Глава 7
Обрести пристойный вид ему в принципе удалось. Но отдохнуть в это утро было не судьба, пришлось довольствоваться тремя часами вечернего сна. Он сидел за столом в пустом кабинете, любезно предоставленном Чеплыгой, с необъяснимой неприязнью смотрел на офицера, входящего в помещение.
Этот капитан был молод, опрятен, недурно сложен – явно из тех, что пользуются успехом у слабого пола. В глазах никакой угодливости, так, немного опаски. Он явно был в курсе досадного инцидента, когда с подачи часового приказал сообщить в милицию про подозрительного прохожего. Тот, конечно, имеет право обижаться, но ведь все было сделано по закону, разве нет?
– Присаживайтесь, Алексей Ильич. – Андрей кивнул на свободный стул. – И не надо чувствовать себя, как в комнате для допросов. Моя фамилия Неверов, зовут Андрей Григорьевич, я представляю контрразведку СМЕРШ. Вы уже в курсе.
– Здравия желаю, товарищ капитан, – сдержанно отозвался Пожарский и присел на край стула, как бы давая понять, что зашел всего на минутку.
Он был спокоен, но явственно намекал на свое неприятие контрразведки и всего, что отвлекает от службы.
– Я прибыл из областного центра для прояснения обстоятельств гибели капитана госбезопасности Лазаревича и считаю нужным познакомиться со всеми здешними руководящими работниками, к какому бы ведомству они ни относились. Это просто беседа, капитан. Избавьтесь от напряжения.
– Прошу прощения, Андрей Григорьевич. – Голос Пожарского был ровным, совершенно спокойным. – Не думаю, что мы можем найти общие темы для разговора. С капитаном Лазаревичем, если память не подводит, мы пересекались пару раз. Сугубо деловые отношения. Мы не лезли в дела друг друга. Однажды он проводил проверку нашей документации по линии НКГБ, имея при этом все необходимые допуски. Нарушений не выявлено. Второй раз проводил беседу с людьми из нашего патруля после инцидента с нарушителями границы. Большой пользы от нее, насколько я знаю, не было. Наши взаимоотношения проходили под грифом «секретно». О его гибели мне сказать нечего – как говорится, не был, не состоял, не участвовал. – Это, по-видимому, была шутка, она далась капитану с натягом.
Неверову не хотелось переходить незримую грань, за которой начинается вражда. За его спиной и так творилось что-то непонятное. Глупо множить ряды недоброжелателей.
– Другие ваши офицеры не пересекались?
– Уверен, что нет. По долгу службы я обязан контролировать своих подчиненных даже во внеслужебное время.
– Вы ведь понимаете, Алексей Ильич, что я имею полномочия допрашивать любого вашего подчиненного, да и вас самого, совать свой нос в любые дела, разумеется, в рамках своей компетенции. К сожалению, эти рамки – понятие размытое. Вы должны понимать, что я могу получить допуск к любой информации, но для этого потребуется время. Не хотелось бы его терять. Это не пойдет на пользу ни вам, ни мне. Будем ждать, пока я получу разрешение? Но учтите, что в этом случае я уже не смогу сохранить товарищеские отношения с вами. Мне опять придется отвлекать вас от службы. Прошу заметить, Алексей Ильич, не я к вам пришел, а вы ко мне, всего лишь на беседу. Могу чаем угостить. Какой ни есть, а жест доброй воли, согласитесь?
– Что вы хотите узнать? – Кажется, побеждало благоразумие.
– Вы лично сталкивались с Лазаревичем во внеслужебное время?
– Никогда. – Ответ был решительный, но его предваряла двухсекундная пауза.
Пожарский мог бы ответить быстрее.
– Откуда вы родом? Участвовали в боевых действиях?
– Иркутская область, небольшой городок Зыряново. В сороковом году поступил в военное училище в Новосибирске. Война не дала закончить, пришлось проходить ускоренные курсы. На фронте участвовал в сражении под Смоленском, командовал взводом, потом ротой.
– Получили ранение.
– С чего вы взяли? – удивился Пожарский.
«Осечка». – Андрей усмехнулся.
– Ранения не было. – Пожарский пожал плечами. – Так, синяки, шишки, царапины. Часть расформировали, остатки вывели на отдых. Получил направление в караульную роту. Мы охраняли секретные государственные объекты недалеко от линии фронта. Мои рапорты о переводе в действующую армию были проигнорированы. Подразделение влили в войска НКВД по охране тыла. В общем, заканчивать войну пришлось в глубоком тылу. – Пожарский сокрушенно вздохнул. – Потом перевод в Заполярье. Это случилось в ноябре прошлого года.
– Прекрасно, – сказал Андрей. – На месте, где расположена ваша часть, ранее действовала база немецкого ВМФ, обслуживавшая подводные лодки.
– Ее начали строить наши специалисты еще до войны, – уточнил Пожарский. – Немцы использовали то, что им досталось, что-то доделывали. В годы оккупации сюда несколько раз заходили субмарины небольшого водоизмещения, видимо, для текущего ремонта.
