Глава 18
– Это грубо, невежественно, вульгарно, попахивает неуважением, но, надо заметить, интригует и возбуждает мой измученный разум, – сказал безутешный и бездетный принц, входя в покои Энрики Маззарини. – Говорят, что невесту до свадьбы видеть – скверная примета, а вы уже в платье. Так в чем же дело, моя милая?
Энрика замешкалась с ответом. Она как раз сражалась с фатой, пытаясь убрать ее с лица. Свадебное платье повергло ее в шок и трепет. Сама мысль о том, чтобы во всем этом обилии кружев куда-то идти, казалась бредовой.
Принц истолковал молчание и попытки отделаться от фаты не так, как хотелось бы Энрике.
– О! – сказал он. – Кажется, понимаю. Вы хотите опробовать мою сверхудовлетворительную программу-минимум уже сейчас? Ну, по крайней мере, ту ее часть, что оставит вас приличной девушкой? Что ж, я не против предоставить бесплатный ознакомительный фрагмент, если только…
Он посмотрел на карманные часы, а Энрика, наконец, сорвала и бросила на кровать это дурацкое сооружение с головы, к которому крепилась фата.
– Ваше величество! – сказала она. – Прошу прощения, что позвала вас, но больше мне не к кому обратиться.
Принц, в безукоризненном черном костюме и с галстуком-бабочкой закивал, всем видом изображая внимание, подвинул себе стул и сел, сложив руки в белых перчатках на спинке.
– Милая моя Энрика, я – самый близкий вам человек в этом замке, вы и должны были обратиться ко мне, но я надеялся, что удовлетворю все ваши тайные и явные желания после церемонии, на которую мы, кстати, уже опаздываем.
– Я не хочу выходить за вас замуж, – высказалась Энрика. – Можно не выходить?
– Ну разумеется, – пожал плечами принц. – Хорошо, что сказали сейчас, а не стали устраивать представление на церемонии.
Энрика широко раскрыла глаза. Принц смотрел на нее с легким отстраненным любопытством человека, у которого незнакомка спросила, можно ли ей идти по дороге прямо, а не задом наперед.
– И… И все?
– А что же еще? Брак – дело добровольное. Если не хотите – значит, не судьба. Мой палач порубит вас на куски и скормит свиньям. Кстати! – Принц хлопнул себя по лбу рукой в перчатке. – Мы же с вами не все вопросы утрясли, отсюда, видимо, и беспокойство. Так вот, Энрика, ваши родители – Герландо и Агата Маззарини – получат золото, если вы доиграете свою роль до конца. Достаточно золота, чтобы безбедно жить в Вирту до конца жизни, или переехать в другой город, где с музыкой дела попроще, и открыть дело там. Они будут знать, что эти деньги заработали для них вы, благородная Энрика. И будут вам благодарны. А вы, умирая в пасти дракона, будете с блаженной улыбкой на устах вспоминать мою программу-минимум, в которую я вложил всю душу. Это один вариант. Другой вариант – палач, куски, свиньи. Никаких денег, никакого дракона и, что самое грустное, Энрика, никакой программы-минимум! А я ведь уже настроился. Вы думаете, вам будет больно? Нет, больно будет мне. Это все равно что художнику запретить рисовать какой-то один сюжет. Или… О, или музыканту запретить играть определенную ноту! Представьте?
Принц говорил так прочувствованно, что Энрике действительно стало его жалко. Но она быстро отделалась от этого глупого чувства. Тяжело вздохнула.
– Не думайте, что я не понимаю, – приложил руку к сердцу Торстен Класен. – Я знаю, как это тяжело. И, поверьте, обычно все бывает совершенно по-другому. У девушки есть время смириться с участью, полностью осознать происходящее. В крайнем случае речь идет о монахине, которая после небольшой обработки полностью отдает себе отчет в том, что приносит жертву во имя людей. С вами – череда досадных недоразумений. Ну что поделаешь…
– А монашкам вы тоже программу-минимум устраиваете? – не выдержала Энрика.
– Не всем, – поморщился принц. – Некоторые хотят, другие предпочитают не расслабляться. Я никогда не настаиваю. Я весьма галантен и ни за что не причинил бы даме неприятного. Так какое ваше решение, госпожа Энрика? Время!
Энрика закрыла глаза. Что ж… Вот и допрыгалась. Интересно, Рокко не перенесся еще сюда? Лучше бы нет. Хотя, с него станется, дурачок бесстрашный.
