Глава 13. Злые люди
Мужчина восточной наружности убрал в штаны влажный темный член и потянулся за переливчатой шелковой рубашкой. Во рту Долорес остался неистребимый, вечно преследующий вкус, вкус мыла и меди, и она потянулась за очищением (и забвением) – к бутылке с вином.
– Ртом у тебя хорошо получается. – Клиент просунул руку с ухоженными пальцами в рукав. Шелк зашуршал.
Злясь на саму себя за клеймо умелицы угождать самым разным извращенцам, посещавшим ее в «Catacumbas», Долорес приложилась к горлышку. Мерзкий вкус ушел вместе с горечью; она думала о свободе, семье и высоком Щеголе, который все испортил своей глупостью.
Теперь, после восьми месяцев в неволе, чахнувшая звезда надежды полностью растворилась в черном безмолвии неба.
Мужчина восточной наружности застегнул пуговицы на рубашке и коротко взглянул на отхваченную ниже лодыжки левую ногу.
– Что случилось со ступней?
– Скорее всего, выбросили.
– Как ты ее потеряла? – спросил он, словно обсуждая с зеленщиком испорченный кочан капусты.
– В нее стреляли.
– Врач должен был вынуть пулю и зашить рану.
– Никому в голову не пришло. Жаль, тебя не было поблизости, уж ты бы подсказал.
(Дурень, похоже, не понимал, что над ним насмехаются.)
– Я однажды помогал доктору вынуть пулю. Не так уж и трудно.
– Их было шесть. – Когда Долорес видела свою левую ступню в последний раз, та представляла собой бесформенное кровавое месиво.
Восточный гость застегнул левый рукав на запонку из слоновой кости.
– Тот, кто отстрелил тебе ногу, был, наверное, очень зол.
– А ты умен.
Гость остановился.
– Уж не пытаешься ли ты меня унизить?
– Ты и без того не больно-то высок.
Удар кулаком в живот вышиб воздух из легких и согнул Долорес пополам.
Железные пальцы ухватили ее за волосы и дернули вверх. Длинным заостренным пальцем мужчина восточной наружности ткнул в нежную кожу культи.
– Теперь я понимаю, почему ты потеряла ногу.
– Да провались ты!
Клиент озадаченно нахмурился.
– Жарься в аду, тупой монголоид, – пояснила Долорес.
Глубоко внутри оскорбленного гостя что-то закурилось.
– Я не тупой. – Он дернул ее за волосы. – У меня хорошее образование.
– Цирковой пес тоже многому обучен. – Говоря это, Долорес знала, что хочет умереть.
Стена ударила ее в ухо, отступила и двинула в нос. Смуглое лицо клиента расплылось.
– Тупая шлюха. Очень, очень тупая. – Он смачно собрал слюну и плюнул. Плевок попал в левый глаз Долорес и повис как густая слизистая слеза, но она даже не потрудилась вытереть его. Монголоид отпустил волосы, повернулся и шагнул к выходу. – Я достану приборы и вернусь.
Дверь распахнулась раньше, и уходящий остановился. Порог неверным шагом переступил Убальдо, покачнулся и рухнул на колени. Его правый глаз побагровел и заплыл, а разбитый рот напоминал растоптанный помидор. За спиной прислужника, в коридоре, стоял великан в резиновой маске, толстом железном табарде поверх серого комбинезона, четырьмя револьверами и в огромных сапогах.
– Папа? – спросила Долорес.
– Я, ангелочек мой.
Грозный старик устремился к объятому ужасом монголоиду.
– Не трогайте меня… я…
Великан схватил его за горло и швырнул в стену.
– Пожалуйста…
Толстые пальцы зарылись в шею и вырвали горло. Как из садового шланга, из морщинистой трубки выплеснулась рвота, из гортани рванулся короткий пронзительный вой.
Между тем в коридоре напротив камеры возник еще один пришелец. Был он пяти футов и девяти дюймов ростом, тоже носил резиновую маску и железный табард, а также бежевую рубашку, саржевые штаны и ковбойские сапоги.
– Брент?
Тот рванулся к кровати и крепко обнял сестру.
– Я, – сказал он через маску. – Я… я здесь.
Слезы хлынули из глаз Долорес.
– О боже, Брент… Поверить не могу. Неужели ты мне не снишься?
