Глава 31

Стэну и Рокки не сказали, где живут Следующие.

Наконец они добрались туда, пройдя через множество слабых мест, и теперь стояли и озирались, пока их спутники общались на быстроговоре. Несмотря на всю таинственность, Ферма показалась Рокки невзрачной. Они попали на окраину маленького городка у реки: несколько дюжин домов из бревен, глиняных кирпичей и чего-то похожего на керамические панели заводского изготовления. Из труб поднимался дым. Только дома, подумал Рокки, возможно, несколько мастерских, даже хлевов, хотя он не видел домашних животных. Травянистая равнина за городом простиралась до самого горизонта, на котором туманной зеленой полосой виднелись деревья. На равнине располагались еще такие городки – три, четыре, пять, некоторые сливались друг с другом. Небо было голубым, день теплым – очень теплым для широты Вальгаллы, Базового Чикаго, на которой, как им сказали, они находились.

Наверняка это просто еще один мир в большом ожерелье последовательных миров, составляющих Долгую Землю.

– Это может быть где угодно, – заметил Рокки.

– Церкви нет, – пробормотал Стэн.

Рокки посмотрел еще – правда нет.

– Ну и что?

– Во всех других местах, во всех человеческих местах есть церковь, или мечеть, или синагога, или храм. Мэрии тоже нет. Люди всегда строят мэрии. Во всяком случае, американцы.

Рокки пожал плечами.

– Может, Следующие не любят мэрии.

– И одежду?

Мимо проходила небольшая группа людей разных возрастов. Их кожа влажно блестела – очевидно, они были на реке, купались, может, ловили рыбу и теперь возвращались в город. И обнаженной кожи было очень много. На ногах они носили разновидность мокасин, на поясах висели инструменты, веревки и прочая мелочь. И, кроме этого, почти ничего. И пока Рокки пялился, он не заметил никаких украшений, ни драгоценностей, ни кулонов, даже волосы у них были подстрижены аккуратно, но без намека на стильность.

Увидев, что мальчики на них смотрят, группа молодых мужчин и женщин обменялись репликами на быстроговоре и со смехом ушли прочь.

Марвин усмехался.

– Что, глаза на лоб вылезли? Привыкнете.

– Сильно сомневаюсь, – ответил Рокки.

Путешественники разделились. Роберта и Жюль ушли по своим делам, а Марвин повел парней в маленький дом на окраине городка.

– Кроме меня, здесь живут еще другие. Дом не мой. Вам придется понять, что у нас здесь на самом деле нет собственности. Я пока перекантуюсь где-нибудь. Вам понадобится личное пространство, время побыть одним. Время, чтобы прийти в себя. Особенно тебе, Рокки.

– Я уже понял.

– Да и тебе тоже, Стэн, придется многое усвоить. Здесь есть еда. Сушеное мясо, фрукты, кофе. За водой сходите на реку, она там чистая. Можете развести огонь. Есть одеяла, одежда, которая должна быть вам впору, если она вам нужна. Я имею в виду, одежда, которая прикрывает тело, к какой вы привыкли. Хоть вы и в чужом монастыре, не обязательно следовать его уставу. Отдыхайте. Утром я приду. – Он посмотрел на них. – Вас не потревожат. Вас оставят одних.

– Почему? – поинтересовался Рокки. – Из вежливости?

Стэн поднял бровь, глядя на него.

– Не поэтому. Ты же не будешь гладить бродячую собаку?

– Думайте что хотите, – устало сказал Марвин. – Увидимся утром. Да, вот еще. Не советую вам пробовать переходить. Уйти отсюда можно только через слабые места. Последовательные миры по обе стороны гораздо менее гостеприимны…

Хижина оказалась тесной, практичной, прибранной, чистой, без каких-либо украшений. Стэн бросил сумку и сразу вышел «исследовать», как он сказал. Даже не задержался, чтобы спросить Рокки, хочет ли тот пойти с ним.

Рокки развел огонь, поставил кофе, распаковал сумку и разложил свои вещи. Привычные действия успокаивали.

