4. Убийственный наряд
Хэмпстед казался Агате самым деревенским и мило устаревшим пригородным районом Центрального Лондона, благополучно избежавшим серьезных повреждений при авианалетах: узенькие улицы вели к укромным уголкам, настолько отгороженным от городской суеты, что можно было, закрыв глаза, вообразить, будто ты в деревне.
Построенный без четкой планировки на склоне плавно поднимающегося к бывшей пустоши холма, Хэмпстед, наверное, стал бы самым кошмарным местом города для зацикленного на симметрии Эркюля Пуаро. А вот старая дева мисс Марпл была бы от него в восторге: от широкой Хай-стрит со старинными кирпичными зданиями, приспособленными под конторы и магазины, от лабиринта двориков, улочек и переулков, улиц, обсаженных вязами, в тени которых стояли коттеджи в деревенском стиле с безупречно ухоженными газонами.
Даже современные кварталы и двухэтажные дома в стиле «Баухауса» почему-то отлично сочетались с этой патриархальной стариной. Обитель Агаты в доме 22 по Лаун-роуд походила на домик с мансардой и была удобной и уютной, пока они жили там с Максом. После того как муж отправился за море, жилище стало казаться Агате слишком большим и холодным.
Двухэтажная квартира, составлявшая маллоуэновскую часть сообщающихся между собой квартир «Баухауса», сдавалась меблированной, что и к лучшему: после того как разбомбили Шеффилд-террас, всю их мебель сложили на новом корте для сквоша в Уинтербруке в Уоллингфорде. Жилье ее устраивало: соседи были дружелюбны и ненавязчивы (с момента переезда она не слыхала ни единого вопроса об «Агате Кристи»), и тут же находился простенький ресторан, где она ела. Хотя и обожала готовить. Но когда продукты стало так трудно доставать, приличный ресторан поблизости оказался подарком судьбы.
Летом квартира на Лаун-роуд доставляла массу радости благодаря саду, идеально подходящему для пикника. Она особенно полюбила деревья и кусты позади дома, весной же белое вишневое дерево с пирамидальной вершиной заявляло о себе во всем своем великолепии прямо за окном ее спальни на втором этаже, помогая утром вставать с улыбкой даже в военное время.
Единственное, что она привезла из обстановки, – это необходимые элементы рабочего кабинета: большой надежный письменный стол, пишущую машинку, жесткое кресло с прямой спинкой для писательской работы и удобное мягкое старое – для размышлений. Агата обосновалась в кабинете-библиотеке, чьи пустые полки обвиняюще смотрели на нее, пока спустя несколько месяцев она не заполнила их почти наполовину – справочниками, в основном по медицине и химии. Из кабинета, следуя привычке, она унесла телефон.
О, а еще маленькое пианино. Она не способна была существовать без него: жизнь просто была ей не мила. Его она тоже поставила в библиотеке, полагая музыкальные паузы между работой и размышлениями целебными.
Единственным ее компаньоном (не считая Стивена Глэнвилла, заглядывавшего к ней два-три раза в неделю, живя совсем рядом) был силихем-терьер Джеймс. Он был игрив и прекрасно воспитан (речь о Джеймсе, а не о Стивене) и составлял ей компанию в прогулках по Хэмпстед-Хис: четыремстам двадцати акрам чудесных газонов, прекрасно подходящих для пикников или пеших прогулок. Какое было блаженство сидеть, понемногу поедая яблоко, и смотреть на покрытые рябью озера, где катались на лодках влюбленные парочки!
Но сейчас была зима, на газонах лежал снег, так что ей оставалась только работа: работа в больнице днем (иногда вечерами) и поздним вечером в библиотеке над романами, рассказами и пьесами. Мало кто догадался бы, что для Агаты создание текстов было обязанностью такой же скучной, как мытье посуды, такой же тяжелой, как колка дров… даже более тяжелой – и что она предпочла бы проводить время, что-нибудь готовя на кухне, работая в саду или гуляя с (отсутствующим) мужем. А еще лучше было поехать с Максом на раскопки, под чудесное палящее солнце, чтобы капли трудового пота красиво стекали у нее по щекам, пока она помогает любимому мужчине в его по-настоящему важной работе (в противоположность ее собственной пустяковой «карьере»).
