45

Одно из самых сложных понятий в командных видах спорта – это преданность. Преданность принято считать положительной чертой характера, так как, по мнению многих, все лучшее, что люди делают друг для друга, они делают из преданности. Проблема лишь в том, что слишком уж много плохих поступков мы совершаем по той же причине.

Амат стоял у окна в комнате Закариаса и видел, как первый из них появляется между домами. На голове капюшон, лицо закрыто шарфом. Закариас был в уборной. Амат мог бы попросить его пойти с ним. Или пересидеть здесь ночь. Но он знал, что человек в капюшоне и маске ищет именно его, знал, что за ним идут другие. Они готовы горой стоять друг за друга, они команда, и их ненависть сейчас никак не связана с тем, что, по их мнению, сделал или не сделал Кевин. Сейчас они ненавидели Амата за то, что он пошел против команды. Они – армия, и им нужен враг.

Поэтому Амат выскользнул в прихожую и надел куртку. Он не хотел, чтобы Закариаса избили из-за него, и не мог допустить, чтобы кто-то, разыскивая его, врывался в квартиру матери.

Когда Закариас вернулся в комнату, его лучший друг уже ушел. Из преданности.

Анн-Катрин стояла у окна своего дома рядом с автосервисом, когда они появились из-за деревьев. Первый – Лит, за ним восемь или девять человек. Некоторые из команды юниоров, она их узнала, некоторые, покрупнее, – их старшие братья. Все в худи с капюшонами и темных шарфах. Это не команда, не банда, это свора, готовая расправиться с врагом.

Бубу вышел им навстречу. Анн-Катрин смотрела, как ее сын стоит перед Литом, склонив голову, а Лит кладет руку ему на плечо, разъясняет стратегию, отдает приказы. Всю жизнь Бубу мечтал об одном – быть частью чего-то большего. Мать видела, ее мальчик что-то пытается объяснить Литу, но тот уже вышел из себя. Он кричит, толкает Бубу, приставляет указательный палец к его лбу, и даже из окна можно было прочесть слово «предатель» на его губах. Молодые люди натянули капюшоны, закрыли лица шарфами и скрылись между деревьями. Сын Анн-Катрин стоял один на снегу, а потом принял решение.

Хряк возился с мотором, когда сын зашел в гараж. Отец чуть распрямился, и они искоса глянули друг на друга. Отец молча склонился над мотором. Бубу взял худи и шарф.

Филип ужинал с родителями. Они почти не разговаривали. Филип – лучший защитник команды, однажды он добьется больших высот. В детстве, когда он безнадежно отставал от ровесников по всем физическим параметрам, все думали, что он перестанет играть, однако чего он никогда не переставал делать, так это бороться. Самый слабый в команде, он выучился считывать игру и всегда появляться в нужном месте в нужное время. Сейчас он стал одним из сильнейших. И одним из преданнейших. Среди парней в капюшонах и шарфах он был бы мощной силой.

Ресторан в Хеде был так себе, но мама настояла, чтобы сегодня они поехали именно сюда – сразу после собрания, все вместе. Они сидели до самого закрытия. Поэтому, когда мальчики, которым Филип ни за что бы не отказал, звонили им в дверь, Филип, точь-в-точь как в игре, оказался в нужном месте в нужное время. Не дома.

Амат стоял под фонарем, дрожа на ветру, но не двигался с места. Он хотел, чтобы его заметили издалека, чтобы никто другой не успел вмешаться и не пострадал. Он никогда не смог бы объяснить, почему решился на это, – возможно, потому, что, когда слишком долго боишься, в конце концов надоедает.

