союзников. Мы уже 3 часа как в зоне действия визоров. Если ты посмотришь на векторы курсов — он включил тактическую карту сектора в верхней полусфере отсека — ты увидишь, что мы почти равноудалены от террасаконтеры и русского, недостроенного, ударного корабля «Орёл».

— Почему ты меня не поднял раньше, Павел? — спросил я Рязанцева.

Рязанцев просто пожал плечами, потом кивнул на Юкку фон Бёма и три тела, лежащие с ним рядом. Такое вот, простое, объяснение.

— На «Деве Марине» ещё один взрыв, капитан — доложил один из ганзейцев, сидевших за пультом управления.

Рязанцев переключил тактическую карту на визоры, дал фокус, и мы увидели длинный силуэт террасаконтеры. Повреждения впечатляли. Нижняя часть — где швартовая палуба — была вырвана. Вместе с обломками «мачете» и рейдеров типа «Murena», а террасаконтера могла нести по три рейдера, это всё дрейфовало рядом с кораблём, терпящим катастрофу. По раскалённой и деформированной поверхности огромного боевого корабля было видно, что пожары бушуют рядом с отсеками боеприпасов.

— Очень хорошо, — довольно сказал Рязанцев, не скрывая своих эмоций. — Неделя у нас точно есть.

Слушая его, я переключился на изучение тактической карты, развёрнутой поверх апокалиптической картины погибающего сверхкорабля Альянса, подорвавшегося на чем-то ну очень серьёзном. Вряд ли это была простая мина с рейдера. Сомнений в том, что корабль будет потерян, что он уже потерян, у меня не было. Не могу сказать, что меня это как-то огорчило. Парализованые офицеры-наблюдатели Альянса сейчас меня вообще не интересовали. Отложу проблему не потом.

— Почему неделя? — спросил я. — И это что? — указал я на красную точку, идущую прямо на нас.

Я прекрасно понимал, что это. Вопрос, который я задал, был риторическим, но Рязанцев ответил на него с удовольствием.

— Предположительно, русский рейдер класса «Всадник» — сказал Рязанцев. Стартовал с «Орла» три часа назад.

Имперская поговорка «Vom Regen in die Traufe kommen» — по-русски звучала гораздо жёстче: «Из огня, да в полымя». Русский рейдер, идущий в точку пространства, где наши курсы пересекутся задолго до того, как мы войдём в зону действий орудий терассаконтеры. Он может принести большие неприятности. Но драться с ним вообще не входило в мои планы. Я не буду драться с сапиенс. Тем более с русскими.

— Установите связь с этими русскими. Приготовиться к бою, — на всякий случай приказал я. Я положил руку в поле сенсора, выбрал сигнал тревоги. Экраны замигали, освещение на корабле переключилось на красный, загудел зуммер алярма.

— Смена курса, — приказал я. — Держать на рейдер. Торпеды к бою. Главный калибр к бою.

Русский рейдер, в ответ, тоже скорректировал свой курс и сейчас шёл нам в лоб. Расстояние быстро сокращалось. Драться, всё-таки, придётся.

— Главный калибр готов, торпеды готовы, — сказал один из «гиен», сидевший за пультом боевой части. — Фокус главного калибра на цели. Время до входа в фокус активного поражения 30 минут.

— Дайте связь, — сказал я, надеясь выяснить намерения русского рейдера. Я не хочу драться с сапиенс, на стороне Альянса.

— Они отклонили связь, — услышал я голос Павла Рязанцева. Он переключил визоры на русский рейдер и его теперь было хорошо видно. Казалось, что он стоит в пространстве, но на дисплее тактической карты два наших корабля стремительно сближались друг с другом.

Русский рейдер первым открыл огонь, обозначая свои намерения и убивая мои последние, невероятные надежды на то, что боя с этими людьми, такими же как мы sapiens, удастся избежать.

— «Всадник» дал торпеду, — холодно сказал Рязанцев.

— Всё-таки будем драться, Павел? — я даже не спрашивал, а констатировал факт того, что очень скоро, в пространстве около звезды Кубань, останется на один экипаж рейдера меньше.

— «Надо — так будем», — как-то странно, глядя прямо перед собой, ответил Павел. Потом, покрутив головой, он размял шею, как боксёр, выходящий на ринг.

Слишком много рефлексий перед боем. Русский рейдер совсем близко, он уже открыл огонь, а боевой азарт, хоть и с опозданием, начал охватывать меня.

— Всем полный доспех. Подготовка к разгерметизации корабля, — с каждой командой уровень адреналина во мне становился выше. Я «накачивал» себя, как любой боец перед боем. Чувство схватки насмерть, чувство коллективного боя — оно особенное. Приём приказов тоже «качает» вверх уровень адреналина.

— Командный отсек — принято.

Выше…

— Абордажная группа — принято.

Ещё выше…

— Даю ложные цели, — сообщил офицер боевой части и корабль еле слышно тряхнуло.

Сейчас мы ответим.

— Залп — три торпеды, — приказал я, наблюдая, как ложные цели уводят в сторону от «Барона Врангеля» смертельную, серебристую «сигару», запущенную по нам русским «Всадником». Мой рейдер вздрогнул ёще раз.

— Торпеды пошли, — сообщили с пульта боевой части. — Противник дал ложные цели.

— Адмирал Франциско на связи, — откуда-то сбоку сказал Рязанцев, ломая упоение боем.