И все-таки каким-то образом – если не по природной склонности, то за счет затраченных времени и усилий – она стала писателем, и литературный труд ее никогда не отпускал. Даже сейчас, сидя в непринужденной обстановке ресторанчика на Лаун-роуд – утром в четверг, респектабельно выглядящая матрона (уже матрона! какой ужас!) в практичном коричневом костюме и кремовой шелковой блузке – она набрасывала в небольшом блокноте сюжет и особенности персонажей следующего романа о Пуаро.
…Блокноте, довольно похожем на те, в которых сэр Бернард Спилсбери фиксировал данные реальных преступлений.
И это заставило ее ужаснуться собственной бесчувственности. Как и Макс, сэр Бернард занимался важным делом. Его блокнотные записи относились к реальным тайнам, а не к вымыслам. Какую пользу в этом раздираемом войной мире могут принести ее труды?
Единственный ответ, приходивший ей в голову, был, вероятно, эгоистичным самооправданием: вспомнив курсанта-летчика, с которым накануне познакомилась, Агата поняла, что ее глупенькие романы приносят этому будущему герою утешение, ненадолго отвлекая его от проблем реального – и очень неприятного – мира.
Она не знала, можно ли удовлетвориться таким оправданием.
Попивая кофе (предпочтение этого напитка чаю рассматривалось почему-то как непатриотичное), Агата внезапно вспомнила сон, который видела этой ночью. Обычно сны забывались в считаные секунды по пробуждении, но порой могли помниться так ярко, что она заносила их в один из своих блокнотов… никогда не знаешь, какая именно мысль окажется полезной в писательском деле.
Причина, по которой этот сон вернулся к ней настолько цельным, была достаточно проста: это был повторяющийся сон – сон, который она видела (с различными вариациями) много-много раз…
Кошмар пришел из детства, в нем фигурировал персонаж, которому она дала прозвище «Стрелок»: красивый солдат-француз в пудреном парике и треуголке, с мушкетом. Глаза его были завораживающе, пронзительно голубыми. Герой ее ночных фантазий не совершал ничего угрожающего, тем более не стрелял в нее, но само его присутствие и в особенности неуместность оного пугали.
Потенциально опасный персонаж из сна впервые появился на детском празднике: он вошел и попросил, чтобы его приняли в игру. В более поздних вариантах он обнаруживался сидящим за чаем среди благодушных друзей и родственников Агаты – порой в мгновение ока ее мать, сестра или подруга замещались голубоглазым Стрелком. Иногда она шла по берегу с кем-то из друзей – и тут, внезапно, вместо них оказывался он со своим мушкетом.
Агата была убеждена в том, что в сне нет примитивно-фрейдистского аспекта: она была совсем маленькой, когда Стрелок появился впервые, да и в психологии она разбиралась достаточно хорошо, чтобы знать, что персонаж должен был бы стрелять или хотя бы угрожать, чтобы можно было найти в этом сексуальную подоплеку.
Однако сам Фрейд ведь сказал, что иногда банан – это просто банан, – верно?
И она не могла припомнить, что в детстве читала (или слушала) какую-то книгу, где было столь яркое описание солдата, заронившее в ней это зерно страха.
Самые неприятные сны приходили во время ее брака с Арчи. Даже до того, как их отношения стали портиться, ей снился голубоглазый Арчи в мундире Великой войны, преображающийся в голубоглазого Стрелка. Жуть до чего было мало разницы между этим фантазмом и реальным Арчи, и сколь же малым выходило необходимое превращение.
Странно, ведь верно? Уже в детстве она инстинктивно понимала, что люди не всегда такие, какими кажутся, даже друг или родственник могут стать кем-то… чем-то зловещим. Возможно, именно поэтому ее тянуло писать книги, в которых насилие и угроза прячутся под будничной повседневной жизнью.
– Мне крайне неприятно прерывать размышления, – произнес знакомый голос.
Она подняла глаза. Стивен Глэнвилл, с типично дьявольской ухмылкой на красивом лице с ямочкой на подбородке. Щеголеватый, в академичном светло-сером твидовом костюме с темным галстуком-бабочкой, Стивен держал под мышкой сложенные газеты и опирался на спинку стула, стоящего напротив.
