12. Старый пластик
Он играл нам — простой итальянец
Что теперь мы забыты судьбой,
И что каждый из нас иностранец,
Но навеки друг другу родной.
И никто нас уже не жалеет,
И родная страна далека
И тоску нашу ветер развеет,
Как развеял вчера облака…
Николай Туроверов, цикл стихотворений «Легион», русский казачий поэт. 20 в.
Сборник «Поэтические сокровища древних поэтов Империи Сапиенс».
С тех пор, как ещё на Старой Земле стало известно, что достижимо не более 1/3 световой скорости, а повышение порога приводит к потере межатомных связей и разрушению материи, появилось два концепта дальнейшего развития человечества. Осознание невозможности выйти за границы Солнечной системы, бывшей колыбелью обоих видов современного человека, привело к резкому росту социального напряжения старого, доколониального общества.
Ускоренная роботизация с одной стороны и проблемы демографического роста с другой, неравные условия доступа к социальному лифтумалого процента фантастически богатых людей, владеющих Старой Землёй c одной стороны и её нищим и фактически бесправным, но внешне благополучным большинством, с другой, показала всю выгодность эксплуатации, в сложившейся ситуации, политического мема «Свобода выбора».
Я читал, неизвестно как попавшую сюда, старую пластиковую брошюру для курсантов военных училищ. В кают-компании я был почти один — только за барной стойкой, в полумраке, едва было можно различить фигуру вахтенного матроса. Я перевернул ещё несколько страниц.
Многие полагают, что духовными предтечами новой общественной философии, приведшей к появлению homo praeteris, были многие прежние, часто копировавшие друг друга по своей сути, религии доколонизационной эры, направленные на получение рабочей силы, чьи амбиции не имели прикладного вектора. Направленные на получение такого человеческого материала, который бы сознательно исключал себя из конкурентной части общества.
Ну, поиски «духовного развития внутрь», «взгляда в себя», «духовного» богатства, в сочетании с отказом от борьбы за материальное благополучие и политическое влияние — уловка старая, но работает всегда. «В себя смотря, узоры вить ужаса…» — сказал кто-то из поэтов той эпохи. Пока он, бедняга, «вил узоры ужаса» и работал над своей «духовностью», его «бездуховные» конкуренты приобретали целые состояния, прогибая мир под себя. И искали выход из клетки Солнечной системы — будь это террисы или сапиенс.
Кроме того, как мы теперь понимаем, философия общества homo praeteris и разделение его на 3 касты — наследница так называемого «исторического мифа» Старой Земли, и псевдокультур, родившихся в процессе политической борьбы накануне конечного этапа того процесса, который назывался на Старой Земле «глобализация».
Как всегда — выживет только один хищник, но и у него есть риск умереть в одиночестве, в той пустоте, в которой он остался. Когда-то, ещё в кадетском корпусе, мы проходили эту брошюру много раз, обсуждая её с друзьями и наставниками, проговаривая пути возможного выхода из сложившейся тогда ситуации. Сейчас я читал бездумно, глядя в знакомый мне текст, а в голове был разговор, только что состоявшийся с моими новыми коллегами, которых, как я понял, связывает нечто большее, чем просто совместная служба и военная иерархия.
Движение «Новое человечество» походило на секту отверженных, в своих истоках, и было, поначалу, скорее темой топ-новостей желтой прессы, использовавший инстинкт реакции на опасность, вида sapiens, для роста популярности своих медиа-брендов.
Культурные традиции и дальнейшая естественная эволюция homo sapiens, объявлялись тормозом на пути развития человечества. Появился термин homo praeteris — как образ человека будущего. Стало популярным все, что могло стимулировать желание человека изменить своё изначальное состояние. Модное направление поп-культуры превратилось в маркер самоопределения как личности.
На начальной стадии себя модифицировали, в основном, люди с разной степенью уродства, психических отклонений, тяжёлых заболеваний. Опасно малый процент сверхбогатых людей, впоследствии ставший основой касты Сераписа, продвигал через подконтрольные ресурсы разные варианты версий того, что реклама подобных общественных течений может сделать подобных людей полноценными членами общества, подлежащими эксплуатации, а значит и разделу материальных благ, наравне со всеми, а отношение к ним, более толерантным, сокращая расходы на их охрану, лечение, изоляцию, что должно быть выгодно перенаселённому обществу. Слова «уродливый», «опасный», «умственно неполноценный», как характеристики, попадали под юридический запрет и заменялись сначала на нейтральный термин «другие», а затем на позитивный «бескрайние».