Пошел бы ты к чёрту… — подумал я, не желая выходить из того ощущения, которое дарила схватка.

Но в верхней полусфере, на общем дисплее, появилось лицо капитана-навигатора, дона Мариано Франциско. Он был в доспехе и шлеме, маска поднята, на броне хорошо видны следы пожара.

— Приветствую Вас, капитан, — сказал я сухо своему старому знакомому, разглядывая что-то похожее на копоть на его шлеме. Совсем плохи дела у дона Франциско.

— От лица Альянса, приветствую Ганзу, — сказал Франциско, глядя мне прямо в глаза. — Нам пока не удаётся локализовать пожар. Все наши системы выведены из строя. Палубы десантных и спасательных модулей уничтожены. На правах союзников прошу помощи…

В руках он себя держал прекрасно, казалось, что это не человек, хоть он и не был sapiens, а скульптура. Говорил он неспешно, словно бы и не было никаких пожаров и взрывов, с особым достоинством, чтобы случайно не уронить честь своей касты.

— Мы ведём бой, капитан, — сказал я подчёркнуто-равнодушно. — Вы не совсем вовремя. Прошу понять. Примем, сколько сможем Ваших людей, после боя.

— Связь стала прерываться, я увидел, что террис гордо кивнул — изображение пропало…

Торпедная дуэль рейдеров в таком режиме, когда противники ждут атаки, обычно заканчивается ничем. Об этом знает любой курсант флота. Это сейчас понимали и мы, и наш противник. Наш рейдер расстрелял все свои торпеды безрезультатно. Русские, похоже, тоже отстрелялись по нам, с тем же эффектом. Начиналась новая фаза боя — артиллерийская. На рейдерах — это почти в упор.

— Абордажная группа, подтвердите готовность, — сказал я, не желая думать о том, что если артдуэль окончится ничем, то русским десантникам и команде моего корабля, в которой половина русских, придётся столкнуться лицом к лицу в самой жестокой фазе боя.

— Абордажная группа к бою готова, — ответила группа голосом Гюнтера Лютьенса откуда-то из десантного отсека.

Я представил себе, как ганзейская пехота построилась сейчас, готовясь к десанту, или его отражению. Каждый солдат подогнал доспех, чтобы случайно не потерять силовой щит, который загорится фиолетовым светом в бою. Включая и выключая яркое лезвие, проверил спаду, на тот случай, если в бою станет слишком тесно и стрелять в противника будет опасно, из-за риска попасть по своим. Положил автоматическую винтовку рядом, чтобы начать бой, в первой фазе которого так тяжело не схватить пулю или плазменный заряд, которого хватит не только тебе, но и нескольким твоим друзьям. Боевые товарищи тоже опустили сейчас маски шлемов, чтобы проверить работу сканеров в масках, чтобы дать возможность глазам и нервной системе, принявшей боевые допинги, привыкнуть к другому количеству света.

Я представлял это так хорошо потому, что сам много раз проделывал это всё когда-то. Включать камеру десантного отсека смысла не было. На всех кораблях всегда одно и тоже. «Солдат должен выжить, если это не несёт урон его чести».

«Барон Врангель» сходился с «Всадником» встречными курсами, потом мы расходились бортами, снова сходились, обстреливая друг друга плазмой. На этой стадии, как всегда, всё зависит от правильного бортинженера. Системы корабля, конечно, распределяют автоматически энергию на орудия и генератор щитов, но только инженер с правильной долей риска экономит энергию, чтобы силовая установка корабля противника, подающая энергию на щиты, закончилась быстрее.

На этот раз за инженера сел Рязанцев. Неожиданно для меня, командир эскортных штурмовиков адмирала Головина управлялся с обязанностями инженера просто виртуозно. Он давал такие скупые, но такие точные лимиты энергии под каждый выстрел противника — что я просто диву давался. Однако, это имело свою степень риска — он полностью обнажал то свободный борт, то верхнюю полусферу.

Я сел в «дубль», чтобы подстраховать его, но он только сказал: — Не мешай, Франц!

Лучше бы я мешал! Лучше бы мешал потому, что мы получили заряд плазмы в ходовые двигатели, которые остались без щитов.

— Пожар в машинном отделении, — сказал Павел, откатываясь в кресле и запрокидывая голову, как человек, отдыхающий после тяжёлой работы, — Разгерметизации нет. Включаю системы тушения.

— Не всегда везёт, — подбодрил я его, включая боевой режим доспеха. — Команде к отражению абордажа!

В такие минуты меня всегда охватывало какое-то особое чувство. Особая дрожь. Наверное, так дрожат боевые собаки из новых пород — тех, что недавно вывели на Штральзунде. Я снова провёл рукой по зуммеру алярма. Он не ответил. Я нажал ещё раз — результат тот же.

В отсек управления, готовые к абордажу, вошли ещё пять «гиен».

Я посмотрел вопросительно на Рязанцева, который даже не поднялся с кресла оператора, в котором сидел. Он посмотрел на меня, потом отвёл взгляд в сторону, как бы раздумывая о чем-то, потом наши глаза снова встретились.

— Франц, — сказал мне Рязанцев, — согласно приказу адмирала Головина, я перевёл управление кораблём на себя. Просто, чтобы ты не наделал глупостей — драки не будет. Если ты будешь возражать — он кивнул в сторону Юкки фон Бёма, около которого лежали обездвиженные террисы, — я тебя арестую.