Из хижины он вышел, только чтобы принести воды с реки в двух ведрах. Наткнулся на другую группу людей в воде чуть ниже по течению. В тепле вечера они смеялись, играли, купаясь нагишом, как дети. Рокки даже захотелось присоединиться к ним. Но, услышав их скороговорку, он повернул прочь.

Вернувшись в хижину, он соорудил постель из кучи одеял и рано завалился спать, не ожидая, что быстро заснет. Он достал электронную книгу, драгоценную вещь, принесенную родителями с Базовой, когда они переселялись на Запад-4, и при свете свечи пролистал несколько комиксов.

Для Рокки стало сюрпризом, когда его растолкал Стэн. Как ни странно, уже было утро.

– Ты в порядке? – спросил Стэн.

– Спал как младенец. А ты?

– Я тоже. – Стэн пожал плечами. – Наверное, нам что-то подмешали в еду.

– Я ничего не ел.

– Или в кофе. Чтобы дикие обезьяны не буянили. – Он казался возбужденным. – Слушай, давай умоемся. Не сомневаюсь, что Роберта будет здесь с минуты на минуту.

Рокки успел только вынести из хижины электронную книгу, чтобы зарядить от маленькой солнечной батареи, когда в самом деле появилась Роберта. К его облегчению, хотя она и была одета примерно как те люди, которых он вчера встретил, но по крайней мере не открывала слишком много тела. На ней была какая-то рубашка под свободной безрукавкой со множеством карманов.

– Готовы? – улыбнулась она. – Доброе утро, ребята. Пойдемте прогуляемся.

– Куда? – спросил Рокки.

– Ну, я хочу, чтобы вы почувствовали атмосферу нашей жизни. Думаю, начнем со школы.

Стэн равнодушно пожал плечами, закрывая за собой дверь хижины.

Когда они отправились, Роберта начала:

– Попутно урок первый. Мы одеваемся ради практичности, а не напоказ. На моей безрукавке, как вы видите, присутствует, возможно, единственное полезное изобретение человеческих существ: карманы. В остальном мы носим только то, что необходимо, что удобно, и в целом так мало, насколько возможно. Вы можете сказать, что мы не придаем большого значения внешности.

Стэн усмехнулся.

– Думаю, она хочет сказать, что Следующих нагота не возбуждает.

– Не совсем так, – довольно терпеливо ответила Роберта. – Секс для нас очень важен. Он связывает нас, как и наших предков. Просто мы на нем не помешаны. Скажем, на поведение ребенка может влиять даже слабый голод, от которого взрослый легко отвлекается. Кроме того, похоже, что у Следующих процессы в коре головного мозга протекают иначе, баланс смещается с поверхностных визуальных стимулов к пониманию более глубокого содержания. Созерцание нас не так сильно будоражит. Но есть и обратная сторона. Мы не ценим визуальное искусство так, как вы. Мы понимаем его, просто оно нас не увлекает.

Потрясенный Рокки вспомнил о комиксах в своей читалке.

– У вас нет живописи?

– Нет визуальных искусств, изначально. И мы не ценим художественную литературу. Видимо, нам не хватает способностей погружаться в вымышленный мир.

Стэн усмехнулся.

– Думаю, она старается быть вежливой, Рокки. У нее нет недостатка в способностях к чему угодно. Она имеет в виду, что вам, людям, «не хватает способностей» противостоять гипнотическому обману художественной литературы.

– Если тебе так угодно. Мы ценим музыку – особенно изящную, упорядоченную, математическую музыку. Но у нас есть тела, понимаешь. Мы танцуем, мы поем, нам это нужно. Вы тоже не играете для хоровода фугу Баха.

– Что ж, – прагматично заметил Рокки. – Вы можете обойтись такой одеждой, только если климат подходящий.

– Это правда, и здесь именно такой климат. Вот почему те, кто здесь живет, выбрали мир из этого пояса, с такой температурой, и место, где нет смены времен года.

Рокки нахмурился.

– Вы сказали «те, кто здесь живет». Разве вы не живете здесь?