Однако, свойственное этим категориям sapiens, асоциальное поведение и мода на внешний вид, прижилось среди их симпатиков, лишённых качеств — или недостатков — «новых людей», остававшимися стандартными представителями вида. Идея избранности подобных представителей вида, культивируемая масс-медиа современного им мира, основанном исключительно на частной собственности, и достигшей критической точки концентрации, закрепилась в термине «каста».
Модификация стала маркером себе подобных. Необычных. Бескрайних. Новая общность требовала юридического закрепления себя, как нового вида человека. Хотя, следует признать, что физические возможности прототипов homo praeteris действительно расширились. Человек, которому безразлична смена пола, публичное заявление о гомосексуальности, охотно продолжит изменять состав крови, температуру тела, строение кожи, эксперименты с типами конечностей.
Ну да — сказал я себе — началось с того, что «другие тоже люди», они внутри добрые и давайте не будем содержать их на своей шее — пусть работают, раз они такие, как мы! Закончилось ожидаемо. Раз мы жестокие и слишком красивые — будем что-то с этим делать… Сначала уберём образец идеального и совершенного, потом поменяем его на противоположность. Идеал и совершенство превращается в уродство, оно станет образцом для подражания новому идеалу и совершенству. А старые «несовершенные» нормы можно оставить правящему классу — они же «несовершенные слуги» «идеального» большинства.
Роботизация, как естественный ход научно — технического прогресса, и гарантированный доход, как его следствие, не решили, как предполагалось, а обострили социальные трения и потребовали формальной занятости ни в чём не нуждающихся, но бесправных и «лишних» слоёв общества Старой Земли, оставшихся не у дел. Ощущение вечного счастья для низших каст, чьи названия «Дионис» и «Исида» стали маркером целевых ощущений адептов, и четкое оформление касты Сераписа, как слуг, а в полученной системе — безграничных хозяев над «лишними людьми» сформировали безальтернативный вариант общества, возможный в замкнутом пространстве трёх обитаемых планет звезды Солнце.
Культурную победу Нового порядка закрепила интерлингва — искусственный, плановый язык, созданный на основе языков самых крупных, но имущественно беднейших и самых слаборазвитых в техническом отношении этносов Старой Земли. Новый язык — Linguapraeteris, или интерлингва, включавший в себя 16 чётких правил грамматики и простые правила чтения, внедряемый через интерсеть Альянса Свободных Миров, окончательно провёл черту между двумя видами современного человечества.
Следует помнить о том, что термины «высшая» и «низшая касты» в литературе видов homo sapiens и homo praeteris имеют зеркальную трактовку. Современные источники Альянса Свободных Миров называют касты Исиды и Диониса высшими, а касту Сераписа — низшей, демагогически позиционируя её, как слугу и защитника первых двух. В то же время, на территории «Imperium Sapiens» используется обратный порядок, исходя из распределения концентрации власти и влияния, свойственных этим сообществам, данного вида человека.
Стремление человека сделать диапазон своего существования шире, было удобным для формирования новой общности. Человек бескрайний. «Один язык, один народ, одно пространство».
Ещё в кадетском корпусе я обратил внимание, что за право применить эту формулу на деле, боролись все лидеры цивилизации Старой Земли, на протяжении всей её короткой истории. Сказать по совести, сейчас она тоже не устарела.
Имя самого известного духовного лидера, призвавшего бескрайних на деле доказать свои возможности и ставшего отцом новой эпохи ксенофобии между двумя видами — Гаспар Коломбо. Есть свидетельства, что даже такая компания, как «Ганза» поддерживала взгляды этого человека и вкладывала немалые суммы в объявленную им программу «Мир бескрайних», направленную на пропаганду неполноценности вида sapiens и спасении представителей этого вида, путём превращения в praeteris в кастах Диониса и Исиды.
«Бескрайние» начали заселять пространства Старой Земли с экстремальным климатом. Когда началась колонизация Марса — сверхкомпаниям оказалось удобнее и дешевле использовать, как колонистов, именно их. Постепенно возникла ситуация, когда 2/3 населения Старой Земли составлял Хомо Сапиенс, а 2/3 Марса — Хомо Претерис. Соотношение приблизительное.
Homo sapiens продолжал развиваться по другому пути, совершенствуя разновидности внешнего скелета, внешние технологии, не пренебрегая имплантами и геномодификацией, если это не приводило к изменению sapiens, как вида.