– Нет, это не сон. Мы здесь. – Он стащил резиновую маску, под которой открылось мокрое от слез лицо, и поцеловал близняшку в лоб. – Я люблю тебя. Мы тебя любим.
Долорес так крепко прижалась к брату, что железная пластина врезалась в корсет и порвала ткань.
Убальдо пополз к двери, но старый Плагфорд наступил ему на руку, и та сломалась. Лишившись опоры, Деревянный Нос распластался на полу.
В коридоре появился высокий худощавый мужчина с двумя револьверами и в броне. Одет он был во все черное, а на резиновой маске поблескивали брызги крови.
– Побыстрей.
– Надень маску, – приказал сыну Джон Лоуренс. – И возьми ее.
– Беру. – Брент натянул респиратор, укрыл Долорес одеялом и просунул руки под колени и спину сестре. – Держись.
Женщина прильнула к брату и вцепилась ему в плечи.
Ухватив Убальдо за воротник, старик заставил его подняться.
– Веди к другим.
Перепуганный мексиканец молча стерпел боль и вышел из комнаты в сопровождении главы семей-ства.
Брент взял на руки сестру, пересек с ней комнату, вышел в дверь и направился по коридору к высокому худощавому мужчине, чьи револьверы смотрели в сторону темной, уходящей вверх лестницы. На мгновение незнакомец повернулся, и за стеклами окуляров Долорес увидела два бесстрастных голубых глаза, холодный взгляд которых оценивающе прошелся по ее лицу и телу и на секунду задержался на культе.
– Вы папин партнер? – спросила она.
– Да.
Однажды, очень давно, Долорес слышала, как мать назвала Длинного Клэя «человеком, которого страшится сам дьявол».
– Спасибо за помощь.
Стрелок кивнул.
Сопровождаемый Джоном Лоуренсом, раненый мексиканец направился в дальний конец коридора. На секунду-другую пару высветил стенной факел, но уже в следующую секунду они снова нырнули во тьму, а потом остановились перед последней дверью.
Убальдо высвободил сломанную правую руку, поморщился от боли, когда сила притяжения потянула конечность к земле, сунул левую в карман штанов, достал бронзовый ключ и вставил в замок. Механизм захрипел и глухо щелкнул. Деревянный Нос распахнул дверь.
– Здесь другая.
Джон Лоуренс шагнул вперед, заглянул в комнату и какое-то время всматривался в тишину.
– Это не…
– Ей давали наркотики, – подала голос Долорес.
– Иветта? – спросил с порога старик.
– Это ты, папа?
– Да. – Голос главы семейства прозвучал чуть громче шепота. – Это я, ангел мой.
Старик вошел в комнату, остановился и, казалось, застыл в ужасе, потом повернулся к Убальдо. Того затрясло от страха.
– Не убивай его пока, – предупредил Длинный.
Плагфорд врубил Убальдо в стену, и мексиканец услышал хруст своего черепа. Старик нажал ладонью на деревянный нос, и проволока, удерживавшая протез на месте, натянула кожу.
– Не надо… нет, – взмолился Убальдо.
Плагфорд потянул вверх. Проволока вырвалась из кожи с мясом и кровью, и темно-красные бусины разлетелись по сторонам. Мексиканец взвыл.
– По заслугам, – сказала Долорес.
Оторвавшийся нос болтался теперь на двух проволочках, закрепленных на коже рядом с гниющим носовым проемом. Убальдо закрыл лицо руками, а старик, отвернувшись от него, прошел в комнату, где лежала его дочь.
– Моя душа пропала, – произнесла слабым, отчаявшимся голосом невидимая во мраке женщина. – Ее забрало насекомое.
– Не тревожься, – сказал старик.
– Оно забрало мою душу, и теперь я не могу двигаться.
Тяжелые шаги отдались эхом. Джон Лоуренс вышел из тьмы, неся закутанный в простыню труп, который, как поняла через считаные секунды Долорес, был ее сестрой и не был трупом.
– Господи, – негромко вскрикнул Брент. Голос за маской прозвучал глухо. – Господи… – Он содрогнулся и еще крепче обнял близняшку.
– Проклятое место. – Долорес отвернулась, чтобы не видеть живой скелет, когда-то бывший Иветтой. – Проклятый мир.