– Я – нет, к сожалению. Я выросла среди людей. Меня тянет туда, хорошо это или плохо. Там я полезна, там мое призвание, я нечто вроде контактного лица. Мост. – Она улыбнулась. – Наверное, вы слишком молоды, чтобы помнить. Когда-то я работала в Белом доме советником президента. Но мой дом здесь. Прежде всего, это единственное место, где я по-настоящему в безопасности.

Стэн огляделся.

– Я вижу траву. Полевые цветы. Вдали деревья. А животных нет.

– Думаешь, можешь по флоре и фауне разобраться, в какой части Долгой Земли находишься? Не обманывайся.

– Это что, джокер? – спросил Рокки.

Стэн покачал головой.

– Думаю, она говорит, что они каким-то образом спроектировали это место. Завезли образцы различной биоты. Что-то вроде этого?

Роберта пожала плечами.

– Это все не относится к делу.

Ниже по реке они прошли мимо группы, копавшей что-то похожее на дренажную канаву. Грязные и потные, они усердно работали: поначалу у Рокки возникла неприятная мысль, что это люди – обычные, вроде него, которых эти суперчеловеки с тягой к обнаженке и возвышенными музыкальными вкусами каким-то образом заставили работать на себя. Но тут Рокки услышал быстроговор.

– Я знаю, о чем вы думаете, – сказала Роберта. – Как они управляются с повседневной работой? Кто в городе, полном гениев, решает, кому подметать улицы и чистить выгребные ямы?

– Нет, – ответил Стэн. – Вы просто это делаете. Никаких загадок.

Рокки нахмурился.

– А для меня загадка.

– Полагаю, Стэн интуитивно понимает, – сказала Роберта. – Мы просто это делаем. Когда мы сталкиваемся с проблемой, как, например, распределение повседневных работ, мы видим дальше вас. Мы сразу видим все пути решения. Работу нужно выполнить – канаву нужно выкопать. Некоторые лучше подходят для такой работы. Возражениям здесь не место. Затем это решение о необходимости воплощается в необходимые действия. Единственный дискуссионный вопрос касается непосредственной практики: сегодня моя очередь или твоя? Понимаете? Новички часто спрашивают о нашей системе управления. Есть ли у нас местные советы, главы? Мэры, президенты, короли? Нас по-прежнему достаточно мало для того, чтобы большинство могли собираться и обсуждать важные вопросы. Опять же, решение проблемы обычно очевидно для всех, действия предписываются необходимостью. Как видите, мы улаживаем свои дела, опираясь на здравый смысл, а не на мнение. Другими словами, не на предположения, основанные на слишком малом количестве фактов. Нас разделяют, если угодно, только более абстрактные философские вопросы, где цели не вполне ясны, их даже не так-то просто сформулировать.

Рокки казалось, что он защищает собственный вид – если действительно эти надменные личности принадлежат к другому виду.

– Люди жульничают. У вас должны быть преступники.

– Конечно, должны, – сказал Стэн. – Теория игр это доказывает. Не имеет значения, какая у вас система, небольшая доля мошенников всегда будет процветать.

– Мы терпимо относимся к мошенникам, – ответила Роберта. – На самом деле они редко имеют успех. Помните, что каждый из нас отчетливо видит ходы других. Это как если пытаться жульничать в играх, открытых всем игрокам, вроде шахмат. Это возможно, но очень трудно. И если индивидуум позволяет себе лишнее, общественного давления обычно достаточно, чтобы скорректировать ситуацию. У нас есть преступники, Рокки, – всего горстка, нас вообще мало. Мы зовем их «больными» и обращаемся с ними соответственно.

– Может быть, – согласился Стэн. – Но первого Следующего, о котором узнали люди на Базовой Земле, звали Дэвид. Он был преступником. Угнал военный твен, убил большую часть экипажа, а когда на выручку прилетел другой твен, пытался угнать и его. Преступников-Следующих привлекают миры людей, не так ли, Роберта?

– Мы знаем о таких проблемах и работаем над ними…

– Может ли быть такое, что все Следующие, которых люди встречают в своих собственных мирах, – преступники и сумасшедшие?

