Глава девятая

Пока дети сосредоточенно продумывали, как атаковать лагеря, никто и не заметил, что я отправилась вниз. И не нужно было постоянно оглядываться по сторонам, чтобы убедиться, что за мной никто не следит. Я отперла дверь в Архив и скользнула внутрь.

Рука сама собой взметнулась вверх, нашаривая шнур выключателя. Темнота будто обволакивала кожу, а собственное дыхание казалось оглушающим. И это было так странно: чувствовать, как мое тело поддается панике, а сознание как бы равнодушно наблюдает со стороны, с безопасного расстояния. Сердце с грохотом отбивало свой ритм слишком быстро, слишком сильно. Мой слух заполнили фантомные звуки, и земля ускользала из-под ног. Может, когда в темноте отключалось одно чувство, остальные начинали работать в усиленном режиме? Темнота искажала даже крошечные уколы тревоги, которые вырастали до угрожающих размеров, загоняя в ловушку страха. Неудивительно, что Джуд так боялся теней.

Находясь в такой тесной комнате, было легко представить, что выхода нет. Рациональная часть меня знала, что бояться нечего: здесь есть две двери, два выхода. Но для того, чтобы пройти сквозь темноту, нужно было войти в нее и просто двигаться. Я могла повторять это тысячу раз, но каждый раз я заново ощущала все то же потрясение – потому что темнота означает утрату. Она пожирает все хорошее.

Это не Лос-Анджелес. Я сопротивлялась воспоминаниям о пыли и о дыме.

Это не тоннель. Я сопротивлялась воспоминаниям о лице Джуда, его умоляющем голосе.

Это – настоящее. Я сопротивлялась, сопротивлялась и сопротивлялась.

Я выдержала столько, сколько могла вынести физически, и только потом дернула за шнур выключателя. Бледно-желтый свет хлынул в комнату, открыв взгляду белесые облачка, взметнувшиеся с пустых полок. Я смотрела, как пыль клубится в воздухе, а потом ложится обратно, пока рваное дыхание не пришло в норму, и единственным, кого можно бояться, остался монстр по другую сторону двери.

Неважно, сколько времени мне понадобилось, чтобы взять себя в руки и собраться с мыслями, оно было потрачено не зря. Войти туда с открытым сознанием и не готовой к противостоянию – было все равно что вручить Клэнси Грею заряженный пистолет. И в этот раз я не взяла с собой Коула, который смог бы меня прикрыть.

Клэнси снова лежал на своих нарах на спине, подбрасывая что-то в воздух: смятый в шарик пластиковый пакет от бутербродов. Ловил и бросал, ловил и бросал, и снова ловил, насвистывая веселенькую мелодию. Услышав щелчок замка, он поймал пакетик в последний раз и наклонил голову в мою сторону.

– У меня есть теория. И нужно подтверждение, – сказал он. – Агенты, которые были здесь, ушли, верно?

– Они неподалеку, – соврала я.

– Тогда странно. Их я не слышал. Только детей. – В качестве доказательства парень указал на вентиляционное отверстие у себя над головой. – Ушли еще до того, как вы сюда прибыли? А остальные – что, бросили вас? Даже не показались?

Мое молчание, должно быть, оказалось достаточным подтверждением.

– Это фантастические новости! – Его голос был таким искренним, таким восхищенным. – Вам без них лучше. Вы по-прежнему планируете атаковать лагеря? Узнали что-нибудь про Термонд?

Вот оно, снова. Клэнси опять бросал ту же маленькую бомбу, ожидая, что я подниму ее, что мысли о Термонде будут мучить меня. Я скрестила руки на груди, чтобы скрыть, как они дрожат. В чем же там дело? Что там происходит?

– Клэнси. Ты и правда хочешь сделать вид, что мы в одной команде?

– А разве я не ваш талисман? – бросил он, изогнув губы в подобии улыбки. – И если ты приходишь сюда в надежде, что я окажу тебе услугу, может, перестанешь меня оскорблять. И, конечно, я знаю, как нужен тебе, чтобы найти еще детей для вашей милой маленькой бригады. Если ты хочешь получить от меня информацию, тебе придется самой добыть ее.

За две минуты мое терпение истощилось до толщины зубной нити. Клэнси Грей умеет доводить людей и наблюдать, как они срываются. Но я не собиралась доставлять ему это удовольствие.

– Где ты оставил файлы? В Колорадо? Или там, в Вирджинии?

– Не файлы, и ближе, чем ты думаешь, – ответил парень, подняв брови. – Давай, не прикидывайся дурочкой. Ты отлично знаешь, что я имею в виду.

Я знала.

– Ты и правда больной на голову, – сообщила я ему. – Ты просто заблокируешь меня. Хочешь заработать очередное очко в свою пользу? Наблюдая за тем, как я опозорюсь?

– Тогда, в Колорадо, тебе, кажется, удалось проникнуть в мои воспоминания. И в Лос-Анджелесе, в той крысиной норе, которую вы называли Штабом. Откуда же такая неуверенность? – поддразнил он.

Но я-то прекрасно понимала, что за всем этим стоит. На самом-то деле он говорил: «Мне скучно. Развлеки меня».

– А вот ты слишком самоуверен, что даже странно, – парировала я. – Ты же помнишь, как это было в Лос-Анджелесе. Мне было любопытно посмотреть все эти драгоценные воспоминания о тебе и твоей маме. Ты был таким плаксой, правда?

Клэнси нахмурился, обдумывая услышанное. И я пожалела, что упомянула сейчас Лилиан Грей – слишком рано напомнила ему о том, что она меня интересует, слишком рано намекнула, что не забыла о ней. Если я собираюсь вытянуть из Грея, где она находится и что он с ней сделал, нужно действовать продуманно.