– Я могу просить вас об одолжении? – сказала Энрика
– Просите, обещать не буду. Посмотрим.
– Нильс Альтерман…
– Нет, – махнул рукой принц. – Не продолжайте. Альтерман умрет. Единственное, чем я могу вам угодить, это изменить способ казни. На малом совете мы решили, что будет справедливо, если он погибнет в бою с драконом, но вам, должно быть, будет неприятно это зрелище, поэтому я могу распорядиться, чтобы ему просто послали пулю в затылок.
– Не надо! – с негодованием отвернулась Энрика. – Если уж погибать – то в бою, как человек, а не как скотина.
– Да вы отважная, – улыбнулся принц, вставая. – Мне нравится ваш настрой. Я всерьез вами очарован, фрау. А теперь, согласно традиции, оставляю вас на пять минут. Буду в зале. Не забудьте правильное слово, любезная фрау!
Дверь за принцем закрылась, и Энрика, накрашенная и наряженная, в длинных белых перчатках, опустилась на искусанный Сесилией стул. Пальцем левой руки покатала по столу притихший шарик.
– Эй, – позвала Энрика. – Скажи хоть что-нибудь, погань мелкая.
– Ничего я тебе не скажу, – проворчал шарик. – Знаю я тебя. Опять меня бросишь, да?
– В этом платье нет карманов. Куда я тебя дену?
– В бюстгальтер. Не думаю, что я там что-то сильно потесню.
– Вот откуда в тебе столько злобы? – Энрика уже не хотела ни с кем ссориться и ничего добиваться. Навалилась апатия. Уснуть бы, проспать все эти церемонии, драконов этих. – Смерть – это ведь вечный сон, правда? – спросила она у шарика. – Буду так об этом думать. Усну – и все. Целую вечность отдыхать.
Шарик молчал.
– Ну что ты? – Энрика всхлипнула. – Даже не пошутишь о программе-минимум?
– Можно подумать, ты на нее согласишься.
– А почему бы и нет? Все равно потом – смерть. Так хоть…
– Да пошла ты, – перебил ее шарик. – Разбей меня.
Энрика опешила, даже назревающие слезы просохли в один миг.
– Чего ты? – прошептала она. – Обиделся, что ли?
– Обижаются на равных. А ты – хуже таракана. Раскатала губу, программу-минимум ей!
Энрика нахмурилась, пристукнула по столу так, что шарик подпрыгнул.
– Что-то я не понимаю. Ты сейчас меня в чем обвиняешь? Что я тебе не так сделала?
– Прав был Норберт, – продолжал бухтеть шарик. – Не музыкант ты, а эгоистка. А я… Я до последнего был уверен, что ты попросишь напоследок поиграть на скрипке! А ты… Вякнула про Альтермана и согласилась на программу-минимум. Разбей меня, Энрика Маззарини, как уже разбила мне сердце. Больше у тебя друзей нет. Да и тебя самой тоже нет.
Энрика сидела и смотрела в черноту стекла, из которого был исполнен шарик. Ей казалось, что она падает в непроглядной темноте, все ниже и ниже, и дна у этой пропасти нет.
– Нет, – прошептала она. – Нет, я не такая!
Но шарик не отвечал. Энрика схватила его, сжала в руках, но даже сквозь перчатки почувствовала страшный холод, как будто внутри шарика наступила зима.
– Очнись, – крикнула Энрика. – Пожалуйста! Я… Я не такая, правда! Не оставляй меня одну, негодяй ты этакий!
В дверь постучали, и Энрика от неожиданности едва не выронила шарик. Поймала в последний момент, у самого пола.
– Пора, – шепнула она. – Пора… Помоги мне, Дио! Хоть ты меня не оставь в эти последние часы.
Энрика надела странный головной убор, опустила на лицо фату. Шарик, не придумав ничего лучше, сжала в руке. Потом попросит подержать кого-нибудь. Но кого? Сесилии нет… Гуггенбергер? Точно нет! Церемониймейстер? Он, вроде бы, не злой…
С такими мыслями Энрика вышла из покоев, чтобы тут же попасть в лапы церемониймейстера.
– Великолепно, – сказал тот, увлекая Энрику за собой. – Выглядите – просто превосходно. Хотя здесь, конечно, не ваша заслуга, а ваших родителей и наших специалисток, но, тем не менее, вы прекрасны, фрау Маззарини!