Рокки подумал, что после многодневного путешествия со Стэном Роберта отлично держит себя в руках при таких подколках. Наверное, это отличительный признак превосходящего интеллекта.

– Не следует торопиться с суждениями, – сказала она. – А вот и школа…

Школа располагалась в маленьком здании, но обучение по большей части проходило на открытом воздухе – если это можно назвать обучением.

Во дворе, огороженном веревкой, было около тридцати детей всех возрастов от малышей до четырнадцати-пятнадцатилетних. Они сидели группами, разговаривая, или играли: бегали, считали, хлопали в ладоши. Некоторые занимались настоящей школьной работой: писали, складывали головоломки, сидели с планшетами, но не рисовали, как заметил Рокки. Все это перемежалось обычным быстроговором, который для Рокки сливался в нечто вроде белого шума. Среди детей ходили несколько взрослых, наблюдая, слушая, иногда негромко переговариваясь друг с другом, некоторые делали пометки в блокнотах и планшетах.

Одна девочка упала, разбила коленку и очень по-человечески заплакала. Ее подняла женщина и увела в дом.

– Не похоже на классные комнаты, в которых я учился, – заметил Рокки.

Стэн ответил с завистью:

– Да, но мне бы хотелось учиться в таких. Вся эта свобода.

– Присматривают в основном члены семей, – сказала Роберта. – Но у нас не такие семьи, как у вас. Нас все еще мало, и как следствие наши отношения непостоянны. У нас нет браков, разве что временные союзы для воспитания детей. Мы стараемся максимизировать разнообразие нашего генофонда. У нас что-то вроде неустойчивой полигамии.

Рокки нахмурился.

– Максимизировать разнообразие? А как же любовь?

Стэн только рассмеялся.

– Ха-ха. Рокки хочет влюбиться. – Типичный Стэн. – Друг мой, это еще одна человеческая иллюзия. Как искусство и религия. Мы все десять тысяч лет зря тратили время.

– Стэн, – сказала Роберта, – предполагалось, что ты будешь проводить некоторое время в школе, когда присоединишься к нам.

– Я польщен впервые с тех пор, как вы явились забрать меня с Запада-4. Думаете, у меня есть чем поделиться в качестве учителя?

Она улыбнулась в ответ.

– Ты не понял. Эти люди здесь не учат. Да, они присматривают, тут ведь маленькие дети. Но на самом деле они здесь, чтобы слушать. Понимаешь, Стэн, мы новый вид. Наш разум на порядок превосходит разум человека, старого вида. Тем не менее мы знаем очень мало – не намного больше того, что человечество открыло для себя, и даже это изобилует изъянами, ошибочными представлениями и сущими выдумками. И мы отличаемся от человечества с его богатой древней культурой, хранящейся вне наших голов в материалах цивилизации: книгах, зданиях, накопленных изобретениях. У нас ничего такого нет. Пока нет. И так мы обнаружили, что можем учиться, глядя на игры даже самых маленьких детей, которые приходят в этот мир неиспорченными, свободными от ограничений и неверных представлений, которые мы унаследовали от человечества. Мы можем получать из их игр что-нибудь новое, от новой конструкции гаечного ключа до новых подходов в трансфинитной математике. Даже младенцы, даже дошкольники, когда они «учатся» говорить, изобретают собственные слова, собственную грамматику, даже собственную математику. Мы не столько учим детей, сколько сами учимся у них.

Все это подействовало на Рокки как холодный душ.

– Судя по тому, что вы говорите, они не рисуют для мамы картинки, чтобы повесить их на дверцу холодильника. Им не рассказывают на ночь сказки.

Роберта кивнула.

– Ты видишь в этом утрату. Я тебя не виню, я тоже выросла в мире людей. Они маленькие дети. Играют в глупые догонялки и спят днем. И у нас, в этом мире, есть тролли. Может, вы слышали ночью их зов. Мы приводим троллей по вечерам. Они баюкают детей и помогают им заснуть.

– Почему им нужно помогать заснуть? – спросил Рокки.

Роберта посмотрела на него.