К тому моменту, когда была изобретена и пущена в производство точка перехода, чувство ксенофобии между двумя видами достигло опасного уровня. Представители homo sapiens и homo praeteris жили в разных кварталах, избирали свои органы управления, говорили на разных языках, сформировалась разная пищевая база. Институт семьи у praeteris был объявлен позорным рудиментом животной стадии развития человека и практически исчез, усиливая мобилизационные возможности этого вида.
Информационная война и ненависть между двумя видами достигла уровня крайней конфронтации к тому моменту, когда никому не известный инженер кораблестроительной компании «Ганза» обнародовал своё открытие.
Благодаря точке перехода фон Цоллерн и стал императором. Как она работает, непонятно до сих пор. Сам Вильгельм фон Цоллерн утверждал, что открытие случайное и принцип работы устройства непонятен ему самому. Через первую точку, Пункт 0 установленную им самим, изобретатель прошёл на своём корабле «Erfinder», который он сам собрал на верфях судостроительной тогда компании «Ганза». Как оказалось, он попал в систему с двумя экзопланетами, в начале соседнего рукава нашей галактики Млечный Путь. Одна была с пригодной для жизни атмосферой, другая была пригодна для терраформирования. Пока технология создания точек была эксклюзивной — Цоллерны объявили уже открытые, и те, которые откроют в будущем, с помощью их технологии, планеты, своей собственностью и объявили о новой концепции развития. Так возник «Новый Мир», объявивший, в своих пространствах, запрет для любых разновидностей «homo praeteris».
В этот моменткто-то положил руку мне на плечо. Рука была нежной, тёплой и знакомой. Я поднял глаза. Это была Мари.
— Франц, — сказала она, — ну почему так? Почему у меня забирают мой корабль? — Такой злой я увидел её в первый раз. Похоже, она уже побывала сегодня у Головина и тоже в курсе всех дел.
— Почему у меня забирают мой корабль, отдают его тебе и почему мне нельзя с тобой? — повторила Мари.
Всё познаётся на контрастах — вчера она была совсем другая. Хотя злостью то, что сейчас с ней происходит не назовёшь. Кажется, ей плевать на корабль. И разговор будет не о том.
— Милая Мари, слишком много «почему», — ответил я. — Но вопрос риторический, правда? Корабль забирают не только у тебя, но и у Рязанцева. Скажу тебе только, что не знаю и сам, рад я этому, или нет.
— Ты не рад тому, что снова капитан? — она на ходу искала, как правильно сказать мне всё то, что она хотела.
— Дело не в этом, — ответил я, глядя на девушку, которая сейчас предложит мне всё, что у неё есть. И ближе которой, сейчас, у меня никого нет.
— А в чём же тогда Франц? — спросила она, с нотой отчаяния, своим бархатным голосом — а я не люблю эти ноты в людях — они делают их слишком предсказуемыми. Военному хватает предсказуемости на службе, чтобы искать её среди женщин. Что остаётся теперь, когда Мари предпочла нашей возможной дружбе теплоту и пылкость?
— Самое хорошее, из того, что случилось со мной в последнее время, — сказал я чистую правду, которая прозвучала, как банальность, — это ты.
— Тогда почему мне нельзя с тобой? — упрямо повторила она.
— Потому, что наша дорога часто бывает дорогой в один конец. Я привяжусь к тебе — ты ко мне…
— Ну и что? — спросила она…
— Разве ты не знаешь, что прогрессивные философы Альянса считают человеческую привязанность позорным рудиментом животного состояния человека? — пошутил я. — Вот, в брошюре написано, — я показал ей пожелтевший, пластиковый лист.
— Не шути, Франц, — сказала она, — я почти уверена, что у тебя скоро будет свой корабль и своя команда. Она говорила так, будто набрасывала план на тактической карте. — Я подам рапорт и перейду в команду твоего корабля или в состав любого подразделения, которое ты поведёшь в бой. Я люблю тебя, Франц. Я пойду за тобой куда угодно.
— Милая моя Мари… — я встал и погладил её восхитительные рыжие волосы. — Я даже не знаю, за кого и за что я сейчас воюю, даже не знаю против кого — сказал я, и это была чистая правда.
Я действительно ещё не решил, что делать дальше. Мир, в котором я жил раньше, рухнул, и под его обломками погиб Франц фон Кассель. Объяснять всё это Мари не хотелось, попахивало поэзией, а я, кажется, её разлюбил. Поэзию. Что касается милой, хорошей и честной Машуни — мне хорошо, божественно хорошо с ней. Но пока места для неё в моей жизни точно нет.