– Подержите шарик во время церемонии? – попросила Энрика. – Вот этот. Он очень важен для меня.
Церемониймейстер взял двумя пальцами шарик, покрутил его перед глазами, хмыкнул и опустил в карман фрака.
– Верну его вам сразу же, как покинете зал, – пообещал он.
Проходя последние шаги до дверей тронного зала, Энрика мысленно молилась. Ничего уже не просила у Дио, разве только сил достойно пережить то, что отмеряно.
– Выброси все из головы, – прошептал, наклонившись к уху, высокий церемониймейстер.
– Что? – вздрогнула Энрика.
– Все. Все, что там есть. Думай о том, что здесь и сейчас. Ты в замке могущественного правителя, моя милая. Ты выходишь за него замуж. И если ты думаешь, что на твоем месте могла быть любая другая – ты ошибаешься. Кроме того, ты действительно очень понравилась принцу, хотя обычно он весьма холоден к невестам. Неважно, что будет потом! Сейчас ты – маленькая звездочка, которая разгорается все ярче. На тебя смотрят, тебе хлопают, тебя ждут, любят! Сосредоточься на том, что сейчас, и забудь обо всем остальном. Разреши себе быть счастливой!
Лакеи отворили двери, и на Энрику хлынул свет, крики, смех, аплодисменты и музыка.
– Ее величество Энрика Маззарини! – провозгласил церемониймейстер.
Аплодисменты превратились в бурю. Ах, если бы так встречали ее выступление! Если бы правда сейчас – скрипку и смычок. И пусть весь мир провалится к Диасколу. Но этого не будет.
Энрика постаралась следовать совету. Улыбалась сквозь слезы, глядя на радостные лица вокруг. Сколько людей… Кто они все? Наверное, какие-нибудь знатные вельможи. Слуг почти не видно. Мелькнут то здесь, то там, с подносами, на которых бокалы вина, конфеты, закуски. Стражников подавно нет – все остались в коридоре, готовые ворваться по первому зову.
Через легкий туман фаты Энрика видела впереди, возле трона, своего жениха, Торстена Класена. Он стоял, сложив руки перед собой, и с улыбкой смотрел на Энрику. Неподалеку от него фрейлина в пышном платье держала подушечку с фальшивой короной. Нет! Энрика закрыла глаза и заставила себя думать иначе: настоящая корона, настоящая свадьба, настоящее счастье!
– Держитесь! – Церемониймейстер прокричал это слово ей на ухо, но гул в зале стоял такой, что вряд ли кто-то еще расслышал. – Сейчас!
Он отпустил ее локоть, и Энрика осталась одна посреди широкого коридора, образованного разделившейся на две части толпой. Оркестр, скрытый за спинами, начал марш. Уже! Энрика закрыла глаза, слушала такты музыки, отмечая, что стихают голоса. Церемония начиналась. Маленькая звездочка Энрика сияла все ярче.
Ухнул барабан, и Энрика шагнула вперед. Представляла, будто танцует – так же легко тело следовало ритму, мелодии. Она прошла свой путь безукоризненно и словно воочию увидела блаженно зажмурившегося церемониймейстера. Остановилась напротив принца и глубоко вздохнула.
Марш достиг апогея и начал стихать. Дождавшись абсолютной тишины, к брачующимся подошел церемониймейстер.
– Свадьба, – сказал он голосом чуть более солидным и даже похожим на мужской, – это возвышенный союз между мужчиной и женщиной. Сегодня вы, Торстен Класен, и вы, Энрика Маззарини, соедините свои тела и души, станете единым целым. Тем, что называется «семья».
Энрика через фату встретила взгляд принца и ощутила, как дрожат коленки. «Каждый год! – кричал этот взгляд. – Каждый год я становлюсь единым целым с какой-то одной женщиной, а потом от меня отрывают кусок, оставляя кровоточащую рану. Думаешь, это тебе плохо?»
Сзади подкралась еще одна фрейлина и убрала фату с лица Энрики. Она вновь посмотрела в глаза принцу и нахмурилась: теперь его взгляд не выражал ничего. Кроме, разве что, легкого нетерпения. А церемониймейстер все говорил, говорил. Но вот и его речь подошла к концу:
– Так произнесите же слова ритуала, и да соединят вас высшие силы! – воскликнул он и отступил, одновременно разворачиваясь на каблуках.