Брент откашлялся и посмотрел на Убальдо.
– Здесь есть еще женщины, которых держат против их воли?
– Нет, – ответил сквозь пальцы мексиканец. – Можете сами смотреть – другие комнаты не заперли.
Долорес пробежала взглядом по коридору – и действительно, большинство дверей были приоткрыты.
– Где тот парень, которого мы послали сюда раньше? – спросил Брент, обращаясь к мексиканцу.
– Ужинает с боссом.
– Тебе придется привести его.
– Si.
Покалеченный побрел по коридору. Джон Лоуренс последовал за ним, неся на руках несчастную дочь.
– Стой. – Длинный повернулся к Убальдо.
Мексиканец остановился.
– Покажи мне свое лицо.
Убальдо опустил левую руку, и его нос снова повис на проволочках, словно кошачья игрушка.
Длинный поднял руку с большим черным револьвером и сунул конец ствола в носовой проем. Сталь уткнулась в сломанный хрящ, и вспыхнувший отблеск факела выпал из глаз мексиканца.
– Не серди нас.
– Я сделаю как скажете. – Произнесенное обещание отдалось гудением в стволе револьвера. – Клянусь. – У него перехватило дыхание.
– Сейчас чихнет, – предупредил Брент.
Стрелок убрал руку.
Мексиканец чихнул, забрызгав пол соплями вперемешку с кровавыми сгустками, застонал и выпрямился. Длинный поймал раскачивающийся протез, выдернул и отшвырнул. Нос ударился о стену и отлетел в темноту.
– Идем.
Зажав дыру ладонью здоровой руки, Убальдо ступил на лестницу. Длинный посмотрел на Брента.
– Жди моего сигнала.
– О’кей.
Стрелок опустил голову и повернул в проем. Он стал подниматься по ступенькам, железная пластина на спине сверкала.
Долорес посмотрела на сестру, бледную, без сил лежащую на руках отца, и у нее перехватило горло.
– Иветта?
Сухая и тонкая, как прутик, рука поднялась и смахнула пряди с глаз.
– Ты все еще прелестно выглядишь.
Долорес знала, что не удержится от слез, а то и вовсе впадет в истерику, если попытается ответить, а потому просто взяла младшую сестру за руку – чувство было такое, будто она прикоснулась к сырой курице – и сжала. Теперь все силы уходили на то, чтобы не заплакать.
– Почему не пришел мой муж? – спросила Иветта. – Почему здесь нет Сэмюэля?
Долорес почувствовала, как напряглась рука Брента. Она посмотрела вверх, на резиновую маску, и увидела, как сузились за стеклом глаза, наполняясь ненавистью.
– Что, никто не знает? – раздраженно, с теми же жалобными нотками, спросила Иветта.
– Поговорим о нем позже, – отрезал отец.
Долорес положила тонкую руку сестры на ее узкую грудь.
– У меня обе руки заняты. Ты как, стрелять сможешь? – спросил Брент.
– Я же четыре года работала у Джаспера.
Хотя «Дворец удачи с канканом» считался почтенным заведением, пьяные джентльмены, проигравшие в кости крупные суммы, время от времени пытались истребовать назад потраченные сбережения, прибегая для этого к методам отвратительным и преступным. В связи с этим все работники проходили, как охарактеризовал это владелец «Дворца», «огневую подготовку».
Из кобуры на бедре брата Долорес достала никелированный револьвер.
– Стреляй в каждого, кто прикасался к тебе, – сказал ей глава семейства. – Или указывай на них мне.
– О да…
Старик потрепал дочь по плечу.
– Не надо никого убивать, – возразила Иветта, – они все слабы.
Совет хормейстерши остался без ответа.
Долорес взглянула на револьвер, повернула барабан, увидела две пустые каморы, вытряхнула использованные гильзы, нашла, пошарив под броней, патронташ, взяла два патрона, вставила в свободные ячейки, проверила и захлопнула барабан.
– Стиви здесь?
– Остался наверху часовым.
Долорес вытащила из патронташа еще шесть патронов и сунула их под чашечку корсета, к левой груди.
– Даже удивительно, что он решился.
– С ним всякое бывает, – ответил Брент, – но вы обе ему дороги.
– Мне нужно лекарство, – потребовала Иветта.
– Найдем что-нибудь, как только выберемся отсюда, – пообещал Брент.