Я снова нацепила маску безразличия, и дыхание не сбилось ни разу. Ты уже делала это раньше, Руби. Всегда легче проникнуть в чужую голову, если однажды уже проложила туда тропинку. Но оба раза мне нужно было застать Клэнси врасплох. И каждый раз я пребывала в такой чертовой ярости, что, если бы наносила этот удар физически, а не ментально, я снесла бы бетонную стену.

Он моргнул, и я позволила своим невидимым рукам потянуться к нему с задворок моего сознания, в этот момент темные, густые ресницы Клэнси дрогнули, и наши взгляды встретились снова, а его ногти превратились в когти, готовые вцепиться…

Клэнси поставил блок, и я ощутила его, будто врезавшись в стеклянную стену между нами. Я дернулась, изо всех сил сражаясь с желанием поднять руку и потереть эпицентр боли прямо посередине лба. Тупая головная боль мгновенно вспыхнула направленным, пронзающим уколом.

– Ты не в форме, – удивленно протянул Клэнси. – Выглядело жалко. Когда в последний раз ты пробовала это проделать?

«Заткнись», – подумала я, не давая чувству гордости выдать предательский ответ.

Может, лучше поговорим вот так? Его голос проник в мое сознание, а губы лишь слегка подергивались. Однажды он уже проделывал это со мной в Ист-Ривере в качестве дружеского вызова – ощущение было точно таким же. Как будто под кожу забрались тысячи мотыльков, их крылья будут биться и царапаться о нее, пока меня не одолеет нестерпимое желание вытряхнуть их оттуда.

Я действительно была не в форме, но есть разница между упадком сил и их отсутствием. Клэнси нужно было постоянно подкармливать свою уверенность такими вот моментами, чтобы справляться с собственным эго. На это и был мой расчет: на его фирменное самодовольство, его неготовность принять, что он не самый сильный в этой комнате. Давай же, сволочь…

Я хотела, чтобы он действительно поверил – хотя бы на мгновение, что мои способности – как мышца, которую я не тренировала неделями. Я хотела, чтобы он решил, будто я потеряла надежду.

Я покачала головой, изобразив на лице некое подобие огорчения и недовольства. У меня было преимущество – Клэнси считал, что уже нанес смертельный удар моей гордости, я видела это в его лице. Он думал, что мучает меня, заставляя использовать свои способности, и он наслаждался этой борьбой, наблюдая за тем, как я пытаюсь и снова терплю неудачу.

Наверное, это был единственный способ почувствовать свою власть, будучи запертым за семью сантиметрами пуленепробиваемого стекла.

Мои способности буквально кипели у меня в голове в предвкушении. Мне приходилось делать невероятные усилия, чтобы не рассмеяться, чтобы ярость и раздражение по-прежнему читались на моем лице. Мне нужно было выбить его из равновесия хотя бы на одну секунду. Только на одну – но это было все равно что атаковать того, кого защищала стена из бетонных блоков. Но, как и в любой рукопашной битве, даже если шансы неравны, всегда можно пойти на хитрость. Использовать грязные трюки.

И я не была выше этого. Ни в коем случае.

– Прости, не удержался. Готова попробовать еще раз? – Клэнси скрестил руки на груди, пристально глядя на меня из-за стекла. – Моя единственная просьба – сделай вид, что действительно пытаешься.

Когда он улыбнулся снова, я улыбнулась в ответ.

На этот раз я швырнула в него свою силу, как кулак, целясь в чистую белую занавеску, которой он пытался прикрыть свои мысли. Я замедлила свое продвижение вперед, позволив ему взмахнуть этой самой занавеской, пытаясь увести меня из своего мысленного пространства. Его собственная сила скользнула вдоль моей, будто мягкое прикосновение костяшек кулака к щеке.

И тогда я отперла дверь камеры, придерживая ее ногой, чтобы створка не закрылась. Клэнси ошарашенно отпрянул, и это великое белое ничто, которое скрывало выражение его глаз, приподнялось ровно настолько, чтобы я могла проникнуть в извилистые коридоры его ума. Цвета внезапно стали яркими, как драгоценные камни: нетронутые изумрудные лужайки, дом, пристроившийся рядом с сапфировым морем, аметистово-текучий вечерний наряд, фотовспышка – будто солнце сверкнуло в гранях бриллианта, растворяя мир в сиянии чистого света.

На этот раз я действовала даже быстрее, перебирая воспоминания одно за другим, а потом отступила назад и снова захлопнула дверь, защелкнув тяжелый замок. Радость победы была недолгой. Воспоминания и мысли Клэнси всегда проходили сквозь мое сознание как грозовые облака – расширяющиеся, клубящиеся темнотой и всегда словно готовые взорваться. Теперь они были чрезмерно светлыми и ломкими и застывшими, будто я перелистывала стопку фотографий, не пытаясь проследить извилистые бесконечные тропы, по которым отправляло меня каждое воспоминание. Я чувствовала, как меня несет течением, увлекает неодолимой силой – у руля стоял кто-то другой.

Камера, помещение для временного заключения – один резкий рывок, и они испарились. Целый слой реальности внезапно исчез. И его место заняла старая, знакомая сцена.

Клэнси сидел ко мне спиной, и я подошла ближе, позволив комнате вокруг нас обрести материальность. Темное дерево повсюду. Шкафы заполнялись книгами и папками. Телевизор в углу внезапно ожил, вспыхнув яркой картинкой, но без звука. Клэнси сидел за письменным столом, приподняв над ним руки, потом под его шевелящимися пальцами появился ноутбук, на столе выросли бумаги, уложенные аккуратными белыми стопками.

Должно быть, он оставил окно открытым. Белая занавеска, которой он отгораживал свою кровать от остальной части кабинета, трепетала у меня за спиной, и воспоминание было достаточно четким, чтобы послышались голоса детей у кострища внизу. Мягкий ветерок доносил сырой, землистый запах хвои.