Принц протянул руки, и Энрика ответила ему тем же движением, шагнув навстречу. Пальцы переплелись.
– Энрика Маззарини! – громко сказал принц. – Согласна ли ты выйти замуж за меня, Торстена Класена, дабы пребывать вместе и в жизни земной, и в жизни загробной, доколе смерть не разлучит нас?
Пальцы принца сжались, будто подбадривая. Энрика смотрела ему в глаза, открывала и закрывала рот, но почему-то не могла произнести ни слова.
– Воздух, – чуть слышно прошелестел над ухом церемониймейстер.
Спохватившись, Энрика шумно вдохнула.
– Со…
Справа что-то ослепительно полыхнуло, точь-в-точь на троне. Ледяной ветер рванул платье, заржала лошадь… Лошадь?!
Повернув голову, Энрика увидела, как из спинки стула вылетает в грациозном прыжке белый конь, на спине которого…
Дио смилостивился над Энрикой Маззарини, и она ненадолго лишилась чувств. Это спасло ее от тяжких увечий, потому что спустя миг после ее падения там, где она только что стояла, пролетел, выбросив копыта вперед, конь. Кроме того, Дио пощадил измученный разум Энрики, который просто не хотел воспринимать сидящую на спине коня служанку Сесилию. В чепчике и короне, в шинели, в объятиях Нильса Альтермана и с двумя винтовками в руках.
Подковы высекли искры из каменного пола. Громыхнул выстрел. Публика шарахнулась, а Энрика от громкого звука пришла в себя.
– Стража! – услышала она крик принца Класена. – Нарушители! Уберечь принцессу!
Энрика судорожно схватилась за безымянный палец левой руки. Нет, нет кольца! Радоваться или плакать? Ни того, ни другого не успела – кто-то грубо схватил ее подмышки и поволок.
Громыхнул еще один выстрел. Стрелял Нильс – просто вверх. Он остановил коня и теперь заставлял крутиться на месте, высматривая… Кого? Да кого же еще он может высматривать?!
– Нильс! – завопила Энрика не своим голосом.
Всхрапнул конь, когда сильная рука дернула поводья. Нильс повернул к Энрике, и она увидела его лицо, застывшее, будто маска убийцы.
– Валите полумордого, герр Альтерман! – завизжала Сесилия.
Нильс выстрелил, отбросил винтовку и взял другую у служанки.
– Полумордого! – всхлипнул кто-то невидимый, кто тащил Энрику. – Вот как меня называют!
Энрика пыталась встать, зацепиться, упереться, но ее волокли и волокли. За трон, где не видно Нильса. Еще дальше, в темный конец зала. Оказывается, там тоже есть дверь? Выворачивая шею, Энрика ее разглядела, а вот лица своего похитителя – нет. Только рукав зеленовато-красного кителя или мундира говорил о том, что он – стражник.
– Отпустите меня! – закричала Энрика, колотя пятками по полу. Успех вышел весьма скромным – сломался каблук на левой туфельке, а правая слетела.
– Не дождешься, – взвизгнул стражник. – Я покажу ему, что такое боль! Вы все узнаете, что такое боль!
* * *
Стражники наводнили зал куда быстрее, чем ожидал Нильс. Лишь на несколько секунд успел увидеть Энрику и даже растерялся, встретив ее взгляд. Дрогнула рука, и пуля, предназначавшаяся Фенкелю, изуродованному стражнику, который тащил Энрику, ушла в трон. И тут же вокруг все загремело от выстрелов.
– Лежать! – надрывался голос. – Всем лежать, вы мешаете пулям долетать до нарушителя!
Нильс ударил пятками коня, и тот благоразумно прянул вперед. Одним махом перелетел трон. Глядя вниз, Нильс успел увидеть перекошенное от ярости лицо Торстена и карикатурно-задумчивое – церемониймейстера. Оба лежали на спине, будто парочка романтиков на загородной прогулке.
– Туда! – крикнула Сесилия, указывая на светлый прямоугольник двери.
Нильс направил коня туда.
– Пригнитесь! – пискнула служанка.
«Не пройдем!» – только и подумал Нильс, всем телом навалившись на Сесилию.
Но дверной проем лишь шаркнул по шинели, и вот уже ржание коня отражается от стен коридора.