«Это ложный след, – подумал вдруг Неверов. – Никому не интересна бывшая база и те раздутые тайны, что толкаются за ее оградой. Немцы уходили отсюда без спешки, взрывали базу с умом, не могли они оставить ничего важного. С их-то знаменитым немецким порядком! А вот к офицеру по фамилии Пожарский, наверное, стоит присмотреться повнимательнее».
– В вашем распоряжении, полагаю, человек пятьдесят, – предположил Андрей – Инженерный и караульный взводы.
– Шестьдесят два, – поправил его Пожарский. – Есть еще хозяйственное отделение.
– Ваша задача – обустроить базу для дальнейшего использования силами ВМФ. Попутно вы пытаетесь подрыться под взорванную скалу, поскольку кому-то из высокого начальства взбрело в голову, что там сокрыты некие страшные тайны. Там действительно может что-то остаться?
– Лично я так не думаю, – сказал Пожарский. – Здесь не было каких-то великих секретов Третьего рейха. Наша разведка не могла проглядеть. Есть предположение, что под скалой осталась немецкая субмарина. Обычная подводная лодка малого класса. Она не могла уйти своим ходом по причине неисправности. Но это мои личные домыслы, товарищ капитан. Я выполняю приказ.
«И ждете, когда последует новый, отменяющий предыдущий», – чуть не сорвалось с губ Неверова.
– Оборудуем пирс, защищенный от вод залива грядой скалистых островов, пару причалов в уцелевших подземных гротах. Подвозим глину, заливаем бетон, прокладываем электрические кабели. Работы по проникновению под скалу ведутся крайне медленно. Подорвать скалу невозможно. Взрыв разнесет половину поселка, нашу часть и все, что мы успели построить.
– С красной глиной не приходилось встречаться? Не завозили такую?
– Простите? – не понял Пожарский, – Что такое красная глина? Если не ошибаюсь, она устилает донный слой океанов?
– Не всегда. В природе также встречается. Красно-терракотовый цвет свидетельствует об избытке меди и железа в минеральном составе. Впрочем, на севере я такого не видел.
– Я тоже не видел. Это принципиальный вопрос? За ответом явно не ко мне. Я могу быть полезен чем-нибудь еще? Не хотелось бы показаться невежливым, Андрей Григорьевич, но дела…
Неверов задумчиво смотрел, как Пожарский с облегченным вздохом покидает кабинет. Закрылась дверь, посетитель удалился, оставив массу вопросов.
– Ой, вы меня испугали! Почему без стука? – Молодая женщина дернулась, ее пальцы явно отстучали что-то лишнее на клавишах машинки.
Но голос с прибалтийским акцентом был приятный, звучал как музыка.
Андрею сразу захотелось, чтобы она сказала что-нибудь еще.
– Простите, Илзе, – сконфуженно проговорил он. – Но я стучал. Вы тоже, поэтому не услышали.
– Ой, это вы… – Она сглотнула, неловко улыбнулась, машинально глянула на испорченный лист. – Вы, наверное, очень тихо постучались, Андрей.
По правде сказать, он не стучал, просто вошел. Но какая разница?
– Да, тихо, – согласился Неверов, озирая нехитрый интерьер приемной председателя совета народных депутатов.
Ничего лишнего здесь не было. Пара столов, шкафы, дохленький фикус на подоконнике, рабочее место секретарши. Вместо обоев на стене висели тематические агитационные плакаты, явно новые. На них еще поблескивала свежая типографская краска. «Депутат – слуга народа! Долг депутата – заботиться о его благе!» Серп и молот на алом полотнище, убедительный слесарь за маховиком станка, исполненная достоинства женщина-сварщик. Надпись золотом: «Советы депутатов трудящихся – подлинно народные органы власти в нашей стране!»
Женщина, сидевшая за печатной машинкой, смотрелась здесь немного инородно. Худенькая, прямая спина, тонкие пальчики, короткие кудряшки красиво уложены. На ней была обычная кофта, под которой просматривалась не новая, но опрятная блузка. Ресницы длинные, без всякого марафета, курносый нос, чуть приоткрытый маленький ротик.
Она смутилась, обнаружив его изучающий взгляд.
Андрей спохватился и промямлил:
– Еще раз простите, Илзе. Надеюсь, ничего фатального не случилось?
– Нет, все хорошо. Две ошибки в слове «постановление» – это вовсе не так уж плохо. – Девушка тихо засмеялась. – Я часто в официальных документах натыкаюсь на такие чудовищные казусы, что даже не знаю, как с ними быть. Эти люди словно в школе никогда не учились. Все в порядке, вставлю другой лист. Но в следующий раз стучите громче, хорошо?
– Договорились, – покладисто согласился Андрей. – Скромненько у вас тут, Илзе. – Он выразительно посмотрел по сторонам. – Я бы даже сказал, бедненько.
«Словно и не слуги народа тут работают», – хотел сказать капитан, но на всякий случай промолчал.