Меня пробрала дрожь. Мы были в Ист-Ривере.

Теперь воспоминание ускорилось, меня швырнуло вперед, и все снова замерло. Я оказалась за спиной Клэнси, который работал за ноутбуком, то и дело поглядывая на выступление отца по телевизору.

Я резко вдохнула. И хотя рациональная часть меня понимала, что все это не в реальности – меня там не было, да и Клэнси тоже, я по-прежнему не могла заставить себя дотронуться до него или хотя бы наклониться, чтобы заглянуть через плечо.

Как он это делает? Это не было воспоминанием – это было нечто совершенно другое. Как выйти на сцену после того, как спектакль уже начался. Я преодолела барьер, который заставлял меня оставаться наблюдателем, не участвуя в происходящем.

Парень глубоко вздохнул, расстегивая воротник рубашки и одновременно печатая интернет-адрес… пароль…

Клэнси, который сидел передо мной, развалился на стуле, откинул голову назад, глядя вверх, словно обращаясь прямо ко мне…

– Дошло теперь? – спросил он.

Я вырвалась из его сознания, оборвав связь прежде, чем он мог… он мог… не знаю, запереть меня там? Было ли это возможно? Мог ли он…

В коридоре снова зажегся свет, такой яркий, что у меня заболели глаза. Я понимала, что по-прежнему мыслю не вполне адекватно и мне все еще страшно, потому что я чувствовала только один запах – сосен и того далекого костра.

Клэнси снова развалился на кровати, крутя в руках самодельный мячик. И это было так странно: как только картинка исчезла и я ощутила твердую почву под ногами, я не чувствовала себя ни напуганной, ни даже оскорбленной, что в конце ему удалось захватить надо мной контроль. Я чувствовала… любопытство. Он никогда не давал мне прогуляться по своей памяти таким вот образом – в Ист-Ривере он показывал мне то, что отбирал и соединял друг с другом, но это было совершенно… иначе. Я понятия не имела, что так вообще было возможно. Пульсирующая головная боль исчезла, и впервые после погружения в его сознание я не чувствовала себя измотанной или растерянной. Я по-прежнему пребывала в восторге от того, что пробила его барьер – пусть даже на секунду.

– Увидимся завтра, Руби, – сказал Клэнси, подбросив воздух все тот же пластиковый пакетик.

Оказавшись за дверью, избавив себя от его общества, я ощутила, как у меня в груди разливается странное чувство легкости – искрящееся, вибрирующее и сверкающее. Похоже, я сдерживала монстра слишком долго. Его нужно выпускать, чтобы он размял ноги, чтобы он вспомнил, как это приятно – получить контроль.

Я вспомнила, как это приятно – получить контроль.

Думаю, мне это даже понравилось.

В Штабе остался один ноутбук, и хотя Зеленые пускали слюни в ожидании своей очереди, их внутренний кодекс чести, кажется, гласил, что Кейт сама определила, кому его доверить. Или, по крайней мере, дала этому человеку преимущество.

Так что, в любое время суток вы могли застать в пустом компьютерном классе работающего Нико. Иногда вокруг него собиралась небольшая группка ребят, которые толпились, заглядывали ему через плечо и тыкали пальцами в экран или что-то для него набирали, когда Нико все же отрывался от клавиатуры.

– По сравнению с этими детьми стервятники – просто цыплята, – прокомментировал Коул, когда мы стояли снаружи, глядя на них через длинное стеклянное окно. – Как думаешь, если он вдруг упадет замертво, его просто спихнут со стула и будут использовать как подставку для ног?

Я фыркнула.

– Им скучно. Если мы не дадим им задание, они начнут снимать с дверей электронные замки, чтобы попытаться сделать из них мобильники.

– Ага, ну, управляться с ними – это по части Коннер. Я чертовски уверен, что у нас с тобой недостаточно терпения для… – Из комнаты раздался громкий визг – это Нико передал ноутбук одной из Зеленых. – …для этого.

Мне каким-то образом удалось пережить день, заставив себя ни разу не вспомнить о Кейт и о выражении ее лица, когда она осознала, что сделали мы с Коулом.

– Она еще не объявилась? – спросила я.

Коул покачался на пятках, наморщив лоб.

– Не-а.

– Ей следовало к нам прислушаться.

Я поняла, что произнесла эти слова вслух, когда Коул успокаивающе погладил меня по голове.

– Запомни мои слова, Конфетка. Уже завтра Коннер, поджав хвост, приползет обратно, потому что агенты ее прогонят. Это пойдет ей на пользу. Время от времени всем нужно получать от реальности хорошую пощечину. Чтобы не расслабляться.

Но именно в этом и было дело. Я не хотела, чтобы ее вот так щелкнули по носу. Я не жаждала отмщения. Меня задело, когда она ушла, и мне недоставало гордости, чтобы делать вид, будто это не так. Но ее решение, ее инстинктивная потребность всегда заделывать трещины и сглаживать острые углы были вполне объяснимы. Кейт не могла поверить в то, что другие с легкостью могли нас бросить, использовать, причинить нам боль, потому что ей самой такое и в голову бы не пришло.

Меня убивало то, что наш первый разговор здесь, на Ранчо, так и остался единственным. Я ужасно подвела ее в Лос-Анджелесе. Кейт верила в мои силы, но я оказалась не способной защитить нашу команду. Я должна была поговорить с ней еще раз, пока она была здесь, хотя бы несколько минут. И возможно, мы бы снова услышали друг друга. Сейчас уже я сомневалась, что у меня еще оставался шанс вернуть ее доверие.