Нильс рывком распрямился и тут же услышал, как мимо уха просвистела пуля. Пятеро стражников впереди выстроились в боевой порядок.
– Лежать! – Нильс широкой ладонью нагнул Сесилию к самой гриве коня, сам, отбросив винтовку, выхватил пистолет.
Выстрелы загремели, как гром. Раз, два, три, четыре… Один за другим стражники падали, пытаясь убежать. Лишь один хладнокровно оставался на месте и ловил на мушку движущуюся мишень. И когда он нажал на спусковой крючок, Нильс почувствовал удар в плечо. Достаточно сильный удар, чтобы вылететь из седла и грохнуться спиной о каменный пол.
Нильс не позволил боли затопить разум. Тут же поднял голову и увидел, что Сесилия направила коня на этого последнего стражника. Тот поднял винтовку, пытаясь защититься прикладом, но могучее копыто снесло эту жалкую преграду, и лицо стражника вмялось внутрь.
– Герр Альтерман? – крикнула Сесилия, остановив коня.
– Скачи! – крикнул Нильс, поднимаясь. – Прячься! Она где-то здесь.
В коридоре Нильс Энрику не видел, а времени у Фенкеля было не так много. Значит, затащил в одну из боковых дверей.
За спиной нарастает лавина голосов. Стражники несутся сюда. Умница Сесилия мигом оценила обстановку. Сорвала с головы корону и швырнула ее Нильсу.
– Удачи вам, герр Альтерман!
Нильс поймал корону здоровой рукой. Правая повисла безжизненным куском мяса, и только в локте чуть сжималась. Сунув корону в карман, Нильс подобрал пистолет и только успел вломиться в первое попавшееся помещение, как коридор наполнился людьми.
– Вот они! – слышались крики. – Видел хвост лошади!
Громыхнули выстрелы. Стражники, отчаянно голося, пробежали мимо. Нильс перевел дух.
– Как же долго я ждал этой встречи, герр Альтерман!
Резко развернувшись, Нильс понял, куда попал. Фехтовальный зал. Погруженный в темноту, разгоняемую одним-единственным факелом.
– Фенкель, – хрипло сказал Нильс и, прокашлявшись, повторил: – Фенкель! Почему ты не крикнул своим?
Фенкель стоял посреди зала. Энрика замерла перед ним. Она не могла пошевелиться – левой рукой Фенкель заломил за спину ее левую руку, а правой поднес к ее лицу горящий факел.
– А зачем? – удивился Фенкель. – Чтобы они тебя арестовали? Нет, скотина. Я сам хочу тебя убить. Но не сразу. Для начала… Что скажешь, если я сожгу всю кожу на лице у этой красотки? Ты ведь за ней так рвался, не так ли? Хочешь, я сделаю из нее «полумордую»?
– Рехнулся? – Нильс старался говорить спокойно, даже равнодушно. – Она-то здесь с какого боку? Это из-за меня ты стал таким. Что, будешь мстить ей?
Фенкель хихикнул и, верно, усилил нажим на руку, потому что Энрика застонала сквозь сжатые губы. Нильс крепче сжал левой рукой пистолет за спиной. Сделал несколько осторожных шагов к центру зала.
– Нет, Нильс, я тебе буду мстить, – шепотом заговорил Фенкель. – Я не дурак. Урод – да, но не дурак. И я хорошо разбираюсь в людях. Своя боль – ничто для тебя. А вот ее боль вывернет тебя наизнанку. Тебе даже меня жалко, придурок ты этакий! Тебе мерзко мстить, потому что ты готов расплакаться, жалея меня! А я хочу, чтобы ты меня ненавидел так же, как я тебя. Хочу сделать тебе так же больно. А потом я тебя убью.
Опять дернул, Энрика вскрикнула, инстинктивно подалась вперед, но тут же шарахнулась от огня. Фенкель тихо засмеялся.
Нильс старался подавить все чувства, но это было нелегко, потому что чувства кричали о том, что Фенкель прав! Он действительно нашел самый лучший способ отомстить. Но это значит лишь одно: нужно любыми путями заставить его в этом усомниться.
