Последний чай

В каждом отряде на зоне есть больные. Не той простудой, которая преследует зэка постоянно от сырости и холода, а по-настоящему больные, что ходят, опираясь на крепкие, изготовленные местными умельцами трости с причудливо выжженными вензелями, либо практически не ходят.

Все они еще не достигли предсмертного состояния и не могут быть освобождены по состоянию здоровья. Они выживают — утром встать, суметь сходить с отрядом на завтрак, обед и ужин, умыться, побриться, лечь спать с отбоем.

Это все мучительно, если нога у человека только одна или руки его висят после инсульта, голова не держится прямо, давление за двести или ему просто под восемьдесят.

Их бы можно собрать в один отряд, где-нибудь поближе к медчасти, чтобы не мучиться им, таскаясь через всю зону, особенно диабетикам, которым по нескольку раз в день инъекции требуются, но тогда в этот отряд будет грустно заходить проверяющим.

Потому и рассеяны больные по зоне.

— Ты же земляк, возьми, — протягивает мне, прянику, только сегодня приведенному в отряд, пачку чая небольшой толстый человечек, старый сиделец.

Он бывший адвокат, все его зовут просто по фамилии — Иванов. Осудили его за мошенничество, у него толстые, землистого оттенка щеки, он выглядит нездоровым. Опирается на трость.

— Тебе самому надо, наверное, — говорю. — Не последнее отдаешь?

— Погоди, до последнего еще побегаем, — смеется он.

Зубы его редки. У него диабет. Это он сообщает мне, когда дневальный зовет его в медчасть на укол. Мне неловко, но он оставляет мне чай.

Я благодарен. Я пуст после этапа.

Потом меня переводят в другой барак, но я часто вижу его ковыляющим вслед за отрядом в столовую, он кивает мне и торопится, ходить ему тяжело, но поесть надо успеть, едят в зоне быстро, если дадут десять минут — роскошь.

Летом люди болеют мало. А зимой у медчасти выстраивается очередь, часто в двести человек, бывает и более. Раскидывать запись на весь рабочий день нельзя, всех положено вызывать в одно время. Ждать в помещении тоже нельзя.

Холод, снег, дождь — те, кто посмел заболеть, стоят на улице у забора медчасти в очереди к людям в белых халатах, неизвестно, по какой причине называющим себя врачами.

Должен быть порядок, поэтому ожидающие выстроились в четыре шеренги. Больных, тех, кто по-настоящему болен и ходит на ежедневные уколы, проводят без очереди, и тогда люди видят, как их на самом деле много, если собрать вместе.

Бывший адвокат Иванов и здесь идет в конце, все для него привычно, ожидание скорого инсулина придает ему сил, и он даже шутит.

Но стоящим третий час не смешно, даже если не мороз и не дождь.

Стоять приходится на прием к врачу, чтобы получить разрешение на медицинскую бандероль, без которой больному не прожить, ибо препаратов в медчасти нет.

Родственники высылают сидельцу лекарства, зэк стоит в очереди на посылочную, расписывается в получении, но лекарств ему не выдают, они хранятся в медчасти, получать их можно только по рецепту.

Потом стоять приходится, чтобы попасть на прием и получить рецепт для получения своих лекарств.

Затем отдельная очередь, это уже в другой день, чтобы получить несколько таблеток. Если нужно еще несколько, зэк стоит еще раз.

Поэтому шутить в этих очередях не любят.

Здесь вообще ничего и никого не любят. Тюремная медицина против.

У столяра заболел зуб, его жена приехала и заключила договор с медчастью на платные услуги. Есть такая возможность, все для исправления. Оплатила. Без полной предоплаты врач преступника не примет.

Стоматолог рассверлила ему четыре зуба, вызвала на следующий день и уехала в отпуск. Три недели арестант не мог есть и спать, но это все в целях воспитания.

Металлическая стружка попала в глаз автослесарю, когда тот ремонтировал авто важного человека в тюремном гараже. Глаз посмотрели, попытались вынуть инородное тело, затолкали его как смогли глубже, не рассосалось, увезли зэка в Екатеринбург, в знаменитую здравницу ИК-2, откуда сложно не вернуться инвалидом. Через неделю, а как еще, не отдельно же этапировать. Глаз сохранился. Чудо в виде вольного доктора спасло.

И это на потоке. Люди заболевают, ломают руки и ноги, им отрубает пальцы на пилораме или дробилке для шин, они идут в медчасть, а там нет докторов, там вертухаи, которые смотрят на очереди больных за окном и не видят людей.

Вертухай не может видеть людей, ему запрещено, даже если на нем белый халат.

Когда я освободился, Иванов еще остался. Условно-досрочно его не освободили, суд отказал, иск по делу не погашен.

Ну конечно, если ущерб не возмещен, человек должен сидеть в тюрьме, где он не может работать и возмещать ущерб. Логика средневековой долговой ямы, Россия, XXI век.

А диабет — ну что диабет, лечись, медчасть же есть.

Он умер там. Выпил последний чай и умер.

Не успели перевоспитать.