Эти мысли отравляли меня, выжигали изнутри. Я не знала, что сказать ей при встрече, как повиниться, чтобы она простила меня. Как вместить тяжесть, которая столько дней не дает дышать, в два коротких слова? Прости меня, прости меня, прости меня, прости меня…

«Прости меня» – разве этого может быть достаточно? Когда утрата так велика. Слова эхом раздавались в той пустоте, которая осталась после него. «Прости меня» ничего не исправит, не вернет Джуду жизнь и то, что ушло вместе с ней.

Коул дружелюбно помахал Зеленой девочке, Эрике, которая стрельнула в него глазами. Она вспыхнула и снова пригнулась к ноутбуку, спрятавшись за Нико. В призрачном голубом мерцании его кожа пугала своей мертвенной бледностью. Чем дольше Нико смотрел на экран, тем глубже и заметнее проступали морщины на его лице.

– Не думаю, что дать ему доступ к серверу Клэнси – хорошая идея, – негромко сказала я. – Когда дело касается Клэнси, мыслить здраво он не может.

– Твои опасения приняты к сведению, Конфетка. Но у нас за это отвечает именно он. Я намерен сделать на него ставку – Нико есть что доказывать. И если это будет зависеть от него, мальчишка не захочет снова подвести тебя или Кейт.

– В этом если как раз и заключается проблема.

– Эй, ты уже выступала по делу Лиама. Я собираюсь сделать то же самое для Нико, и твой черед соглашаться.

– Лиам не выдавал секретную информацию об организации сыну врага, человеку, который потом не только предал нас и его самого, но, возможно, уничтожил наш единственный шанс получить лекарство.

Я повернулась спиной к детям и прислонилась к стеклу.

– Верно, но если бы он не втянул в это Клэнси, если бы тебя обманом не заставили вернуться, мы бы даже не узнали, что такое лекарство вообще существует.

Я уставилась на Коула.

– Что, не думала об этом под таким углом? – пожал плечами Коул. – Утрата… она выжигает в тебе пустоту, чертову черную дыру в твоем мире, в самой его сердцевине. Она пожирает твои мысли – ты даже не успеваешь остановиться и что-либо осознать. И она никогда не насытится. И когда ты сравниваешь то, что получила, с тем, что потеряла, это ничуть не уменьшает боли, так ведь?

Я покачала головой. А потом достала клочок бумаги, на котором записала данные сервера и пароль, которые подсмотрела в памяти Клэнси. Коул молча ее взял и принялся рассматривать мои каракули.

– Руби, – тихо сказал он. – Все дело в… именно об этом всегда умалчивают: прощение – это не для кого-то другого. Прощать нужно ради себя.

– У кого ты подслушал эти слова? – спросила я.

– Им научила меня собственная жизнь.

Я закатила глаза.

– О, наверняка…

Но я недоговорила, потому что внезапная догадка заставила меня замолчать. Я уставилась на своего собеседника, но Коул мгновенно опустил взгляд, заставив себя улыбнуться, и на это было действительно больно смотреть. Потом он пожал плечами и скрестил руки на груди. Коул ждал моей реакции, каких-то слов, и чем дольше я молчала, тем тяжелее становилось это ожидание. Я уловила тот момент, когда уязвимость пробила брешь в его броне. Лицо, на котором вдруг отразились эмоции, вдруг стало совсем детским и каким-то напуганным, как у ребенка, который замер в ожидании наказания.

– А кого должен был простить ты? – Конечно, это было не мое дело, но при взгляде на него у меня вдруг сжалось сердце. Я хотела знать, я хотела, чтобы Коул сказал мне, чтобы хотя бы на секунду ему самому стало легче.

– Это не… слушай, это неважно, просто… просто подумай об этом? – несвязно проговорил он, запустив пятерню в отросшие волосы.

На мой вопрос существовало немало возможных ответов: простить родителей – за то, что они так и не распознали, кто он; Лиама – за то, что брат осложнял ему жизнь; тех, кто остался от Лиги – за то, что отвернулись и от него тоже. Эти ответы были мне известны, и то, что Коул не хотел говорить об этом и даже избегал на меня смотреть, говорило о том, что все гораздо сложнее. И даже намного хуже, чем можно было представить.

Коул настолько хорошо научился прятаться за маской своего очарования, которую носил всегда, что, поддавшись ему, я долго не замечала в нем признаков замешательства и беспокойства. Коул никому не мог признаться в том, как глубоко был ранен этой болью. Может, со временем он доверится мне и я стану для него той, кем был для меня Лиам и другие тоже. И несмотря на незаживающие шрамы, что оставил на мне Термонд, и знание о том, что я такое, больше я не была одинокой.

– Все в порядке, – проговорила я, взяла из его рук бумажку и втолкнула парня в комнату. – Пойдем.

Нико поднял на меня взгляд, потом отвел глаза и уставился на меня, словно не сразу осознав, кто стоит прямо перед ним.

– Можешь скачать файлы с этого сервера? – спросила я.

Мальчишка смотрел на меня так долго, что мне стало не по себе.

– Ага, конечно, не проблема, – наконец пробормотал он, забирая у меня листок.

Зеленые, вынужденные отодвинуться, чтобы освободить место для нас, сгорая от любопытства, снова сгрудились вокруг стола, потому что Нико открыл несколько окон. В них замелькал странный код.

– Эй, ребята, – произнес Коул самым дружелюбным тоном. – Может кто-то из вас найти сенатора – скорее всего, она у себя в комнате, и прислать сюда? Остальные абсолютно точно станут героями в моих глазах, если помогут бедной Люси наскрести на сегодняшний ужин.

Дети были слишком умны, чтобы не догадаться, что от них хотят избавиться, но, кажется, ни один не обиделся. Между тем, на экране появилось новое окно, в котором выстроился десяток папок.

– Но почему? – спросила я, когда последний Зеленый выскользнул из комнаты и захлопнул за собой дверь.