– Да все в порядке. – Илзе махнула рукой. – Мы нищие, как и должно быть. Мебель разваливается, канцелярские принадлежности убогие, машинку кто-то из граждан в дар принес.
– Наверное, зарплата хорошая, – предположил Андрей.
– Хорошая, – согласилась Илзе. – Только маленькая.
Они засмеялись, потом замолчали, опасливо посмотрели на прикрытую дверь, ведущую в святая святых.
«А что, это новаторство, – подумал Андрей. – Прикрывать плакатами дыры и гниль в стенах. Их выпускают, похоже, охотнее, чем хлеб».
– Вы так смотрите на этот плакат, – подметила Илзе. – С ним что-то не так?
– Не женское это дело, – заявил Андрей, кивая на крепкий бюст сварщицы, исполненной достоинства.
– Вы думаете? – Илзе прищурилась. – А мне кажется, ей нравится. У нас ведь все работы хороши.
У Андрея создавалось впечатление, что ей хочется смотреть ему в глаза, но врожденная скромность заставляет ее уставиться в стол.
– Да, у нас любая работа в почете, – подтвердил он. – У вас все хорошо, Илзе? Как Антошка?
– Да, спасибо. Ребенок сидит с соседкой Зоей Матвеевной. Он такой шалун! Наверное, придется его наказать. Не успела оглянуться вчера вечером, а он полез в скворечник над сараем, свалился оттуда, хорошо, что руки-ноги не поломал.
– Накажите, – разрешил Андрей. – Будет ему урок. А что, в Заполярье гнездятся скворцы?
– Скворцов тут нет, а скворечники есть. Здесь не только куропатки и полярные совы. Много перелетных птиц, которые селятся в кустарниках. Однажды одна из них облюбовала скворечник. А у вас точно все в порядке, Андрей? – Девушка справилась с робостью и посмотрела ему в глаза. – Вы уставший, словно провели бессонную ночь.
– Думал много, – отшутился Андрей.
Ему хотелось слушать ее голос, никуда не удаляться от стола, на котором громоздился старинный ундервуд.
– Я очень рад вас видеть, Илзе, – совершенно искренне признался он. – Вы как лучик света в этом темном и холодном царстве. Но, увы, дела. На месте ваш председатель? – Андрей кивнул на прикрытую дверь.
– Ой, даже не знаю, сможет ли он вас принять. Я сейчас спрошу. Павел Елисеевич не любит, когда кто-то врывается к нему без предупреждения.
– Сидите, Илзе, не надо вставать. – Он несмело коснулся ее плеча. – Я все же возьму на себя смелость нарушить его одиночество. Если будет возмущаться, валите на контрразведку. С нас как с гуся вода!
Он постучал, вторгся в кабинет председателя совета и, пока тот просыпался, успел с любопытством осмотреться.
Массивный, но основательно подгнивший стол. Шкафы, раздевалка за шторкой. Та же наглядная агитация, призывающая трудящихся забыть о тяготах, довериться власти и уверенно смотреть в будущее. На плакате целеустремленный пожилой субъект в кепке. «Выберем в местные советы достойных сыновей и дочерей нашего народа!»
Чуть ниже: «Рабочий класс в СССР это – совершенно новый, освобожденный от эксплоатации, рабочий класс подобного которому не знала еще история человечества.
И. В. Сталин».
За подобные орфографические ошибки означенный товарищ лично расстрелял бы всю типографию.
Еще ниже сидел зевающий субъект в годах. Подслеповатые глаза за стеклами старомодных очков, волос на голове немного, зато гладко выбрит, чисто одет. До того как уснул, он явно занимался рабочей писаниной. Сигарета в пепельнице почти догорела. Он схватился за нее, затянулся так крепко, что дым повалил чуть не из ушей.
«Любим спать в рабочее время? – подумал Андрей. – Впрочем, мы же неизлечимо больны, – вспомнил он слова Чеплыги. – Анемия, щитовидка, пониженное давление, дикая нехватка йода в организме».
– Прошу прощения, что оторвал вас от важного сна, Павел Елисеевич, – извинился Андрей, водружая под мутные очи Волонтаря служебное удостоверение. – Зашел познакомиться. Возможно, вы ответите на пару вопросов.
– Но я не знал, что вы придете. – Волонтарь явно растерялся. – Вы появились без предупреждения.
– Мне стоило известить вас за неделю? – осведомился Андрей. – Чтобы вы своевременно куда-нибудь смылись?
– Да что вы такое обо мне думаете?! – Волонтарь искренне изобразил сердитость, потом махнул рукой. – Ладно, садитесь куда-нибудь. Ума не приложу, чем мы можем помочь контрразведке.
Честно говоря, Неверов этого тоже не понимал. И что такое «мы»? Николай Второй?
– Да, я слышал, что офицер СМЕРШ навестил наши пенаты. – Волонтарь обжег пальцы о сигарету, чертыхнулся, вытащил новую из разорванной пополам пачки, чиркнул спичкой, закашлялся после глубокой затяжки. – Это курение меня когда-нибудь убьет.