– Присоединяйтесь, пожалуйста, Стивен.
Он присел.
– Вы казались совершенно ушедшей в себя. Надеюсь, вы задумались над хитросплетениями сюжета нашего египетского детектива.
Археологи по природе своей были людьми настойчивыми.
– Правду говоря, я возилась с новой идеей для Пуаро.
– А мне казалось, вы терпеть не можете этого маленького ублюдка… прошу простить мне мой французский.
– Стивен, пожалуйста. Что бы я ни думала про это чудовище, он популярен у читателей, а их мнение важнее моего… А разве вы не должны быть в Уайт-холле?
Он посмотрел на часы:
– Должен быть через полчаса. Зашел выпить чашечку и поздороваться.
Официантка принесла чай, и он добавил:
– Я рад, что вас застал.
– Приятно, когда тебя ценят… А почему?
– Значит, вы еще не видели прессу?
Он развернул газеты, и верхней оказалась отвратительная бульварная газетенка. Заголовок вверху страницы вопрошал: «В ЛОНДОНЕ НОВЫЙ ПОТРОШИТЕЛЬ?»
– Я не читаю «Новости со всего мира», – заявила Агата с чопорным возмущением.
– Видимо, кто-то из Ярда получает от них деньги. Даже несколько «кто-то», судя по различным историям.
Остальные газеты тоже ухватились за убийства Мэйпл Черч и Эвелин Гамильтон (продемонстрировал ей Стивен), хоть и не так жадно, как первый таблоид.
– Типичная безответственность, – сказала Агата. – Две убитые женщины – еще не «новый Потрошитель».
– Да, но некий «заслуживающий доверия источник» поделился опасениями инспектора Гриноу и вашего друга сэра Бернарда относительно того, что убийства могут свидетельствовать о том, что среди нас действует «Ночной Потрошитель». Помогает продавать газету.
– И создавать панику. Позор!
– Я знаю ваше отношение к газетам, Агата…
Ей хотелось надеяться, что у Стивена хватит ума не вторгаться на запретную территорию. Даже спустя столько лет дискомфорт и замешательство из-за некоей газетной кампании явственно сопутствовали ей. Когда она сбежала от своих проблем с Арчи и его изменами, найдя убежище в санатории, пресса превратила это «исчезновение» в одну из главных новостей, а затем, когда она появилась, обвинила в том, что это рекламный трюк.
С той поры она питала отвращение к прессе и антипатию к журналистам с их неуместным и безвкусным вниманием. Она на собственном опыте узнала, что чувствует лисица – загнанная, в разрытой норе, с гончими, щелкающими за спиной зубами.
– Вы относитесь к тем редким публичным фигурам, кто недоволен своей известностью, Агата. Большинство писателей стремится к славе.
– Работа – это работа, Стивен. А моя жизнь – это моя жизнь. И только моя.
– Знаю. Надеюсь, я не нарушил…
– Пока нет.
Он вздохнул. Сделал глоток чая. Откинулся на спинку стула. Сложил перед собой руки и сказал:
– Вот почему я вас разыскал: чтобы еще раз просить отказаться от участия в работе Спилбери и этих преступлениях Потрошителя.
– Это пресса назвала их так. Я же считаю, что…
Он вскинул руку, оборвав ее на середине фразы.
– Я принес эти газеты только затем, чтобы показать, во что вы, возможно, вот-вот ввяжетесь. Если пресса пронюхает о вашем присутствии – даже на самом краю расследования – вас могут ждать неприятности, к которым вы совершенно не готовы.
Она задумчиво нахмурилась.
– Стивен… Признаюсь, мне это в голову не приходило. Спасибо, что указали на это.
Он подался вперед и коснулся ее пальцев:
– Значит, вы передумали! Вы не станете в этом участвовать.
– Не передумала. Но я приму меры, чтобы избежать репортеров.
У него вытянулось лицо:
– Агата… скажите мне честно: Максу хоть когда-нибудь удается вас переспорить?
– А мы не спорим. Мы обсуждаем.
– И вы всегда настаиваете на своем?
– Нет, конечно. Но ведь Макс мне муж… а вы всего лишь друг.
Он рассмеялся:
– И явно почти не имеющий веса… Ох, мне надо бежать!