Коул молча указал на Нико, который неподвижно сидел на стуле и словно и не дышал вовсе. Он сгорбился и скрючился, словно мечтая свернуться в клубок, съежиться и полностью исчезнуть.

– Нико, приятель, – сказал Коул все тем же непринужденными тоном. – Может, ты хочешь уйти…

– Я никуда не уйду. – Мне пришлось напрячь слух, чтобы различить его слова.

– Может, ты мог бы…

– Я никуда не пойду, – твердым голосом Нико и кликнул по первой папке.

И только когда она открылась, я увидела ее название: «Термонд».

Внутри оказалось штук пятьдесят файлов – все вперемешку: видео, фото и отсканированные документы. Шумно дыша, Нико всматривался в экран. Курсор застыл над одним из изображений.

Изображение еще не загрузилось, но я уже догадалась, чье лицо мы увидим сейчас на экране. Он всегда выглядел младше своего возраста, но фотография маленького Нико, совсем еще ребенка заставила меня ощутить острую вспышку нежности. Короткий ежик черных волос, гладкая, бронзовая кожа приобрела цвет бетонной крошки, на которой выделялись темные, безжизненные глаза. На голове были еще заметны заживающие шрамы.

О Господи, подумала я, борясь с внезапно накатившей тошнотой. О Господи…

Семнадцатилетний Нико смотрел на мальчика на экране как на незнакомца. Он сумел выбраться из ада и теперь не убегал от него. Он даже не пытался повернуться к нему спиной. Медленно и неохотно во мне зарождалось уважение к нему. Нико остался спокойным и собранным. А я могла бы сорваться от любой детали – даже от фотографии тех лет.

Термонд. Нико был в Термонде. Первые годы существования лагеря были посвящены исследованию причин ОЮИН, но постепенно цели изменились. Еще до того, как меня поместили туда, эти исследования прибрала к рукам корпорация «Леда» и перевела детей, оказавшихся невольными участниками этой программы, на свою базу в Филадельфии. Коул находился в «Леде» под глубоким прикрытием, пытаясь раздобыть ценные сведения об опытах, которые ставились на детях. В итоге именно Коул сумел вытащить оттуда Нико, тайно передав Албану план операции. Уже после того, как Клэнси выбрался из Термонда, бросив остальных.

– Ты в порядке? – Подтащив один из стульев к столу, Коул уселся рядом с Нико. Последовав его примеру, я села с другой стороны. – Ты не обязан это смотреть, – добавил Коул. – Мы с Руби сами можем проглядеть файлы.

– Это… его, верно?

Мы с Коулом переглянулись, и парень кивнул.

– Если у него есть файлы экспериментальной программы Термонда, – проговорил Нико, – может, там найдется какая-то информация о причинах ОЮИН. Или, по крайней мере, о том, что не может являться причиной. Это… – Нико судорожно вдохнул и выдохнул, после чего закрыл фотографию, вернувшись к корневому каталогу. – Это хорошо. Если нам удастся добыть что-то ценное, это хорошо.

Приоткрылась дверь, и показалась сенатор Круз. Пригласив ее войти, Коул встал, уступая женщине место, и коротко объяснил, что мы нашли.

– Боже, – выдохнула она, наклоняясь к экрану.

Нико открыл папку под названием «Федеральная коалиция». И сенатору стало еще больше не по себе, когда мальчик открыл документ, названный ее именем. Там были сотни – буквально сотни – досье, разбросанных по множеству папок: СПП, контакты из ближнего круга президента Грея, агенты Детской Лиги, Албан и дети – включая меня, Лиама и Толстяка. В наших файлах содержалась информация, позаимствованная в сети СПП и охотников за головами, которую Клэнси дополнил собственным разделом «Наблюдения».

Его наблюдения обо мне: «Чаще всего сомневается, когда принимает решения, касающиеся только ее. Все иначе, когда речь идет о близких, вплоть до того, что слишком сильно стремится их защитить. Нет серьезных пороков: не любит сладкое, любит старую музыку (связано с воспоминаниями об отце). Позволяет себе бесплодную надежду найти свою бабушку. Отчаянное стремление к близости и тесным отношениям означает положительную реакцию на предложение дружбы. Пытается осознать собственную физическую привлекательность. Доверчива, не злопамятна, слишком легко прощает…»

Моя челюсть отвисла от возмущения и замешательства, вызванного этой весьма нелестной характеристикой. «Слишком легко прощает»? Посмотрим.

– Вот, вот эту, «Племена», – сказала я. – Открой вот эту.

– «Племена»? – спросила сенатор Круз.

– Так Клэнси называл группы детей, которые покинули Ист-Ривер – тихую гавань… вообще-то это место вряд ли можно было назвать «тихой гаванью», но он утверждал, что это так и есть. Каждый раз, когда группа детей уходила, он давал им припасы на дорогу.

И еще снабжал кодом, чтобы они могли сообщать друг другу о безопасных маршрутах. Я не раз задумывалась, сколько таких «племен» в итоге покинули Ист-Ривер – до того, как мы оказались там. И теперь я получила ответ: двенадцать групп, в основном по пять-шесть человек.

Таблица была разделена на колонки по числу групп, и под каждой были указана даты и место. Я попросила Нико пролистать информацию, пока не нашелся список группы Зу. Два места: Колорадо и Калифорния. Последнее обновление было месяц назад.

Он знал, где ее искать. Или, по крайней мере то, что она направилась на запад. Я сцепила руки за спиной, чтобы удержаться от желания врезать по чему-нибудь кулаком. Он знал, что все это время я уже не надеялась увидеть ее снова.

– Как Клэнси получал эти сведения? – спросил Коул. – Это просто бомба, но только если информация надежная.