– Ты чего-то напутал, Фенкель, – покачал головой Нильс. – Я – палач, и я пришел сюда, чтобы вернуть в Вирту беглую преступницу. Понимаю, у принца на нее другие планы, но я больше не подданный Ластера. Власти Вирту уполномочили меня осуществить казнь. Хочешь сжечь ей лицо? Она заорет, и сюда набегут стражники. Все закончится ничем, Фенкель. Ты впустую потратишь свой шанс. Хочешь отомстить мне – сделай это, как подобает мужчине. Я убью тебя, а потом заберу преступницу и вернусь в Вирту. Впрочем, возможно, тебе и повезет.
Поверит или нет? Лицо Фенкеля исказилось отвратительной гримасой. Не то улыбка, не то оскал.
– Не умеешь врать, Альтерман, – проговорил он. – Если бы тебе было на нее плевать, ты бы зажимал рану левой рукой, а не держал бы в ней пистолет, надеясь меня подстрелить. Я знаю, что такое «Desert Eagle», Альтерман. Вести из него прицельный огонь при таком свете и раскладе – лучше не надо.
И ведь он был прав, проклятый злобный уродец! Ко всему прочему рука подрагивала. Не до прицельного огня, будь у него даже пистолет попроще, а не эта гаубица.
– Знаешь, что? – Нильс отбросил пистолет в сторону. – Ты прав. К Диасколу притворство. Палач из меня вышел отвратный. Я с самого начала позволил ей бежать.
– И вовсе не ты, – проскулила вдруг Энрика. – А Томмасо!
– А кто оставил Томмасо охранять выход? – посмотрел на нее Нильс. – Я знаю, как управлять своими людьми, Энрика, я не вчера на свет родился. И уж само собой разумеется, я бы не отправился обыскивать спальню на втором этаже, зная, что тебя только что огорошили отказом. Я знал, что ты внизу, знал, что ты притаилась за стеной. Знал и то, что должен отрубить тебе голову. Но, как я уже сказал, палач из меня вышел отвратный. И если кто и виноват в том, что мы здесь сейчас, то это я.
– Э, ты, кажется, про меня забыл! – окликнул его Фенкель.
Нильс перевел взгляд на стражника.
– Я помню про тебя, Фенкель. И про каждого из тех, кто погиб по моей вине. Каждую ночь я слышу во сне рев дракона, вижу разрушенные дома, дымящиеся руины, людей, плачущих над телами близких. И меньше всего на свете я хочу служить причиной смерти кого-либо еще. Хочешь отомстить, да? Изуродуешь ее, потом убьешь меня, а дальше? С чем ты останешься жить, Фенкель? Уродливый убийца, поднявший руку на принцессу. Со службы точно вышибут, и повезет, если отделаешься изгнанием. Но когда изгнали меня, у меня в сердце осталось что-то нерушимое. А у тебя? Что останется у тебя? Когда ты, харкая кровью, будешь пить на улице под забором дешевое пойло в надежде забыться, ты вспомнишь мое лицо и задашь себе вопрос: отомстил ли ты? И если да, то кому? Мне, погибшему в борьбе за то, во что верил, или себе самому за год, потраченный на жалость к себе и ненависть к миру?
Рука Фенкеля дрогнула. Факел опустился.
– Что же такое было в твоем сердце, Альтерман? – глухо спросил Фенкель. – Расскажи, что это такое, что позволяет тебе спокойно смотреть в глаза мне, человеку, у которого ты отнял все?
Тихий звук привлек внимание Нильса. Опустив голову, он увидел в неверном факельном свете темные капли, падающие из опущенного рукава на каменный пол.
– Желание и умение быть лучшим, – сказал Нильс. – Защищать то, во что верю. И, наконец, понимание того, что я совершил ошибку. Но ошибка – это не то, что должно ставить человека на колени! Каждый рано или поздно сделает неверный шаг и упадет с моста. Кто-то падает один, за другими летят сотни. Но если уж тебе повезло зацепиться, то глупо добровольно прыгать следом. Поэтому – да, Фенкель, я могу смотреть тебе в глаза. И могу сказать, что отнял у тебя лишь половину лица, а все остальное ты потерял сам. Зачем ты собирался жениться на девушке, которая ценит лишь внешнюю красоту? Зачем ты целый год питал свою ненависть к человеку, которого даже ни разу не видел? Ты совершил ошибки, Фенкель. Так прими их и иди дальше.
Кап, кап… Интересно, кровь так вся постепенно вытечет, или же рано или поздно свернется? Пуля, кажется, осталась в мышце. Как будто по кости скребет, от этого чувства выть хочется.