Он обошел стол, поцеловал ее в щеку – и исчез.
Вернувшись домой, Агата села в кресло и снова принялась за заметки о Пуаро, однако опасения Стивена относительно прессы не забывались.
Телефон зазвонил в коридоре, и она решила прерваться – все равно работа толком не клеилась. Телефон стоял на этажерке у лестницы. Звонящим оказался сэр Бернард.
– Я ловлю вас на слове, – объявил он.
– Иного я и не ждала.
– Ну вот: наш убийца снова дал о себе знать. Меня вызвали на место – в Сохо, недалеко от Пикадилли. Мне за вами заехать?
– Вы в больнице?
– Нет, я сейчас у себя дома.
Сэр Бернард жил с сестрой неподалеку, на Фрогнал-стрит: они практически были соседями.
– Я мог бы вас забрать, – говорил он, – через несколько минут.
– Да, пожалуйста.
– Миссис Маллоуэн… Агата. Мне сказали, что зрелище тяжелое.
– Это убийство, так ведь?
– Вот именно, – ответил он понимающе.
На этом они распрощались и повесили трубки.
Агата приготовила одежду для выезда на место преступления, немало поломав над этим голову. Погода была морозная, чтобы не сказать зверски холодная, но нельзя же надевать на убийство меха: это все-таки не театральная премьера!
Не было и желания одеться чересчур женственно или, наоборот, в стиле пожилой школьной учительницы. Она подобрала гардероб, который сочла подходящим – оставалось надеяться, что это не будет выглядеть мелодраматичным.
Костюм был бежевым, в мужском стиле: жакет без воротника, с накладными карманами, и юбка со складками. К клетчатому шерстяному пальто в коричневых тонах она добавила светло-коричневую широкополую шляпу с темной лентой на тулье.
Этот головной убор был похож на мужскую мягкую шляпу, чтобы вызвать у нее опасения: не перегибает ли она палку, выставляя себя следователем? Однако мода сейчас была именно такая…
А вот на сэре Бернарде вообще не было пальто. В отутюженном черном костюме с обязательной красной гвоздикой в петлице его могли бы принять за самого хорошо одетого похоронных дел мастера в городе. Казалось, он не замечает холодной погоды.
Агата, обожавшая ездить в машине и не лишенная безрассудства, обнаружила, что быть пассажиром в седане сэра Бернарда – неожиданный и не вполне приятный опыт. Человек, казавшийся воплощением умеренности (она не видела, чтобы он пил или курил), столь небрежно относился к светофорам и одностороннему движению, что для простого гражданина это закончилось бы штрафом, а возможно, и тюремным сроком.
То, что на улицах почти не было транспорта, сделало поездку лишь пугающей, а не кошмарной.
Она попыталась замедлить езду с помощью разговора, но это не возымело эффекта и, обсудив одну тему, Агата погрузилась в молчание.
Тем не менее тема эта была важной.
– Бернард, – сказала она, – меня кое-что смущает.
– Что именно, Агата? – спросил он, стремительно поворачивая на улицу с односторонним движением в запрещенном направлении.
Интересно, что глаза у прохожих округлялись лишь чуть больше, чем когда они слышали потусторонний вой сирены, предупреждающей об авианалете.
– Эти убийства, – проговорила она, отчаянно держась за ручку дверцы, – уже привлекли внимание бульварной прессы.
– Да, к сожалению. И, боюсь, не только бульварной. Очень прискорбно, что провели аналогию с Потрошителем. Это создает атмосферу, в которой трудно работать.
– Меня это тоже тревожит. Не знаю, в курсе ли вы, что я питаю отвращение к шумихе…
– Не в курсе, но рад слышать.
– Рады?
– Да. Я поверил на слово, что ваш интерес к этому случаю сугубо научный – что вы хотите получить общее представление о том, как ведется расследование. Если бы идея состояла в том, чтобы привлечь внимание прессы к «сотрудничеству» между ведущим патологоанатомом и величайшим автором детективов… да. Я бы не стал в этом участвовать.
– Я терпеть не могу прессу.
– Как и я, – согласился он, резко вывернув руль и чуть было не задев велосипедиста. – Газеты печатали обо мне бесконечную череду лжи и мифов, искажая мою работу. Боюсь, что приобрел болезненное отвращение к публичности.