— О чем вы говорили с адмиралом? — спросила она.
Вместо ответа я только покачал головой.
Я не могу ответить тебе, Мари — подумал я — потому, что всё совсем не так, как должно быть в жизни правильного остзейского капитана. Я не знал, что ответить. Она сказала мне так много, а я ответил ей так мало. По-свински мало. «Ты свинья, фон Кассель», сказал я себе, но продолжал молчать.
Она топнула ногой, от злости, и ушла. Я попробовал читать брошюру дальше, но получалось, что я просто смотрел сквозь буквы. Вместо знакомого мне чтения о дальнем космосе, новых мирах и величии человечества, мысли мои кружились вокруг последней беседы с Головиным.
* * *
Матвеев сегодня попал к адмиралу первым — меня вызвали через час после него. Прошли всего сутки после инцидента с патрулём Альянса. Прошла, кажется, целая вечность с того момента, когда капитан фон Кассель ушёл в небо над Фридрихсхалле в одной реальности, а очнулся, в плену, в другой.
Адмирал Фёдор Головин был зол, его кошачьи усы топорщились во все стороны. Матвеев, как мне показалось, был растерян. На диване сидел невозмутимый майор Рязанцев. На столе стояла слегка начатая бутылка коньяка — этот архаичный напиток русские привозят из системы звезды Кубань.
— Ганза владеет всем, — вспомнил я ганзейский пароль, произнеся его вслух.
— Так будет вечно, — ответил мне Павел Рязанцев за всех троих.
— Вот и наш фон Кассель, — сказал Головин, — присоединяйтесь, капитан.
Я сел за стол напротив Матвеева. Андрей молча поставил передо мной коньячный бокал. Я отпил немного — приятно обожгло язык и нёбо — посмотрел вопросительно.
— У Вас ведь есть вопросы ко мне? — спросил Головин. Было видно, что он готов к разговору, который назревал. — Здесь, — он сделал жест рукой, — мы можем обсуждать любые темы без риска утечки информации.
— Вопросы есть, — кивнул я головой в ответ. Вопросы у меня были не только к нему, но и к самому себе. И если этот ганзеец, или русский, я уж не знаю, кто он больше, думает, что сейчас прояснит мне всё, так как ему нужно, а после получит в свои руки хороший козырь в своей игре с конкурентами-то он ошибается.
— Задавайте, — сказал Головин, тоже отпив из бокала и пошевелив усами.
— Что это было? — спросил я, желая сразу расставить все точки над «и». Ощущение, что я, попав в руки газейцев, стал куклой, манекеном, приманкой для их врагов, не давало мне покоя.
— Андрей, — обратился Головин к Матвееву, — можете объяснить нашему коллеге?
Я — коллега? Так сразу? Коллега этой странной троицы, которая невзирая на звания и ранги обсуждает втроём то, что должен обсуждать, по крайней мере, совет капитанов. Адмирал, майор и лейтенант. Ладно, говорите, господа ганзейские офицеры, посмотрим, что будет дальше.
— Франц, — сказал Матвеев прямо, глядя мне в глаза, — мы искали маяк. Маяк прямой связи, который оставила твоя «Серебряная тень», когда уходила с планеты.
— «Серебряная тень» всё-таки ушла с планеты… — сказал я вслух. Это был для меня приятный сюрприз. Значит, последние, из оставшихся в живых моих людей, там. По крайней мере, ван Фростен. А «Тень», моя «Серебряная тень» — это, всё — таки, маленький кусочек Остзее. Ему я служил всю свою жизнь.
— Ушла, — сказал Головин, — но мы не знаем куда, и где она сейчас. Не знает и Альянс.
— Я — ключ? — мой вопрос повис в воздухе, но ненадолго.
— Да, — сказал Головин. — Как Вы понимаете, ставки очень высоки. «Тень» выходила из скрытого режима, во время установки маяка. Я знаю, что активация маяка настроена на Вас. Ваши стихи про «гиен» оберлейтенант ван Фростен оставил, чтобы мы поняли, куда Вас везти.
— Почему? — спросил я.
— Герцог Фридрих настаивал на Вашей эвакуации с планеты, — сказал Головин, правильно истолковав мой вопрос. — Но Вы были в таком состоянии, что это было невозможно. Против того, чтобы я забрал Вас к себе, Альянс не возражал — это не мешает отследить Ваши перемещения и, при случае, получить компромат на меня.