– И надо забрать Генри, циркового пса, – добавила Иветта. – Его здесь обижают, так что мы должны его забрать.
– Захватим, если сможем.
– Обязательно. – В голосе хормейстерши прорезались требовательные нотки.
Вверху, у края лестницы, одна за другой сверкнули три вспышки.
– Чисто. – Брент устремился к лестнице и первым же шагом преодолел три ступеньки. Долорес направила вверх дуло револьвера. Внизу, в сорока футах от близнецов, загрохотали тяжелые шаги – могучий старик поднимался следом, неся на одной руке Иветту и держа в другой обрез.
Миновав лестницу, близнецы попали в освещенный факелами коридор и свернули налево.
Пол качался под ногами, тошнота подступала к горлу, и Долорес не раз пожалела, что приложилась к бутылке после свидания с клиентом с Востока.
Они миновали очередной факел, и пламя, словно хваткая рука, потянулось за ними. Пол вздымался, пот выступал на лбу.
– Держи револьвер обеими руками, – посоветовал Брент, сворачивая в коридор.
– Ладно. – Оружие и впрямь перестало дрожать. Долорес посмотрела вперед – в дальнем конце сумрачного коридора выделялся прямоугольник янтарного света. С тех пор как она была в гостиной последний раз, прошло более пяти месяцев.
Брент остановился. На полу, под пылающим в железной скобе факелом, неподвижно простерся мужчина в ярко-желтом костюме и без головы. На стене, под факелом, застыло липкое на вид, напоминающее деготь пятно из поджаренного мозгового вещества, крови, осколков черепа и волос.
– Папа словил канарейку, – сказал Брент.
– Замечательно.
Вонь запекшейся крови ударила в нос, и Долорес задержала дыхание, пока брат обходил труп.
Иветта вскрикнула.
Долорес оглянулась.
– Закрой глаза, милая.
Прижавшись к отцовскому плечу, Иветта вытаращилась на обезглавленное тело и тут же в ужасе отвернулась.
– Не надо никого больше убивать.
– Помолчи, ангелочек, – сказал старик.
– Нельзя отнимать у людей жизнь! Уж лучше я вернусь.
Плагфорд-старший подцепил обрезом угол укрывавшего дочь одеяла и подтянул его повыше, на лицо.
– Тебе не о чем беспокоиться. – Он еще крепче прижал ее к груди. – Теперь ты с папочкой.
Выпростав худосочную и хрупкую, как у скелета, руку, Долорес стащила одеяло с глаз.
Плагфорд снова укрыл лицо дочери.
– Не смотри, – посоветовала сестре Долорес. – Ты же не хочешь этого видеть.
– Лучше помолись, – предложил Брент.
Джон Лоуренс обогнул наконец безголовое тело, и Долорес посмотрела вперед.
Черный силуэт человека, стоявшего в соседней комнате, напоминал пугало. Первый револьвер Длинный держал в вытянутой руке, дуло же второго прочно сидело в носовой полости Убальдо. Руки мексиканца, здоровая и сломанная, были связаны шнуром.
– Подождите в зале. – Стрелок повернул голову, чтобы видеть Плагфордов хотя бы одним глазом. – Они приведут Щеголя.
Брент донес сестру до конца коридора, откуда ей открылся вид на просторную подземную гостиную, освещенную сотнями вставленных в стены свечей. На девятиугольных глиняных плитах лежали одиннадцать тел – трясина из пепельно-серых лиц, переливчатых кишок, поломанных белых ребер, обнаженных легких и неестественно вывернутых конечностей. Среди убитых Долорес узнала охранников «Catacumbas», большинство которых бывали в ее комнате.
– Мы принесли с собой гранаты, – пояснил Брент.
– Хорошо. – В нос ударили запахи крови, пороха, железа и паленого жира. – Они это заслужили. – На поджарившейся печени ползали две черепашки.
Оторвав взгляд от сцены бойни, Долорес повернулась в сторону помоста, на каменном полу которого лицом вниз лежали двадцать девять строго одетых джентльменов и сорок шлюх в шелковых кимоно. Чуть в стороне, направив в спины лежащих ствол дробовика, стоял Стиви – в резиновой маске, потрепанной одежде и в броне. Увидев сестру, он кивнул оранжевой головой, и она помахала в ответ.