Если бы они сейчас не летели по Вест-Энду, словно «Скорая помощь», это подтверждение согрело бы Агате сердце.
Тем временем сэр Бернард продолжил:
– Я ясно дал понять, что буду работать в Скотланд-Ярде в качестве эксперта при одном условии: я буду защищен от прессы… Эта защита, дорогая моя, будет распространена и на вас.
– Чудесно! Бернард…
– Да, Агата?
– А у вас случайно нет сирены?
– Нет. – Он посмотрел на нее – воплощение безмятежной серьезности. – Это ведь не полицейская машина… А почему вы спрашиваете?
– Да так. Просто чтобы знать.
Старший следователь Гриноу ждал их на Уордор-стрит перед витриной оптики с громадной картиной в стиле Дали. Следователь, пыхтевшей сигарой, похожей на биллиардный кий, был точь-в-точь как детектив из фильма или романа: широкоплечий, бульдогообразный, в широкополой шляпе и плаще с экстравагантными отворотами.
Увидев приближающихся сэра Бернарда и Агату, инспектор Гриноу бросил сигару и быстро затоптал каблуком. После чего встретил их на полдороге, представившись и поклонившись Агате, а та протянула ему руку для пожатия, как это принято между мужчинами. Он принял ее руку, ухмыляясь с довольно глупым видом.
– Извините, что улыбаюсь при таких обстоятельствах, – сказал инспектор, – но должен признаться, миссис Кристи, что я постоянный ваш читатель.
Сэр Бернард, стоявший рядом с большим черным саквояжем с нетерпеливым видом доктора, пришедшего по вызову, лаконично поправил Гриноу:
– Под этой фамилией она только пишет, инспектор. Это – миссис Маллоуэн. Ее муж – известный археолог.
Полисмен отрывисто кивнул, извиняясь, и сказал:
– Миссис Маллоуэн… Многие парни читают ваши книги. Нам кажется, что время от времени этот маленький бельгиец нам пригодился бы.
– Инспектор, – отозвалась она, – ваше отношение меня радует и успокаивает. Я боялась, что меня сочтут вроде как пятой ногой. Могу только заверить вас, что ничего не буду трогать и не стану никому мешать.
– Будете тихой, как мышка, а? Боюсь, что вам придется большую часть времени провести на лестнице: квартирка маленькая.
– Я буду делать то, что мне скажут, инспектор.
Бульдожье лицо снова расплылось в улыбке:
– Ну, сэр Бернард за вас поручился, из Министерства внутренних дел было велено принимать вас по-королевски… что для такого поклонника, как я, будет только в радость.
Сэр Бернард сказал:
– И еще небольшой момент, инспектор: миссис Маллоуэн так же ненавидит газетную шумиху, как и я.
– Тут я вас даже опережаю, доктор. И даже больше скажу: я адски зол… прошу прощенья, миссис Маллоуэн… из-за этой утечки в прессу. Нам меньше всего нужна была бы паника в Вест-Энде из-за так называемого Потрошителя… но теперь, боюсь, что он у нас действительно имеется.
Агата непонимающе нахмурилась:
– Кто имеется, инспектор?
– Потрошитель. Насколько я понял, доктор уже описал вам два убийства в подробностях.
– Да.
– Ну, а тут мы имеем нанесение увечий в манере сексуальных преступлений Потрошителя. – Гриноу мягко прикоснулся к рукаву ее пальто. – И я хочу вас предупредить, миссис Кристи… миссис Маллоуэн. Это настоящее зверство. Может быть, вам не стоило бы…
– Инспектор, я работаю с сэром Бернардом в больнице колледжа. А раньше была медсестрой и ухаживала за ранеными. Стоит ли еще говорить о моей ранимости?
– Не стоит, миссис Маллоуэн.
– Мне можно делать записи?
– Можно. – Он указал толстым пальцем на квартиру над оптикой. – Поначалу мы будем на площадке. Я распорядился сделать фотографии и всегда стараюсь как можно лучше охранять место преступления до приезда сэра Бернарда… Идемте наверх?
Инспектор пошел первым, и его голос гулко разнесся на узкой лестнице:
– Ее звали Эвелин Оутли. Ее нашел электрик. Мы полагаем, она работала здесь, в Сохо.