«Если уже не убило», – подумал Андрей.
Председатель совета был еще, как говорится, вполне на ходу, но Неверову казалось, что его разъедает серьезная болезнь.
– Так чем я могу вам помочь, Андрей Григорьевич? – Волонтарь как-то ухитрился запомнить имя с отчеством.
– Я не собираюсь вмешиваться в вашу работу, Павел Елисеевич. Это было бы странно. Считайте мой приход визитом вежливости, не больше. Вы водите машину?
– Да, конечно. – Волонтарь недоуменно пожал плечами. – Я не настолько бесполезный, как вам кажется. Вожу машину, работаю, могу устроить взбучку нерадивым депутатам, если они что-то личное ставят выше общественного. Врачи говорят, что не хватает йода в организме, отсюда приступы сонливости. Не знаю, где его брать, этот йод.
– В море, – подсказал Андрей. – Там его навалом и совершенно бесплатно. Почаще совершайте морские прогулки.
– Не помогает. – Волонтарь усмехнулся и осведомился: – Вы собирались выяснить у меня что-то конкретное?
– Как работа, Павел Елисеевич?
– А кому сейчас легко? – Главный поселковый депутат вздохнул, из чего явствовало, что с работой у него полная труба. – Дел невпроворот, надо как-то жизнь налаживать. Вы не смотрите, что вокруг все выглядит запущенным. Вы бы видели, что тут было год назад. После немцев как Мамай прошел. Населения ноль, жилья фактически не было, ни электричества, ни водопровода, о канализации могли лишь мечтать. А сейчас многие объекты уже подключены к центральным линиям, предприятия оживают.
– Да, я знаю, – сказал Андрей. – В этом немалая заслуга наших народных избранников. Вы семейный человек?
– Был когда-то. – Волонтарь заморгал, метко вонзил окурок в пепельницу. – Супруга скончалась от туберкулеза полтора года назад. Сын погиб в сорок третьем году на Курском выступе. Его завалило в окопе во время артналета.
– Сочувствую. Я слышал, вы тоже принимали участие в боевых действиях?
– Партизанил я в карельских озерах и болотах. На что-то большее здоровья не хватало. Восемь месяцев в отряде товарища Панайотова. Я был у него кем-то вроде комиссара, поскольку человек партийный. Каюсь, был в плену, когда немцы нашу дальнюю базу разгромили. Но только сутки. Нас восемь было. Всех на следующий день бойцы Панайотова освободили, когда атаковали немецкий лагерь. Этот факт отражен в моем личном деле.
– Если сутки, то это не считается, – с улыбкой проговорил Андрей. – За это время оккупанты не успели бы сделать из вас врага народа.
Шутка была не самой удачной. Волонтарь напрягся, стал ершистым и настороженным.
– Я прибыл для выяснения обстоятельств гибели капитана Лазаревича, – произнес Неверов дежурную фразу. – Многие факты говорят о том, что это самоубийство. Если так, то моя командировка не затянется. У вас есть мнение по данному вопросу? Вы работали с Лазаревичем в одном здании и наверняка часто встречались.
– Да, Борис Александрович здесь работал, – сказал Волонтарь, – Точнее, там, в другом крыле. Он не был очень разговорчивым человеком, понимаете? О своей работе вообще не распространялся. Разве это в привычках офицеров госбезопасности? Здоровались, улыбались. Однажды я у него сигарету попросил, так он целую пачку отдал. Дескать, забирайте, Павел Елисеевич, коптите небо на здоровье. У меня паек приличный, и на жалованье не жалуюсь, еще куплю. Странный он был неделю назад, – вспомнил Волонтарь. – По лестнице прошел, даже не поздоровался. Видать, задумался крепко.
«Ага, с какой бы еще стороны безопасность страны подпереть», – подумал Неверов.
Он сам себя не узнавал. Ему почему-то всякая гадость в голову лезла.
– А когда мне сказали, что капитана мертвым нашли и он, похоже, сам себя убил, я удивился страшно. Не был он похож на человека, готового пустить себе пулю в голову. Нет, я все понимаю. Бывают черные дни, пакостные мысли, иногда кажется, что все беспросветно… – Он замолчал, задумался, не сболтнул ли что-то вредное и абсолютно несоветское.
Андрей тоже помалкивал, с любопытством разглядывал растерявшегося собеседника. Тот стащил с носа очки и стал нервно драить стекла отворотом безрукавки.
У Шабанова день тоже не задался. Утренний инцидент с грязевым душем выбил его из колеи. Когда на горизонте возник офицер, которого он сразу невзлюбил, он скрипнул зубами, закрыл глаза и с титаническим трудом сохранил самообладание.
Затрещал телефон, Шабанов схватил трубку, стал молча слушать, потом процедил:
– Вот на этом руднике все и останетесь, если не сделаете за неделю! Ты прораб или тряпка, Петрович? Все, это последнее слово. – Он швырнул трубку на аппарат и очень неласково воззрился на посетителя.