Нагнав близнецов, Джон Лоуренс остановился. Под одеялом тихонько молилась Иветта.
Третий угол караульного треугольника находился у дальней стороны гостиной, неподалеку от лестницы, где стоял невысокий толстячок с многозарядной винтовкой в руках, с железной пластиной на груди и с резиновой маской на лице. Одет он был в красно-коричневый костюм и белые перчатки. Заметив Долорес, помахал рукой, и лишь тогда она поняла, кого видит.
– Боже, это ведь он, – пробормотала женщина.
– Да. Он самый.
Долорес тоже помахала Штукарю.
– Поверить не могу, что его втянули в это безо-бразие.
– Он – часть семьи, – сказал Джон Лоуренс.
– Девочки, здесь есть кто-то, кого вы хотели бы наказать? – подал голос Стиви.
Иветта стала молиться громче.
Лиц большинства лежащих Долорес не видела, но ее внимание привлек здоровяк, несколько раз протискивавшийся в ее комнату.
– Покажи-ка мне вон того, во втором ряду, толстяка в фиолетовом костюме.
Стиви подошел к указанному заложнику и пнул в голову.
– Встань.
Толстяк, приезжий из Португалии, поднялся на колени, отряхнул пыль с манжет и встал спиной к Долорес. Стиви ткнул его в бок дулом дробовика.
– Подойди к помосту, чтобы она хорошо тебя рассмотрела.
Пройдя между лежащих, толстяк остановился у помоста, застегнул двубортный сиреневый пиджак и пригладил волосы, как будто готовился к прослушиванию в оперном театре.
Злость полыхнула в груди Долорес. Этот негодяй засовывал ей в рот грязные носки и занимался с ней содомией.
– В этом заведении много важных людей, – заявил португалец, – и воздаяние ждет…
Приклад врезался ему в правую щеку.
– Не умничай, – посоветовал Стиви.
Джон Лоуренс наклонился к старшей дочери.
– Он трогал тебя?
– Да.
Старик замер и даже перестал дышать. Брент крепче сжал близняшку.
Стиви ударил толстяка прикладом в челюсть, и все услышали, как хрустнула кость. Насильник вскрикнул – точно так же, как когда орошал семенем тело Долорес, – и схватился за лишившийся симметрии подбородок.
Некоторые из его соседей содрогнулись, но никто ничего не сказал.
– Проси у нее прощения! – загремел старик.
– Давай! – крикнул Стиви. – Проси прощения!
Из жирного перекошенного рта выскользнула струйка крови и, сбежав по распухшей шее, растеклась по белой рубашке. Португалец повернулся и посмотрел на Долорес.
– Мне очень…
– На колени, и руки свои жирные сложи! – заорал Стиви. – Вот как просят прощения!
Португалец упал на колени.
– Зачем ты это делал? – не унимался Стиви. – Почему так поступал с ней? Она хорошая женщина. – Голос его задрожал под резиновой маской, и Долорес поняла, что брат плачет. – Будь ты проклят! – Приклад, казалось, раздавил толстяку нос.
– Дай ему извиниться, – сказал глава семейства, повернувшись к младшему из детей.
Португалец посмотрел на Долорес, открыл рот, и из красной дыры полилась на подбородок кровь.
– Руки вместе! – напомнил Стиви.
Толстяк сложил руки перед собой и, едва ворочая языком, заговорил:
– Прсссс…тит, шшшто об…дел вссс.
– Скажи правду! Что ты делал с ней? Скажи! – Стиви ткнул стволом в сложенные руки пленника.
– Прссс… тит, што нашил…вал вссс.
Оба ствола грохнули разом. Два заряда картечи превратили кисти толстяка в окровавленные обрубки, а левую сторону лица обожгла яркая пороховая вспышка.
В тот же миг Долорес испытала огромное удовлетворение, словно одной болезненной опухолью внутри стало меньше.
Толстяк упал на колени и завалился на бок. Из укороченных рук хлестала кровь.
Стиви поднял ногу над обуглившимся лицом насильника.
– Нет! – рявкнул Плагфорд-старший. – Пусть сдохнет медленно.
Под одеялом тихонько плакала Иветта.
Толстяк из Португалии попытался подать голос, но разнять сплавившиеся губы не смог.