Тихо вскрикнув, Энрика покачнулась, взмахнула обеими руками. Поглядела на левую, будто не веря, и бросилась к выходу… Нет, не к выходу. Забежала Нильсу за спину и там остановилась.
Фенкель медленно пошел в сторону, опустив голову. Нильс поворачивался вслед за ним, не выпуская из виду. Вот стражник опустился на корточки, металл лязгнул по камню. Фенкель выпрямился, держа в руке «Desert Eagle».
– Фенкель… – начал было Нильс.
– Убирайтесь.
Сзади за левый рукав настойчиво потянула Энрика. Как ребенок – заболтавшуюся на рынке маму к лотку со сладостями.
– Фенкель, не сто́ит…
– Закрой рот, Альтерман. – Фенкель дышал часто, тяжело и страшно, произнося слова по одному за раз. – Ты. Дважды. Отобрал. Мою. Жизнь. Тогда. И. Сейчас. – И вдруг он закричал, срываясь на визг: – Хоть сейчас уйди от меня прочь! Оставь наедине с собой! Я не хочу больше о тебе думать!
Нильс отступил на шаг. «Я не хочу, чтобы ты был!» – вспомнились слова Теодора, родного брата.
Энрика потянула настойчивей.
– Уйдем, пожалуйста, – зашептала на ухо. Должно быть, на цыпочки встать пришлось.
Нильс не сказал больше ни слова. Каждый человек имеет право остаться один, если на то есть его воля. Шаг за шагом – фехтовальный зал позади. Дверь за спиной закрылась, и Нильс привалился к стене.
– Что с тобой? – спросила Энрика. – Ты ранен?
– Ага. – Нильс говорил с закрытыми глазами. – Ранен. Ты-то как?
Энрика чем-то зашуршала, видимо, проверяя, как она.
– Кажется, ничего… А что теперь? Уходим из замка?
– Вот они! – закричали из дальнего конца коридора. – Не стрелять! Попадете во фрау Маззарини!
Энрика вскрикнула. Нильс распахнул глаза, собранный, готовый к борьбе.
– Левый карман, – бросил он отрывисто. – Корона. Быстро.
Энрика сообразила моментально. Запустила руку в карман шинели, выдернула корону, нахлобучила на голову.
– Спиной ко мне. Держи за руку.
Нильс подавил крик, когда Энрика вцепилась в его правую руку. Левой, дрожащей от боли, коснулся камня на ее короне и повернул.
В последний миг раздался выстрел. Нильс так и не успел понять – не то кто-то из стражников догадался, что сейчас произойдет, и спустил курок, не то Фенкель совершил окончательный выбор.
Ледяной ветер ударил в лицо, немного взбодрив, а спина ощутила не каменную стену, но холодную, снежную.
– Нет! – застонала Энрика. – Опять холод, а я в платье!
– Не дергайся! – предупредил Нильс. – Отпусти руку, но не вздумай отходить!
Она отпустила руку, и боль чуть-чуть угасла. Вот вышла луна из-за тучи, высветив крохотный заснеженный уступ, на котором едва помещались двое. Испуганный возглас Энрики рухнул в пропасть и заметался там, умирая.
Нильс задрал голову одновременно с Энрикой. Вон он, край обрыва. Кажется, так близко, но не достать, не допрыгнуть.
– И что бы я тут делала с ножами?!
Жить бы захотела – сделала бы что-нибудь.
– Скоро они придут сюда, – сказал Нильс. – Надо быстрее. Разворачиваемся.
Осторожно, прижимая к себе Энрику левой рукой, он развернулся лицом к стене. Так же медленно присел на корточки.
– Давай. Становись на левое плечо. Наклоняйся вперед, руками упрись в стену.
Слава Дио, Энрика сообразила, что сейчас нужно слушаться. Сбросила чудом оставшуюся на ноге туфлю, встала на левое плечо Нильса. Он даже не почувствовал ее веса, несмотря на слабость.
– Теперь садись. Осторожно.
Она опустилась на корточки. Одной рукой все еще держалась за стену, другой вцепилась ему в воротник.
– Слушай внимательно. Я сейчас подпрыгну. Как только окажусь в самой верхней точке, ты прыгай тоже, отталкивайся ногами изо всех сил. И – цепляйся. Ногтями, зубами, чем хочешь. Главное – выбраться. Поняла?
– Да!