– Они очень смышленые дети, Рокки. В юном возрасте они постигают хрупкость жизни, собственную уязвимость. Человеческие дети, я думаю, считают себя бессмертными. Наши же дети…

– А, никаких иллюзий, – вмешался Стэн. – И их нельзя отвлечь рассказами о благодати, о посмертии и прочими сказками.

– Я сама в юном возрасте выучила этот урок. – Она на мгновение закрыла глаза.

– У вас нет никакой религии? – спросил Рокки. – Вообще нет?

– Еще нет, – ответила она. – Идемте дальше.

Не успели они уйти далеко, как мимо них прошла шумная группа с закусками для пикника, полотенцами, планшетами и бумажными блокнотами. Переговариваясь на быстроговоре, они шли из города. Некоторые по пути кивнули Роберте и с любопытством посмотрели на Рокки со Стэном. В основном молодежь, но с ними были две женщины лет пятидесяти, на взгляд Рокки. Присутствие людей старшего возраста навело его на мысль, как редко они здесь встречаются, старше тридцати пяти почти и нет никого. Это была община молодежи.

Роберта показала на одну из старших женщин.

– Ее зовут Стелла Велч. Одна из самых способных в поколении до исхода. Когда-то она работала на Базовой советником по связям, верите? Ее выгнали из университета – она изучала математику в Стэнфорде, но академические институты людей не смогли с ней справиться. Здесь она стала одним из главных мыслителей в области космологической эволюции. До того как мы ее нашли, она разработала большую часть своих идей втихаря, на клочках бумаги…

– Эйнштейн в патентном бюро разрабатывал теорию относительности в свободное время, – заметил Стэн.

– Это так. Я же сказала, Стэн, что наши разногласия лежат в высших областях наших философий – уровни целей, конечные цели. Думаю, никто не спорит, что высшая цель разума заключается в постижении мира. Но как к этому прийти? Некоторые, вроде Стеллы, мыслят большими категориями. Она хочет, чтобы мы постигли космос в самом крупном масштабе и, возможно, в один прекрасный день приняли участие в его эволюции. Другие не согласны. У нас есть философ, ты бы назвал его поэтом, который величает себя Чистотелом.

– Как цветок, – заметил Рокки.

– Вот именно. Строго говоря, меньший чистотел – прекрасный полевой цветок, вестник весны. Им восхищался Вордсворт, и тем не менее в Северной Америке он считался сорняком. Что ж, я полагаю, он и был сорняком. Чистотел, наш Чистотел, возражает, уверяя, что всю сущность нашей действительности можно постичь путем созерцания единственного цветка: математику его диплоидных и тетраплоидных форм, то, как он поворачивает свое маленькое личико к солнцу. Понимаешь, Чистотел говорит, что мы должны достигать божественного не через бесконечно большие, а через бесконечно малые величины. Ты должен с ним встретиться.

– Мы должны, – с непроницаемым видом поправил Стэн.

Рокки поинтересовался:

– А куда они пошли, леди-космолог и ее друзья в купальных костюмах и со всеми вещами?

Роберта улыбнулась.

– В миле к северу есть горячий источник. Можешь называть эту встречу семинаром. Или купальной вечеринкой. Если ты ханжа, то можешь назвать ее оргией.

– Если я пойду с ними, – сказал Рокки, – то вряд ли усвою много из космологии.

– Я же говорила вам, что мы тоже наслаждаемся сексом. Мы используем его в социальном смысле. Сейчас идут ожесточенные дебаты по поводу эзотерической интерпретации флуктуаций излучения, которое зафиксировали из массивной черной дыры в центре Галактики, и именно это собирается обсуждать группа Стеллы. Знаете, у нас страсти могут разгореться во время ученого спора так же, как и у вас. Но гораздо сложнее повздорить, если ты со своим оппонентом сидишь в горячей ванне и прихорашиваешь его.

– Прихорашиваешь! – рассмеялся Стэн. – Хорошее слово. Как шимпанзе бонобо.

Роберта кивнула.

