Вне времени

Зона старая.

Рядом, через дорогу — домны, древняя металлургия, вонь оттуда всепроникающая, спасения от нее нет нигде, закрывать окна бесполезно, этот запах убивает сквозь стены.

В дни, когда технологам выбросы особо удаются, дым из домен краснеет и зеленеет одновременно. Тогда потребность дышать начинает раздражать, это больно.

А когда выброс ночью и в мороз, дым падает на зону вместе с туманом рваными клочьями.

Идешь ночью за сменой, которой нет по документам, за людьми, которые документально спят в бараках, а на деле сутки были на работе, по красному снегу, которого не бывает, и дышишь зеленым туманом, которого тоже нет, который по бумагам — вполне пригодный для дыхания воздух, и думаешь, что ж это за место такое?

Тут начинаешь слышать лягушек, а мороз — минус двадцать и февраль, а ты не удивляешься, это в первый раз ты удивился, а потом тебе рассказали, что тут есть незамерзающий пруд у какой-то ТЭЦ, и они там уснуть на зиму не могут, приходится круглогодично орать в поисках партнеров для размножения.

Когда ведешь работяг в барак, они спрашивают, как там наши в Сирии, ты думаешь: да какая вам Сирия, вам несколько лет еще красный снег и круглогодичные лягушки, — но говоришь, что нормально все, мочат, кого — не уточняешь, это неважно.

Молодцы наши, говорит наркоман, который не просыхал несколько лет, а сейчас чинит круглосуточно машины в тюремном гараже то судье, то прокурору, то самому хозяину.

Молодцы, отвечаешь ты ему, а как же.

И лягушки молодцы, но им бы поспать зиму, они застряли в одном времени года, когда нужно орать и размножаться.

По вечерам, когда почти весь отряд, за исключением ночной смены, собирается в бараке, зэки смотрят фильмы. В почете боевики, котируются сцены боевые и постельные. Их, особенно последние, разбирают детально, комментируют.

Очень ценится юмор из этих боевиков, там всегда есть пара шуток, от которых Вудхаус бы плакал, а лагерные бедолаги смеются, это их продукт.

В коридоре барака смех полусотни мужчин за закрытой дверью комнаты, где смотрят кино, слышится как ор тех самых всесезонных лягушек, они так же начинают вместе и заканчивают в унисон. Потом наступает тишина, пока кто-то один не отпустит неосторожное замечание и все начинают шикать на него, поднимается гвалт, который тоже скоро затихает.

Они не любят спорт. Футбол смотрит десяток человек, и это кажется поначалу удивительным: как же так, мужчины же. Потом присматриваешься и понимаешь: это срез, случайная выборка, слепой отбор человеческого материала. На воле есть масса и единицы. Здесь выборка из массы со случайными единицами.

Наркоманы, их очень много, деревенские мужики, гопники юные и повзрослевшие. Ристалища — не их интерес. Это слишком сложно. Драка в умывальнике, короткая и жесткая, выплеск адреналина — это интересно, пропустить ее обидно, рассказами о ней упиваются, смакуют подробности.

Спортивный поединок, техника и правила — сложно.

Они не любят выпуски новостей, особенно на пугающих каналах, где не говорят, что все хорошо. Когда плохо, они расстраиваются и уходят. Но верят всему, телевизор завораживает.

По-настоящему любят музыкальные каналы. Очень ценится русская попса. Рэперы приветствуются, у них простые рифмы и ритмы, слова неважны, а на припевах телочки. Именно телочки в фетишах — открытом, коротком и обтягивающем — дарят рэперам лагерную любовь.

Когда зэки смотрят такое, галдеж, доносящийся из комнаты, гармонизируется, общее одобрение всегда гармонично.

Лягушки довольны.

Их можно брать голыми руками, можно использовать их голоса, это пластилин, который отдастся любой политической силе, привезшей с собой рэпера и девочек на сцену клуба. Еще можно пообещать амнистию и пересчитать сроки в СИЗО день за два. Сойдет и за полтора.

Можно не выполнять обещаний, можно вообще забыть об обещаниях, зэки привыкли, что они пыль и обещания им ничего не стоят.

Но помнить девочек на сцене тюремного клуба и кто их привез они будут.

За то и проголосуют.

Но их голоса никому не нужны. Заседающим в собраниях слугам народа хватает пластилина и без зэчья. Они лишены права голоса, но это на всякий случай — чтобы кто залетный не полез чесать по арестантам. Потому предвыборное веселье обходит зоны стороной. Сюда не приедут щедрые кандидаты с подарочными наборами, не будут улыбаться и обещать, не будет бесплатных фуршетов, и попса с кордебалетами сюда не заглянет.

Здесь нет политики, нет правительства, ООН и даже Пенсионного фонда, есть только полуграмотный вертух, который может одним рапортом изменить человеческую жизнь.

Есть дни, которые тянутся, и годы, которые летят.

Люди живут здесь вне времени, как те лягушки, что застряли в одном сезоне, но почему-то болеют, старятся и умирают.