Агата поняла, что имел в виду инспектор.
На площадке ждал дежурный в форме. Он сказал Гриноу:
– Не буду вам мешать, шеф, – и ушел по лестнице вниз, встав на страже у выхода на улицу и освободив немного места для старшего следователя и Агаты. Тем временем сэр Бернард прошел в квартиру, где горел свет.
– Единственно, до чего я дотронулся, доктор, – сказал инспектор, обращаясь к его спине, – это до счетчика. Надеюсь, что, вложив шиллинг в прорезь, я ничего плохого не сделал.
Сэр Бернард не ответил. Он с тихим бряком поставил свой вместительный саквояж. Сначала он заслонял собой тело, раскинувшееся на диване-кровати в единственной комнате квартирки. Осторожно перешагнув через огромную лужу засохшей крови, патологоанатом обошел вокруг трупа, рассматривая и наклоняясь так близко, что мог бы поцеловать кожу.
Постепенно Агата стала видеть труп все лучше – а потом даже слишком хорошо.
Жертве было тридцать с небольшим: женственная фигура, привлекательное кукольное личико с румяными щечками. Ей перерезали горло – широкий узкий разрез напоминал безгубую улыбку под подбородком, а нижняя часть торса была зверски исполосована.
– Когда мы опрашивали электрика, – сказал инспектор негромко и спокойно, – он выразил уверенность в том, что мисс Оутли была проституткой.
– Как вы думаете, он был ее клиентом?
Быстрый взгляд, который бросил инспектор, отразил его изумление такой прямотой.
– Я ему этот вопрос задал. Он сказал – нет, хотя я заверил его, что никаких обвинений выдвинуто не будет и останется строго конфиденциальным.
– Он когда-нибудь говорил с этой девушкой? Просто болтал, когда заходил снять показания?
– Да. Он сказал, что мисс Оутли была славной девчушкой, смешливой. По его словам, она была эстрадной танцовщицей.
– Вот как?
– Да. Оказывается, она время от времени танцевала в «Ветряной мельнице».
В печально знаменитом варьете «Ветряная мельница» очень долго шли ревю с обнаженными девицами: менеджер хвастался, что они не закрываются даже во время авианалетов… из патриотического долга перед военнослужащими. Это было одно из немногих заведений, куда Агата никогда не ходила.
– Похоже на очень-очень старую историю, – добавил инспектор. – Она была танцовщицей, начала стареть – и стала работать на улице. С начала затемнения проституция взлетела, словно аэростат: вдоль всей Хеймаркет и Пикадилли стоят девицы, направив свет фонарика вниз, себе на ноги, чтобы клиентам проще было их найти.
– Наверняка это помогает провести время при затемнении, – сухо отметила Агата.
Сэр Бернард стоял на коленях рядом с раскрытым саквояжем, надевая перчатки.
Дверь соседней квартиры открылась, и стройная, довольно привлекательная женщина лет двадцати пяти встала в проеме, сжимая рукой ворот махрового халата. Тонкую талию обхватывал пояс в красно-белую конфетную полосу. Несмотря на халат, она была полностью (и довольно густо) накрашена.
Агате показалось, что она не допустит ошибки, сочтя эту особу еще одной «работающей девицей».
– Я… я вроде бы успокоилась, инспектор. Наверное, я уже могу ответить на ваши вопросы.
Инспектор посмотрел на Агату:
– Это Айви Пул, миссис Маллоуэн. Подруга и соседка мисс Оутли.
Айви округлила свои темно-карие глаза и сказала:
– На самом деле, инспектор, Эвелин – миссис. Была замужем. Миссис Оутли, так ее надо называть. А я – мисс. Мисс Пул.
Инспектор занес это в записную книжку. Агата достала из кармана блокнот и тоже начала делать заметки.
Мисс Пул так и стояла в дверях своей квартиры, прислонясь к косяку: в этой позе было нечто чувственное, однако Агата не могла бы сказать, является ли это врожденным свойством, отражает род занятий или служит способом задобрить инспектора.
– А вы кто такая, милочка? – спросила мисс Пул у Агаты, нахмурившись.