Он не знал, сколько их, но в их облике так безошибочно угадывалась жестокость, что он понял: он и замахнуться не успеет, прежде чем они всем скопом накинутся на него. Сердце колотилось в самом горле. Он не знал, что они хотят – просто припугнуть его, устроить показательную расправу или же избить так, чтобы он никогда уже не вернулся в хоккей. Один из них что-то сжал в руке, наверно бейсбольную биту. Они прошли под последним, ближайшим к нему фонарем, в руке другого блеснул обрезок железной трубы. От первого удара Амат прикрылся плечом, но его сразу настиг второй, боль от затылка молнией пронзила позвоночник, и тут же последовал третий, железной трубой по бедру. Он продирался, прогрызался, протискивался сквозь лавину тел, но это была не драка, а расправа. Он рухнул на снег весь в крови.

Бубу мало что умел делать как следует, но драться – умел. Это качество обычно высоко ценится, если ты молод и вращаешься в соответствующей компании. Он был не просто силен и толстокож, но в придачу еще и наделен поразительной для такого тугодума и тормоза реакцией. Правда, выносливостью он не отличался, – для длинных дистанций он был слишком тяжел и с трудом поспевал за остальными парнями в масках. Он знал, времени у него будет совсем мало, чтобы показать свое истинное «я». Свою преданность, смелость, самоотверженность.

Завидев Амата, они сбавили шаг. Пятнадцатилетний подросток стоял один, ждал.

– А он не слабак, не сбежал, – пробормотал Лит. Первый удар Амат встретил плечом, а дальше уже не успел ничего разглядеть. У Бубу оставалось всего несколько секунд, чтобы пробраться вперед и со всей силы вмазать Литу по лицу: маска слетела, здоровенное тело впечаталось в стену. Другого парня, с которым они вместе играли в хоккей с тех пор, когда еще на коньках толком не стояли, Бубу двинул локтем по носу, так что оттуда забил кровавый фонтан.

У Бубу оставались только эти несколько секунд, прежде чем его команда успеет сообразить, что он не тот, за кого себя выдает. Что он – предатель. Амат лежал на земле, Бубу дрался как зверь, лупил во все стороны головой, коленями, кулаки взлетали в воздух, как кувалды. Он наступил на колено противника, слыша, как хрустнул сустав, почувствовал, как лицевые кости трещат под ударом его кулака. Но нападающих слишком много, они слишком тяжелые, и в конце концов Бубу упал. Лит уселся верхом у него на груди, нанося удар за ударом, и заорал в темноту: «Ах ты сука! Сука! Сраный предатель!»

Между домами, в двадцати метрах от них остановилась машина. Тот, кто сидел за рулем, явно не хотел вмешиваться, но все же включил дальний свет, на несколько секунд осветив всю сцену. Кто-то крикнул Литу в ухо: «Уходим! Уходим!» И они ушли. Некоторые ругались, некоторые хромали, но топот ботинок удалялся в ночь и наконец затих.

Амат еще долго лежал, поджав колени и боясь поверить, что его перестали бить. Он медленно, осторожно, по очереди пошевелил руками и ногами, проверяя, целы ли. Слегка повернул голову: внутри все стучало от боли, в глазах мутилось, однако он заметил рядом на снегу товарища по команде.

– Бубу?

На лице гиганта не осталось живого места, как и на кулаках. Наверняка не все противники смогли уйти сами, их пришлось тащить на себе другим. Бубу открыл рот, и из того места, где полагалось быть верхнему резцу, хлынула кровь.

– Ты нормально? – спросил Бубу.

– Ага… – простонал Амат. Бубу попытался улыбнуться:

– Опять?

Амат выдохнул. Ему стоило неимоверного труда выговорить:

– ОПЯТЬ!

– ОПЯТЬ! – крикнул Бубу.

Улыбаясь, оба откинулись на снег. Они тяжело дышали, их трясло.

– Но почему? Почему ты мне помогаешь? – прошептал Амат.

Бубу сплюнул кровь.

– Да… Все равно мне никогда не попасть во взрослую команду Хеда. А здесь в следующем сезоне, скорее всего, будет такой отстой, что даже для меня местечко найдется.