– Видишь, ты понимаешь. Стэн, ты знаешь, что приживешься. Согласишься, что твое место здесь.

– Вы не можете ему приказывать! – горячо возразил Рокки.

– Но я не приказываю, – мягко сказала она. – Рокки, помнишь, я рассказывала тебе о том, как нам не хватает свободы воли по вашим стандартам? Потому что нередко мы видим то, что нужно сделать, и у нас нет выбора – надо делать. Так и с тобой, Стэн. Я уверена, ты видишь, что твое место здесь, с нами. Это просто вопрос того, куда ты вписываешься.

Но Стэн на что-то отвлекся и не ответил.

– Эй, – сказал Рокки. – Наш приятель Жюль.

Жюль ван Херп был грязным и разгоряченным, но одет был как Следующие, насколько мог судить Рокки: свободная безрукавка, что-то вроде набедренной повязки, пояс с петлями для инструментов.

– Копал эту дренажную канаву, – объяснил он Роберте.

– Не удивительно, что ты вспотел.

– Мне нравится работать за компанию.

– Уверена, все ценят твое содействие, – благожелательно ответила Роберта.

Жюль выглядел до умиления довольным. Он заговорил скороговоркой, и Рокки понял, что он, как это ни невероятно, пытается общаться на быстроговоре или же имитирует его.

Стэн уставился на него с каким-то отвращением.

– Эй, Рокки, помнишь того кобольда, который временами околачивается вокруг завода?

– Боб-Боб.

– Да. Он усмехается, корчит рожи, торгует всяким хламом. Отчаянно старается быть человеком, личностью. Но никогда не станет. – Он пристально посмотрел на Жюля. – Никого не напоминает?

Жюль обеспокоился, но ничего не ответил, а взглянул на Роберту, словно она могла уладить все за него.

– Эй, это грубо, – сказал Рокки.

– Да? – Стэн повернулся к Роберте.

Рокки подумал, что в нем будто распрямилась какая-то пружина. Роберта отшатнулась от его внезапного гнева.

– Так это результат вашего великого эксперимента Следующих? – спросил Стэн. – Люди вроде Жюля, которые полностью утратили достоинство и опустились до того, чтобы показывать трюки ради вашего одобрения? Ваши собственные потерянные дети, которые плачут в темноте, потому что некому их успокоить? – Он оглядел Ферму как будто с отвращением. – И это лучшее, что вы можете делать?

– Твои замечания неуместны, – рявкнула Роберта. – Двенадцать лет назад Следующие были разбросаны, заклеймены, заперты в человеческих заведениях. Сейчас мы вместе, гордые, сильные, уверенные в себе. Ты будешь учиться с нами. Великие умы мыслят одинаково…

Стэн хмыкнул.

– Вы когда-нибудь читали Тома Пейна?

– Разумеется…

– «Права человека», 1792 год. «Я не верю, что найдутся два человека, имеющие одинаковую точку зрения на так называемые концептуальные вопросы, если это вообще мыслящие люди». Я со стариной тусклоголовым Томом Пейном, а не с вами. Я смиренно не соглашаюсь с вами – черт, нет, я вообще не испытываю смирения. – Он посмотрел на Рокки. – Я сваливаю отсюда. Ты идешь?

Он протянул другу руку.

Рокки шагнул назад.

– Мы здесь всего день.

– Ну и что? Вспомни, я Следующий. Я быстро учусь. И я уже узнал все, что нужно.

– Ты не можешь уйти, – сказала Роберта. – Это невозможно, если только тебя не возьмет с собой один из нас.

Стэн усмехнулся.

– Вы знаете, что это неправда. Теперь неправда. И вы всегда знали, что я здесь не останусь. Как вы сказали, мы, суперумные, видим путь к концу игры, ведь так? Поэтому, раз вы так умны, как говорите…

Как всегда практичный, Рокки поинтересовался:

– А наши вещи?

– Черт с ними. Я куплю тебе новые шорты. Ты идешь или нет?

– Блин, да. – Он схватил руку Стэна.

Роберта попробовала их удержать.

– Подождите, вы не сможете…

Но Стэн смог.