Инспектор ответил за нее:
– Это мой секретарь. Мы оба ведем записи и позже их сверяем. Это стандартная следственная процедура, мисс Пул… Но вам, конечно, неоткуда об этом знать, вы ведь никогда не нарушали закон.
– Это точно, – подтвердила она. Рот у нее был красивый, а вот зубы кривые, и верхние, и нижние. – Закурить нету?
Инспектор снабдил ее сигаретой и дал прикурить.
Агате стало интересно: смогла бы эта особа вести себя столь же непринужденно, если бы видела ту же картину, что наблюдала она – истерзанный труп из соседней квартиры.
– Эвелин работала на улице? – спросил инспектор.
– Откуда мне знать? У меня есть работа, в ресторане.
– В каком именно?
– Ну… раньше была. Сейчас ищу новое место. Но Эви – она выходила по вечерам, так что сами делайте выводы.
– Муж с ней не живет?
– Нет. Они расстались. Его зовут Билл, по-моему. Он продавец, работает где-то на севере.
– Так что, она регулярно выходила по вечерам?
– Ага. Из «Ветряной мельницы» ее уволили. Вроде как стала слишком толста для них. Эти янки любят худышек. Короче, она возвращалась примерно в одиннадцать, иногда с мужчиной. Ну, понимаете, когда пабы закрывались.
– А что было прошлой ночью?
Мисс Пул выдохнула дым из ноздрей, словно дракон.
– Я ей не нянька.
– Что вы видели, мисс Пул?
– Ни черта я не видела.
– Тогда что вы слышали?
– Ну… может, что-то и видела вообще-то.
– Рассказывайте.
– Я вчера вечером решила вымыть перед сном голову. – Она поднесла свободную руку к своим темным кудрям и адресовала инспектору скромную улыбку – совершенно неубедительную, как решила Агата. – Я вышла на площадку, понимаете, чтобы налить воды в чайник в туалете. Пока я там была, идет Эви, вверх по лестнице, с мужчиной. Они зашли к ней.
– Когда именно это было?
– Я на часы не смотрела.
– Попробуйте сказать приблизительно, мисс Пул.
– Четверть двенадцатого, может?
– Описать мужчину сможете?
– Лампочка-то одна. Тут жуткая темень.
– Что именно вы видели, мисс Пул?
Она пожала плечами, снова выдохнув дым.
– Вы не станете меня в это впутывать, инспектор, ладно? Будьте душкой.
– Мисс Пул, вы уже впутаны. Женщину, которая живет рядом с вами, убили. Разве вам не надлежит постараться, чтобы этого типа поймали и посадили?
Она нахмурилась:
– Этого ублюдка надо повесить, вот что я считаю.
– Я тоже. Помогите мне это сделать.
– Ну… Он был гражданский. Среднего роста. В голубом пальто. Серые брюки. Бежевые ботинки. Без шляпы. Больше ничего не помню.
– Вы хорошо справляетесь, мисс Пул. А как насчет лица?
– Извините. Толком не рассмотрела. Тут мало света, говорю же.
– Ну, одежду-то его вы заметили.
– Ну, шеф, девушка ведь так мужчину оценивает, верно?
– Ладно. Что было дальше?
Она снова пожала плечами, со вздохом выпустив дым:
– Я не спала до полуночи или, может, на четверть часа подольше, примерно так. У меня маленький обогреватель, и я перед ним сидела, сушила волосы, расчесывала… – Еще один кокетливый взгляд на инспектора. – Сейчас такое время, что девушке надо стараться выглядеть как можно лучше, знаете ли.
– И что еще, мисс Пул?
– Ну, я слышала у Эви радио, за стеной. Она так иногда делала: включала его громко, когда у нее в гостях были джентльмены. Это для того… чтобы мне не было слышно, что там происходит. Стенки тут тонкие, знаете. Но у меня квартира побольше, чем у Эви, инспектор: спальня есть отдельная. Можете зайти взглянуть, если хотите.
– Может, потом. Продолжайте, пожалуйста.
– Да… Я ушла к себе в спальню примерно в двенадцать пятнадцать или двенадцать тридцать. Там радио не слышно.
– Вы слышали, как кто-то уходил из квартиры?
– Нет. Но даже если бы он или она ушли, мне из спальни слышно бы не было. Я всегда закрываю дверь спальни, инспектор… на задвижку. Девушки не любят, чтобы им мешали.