– Однажды он сказал мне… – начал Нико. Не поворачиваясь к нему, я все равно почувствовала на себе его короткий взгляд. Когда парнишка заговорил снова, его голос зазвучал тише. – Был телефонный номер, по которому можно было позвонить и оставить сообщение с информацией, что с тобой и как. Или попросить о помощи. Клэнси говорил, что иногда помогал одной группе найти другую: если дети были слишком напуганы, чтобы справиться в одиночку. Он знал все.

Я в этом не сомневалась. Здесь было столько информации – для того, чтобы с ней разобраться, понадобится не один день. Однако мы пока ничего не нашли о Лилиан, хотя я и не так уж на это и рассчитывала.

– Давай снова вернемся к папке «Термонд»? – попросила я, заметив, что сенатор прижимает ко рту ладонь, собираясь подняться.

– Лагеря… они все такие? – спросила она.

– Это все равно что сравнивать гнилые яблоки, – бросил Коул, который воспринял ее реакцию так же, как и я. – Все они ужасные, но, если их сравнивать друг с другом, может показаться, что какие-то не так воняют.

– Какой самый новый файл в папке? – спросила я у Нико. – Можешь найти?

– Ага, вот этот…

– План эвакуации на случай пожара? – переспросила сенатор Круз.

Мы уже просмотрели этот документ, изучили карты, на которых была обозначена последовательность действий, согласно которой СПП и инспекторы должны очистить боксы в случае непредвиденной ситуации. В других файлах были указаны имена сотрудников СПП и содержались материалы исследования, которое проводилось в лазарете. Имя Клэнси, конечно, не упоминалось нигде. Если свидетельства проводимых над ним опытов и существовали, он обязательно нашел бы способ их уничтожить – чтобы никто не увидел его в моменты бессилия.

– Клэнси постоянно намекал, что в Термонде происходит…

– И ты уверена, что это не просто уловка, чтобы вывести тебя из равновесия? – Сенатор Круз похлопала меня по плечу. – Его папа любит играть в ту же игру.

Нико уже собирался закрыть папку, но Коул вдруг шумно вдохнул:

– Погоди. Прокрути повыше.

Парень прищурился и потер рукой небритый подбородок. Я несколько раз перевела взгляд с него на экран и обратно, пытаясь понять, что именно он увидел.

– Проклятье, – приглушенно сказал Коул.

Я почувствовала неладное.

– Что?

– В этом сценарии детей выводят из лагеря. Но, если и правда случится пожар, что мешает перевести их во внутренний двор? Или согнать к границам лагеря? Он же километра полтора в ширину, да? И почему описан только этот единственный сценарий? А что, если пожар случится в столовой или в цехах? Увидев кучу стрелок и цифр, мы сразу предположили, что это план экстренной эвакуации. Но никаких доказательств этому нет.

– Но если это не план экстренной эвакуации, то что? – спросила я.

– Думаю, это был план эвакуации на случай, если местоположение лагеря будет раскрыто, или если Грея прикончат или свергнут. Но посмотри…

Я наклонилась к экрану. Коул показывал в угол страницы. Рядом с датой – 10 декабря прошлого года – было мелко набрано «ПОПРАВКА». И рядом с ней зачеркнутая дата еще на пять лет раньше.

Коул взялся за мышку и снова прокрутил файл ниже.

– Здесь использовано кодовое название «Кардинал». И цифры рядом с каждым бараком обозначают, сколько минут нужно СПП, чтобы туда добраться, но ноль-один-ноль-три может обозначать первое марта, верно?

– Погоди… – я замотала головой, – погоди, но что тогда все это значит?

– Это означает, что они не эвакуируют лагерь, – тихо произнес Нико. – Они вывозят детей, по четыре барака в день.

– Но единственная причина, по которой это могут сделать – если лагерь собираются закрыть? Я права? – спросила сенатор Круз.

– В папке был еще один файл под названием «Кардинал», – сказал Коул. – Ага, вон тот. Здесь тоже список лагерей, только короче…

– …И список перевода сотрудников СПП, – договорила я. – О боже.

Я закрыла лицо руками, напоминая себе о том, что нужно дышать. И по мере того, как догадка превращалась в реальность, стены все больше надвигались на меня, а потолок, казалось, опустился прямо мне на плечи. Они закрывают лагерь.

– Дорогая, ты в порядке? – спросила сенатор Круз. – Я не понимаю: это же хорошо? Судя по тому, что вы рассказывали мне об условиях в лагере…

– С этой точки зрения, это и правда благо, – вмешался Коул. – Но, если лагерь закроют, вместе с ним уничтожат или хорошенько спрячут все улики. И это место уже нельзя будет использовать как доказательство жестокой реабилитационной программы. Этот лагерь… мощный символ. Он самый старый, самый большой, и, догадываюсь, что больше всего издевательств и насилия над детьми совершалось здесь.

– Разделяют детей… боксы… – У меня пересохло в горле. – Большинство этих детей прожили бок о бок уже десять лет. Они заменили друг другу семью. А у них хотят отобрать даже это?

– Ладно, значит, на один лагерь меньше. – Сенатор Круз откинулась назад на стуле. – Что еще мы можем выбрать в качестве крупной цели?

– Нет других крупных целей, – сказал Коул. – Мы по-прежнему планируем атаковать Термонд. Это наша конечная цель.

Я подняла взгляд. Должно быть, на моем лице отразилось потрясение, потому что Коул уставился на меня в замешательстве.

– Правда, Конфетка? Я же, наверное, раз десять повторил это утром. Термонд, без вариантов. Что ты так смотришь?

Я прокрутила в памяти прошедший день, пытаясь вспомнить. Должно быть, это было после того, как мы закончили тренировку… или до того, как вернулись Лиам и остальные? Утренние воспоминания имели какой-то странный, глянцевый ореол, будто от усталости все начало расплываться в глазах, словно смотришь на себя в запотевшее зеркало.