— А Вы при чем? — спросил я, пробуя получить как можно больше информации, чтобы разобраться в этом чёртовом клубке и перестать быть, в конце концов, пешкой в игре этих людей. Своей цепкой манерой они напоминали мне осьминогов.
— Ганза — это союз, — казалось, что Головин открыто и прямо отвечает на мои вопросы. — В нём есть несколько течений. Вероятно, у Альянса есть основания подозревать меня в симпатиях к Империи. Разумеется, бывшей Империи, — поправил он себя.
— Или Русскому Космосу, — подал голос Рязанцев, — разумеется бывшему, — ехидно вставил он.
— А Вы? — спросил я, тихо завидуя своей прежней, простой жизни капитана гвардейского эскорта.
— Вы же знаете, что Фридрих мне друг, — ответил Головин. — И Вы сами видите настроения моих офицеров. Но ценность доступа к технологиям «Эрфиндера» слишком велика и для Альянса, и для Ганзы. Империи больше нет. Кайзер сошел с ума. Или говорят, что сошёл, но системы «Эрфиндера» не опознают его личность. Остаётся только «Серебряная тень», как ключ к разгадке технологии точек перехода. Доступ к ней имели Вы, как капитан, ван Фростен, как Ваш старший помощник, и герцог Фридрих. Фридрих в руках Альянса. Если получить «Тень» обратно — герцога можно подвергнуть соответствующей обработке, и тогда установка точек перехода, а может и производство однотипных кораблей станут доступны.
— А я в Ваших руках, — добавил я. — Ваш друг Фридрих, адмирал, ещё жив только потому, что «Тень» ушла с планеты. Я жив, наверное, тоже только поэтому?
В отсеке повисло молчание. Потому, что попал в точку, или потому, что мимо?
— Зря ты так, Франц, — сказал, наконец, Рязанцев. — Ты же теперь наш. На «Святом Андрее». Мы своих не бросаем.
С рациональной точки зрения — аргумент слабый. Но сказал Павел Рязанцев искренне. Головин и Матвеев молчали. Матвеев разглядывал бокал.
— Не люблю, когда меня используют втёмную, — сказал я спокойно. — Если я «ваш».
— Да, я использовал Вас втёмную, — ответил мне Головин. — Но только потому, что времени прошло очень мало. Как бы Вы поступили, если бы ключом к решению проблемы был человек, которого Вы не знаете? Я ведь не знаю Вас, капитан фон Кассель.
Аргумент был простой и убедительный.
— И каков результат нашего цирка? — спросил я. — Покатались с толком?
— Мы зафиксировали, что маяк опознал Вас и подал сигнал на Тень, подтверждая, что Вы живы, — ответил Головин. — Теперь Ваши друзья могут быть уверены в том, что я не веду двойную игру.
— Были подозрения? — спросил я с невинным видом.
— Как Вы знаете, Ганза, которую я представляю, союзник Альянса Свободных Миров. И после того, как я вчера чуть не разнёс вдребезги, из-за Вас, их патруль, они требуют подтверждения Вашей лояльности, — тут он сделал некоторую паузу. — Раз уж я взял Вас на службу Ганзейскому союзу.
— Фёдор Алексеич, — встрял Матвеев, — да они ещё при передаче Франца нам требовали подтверждения его лояльности.
— Да, — согласился Головин. — Но сейчас, после утреннего инцидента, мой коллега, капитан-навигатор террасаконтеры Альянса, Мариано Франциско, снова потребовал этого — или выдачи Франца фон Касселя, во избежание возможных конфликтов между союзниками.
Я хорошо видел, как презрительно скривился Рязанцев от слова «союзники».
— И как подтверждается лояльность? — спросил я.
— Разумеется, — не отвечая на мой вопрос, продолжал Головин, — о Вашей выдаче переговоров я не вёл. Но, нужно что-то решать. Поэтому, мы приняли решение передать под Ваше начало мой рейдер, «Барон Врангель».
— Снова это «мы» — адмирал, майор и лейтенант, — подумал я про себя. Что ж, продолжайте, дальше, адмирал…
— Это повысит Ваш статус, — неторопливо, продолжая обдумывать свои слова, как будто он ещё сомневался в своём решении, говорил Головин — и, возможно, создаст на какое-то время иллюзию, что я Вас контролирую. Что касается подтверждения лояльности — тут всё очень просто. Франциско требовал Вашего участия в совместной карательной экспедиции.