«Да, – подумала Агата, переводя взгляд на открытый дверной проем соседней квартиры, служащий рамкой для убитой на диване, – девушки не любят…»
– И вообще, – продолжила мисс Пул, – девушке здесь надо быть осторожной… Что-то еще, инспектор?
– Пока нет, спасибо.
– Чаю хотите? Такой работящий государственный служащий, как вы…
– Нет, спасибо.
Она бросила ему еще одну милую улыбку (возможно, просто по привычке), а потом дверь закрылась и инспектор с Агатой остались на площадке одни.
– Мужа подозреваете? – спросила Агата.
– Как всегда… Мы его разыщем.
Сэр Бернард вышел в коридор, держа перед собой руки в перчатках.
– Там имеются улики, которые нам следует описать и собрать, инспектор.
– Какое у вас сложилось впечатление, доктор?
– Неофициальное мнение, составленное до вскрытия?
– Конечно.
– Она была полузадушена… но не до смерти. И пока была в полубессознательном состоянии или без сознания, нападавший перерезал горло бритвой… Орудие убийства на постели.
– И это стало причиной смерти?
– Почти наверняка. Изувечили ее уже после: двенадцать колющих ранений острием консервного ножа… и он на постели… и еще пять щипцами для завивки… тоже там.
– Время смерти?
– Судя по состоянию трупа, я бы назвал время между полуночью и двумя часами утра текущих суток.
Агата записала это в блокнот, а потом спросила:
– Пока вы не начали собирать улики и орудия убийства, нельзя ли мне зайти в квартиру? Мне хотелось бы осмотреться. Я буду осторожна.
Инспектор и врач переглянулись, медля с ответом, потом сэр Бернард кивнул, и инспектор Гриноу сказал:
– Безусловно, миссис Маллоуэн. Но вы уверены, что хотите подвергнуть себя…
– Уверена.
Агата вошла в квартиру с тем же почтением, с каким вошла бы в храм. Эта молодая женщина, не важно, была она проституткой или нет, была ни в чем не виновата – и у нее зверски отняли жизнь. Ужас жертвы, боль, а потом милосердное забытье… все это Агата ощутила в тесном, ужасном, ничем не примечательном помещении.
Шкафчик был вскрыт. Сумочка и ее содержимое – включая кошелек, явно опустошенный, – лежали на пуфике.
Сама жертва была распластана на диване. Голова ее свешивалась с одного края, нога была перекинута через другой. Кровь запятнала тонкую рубашку, тело было очень белым. Агата осторожно обошла полутораметровую черную лужу. Она заметила на кровати окровавленный консервный нож, покрытое кровью лезвие от бритвенного станка, окровавленные щипцы для завивки.
А потом посмотрела в лицо жертве…
…и рука со скрюченными пальцами невольно вскинулась к разинутому рту.
Взяв себя в руки, Агата вышла – поспешно, но осторожно – и взяла инспектора под руку. Это движение застигло его врасплох, и он резко к ней повернулся.
– Я ее знаю, – объявила Агата.
– Что?
Сэр Бернард тоже уставился на них.
– Значит, ее настоящее имя Эвелин Оутли, – проговорила Агата почти бессвязно.
– Настоящее имя? – переспросил инспектор.
– У нее было и другое, – сказала Агата, посмотрев на убитую. – Странно… Ей вчера не надо было приводить в квартиру клиента… Прошу прощения.
С этим Агата быстро спустилась вниз и вышла на бодрящий воздух, где начала глубоко дышать, выдыхая облачка пара.
Появившись следом за ней, инспектор Гриноу сказал почти раздраженно:
– Миссис Маллоуэн, о чем вы говорили?
Плохо соображая, что делает, Агата тяжело зашагала по улице, вынудив инспектора тащиться за ней. Она нырнула в маленькое кафе и заказала кофе, а недоумевающий заинтригованный инспектор сел напротив.
Наконец Агата подняла глаза и с легкой улыбкой, но очень уныло, сказала:
– Она как раз вчера получила роль во втором составе: ей сегодня уже сообщили бы. Я видела ее на прослушивании в театре «Сент-Джеймс» вчера днем… где она назвалась Нитой Уорд.