– Черт побери, малышка, – точно услышав мои мысли, Коул заговорил снова. – Тебе бы поспать подольше.

– Пять недель… Неужели этого времени достаточно, чтобы организовать подобную операцию? – Сенатор Круз озабоченно нахмурилась.

– Мы все подготовим, – просто сказал Коул.

– Вы попросили детей написать предложения для этой миссии, верно? – спросила Анабель Круз. – Надеюсь, это не прозвучит обидным для вас, но неужели они в состоянии предложить план успешной военной операции и потом воплотить его в жизнь?

– Нас обучали, – ответила я, – и обучали именно этому. По крайней мере, тех из нас, кто был в Лиге. Нам нужно время, чтобы натренировать остальных, и еще найти других, убедиться, что они справятся даже в сложных обстоятельствах.

Коул вытащил тонкую пачку листочков, которые собрал у детей, и передал сенатору.

– Некоторыми идеями я просто впечатлен. Там много хороших деталей. А Зеленые так просто утерли нос лучшим представителям Лиги… И я даже не ожидал получить статистический расчет вероятности успеха или… – Парень прищурился, глядя на страницу, которую держал в руках. – А вот это слово я и не встречал никогда. В любом случае, до того, как нацелиться на Термонд, нам нужно испытать свои силы, совершив набег на лагерь поменьше. Убедиться, что план жизнеспособен.

Сенатор выпрямилась на стуле.

– На любой лагерь?

– Предпочтительно из тех, что расположены на побережье, но да, разницы нет. Мы попытаемся найти лагерь, спроектированный как Термонд, чтобы подготовиться к настоящему сражению.

– А если выбрать Неваду?

Коул наклонился над столом, в его глазах вспыхнуло возбуждение.

– Вы думаете об Оазисе?

Оазис? В штаб-квартире Лиги в одном из коридоров на стене висела карта США, на которой были отмечены все известные лагеря, большие и маленькие. Я закрыла глаза, стараясь воспроизвести в памяти цветные пятна штатов, двигаясь с востока на запад. Это было… в северо-восточной части штата. Далеко.

Нико не отводил взгляда от экрана ноутбука.

– Это тот, где держат детей из Федеральной коалиции.

Сенатор Круз кивнула, с трудом сглотнув, и обхватила горло рукой. Она смотрела куда-то позади нас, может быть, на часы на стене.

– Моя дочь Роза тоже там. Я спрятала ее вместе с бабушкой, но… Грей не отступился. Он специально нанял людей, чтобы найти наших детей. Чтобы всегда приводить этот пример. Я знаю, по меньшей мере, десятерых сотрудников Федеральной коалиции, которые считают, что их детей забрали туда. Или знают об этом точно. Господи. Что сейчас с этими людьми? Все они попали в лагеря временного содержания? Выживут ли они? Смогут ли когда-нибудь снова увидеть своих детей?

– Смогут, – сказал Коул, хотя уверенности в его голосе не было. – Всегда есть шанс, верно? Но как бы там ни было, живы ли их родители или нет, мы готовы принять этих детей. И дать им возможность сражаться, если они захотят. Тем более что возвращаться им некуда.

Нико поднялся из-за стола, сжавшись и обхватив себя руками. Его взгляд метался по комнате. Парень явно избегал смотреть на нас.

– Я пойду… пойду… в душ…

И он быстро умчался, словно убегал от пожара. Кажется, Нико даже не заметил, что изрядно приложился боком об угол стола и, споткнувшись, едва не упал.

Я шагнула было за ним, но заставила себя остановиться. Коул поднял брови, посмотрев на меня с немым вопросом. Я покачала головой. Нет. Я не собиралась этого делать. Мне было жаль мальчишку – ему снова пришлось вернуться в те страшные дни или годы. Но я не собиралась успокаивать его или пытаться защитить от других ужасных воспоминаний. Да у меня бы и не получилось, если видеть его таким же несчастным доставляло мне удовольствие.

«Ты не сбрасывала бомбы на город», – подумала я.

Но и он этого не делал. Нико не планировал тот налет, который осуществили военные. Он не мог отвечать за агентов, которые под покровом ночи свергли и убили Албана, и это преступление навсегда раскололо Лигу. Он не…

Я прижала тыльную сторону кисти ко лбу. Я не хотела думать об этом сейчас. И протыкать опухшую, болезненную мозоль, которая еще не лопнула. Мне нужно сосредоточиться на Термонде. И, кстати, у нас нет даже двух месяцев на то, чтобы достать оружие и транспорт, найти еще детей, обучить их, добраться до Невады, вернуться из Невады. И как же мы все это провернем? Задачи нарастали как снежный ком, который уже достигал размеров горы. И чем ближе я к ней подходила, тем выше она вырастала, почти достигая небес.

– Сегодня вечером мы соберемся все вместе, чтобы обговорить план, – сказал Коул. – Мы определим наши цели, чтобы каждый знал, на что расходовать энергию. А вы…

– Да-да, конечно. Я выйду на контакт с канадцами, посмотрю, что они захотят сделать для нас в плане снаряжения и топлива. – Сенатор Круз успокаивающе погладила меня по руке, а потом сжала мои пальцы.

– Вы – королева моего сердца, мадам сенатор, – сообщил ей Коул, улыбаясь своей великолепной обезоруживающей улыбкой.

– Оазис, – напомнила она ему, направляясь к двери.

– Встретимся здесь ровно в семь, – кивнул Коул. – План уже будет готов.

Анабель Круз еще раз посмотрела на Коула. Мне показалось – лишь на секунду, – что в ее глазах вспыхнула надежда. Но тут же погасла.

– Спасибо.