– Вы так встречаете людей, что хоть не заходи, – посетовал Андрей.
– А что, я должен ковриком перед вами расстелиться? Может, еще и улыбнуться?
– Нет, улыбаться не надо. Боюсь, это зрелище не для слабонервных. Оставайтесь собой, Дмитрий Егорович, но не забывайте, в каком мире вы живете.
Угроза вышла лишь отчасти завуалированной.
Шабанов усмехнулся, не меняясь в лице, и проговорил:
– Мне ли это не помнить, уважаемый? Думаете, у меня нет связей в партийных и хозяйственных кругах? К вашему сведению, я больше пятнадцати лет провел на ответственной работе – руководил парткомом оборонного предприятия «Красный молот» на Брянщине, был директором механического завода, возглавлял исполком крупного рабочего поселка.
– Вам везде приходилось орать и стучать кулаком по столу, употреблять ненормативную лексику? Рискну предположить, что всесоюзным институтом изящной словесности вы не руководили. Как-то странно, согласитесь? Вы занимали посты на крупных предприятиях, и вдруг какой-то исполком небольшого поселка, расположенного у черта на рогах. Это не похоже на головокружительную карьеру видного партийно-хозяйственного деятеля. Так что не хвастайтесь тут своими связями, пока я не начал трясти своими. Что за неприязнь, Дмитрий Егорович? Нечто патологическое? Есть повод недолюбливать советские органы? Переживаете по поводу смерти Делягина? Или обиделись, что я вам помог утром вытащить из грязи машину? Вы сами застряли. Почему именно я должен был пачкаться?
Благоразумие постепенно возвращалось к Шабанову. Он понял, что надо убавить обороты, и потихоньку разговорился. Сначала отвечал сквозь зубы, потом нормально.
Да, с Делягиным Шабанову общаться приходилось. Грамотный, как ни странно, инженер, но чувствовалась в нем психическая неуравновешенность.
Про беглых зэков ничего не знает. Про перестрелку с нарушителями границы и мифических водолазов, конечно, слышал, но далек от всего этого.
С Лазаревичем водку не пил, как-то не было поводов. Тот вообще ни с кем этим не занимался. Он же еврей, нет? Хотя товарищу Шабанову глубоко безразлично. Он убежденный интернационалист, как и велят каноны.
Сейчас у него две заботы: запустить рыбзавод, через полгода – гранитный карьер, а там и мама не горюй. Вчера вот с Пожарским поцапался – тому опять понадобилась тяжелая карьерная техника. А он ее родит?
Слушать все эти откровения срывающегося самодура становилось невозможно. Неверов дождался, пока в очередной раз запоет телефон, учтиво попрощался и покинул кабинет. Но и в коридоре его настигла грозная начальственная ругань.
Женщина с истертой папкой под мышкой прошла мимо него, сделала вид, что он пустое место, и стала быстро подниматься по лестнице. Невысокая, в расстегнутой куртке, в плотной серой юбке. Она не обернулась, войдя в поворот. Значит, ее безразличие не было напускным.
Андрей чуть выждал, тронулся следом, одолел оба лестничных пролета, осторожно выглянул из-за косяка. Она прошла половину коридора, ковырялась ключом в двери кабинета. Папка вываливалась из ее рук, женщина глухо бурчала по этому поводу. Наконец, она справилась с дверью, исчезла в недрах помещения и громко хлопнула ею.
Звука запираемого замка Андрей не услышал. Он вернулся на лестничную площадку, вдумчиво покурил.
Снизу доносился сварливый голос Чеплыги – он кого-то распекал. Слова отражались от стен, дробились, превращались в эхо.
Неверов прошел по коридору, стараясь плавно перекатывать подошвы, постучал и сразу же толкнул дверь. Но застать врасплох женщину-следователя ему не удалось. Она сидела за столом, курила сигарету, задумчиво перелистывала бумаги в папке, подняла глаза, равнодушно мазнула взглядом по физиономии капитана контрразведки и снова уставилась на документы.
«Может, я действительно пустое место?» – с опаской подумал Андрей.
Он осторожно, как по минному полю, одолел несколько половиц, остановился на безопасном отдалении от стола. От женщины исходили отрицательные вибрации. Мимолетное движение ее губ означало недовольство и раздражение.
Ей было немного за тридцать. Лицо какое-то острое, сероватое, впрочем, не лишенное женственности. Темные волосы небрежно собраны узлом на затылке. Высокий лоб пересекали ранние морщины. Она не пользовалась косметикой, как и Илзе Саулите, но той это шло на пользу, данной же особе чуток «маскирующего» макияжа никак не помешал бы.
Андрей украдкой глянул по сторонам. Свидетельств того, что в кабинете работает женщина, было, мягко говоря, немного.
– Здравствуйте. Может, я не вовремя? – вкрадчиво спросил он.
– Да, возможно, – сказала женщина, оторвавшись от папки. – Вы кто?