Вот и докатился, — сказал я себе, после того, как уши резануло мерзкое словосочетание. «Карательная экспедиция».
— И кого я должен карать, — спросил я, — несчастных фермеров на переселённых планетах, которые Альянс забирает как свою долю в разделе бывших имперских пространств? Я же офицер Имперского флота, адмирал. Я не буду драться против sapiens. Отдайте меня обратно. Буду сидеть рядом с герцогом, пока Вы с Вашими хвостатыми друзьями из Альянса не найдёте «Серебряную тень». А пока выпейте ещё коньяку. Можно ведь и без повода, как сегодня?
— Сегодня Альянс провёл орбитальную бомбардировку планеты Екатеринодар, — еле слышно сказал Матвеев в тишине, повисшей в комнате. Это вторая планета, которую Альянс стирает вместе с людьми.
— Что, простите? — я был взбешён и не расслышал половину из того, что сказал Андрей.
— Русский Екатеринодар, как до того имперский Аахен, подвергся орбитальной бомбардировке с подошедшей терассаконтеры Альянса. — повторил Рязанцев чётко и медленно.
— Вы слышали что-то о восстании в системе звезды Кубань, Франц? — спросил Головин тихо и вкрадчиво.
— Что-то слышал, — сказал я, — даже смотрел видеорепортажи. Планета с местной экзофлорой и фауной на самой границе с серыми зонами Русского Космоса. Коньяк ведь оттуда? — я осторожно кивнул я на бокал.
— Оттуда, — снова подал голос Рязанцев. — Я тоже оттуда родом, Франц.
— Когда-то рай для туристов и гурманов, — вернул разговор в свои руки Головин. — После Русской Катастрофы туда уходили остатки, расколотого революцией и избиваемого Альянсом, русского флота.
— Ганза ведь тоже приложила к этому руку, — сказал я, уже понимая, что случилось и зачем был этот коньяк.
— Не более, чем пропагандистские слухи, распускаемые Альянсом, — сказал Головин. — Я сам был там, на Кубани. Мы пропускали моих соотечественников, как Вы могли бы догадаться. Их ремонтировали, как могли, в орбитальных доках Екатеринодара, и потом те, кто не остался в ресторанах и отелях планеты, те, кто решил драться, уходили дальше, в «серый космос» на окраины «рукава» галактики.
— И много тогда ушло? — спросил я.
— Много, — сказал Головин, — приблизительно процентов десять от флота. Суда в основном мелкие — типа фрегат, корвет, рейдер. Позже, Альянс потребовал, чтобы меня убрали — и меня убрали. Для обеспечения какой-то производственной деятельности, мы привели к власти на планете двух местных дельцов — один из них владел орбитальным эллингом «Новороссийск» — звали его Азамат Бехтееев. Второй — Торус Маринский — пришел на планету из серых зон, где занимался разборкой и переработкой повреждённых крупных кораблей, непригодных для пиратства. Это были не самые правильные люди, но они были способны к компромиссу. Кроме того, это были фигуры, на которые согласился Альянс.
— А потом появился Одинцов? — догадался я.
— Да, — сказал Головин. — Он-то и спутал все карты и нам и Альянсу.
— Так я должен принести Альянсу голову Одинцова? — слишком спокойно спросил я. — Правильно ли я Вас понял, адмирал?
— Не сомневаюсь, что капитан Мариано Франциско, хочет именно этого. Вы пойдёте на «Бароне Врангеле» с террасаконтерой «Дева Марина», которая висит сейчас на орбите этой планеты.
— Я не буду участвовать в карательной экспедиции против русских, — повторил я свою, ранее озвученную, мысль. — Довольно того, что Имперский Флот не оказал им поддержки ни в их гражданской войне, ни в их боевых действиях против Альянса.
— Как с Вами сложно, — поморщился Головин, словно бы у него заболел зуб. — Мы и не хотим, чтобы Вы на самом деле дрались против русских.
— Мы сами русские, Франц, — добавил с укоризной Рязанцев.
Я недоумённо посмотрел на всех троих. Которые «мы».
— Я хочу, просто, убрать Вас с этой планеты подальше, — пояснил Головин свою мысль. — Помогите нам решить хотя бы проблему с Вами. Достаточно того, что на планете Ваш герцог и мой друг, между прочим, у которого тоже доступ к «Серебряной тени», и которого тоже нужно куда-то деть.
— Только это посложнее будет, — сказал Матвеев и налил мне ещё коньяку.