– Надеюсь. На счет «три». Раз, два…
На счет «три» он прыгнул. В тот самый момент, когда было необходимо, резко выпрямила ноги Энрика, и он перестал ее ощущать. Рухнул обратно на утес. Ноги скользнули, упал на левый бок. Повернулся, глядя вверх, и как раз увидел кусочек белого платья, исчезающий за границей утеса.
– Получилось! – выдохнул Нильс.
Сверху донесся приглушенный визг – должно быть, Энрика увидела трупы, но попыталась закрыть себе рот. Несколько секунд тишины, потом сверху появилось ее лицо, слабо освещенное лунным светом.
– И что теперь? – спросила она.
– Сторожка. Слева одна тропа, узенькая, не ошибешься. Спрячься в подпол, сиди там, как я говорил. Вот и все.
– А ты?
– А я скажу, что ты упала в пропасть. Если хочешь сделать для меня что-то приятное, возьми в том подполе пушку побольше и, как только вернешься в Вирту, разряди в брюхо Фабиано. Скажи, что я передаю привет. Да и тебе, верно, приятнее будет принять казнь за такое, а не просто так.
Нильс закрыл глаза. Как же холодно, как же больно… Но минуты идут, и с каждой становится легче. Должно быть, так приходит смерть. Нильс улыбался ей, и лишь краем сознания изо всех сил старался не отключиться, чтобы успеть произнести нужные слова для тех, кто приедет сюда. А они обязательно приедут. Разве только принц, разозлившись, женился на первой попавшейся фрейлине, достаточно тупой, чтобы искренне ответить: «Согласна!»
Что-то мягкое коснулось щеки. Нильс нехотя приоткрыл глаза.
– Эй! – Сверху снова появилась Энрика.
– Я велел тебе бежать! – Нильс с трудом разлепил губы.
– Я, между прочим, старалась! Лезь давай.
Несколько раз моргнув, Нильс сфокусировал взгляд и увидел шинели, связанные рукавами в подобие длинной веревки. Рукав последней, качаясь на ветру, гладил его щеку.
– А ты что, будешь держать? – усмехнулся Нильс.
– И я тоже, – мрачно отозвалась Энрика. – Давай, постарайся!
Нильс мысленно оценил свои шансы. Что ж… Попробовать-то можно, почему бы и нет. Встал, преодолевая слабость, на пару секунд прислонился лбом к холодной стене. На счет «три». Раз, два…
Он взялся левой рукой как можно выше, правой лишь чуть придерживался. Ногами уперся в снежную стену. Передвигаться приходилось рывками, и каждый раз, после каждой вспышки боли, Нильс думал, что сейчас полетит в пропасть. Но то, что держало его наверху, хоть и едва ощутимо подавалось, отпускать не спешило.
Рывок, рывок, еще рывок, и вот он, тяжело дыша, перевалился через край.
– Слава Дио, получилось! – Энрика подскочила к нему, помогла подняться, касаясь лишь левой руки.
Выпрямившись, Нильс остолбенел. Перед ним громоздилась гора наваленных друг на друга мертвецов. Рукав последней шинели уходил в самую гущу. Великий Дио и презренный Диаскол! Сколько же он провалялся без чувств, если эта сумасшедшая успела сотворить такое?
– Рика, ты больная? – откашлявшись, спросил Нильс. – Тебя в любую минуту могли схватить!
– А ты умирал!
Обуться ей ума не достало. Прыгает с ноги на ногу в тонких чулочках, пытаясь хранить на лице выражение суровой решимости.
Наклонившись, Нильс легко забросил взвизгнувшую скрипачку себе на плечо и пошел к еле заметной тропе.
– Что ты делаешь? – голосила над ухом Энрика. – Поставь меня! Я сама могу идти!
– Можешь, можешь, – проворчал Нильс. – Только мне так спокойней будет.
И она вдруг замолчала. Чудо, не иначе. Повисла безвольным грузом, тихая и неподвижная.
– Нильс, – сказала она лишь минуту спустя.
– Да?
– А ты можешь руку куда-нибудь передвинуть?
Нильсу понадобилось порядком сосредоточиться, чтобы осознать, какую именно часть Энрики придерживает его утратившая от холода чувствительность рука.
– О… Конечно. Вверх или вниз?
– А как тебе будет удобнее держать?
– Честно? Вот так.
Помолчала, будто напряженно размышляя. Потом вздохнула:
– Ладно. Неси так.