– Пардон? – не понял Андрей.
– Вы кто? – Она раздраженно вздохнула. – Имею я право знать, кто входит в мой рабочий кабинет?
– Да ладно вам, Ольга Михайловна. – Неверов сухо улыбнулся. – Обо мне все тут уже знают. Капитан Неверов, звать Андрей Григорьевич, Главное управление контрразведки СМЕРШ. Прибыл из области в связи с внезапной кончиной капитана Лазаревича, поскольку данная трагедия вызывает ряд вопросов. Вы – Ольга Михайловна Бурнаш, следователь поселкового отдела милиции. Можете не представляться и не говорить, как вам приятно.
Из этой женщины можно было памятник отливать, символ невозмутимости, равнодушия и малой толики презрения.
– Хорошо, садитесь, – сказала она.
– Как вы любезны! – восхитился Андрей. – Я это еще в автобусе заметил. Ладно, это не мое дело. Диссертацию по недружелюбию северного населения меня писать не уполномочивали.
– У вас есть ко мне вопросы? – осведомилась женщина. – Рискну предположить, что вы обладаете всеми полномочиями, и органы власти обязаны оказывать вам содействие.
– Именно, – подтвердил Андрей. – Но пока не оказывают.
Он не стал садиться, медленно прогулялся вдоль стола, взял папку с документами, стал перелистывать. Женщина отложила работу, ждала. В папке скреплялись тесемками несколько дел. Он бегло просмотрел листы, усмехнулся, бросил папку обратно.
– Я вижу, вы загружены делами, Ольга Михайловна. Кража трех мешков картошки из государственного овощехранилища. Пьяная драка в кафе «Калинка». Донос гражданки Щегловой на соседа, гражданина Хруничева. Она уверена, что он симпатизировал немцам, но доказательств нет. Зато есть ее сарай, в поджоге которого она подозревает Хруничева. Дело смешное, раз его спихнули на следователя милиции, а не на оперативника НКГБ. Особенно мне понравилось последнее. Двенадцатилетний пацан Зырянов Родион Емельянович из хулиганских побуждений запер в сортире собственного деда. Тот просидел там почти весь день, наслаждаясь изысканными ароматами, а потом обвинил внука в злом умысле. Мать была на работе, отец погиб, внук с дедом поссорились, поскольку старик запретил отроку гулять со сверстниками. Вы это серьезно, Ольга Михайловна? Дедушка старенький, у него с головой не в порядке. Он давно уже остыл и локти кусает.
Наконец-то она смутилась, опустила голову, передернула плечами и проговорила:
– Мы обязаны реагировать на каждый сигнал. Никто не говорит, что гражданина Зырянова посадят в тюрьму, но провести с ним воспитательную работу необходимо.
– Вы хорошо знали Лазаревича? У вас с ним были любовные отношения?
Она растерялась от внезапного вопроса. Ход оказался верным. Женщина стиснула скулы, и они побелели от напряжения.
– Можете не отвечать, – добавил Андрей. – В этом факте нет ничего постыдного или аморального. Мы живем в свободной стране. Дело, собственно, не в этом.
– Послушайте, это официальный допрос? – сухо поинтересовалась Ольга. – Я обязана отвечать только правду? Боюсь, она вас разочарует. Не вижу в ваших руках протокола допроса. И что-то не припомню предупреждения о даче ложных показаний. – Она уже справилась с собой, смотрела на Неверова пренебрежительно.
– Нет, пока ничего официального, – заверил ее Андрей. – Просто в гости зашел, познакомиться, так сказать. Можете не отвечать, если вам неприятна эта тема. Вы хорошо знакомы с Илзе Саулите?
– А она тут при чем? Секретарша у Волонтаря. Не могу сказать о ней ничего плохого, да и хорошего. Серая скромная мышь, нянчится с ребенком своей погибшей соседки, мнит себя мамой. – Ольга фыркнула. – Увы, дружбу с ней не вожу.
«Похоже, ты ее ни с кем не водишь, дорогуша», – подумал Андрей.
Психологический портрет этой особы составлялся настолько легко, что запросто мог оказаться ложным.
– Что вы можете сказать о Лазаревиче?
– Да что вы пристали ко мне с этим Лазаревичем? Спокойный, уравновешенный человек, интеллигентный, грамотный, порядочный. – Ее голос чуть дрогнул. – Нас не посвящают в секреты государственной безопасности, знаете ли.
– Я не об этом. – Андрею становилось не по себе.
От этой женщины исходило ледяное неприятие, он ощущал его почти физически.
– Вам хорошо работается с майором Чеплыгой? Что можете о нем сказать?
– Вы хотите услышать от меня что-то плохое и взять на вооружение? Не выйдет, товарищ капитан. Иван Тарасович хороший человек, пусть бывает иногда вспыльчив и… – Она замешкалась, подбирая нужное слово.
– Неотесан? Некомпетентен? – начал выдавать подсказки Андрей.
– Какая глупость! Я вовсе не это хотела сказать.