Амат рассмеялся и только тут понял, что одно из ребер у него, вероятно, сломано. Он вскрикнул, и Бубу, пожалуй, засмеялся бы над ним еще громче, если бы не адская боль в челюсти.

Неподалеку стояла машина, «сааб». Водитель выключил фары. Двое парней в черных куртках вышли не сразу. В Бьорнстаде не всегда знаешь, кому доверять, а кому нет. Но эти парни выросли в «Шкуре», и преданность у них ценится превыше всего. Это жестокие люди, они знают, как внушить людям страх, и, возможно, с уважением относятся к тому, кто не прячется, хотя знает, что расправы не избежать. Поэтому в конце концов они вылезли из машины, прошли под фонарями, склонились над Аматом. Тот глянул на них из-под распухших век.

– Это вы были в машине? – простонал он.

Они едва заметно кивнули. Амат попытался сесть.

– Если бы не вы, нас бы убили. Спасибо…

Один из парней наклонился ближе.

– Рамону благодари, – сурово произнес он. – Мы пока еще не знаем, можно ли тебе доверять. Но я бы на твоем месте не высовывался на собрании, в смысле того, что ты про Кевина наговорил, – тебе было что терять. Но Рамона видела твои глаза. Она поверила тебе. А мы верим ей.

Он протянул Амату конверт. Второй парень, пристально глядя на мальчика, сказал – то ли в шутку, то ли всерьез:

– Тут считают, из тебя выйдет отличный игрок. Смотри не обмани ожиданий – это в твоих же интересах!

Когда вновь загудел двигатель и машина исчезла в ночи, Амат заглянул в конверт. В нем лежало пять помятых тысячных купюр.

В Бьорнстаде не всегда знаешь, кому доверять, а кому нет, и парень в черной куртке за рулем «сааба» понимал это не хуже других. Поэтому он судил о людях по тому, что видел своими глазами. Он видел, как отец Кевина приезжал в Низину и предлагал Амату деньги, которых матери мальчика с лихвой хватило бы, чтобы оплатить квартиру на месяц вперед, и как мальчишка бросил их на землю. Видел, как тот же мальчишка не побоялся выступить на собрании перед всем городом, поставив на карту все. И он видел его сегодня: мальчишка знал, что его изобьют, но не убежал.

Парень в черной куртке не был уверен, достаточно ли этого, чтобы человеку доверять, но одному человеку на всем свете он действительно доверял – Рамоне: ей он пытался соврать всего однажды. Он был подростком, она спросила его, не находил ли он забытый кошелек на бильярдном столе, он ответил «нет», и она сразу расколола его. Когда он спросил, как она догадалась, что он соврал, она треснула его шваброй по голове и рявкнула: «Паршивец! Я держу БАР! Неужели ты думаешь, я не вижу, когда мужик врет?»

Возможно, однажды парень в черной куртке задумается еще и вот о чем. Почему его волновало лишь то, кто из мальчиков говорит правду: Амат или Кевин? Почему Маиных слов было мало?

В каморке для репетиций в Хеде басист отложил инструмент и пошел открыть дверь. На пороге стоял Беньи, опираясь на костыли, в руках он держал коньки. Басист рассмеялся. Они пошли в маленькую хоккейную коробку за ледовым дворцом. Беньи лучше стоял на костылях, чем басист на коньках. На этом льду они впервые поцеловались.

По кромешно темному лесу шли две девочки. Остановились в небольшой роще и включили фонарики. Совершили свое тайное рукопожатие. Поклялись друг другу в преданности. Потом взяли ружья и принялись палить в сторону озера – выстрел за выстрелом.

В Бьорнстаде, в центральном круге хоккейной площадки стоял отец. Смотрел на нарисованного медведя. Когда он был совсем маленький и его в первый раз поставили на коньки, он очень испугался этого зверя.

Иногда он до сих пор боится его.

Медведь не шевелился. Петер собрал шайбы. Снова взял клюшку.