Я подождала, пока сенатор уйдет, опустила голову на стол и закрыла глаза. Но легче не стало: голова болела еще сильнее, и когда я снова сосредоточилась на Термонде, странная матовая вуаль, будто наброшенная на мои воспоминания, стала еще плотнее. Я выпрямилась, и мое сознание внезапно заполнили образы людей в черной униформе, которые разоряли лагерь, уничтожали малейшие улики, чтобы мир никогда не смог узнать, что происходило там на самом деле… И я не могла им помешать.

– …м? Руби? – Коул помахал мне из-за компьютера и странно посмотрел на меня. – Ты в порядке?

– Ага, – сказала я и потерла покрасневшие глаза. – А что?

– Ты просто… посмотрела вокруг себя, но не…

Но я снова сфокусировалась – по крайней мере выбралась из тягучих, мутных, бесформенных размышлений.

– Я в порядке, – перебила я его. – Так что там с планами, с теми, которые составили дети. Ты их прочитал?

– Ага, – кивнул он, устраиваясь на стуле Нико перед ноутбуком и принимаясь кликать мышкой. – Они не плохие, но я помню лучший.

– Чей?

– Твой, – подчеркнул он. – Ты разработала подробный план нападения на Термонд, помнишь? И передала его Албану за спиной у Коннер.

Я что, и правда это сделала? Сейчас мне казалось, что последние три месяца длились все равно, что три года. Мой план извратили: детей должны были отправить в лагеря, чтобы использовать их как живые взрывные устройства. Мою мечту превратили в кошмар, а меня растоптали.

– Все эти новости насчет Термонда… дерьмовая ситуация. Я понимаю, что это фиговое слово, чтобы выразить, насколько это ужасно. Но это просто очередное дерьмо, и теперь нам придется действовать еще усерднее и быстрее. У нас есть время до начала марта, чтобы как следует подготовиться. Проработанный план – тот, над которым ты сидела месяцами – поможет сразу перейти к действию.

Все листки с набросками планов Коул сшил в небольшой блокнот, который сейчас полетел в мою сторону.

– Вот. Запиши сюда все, что ты помнишь о своей изначальной идее. А я постараюсь к сегодняшней встрече собрать все идеи в нечто цельное и реалистичное.

Отыскав ручку в одном из ящиков, я уселась за работу. Первые слова дались мне с трудом, а еще я стеснялась своего ужасного почерка. Но чем дольше я писала, тем легче мне становилось, хотя фразы словно нехотя цеплялись одна за другую. Будет ли на этот раз все иначе? Стоят ли эти усилия новой надежды?

На этот раз все будет иначе. Накануне нападения один ребенок проникает в лагерь с маленькой камерой, установленной в очках, чтобы передать сведения о внутреннем устройстве лагеря в Штаб. Используя эти сведения, мы разрабатываем стратегию операции. Коул пообещал, что так и будет. Мы захватим их собственный транспорт, застанем СПП и инспекторов лагеря врасплох, не убивая, возьмем их под контроль. Если ты не сможешь поверить в успех, то и они не смогут. Мы оставим на свободе одного инспектора, но я буду контролировать, чтобы, пока мы оттуда не уберемся, он отправлял в центр положительные отчеты.

Я исписала десять листов с обеих сторон. И чем большее воодушевление охватывало меня – передо мной во всех деталях разворачивался каждый момент операции, тем более невнятными становились мои каракули. Под конец у меня даже свело руку, и я почувствовала, что выдохлась. Но голова моя была ясной. И вообще мне стало гораздо лучше. По крайней мере, я успокоилась, что тоже было немало.

Поднявшись, я повернулась к Коулу. Пока я писала, до меня доносились какие-то голоса и невнятные звуки: парень просматривал видеозаписи, которые нам удалось скачать. Плач, тихие просьбы, вопросы, которые всегда оставались без ответа. Для того, чтобы выжить в Термонде, пришлось научиться, как отключаться от всего этого. Я бы не справилась, если бы эти кошмары и ночью тоже преследовали меня.

Отсветы экрана бросали блики на его лицо, отражаясь на стене за спиной. Какое-то время я просто стояла, наблюдая за его отрешенным лицом. Потом картинка на экране сменилась: по нему и по окнам, которые тянулись вдоль стены, растекался огонь. Оранжевый, красный, золотой – свет монитора окутывал Коула в цвета смерти. И тут же короткий миг умиротворения исчез, смытый обрушившейся на меня ледяной волной. И я почувствовала, как дрожь пробежала по моей спине и добралась до затылка.

Видео сфокусировалось на лице мальчика лет тринадцати, не старше, привязанного к металлической стойке. Он тяжело дышал, пытаясь высвободиться из наручников, которые сковывали его руки. Его бритую голову покрывали электроды, окружая ее короной проводов. От ужаса меня затошнило, к горлу поднялась обжигающая желчь. Я закрыла глаза ладонями, собираясь с духом, чтобы увидеть ужасную правду.

Коул оглянулся на меня только раз, когда я встала у него за спиной, а потом снова обратился к экрану. На иное приглашение я и не рассчитывала. Он запустил видео сначала, и это было еще хуже – слышать нечленораздельные вопли и крики Красного, которые сопровождались сухими и безразличными комментариями на камеру.

– Над этим мальчишкой ставили эксперименты, чтобы узнать, какая эмоциональная реакция запускает его способности, – проговорил Коул, глядя на последний застывший кадр, запечатлевший вблизи лицо мальчика, мокрое от пота и слез. – Пытались разобраться, как его сознание это обрабатывает. Руби, – сказал он, полуобернувшись ко мне, – после того, как мы соберемся сегодня вечером… когда у нас будет готов план операции… Я хочу, чтобы ты сделала все, что в твоих силах, чтобы найти Лилиан Грей. Все. Ты поняла?

Коул запустил эту запись снова, когда я наконец ответила:

– Да. Сделаю.