– Вы приехали с востока Украины?
– А это так же подозрительно, как если бы я приехала из Тернополя? – огрызнулась Ольга. – Да, приехала. Сама с Ворошиловграда. В войну работала в органах военной прокуратуры, имею заслуги и награды. Три месяца провела в партизанском отряде товарища Бородулина. Его люди и вывели нас из окружения под Смоленском. В октябре сорок четвертого написала рапорт с просьбой о переводе в Заполярье. У меня приемная мать в Мурманске. К сожалению, в областном центре работы не нашлось, мне предложили должность в Дальнем. Мы уже познакомились, товарищ капитан? С удовольствием поговорила бы еще, но должна работать. Буду с нетерпением ожидать нашей следующей встречи.
«Совсем народ перестал бояться контрразведку, – сетовал Андрей, покидая помещение. – В войну все тряслись от одного слова, а теперь расслабились, в грош не ставят. Сегодня другие органы следует бояться».
Майор Чеплыга был не такой высокомерный, махнул рукой, дескать, входите, не маячьте на пороге. Он с удивлением разглядывал телефонную трубку в своей руке. Оттуда доносились короткие гудки.
– Потрясающие новости, Иван Тарасович? – предположил Андрей.
– Более чем. Звонили из области. Дежурный по управлению майор Савочкин оповещает все отделения, чтобы приняли к сведению. Ночью под Елизаровкой – это в получасе от финской границы – уничтожили тех беглых: Арапченко, Лапшина, Шалимова, Штрауха. Всю сбежавшую банду накрыли, представляете? В амбаре прятались, а бдительный гражданин из местных сообщил участковому. Тот вызвал подкрепление. Сдаваться бандюги не хотели, стали палить из ППШ, милиционеру ногу прострелили. Так парни осерчали, гранатами амбар закидали. Их же никто не предупредил, что эту мразь нужно живьем брать. Всех в клочья разорвало, но опознали, обрадовались.
– Вот видите, как все удачно, Иван Тарасович. С такой новости даже выпить не грех. Одной заботой меньше. А что по Шатуну? Начали прорабатывать?
– Какой вы скорый, Андрей Григорьевич. – Чеплыга с треском бросил трубку на рычаг. – Я отдал все распоряжения, озадачил Немова и Грубова. При необходимости один из них сразу же выедет в Мурманск. Забыть уже успели про Шатуна, понимаете? Сейчас, конечно, он снова труп, теперь уже навсегда. Вы что-то хотели, Андрей Григорьевич?
– В область позвонить, Иван Тарасович, начальству своему.
– Так это без проблем, пойдемте, покажу. Есть у нас особенная комнатка для переговоров по межгороду. – Чеплыга начал выбираться из-за стола.
– А этот аппарат?.. – Андрей кивнул на телефон, стоявший посреди стола.
– На этом связь односторонняя, – пояснил Чеплыга. – С области могут звонить, а мы – только из особенной комнатки. Так надо. А почему, нам не объяснили, когда провода тянули. Что-то связанное с безопасностью. Пойдемте, Андрей Григорьевич. Мы этот клоповник залом правительственной связи в шутку называем.
Помещение в конце коридора напоминало камеру-одиночку. Толстая дверь, голые стены, стол, стул. Маленькое оконце заложено кирпичом, вентиляционная отдушина в стене.
– Ух ты, свет есть, – заявил Чеплыга, щелкнув выключателем. – Бывает, лампочка перегорает, и тогда как в темнице сидишь. Звоните, Андрей Григорьевич. Здесь как в Кремле – тайна переговоров гарантируется. Ни одна сволочь не подслушает, даже если захочет. Там все номера рядом с аппаратом, не ошибетесь. – Чеплыга удалился и плотно прикрыл за собой дверь.
Соединение прошло более-менее сносно. В трубке раздавался треск, но когда полковник Алябин ответил, помехи отступили на задний план.
– Здравия желаю, товарищ полковник! – приветствовал начальство Андрей. – Капитан Неверов беспокоит.
– Ну, наконец-то, – проворчал Алябин.
Судя по его ровному голосу, в славном граде Мурманске пока ничего непоправимого не случилось.
– Всех преступников переловил?
– Пока одного, Павел Евгеньевич. Увы, пришлось прикончить, а то вы не говорили бы со мной сейчас.
– Узнаю капитана Неверова! А теперь подробнее. Линия нормальная?
– Местные товарищи уверяют, что да.
Полковник не перебивал капитана. Это было одно из его немногих положительных качеств.
– Значит, теперь ты понял, что в этой местности что-то не в порядке, – задумчиво резюмировал Алябин. – Кого-нибудь подозреваешь?
– Знать бы, в чем, Павел Евгеньевич. Похоже, меня дважды пытались прикончить. Не пойму, что им даст мой труп. Только дополнительный интерес к поселку и нашествие злобной следственной комиссии, которая обязательно что-то раскопает. Вы же не оставите без внимания мой труп, товарищ полковник?
– Не сомневайся, Андрей Григорьевич. Твой труп будет крайне важен для нас.
– Спасибо, Павел Евгеньевич.
– Думаю, они одумаются, поймут, что погорячились. После гибели второго должностного лица будут приняты самые решительные меры. Им это ни к чему. Когда коса начнет косить без разбора, они сами могут пострадать. А вот подбросить тебе пару дополнительных трупов, подсунуть липу, которую ты с радостью скушаешь, – это реально. Будь готов к подобному повороту событий. Подкрепление высылать не будем. Тогда враги затаятся, уйдут на дно. Понимаешь, что я хочу сказать?
– Отчетливо понимаю, товарищ полковник. Разрешите продолжать работу?
– Удачи, капитан. И не стесняйся докладывать.
Неверов покинул комнату для переговоров, свернул на лестницу и чуть не столкнулся с капитаном госбезопасности Невзлиным, идущим ему навстречу. Тот как раз спустился со второго этажа. Оба вздрогнули от неожиданности. Невзлин поправил очки, сползшие на переносицу.
– Виноват, Андрей Григорьевич, задумался.
– Ничего страшного, Михаил Львович. Какими судьбами в этом здании? Заблудились?
– Вас ищу. Нам уже известно о ваших ночных и утренних приключениях. Мне очень жаль, что с вами такое случилось, рад, что все закончилось благополучно. Ныне покойного уголовника Бурова по кличке Шатун будем проверять и по своим каналам. На милицию, сами понимаете, полагаться не стоит. Возможно, вскроются связи этого гражданина. Вынужден признать, что с покойным Делягиным произошла осечка. Он действительно кому-то наступил на хвост, и от него поспешили избавиться. В этой связи допускаю, что и с гибелью Лазаревича могло быть не все чисто. К сожалению, Борис Александрович был закрытый человек. Он мог что-то выяснить, но остерегался посвящать коллег, собирался все проверить самостоятельно.
– А меня-то вы зачем искали, Михаил Львович?
– Да, простите. – Офицер госбезопасности как-то смутился. – Я должен был поставить вас в известность. В мои инструкции входит оповещать начальство о любых подозрительных событиях в зоне моей ответственности. Я это сделал три часа назад. Потом мы с Чудиновым осмотрели дом Делягина, обыскали участок, но не обнаружили ничего стоящего. Этот парень не был Плюшкиным. – Капитан сухо усмехнулся. – Все ненужное выбрасывал, не копил. Затем мы осмотрели его рабочее место на карьере. Это отдельная комната в бараке администрации.
– Вас кто-то уполномочил на это, капитан? – резко спросил Андрей.
Невзлин сглотнул, немного растерялся:
– Да, разумеется, мое областное руководство распорядилось это сделать. Подполковник Авдеев. Можете в этом удостовериться. Что-то не так?
– Вы не в курсе, что здесь работает контрразведка, и о любых ваших действиях я должен быть оповещен?
– Вот и оповещаю. Согласен, не следовало задним числом, но где вас искать? В конце концов, мне тоже нет удовольствия торчать меж двух огней. В чем проблема, Андрей Григорьевич? Не одно дело делаем? Наши ведомства чем-то отличаются друг от друга?
«Тем и отличаются, что скоро одно вольют в другое!» – подумал Андрей, справился с раздражением и спросил:
– И что нашли?
– Ничего. – Невзлин развел руками. – Только документация, необходимая по работе. Дважды осмотрели, даже стены простучали. Вот единственное, что как-то не вписывалось в обстановку. Эта брошюрка на полке валялась, среди справочных изданий по горному делу. – Невзлин вытащил из бокового кармана потрепанную книжонку, протянул ее Андрею.
Да, забавно. Старое издание и тоже в принципе, справочная литература. «Организация водолазных спусков». Обложка затертая, бог знает кто ее читал и где она валялась.
Неверов бегло пролистал брошюру, не обнаружил ни пометок, ни закладок.
Пособие с картинками. Кто допускается к водолазным работам, кто ими руководит, как правильно подготовить снаряжение, средства обеспечения спуска под воду, как осуществляется погружение.
– Что это? – Андрей поднял глаза.
У него возникло странное ощущение какого-то затянувшегося дежавю.
– Нам тоже интересно, – отозвался Невзлин. – Чудинов пошутил: Делягин, мол, решил профессию сменить. Это может что-то значить, Андрей Григорьевич, или же нет. У вас есть мысли по этому поводу?
– Те же, что у вас, Михаил Львович. Существует местная байка о неких водолазах, которых то ли видели, то ли нет. С какого бока здесь Делягин? Полагаю, это не тот субъект, который увлекается водолазными работами.
– Абсолютно не тот, – подтвердил Невзлин. – Мы спросили у рабочих, поговорили с бухгалтером. Люди плечами пожимают. Говорят, Делягин плавать не умел, воды боялся как огня. Наверное, не стоит усложнять. Мало ли что там валялось.
– Не усложняйте и впредь старайтесь сообщать о своих планах не задним числом.
