37

Ник не отвлекался на размышления. Он остановился лишь два раза: один раз у куста ежевики, где, сжав зубы, несколько раз провел запястьями и тыльной стороной ладоней по острым колючкам, а потом срезал ветку потолще и сделал то же самое с лицом и шеей. Второй раз он остановился у ручья, который впору было назвать солоноватой лужей. Он измазал грязью лицо, руки и одежду. Потом скрепя сердце истрепал края плаща и проделал несколько дыр в штанах и рубашке – не очень больших, чтобы через них не видно было здоровую кожу, но достаточно крупных, чтобы не выделяться на фоне мрачной картины, которую нарисовали Уилкс и Клаудия.

Он порылся в дорожной сумке и достал большой чистый бинт, который ему дала Мари. Он хорошенько смочил его водой и спрятал в плетеную коробочку, которую ему вручила Зора после того, как он объяснил ей, что ему понадобится для транспортировки побегов папоротника.

После этого он снова пустился в путь. Ник был рад, что Зора и Мари заставили его подождать и окрепнуть, пусть даже исцелиться полностью он не успел. Нога болела, но пока что не подводила. Спина ныла, но он без труда поднимал и удерживал арбалет. Его тело было в хорошей форме, и, несмотря на слабость, он двигался вперед, на север, почти не уставая.

Ему показалось, что прошло совсем немного времени, прежде чем он начал узнавать знакомые места. Он изменил маршрут, забирая западнее, хотя ему этого и не хотелось: на счету была каждая секунда. Только у самой почерневшей границы, отмечающей место, где остановился огонь, он сбавил скорость и свернул с тропы.

После этого он замедлился, чтобы стать незаметнее, но так никого и не увидел. Там, где он рассчитывал встретить Псобратьев, расчищающих обугленные завалы, были только дым, черные останки деревьев и тишина.

– Такое ощущение, будто все отсюда ушли, – тихо сказал он Лару просто для того, чтобы убедиться, что в этом мертвом месте еще существует звук.

Легкий ветерок поднялся ему навстречу и коснулся его лица. Ник мысленно порадовался. Вряд ли их с Лару вынюхивали псы, но кто-нибудь с хорошим обонянием вроде Тадеусова Одиссея мог случайно учуять их запах, а это грозило катастрофой.

Но чем ближе Ник подходил к Племени, тем меньше он беспокоился о запахе. Племя источало вонь. Болезнь и смерть хлынули навстречу Нику с легким порывом ветра, заполнив ему ноздри таким густым зловонием, что его чуть не стошнило. Лару несколько раз чихнул и, свернув с тропы, энергично потерся носом о клочок мха, прежде чем вернуться к нему.

– Я знаю. Это ужасно, – сказал ему Ник. – Солнечный огонь! Неудивительно, что они сходят с ума.

Ник услышал кашель еще до того, как до него донеслось бормотание, и сбавил темп. Прячась за кучами мусора и хвороста, они с Лару дюйм за дюймом приближались к поселению. Наконец Ник миновал почерневший участок леса, оставленный пожаром. Эту часть территории Племени Ник знал, как родное гнездо. Он часто ходил с матерью к гигантской старой сосне, которая прежде была сердцем Племени, а когда стала слишком старой, продолжала служить художникам, которые приходили сюда, чтобы поработать в тишине и помедитировать. После безвременной кончины матери Ник продолжал приходить на платформу для медитаций, потом что там связь с ней ощущалась лучше всего.

Наконец он опустился на одно колено за мощным кедром, низкие ветви которого почти касались зарослей папоротника у корней. Отсюда ему видна была платформа для медитаций и то, что осталось от Племени.

При виде царящего в Племени разорения у него сжалось сердце. Псобратья вповалку лежали на окружающих дерево импровизированных лежанках. За ранеными и больными ухаживали, но даже издалека Ник видел, что те, кто еще может ходить, кашляют, чешут руки и ноги и передвигаются медленно, с трудом. На кострах кипели котлы, но единственным запахом, который стоял в воздухе, был запах разложения.

Он наблюдал за Племенем какое-то время, но вскоре присел рядом с Лару и, взяв в ладони его морду, быстро и серьезно произнес:

– Ты должен сидеть здесь. Спрячься. Что бы ни случилось, нельзя, чтобы тебя кто-нибудь увидел. Если меня схватят, беги к Каналу. Дождись Мари и Стаи – они должны подойти на закате. Скажи ей бежать. Скажи, что я их догоню – что я обязательно сбегу, – только не позволяй ей прийти сюда. Не дай ей угодить в ловушку. Ты меня понял?

Лару негромко запыхтел и послал Нику волну тепла и понимания. Затем он положил голову на грудь своему спутнику. Ник знал, что Лару пытается скрыть свои эмоции, но все равно чувствовал его тревогу и страх. Он обнял овчарку за могучую шею и крепко прижал пса к себе.

– Не переживай, дружище. Ты меня не потеряешь. Обещаю. Я люблю тебя, Лару. И всегда буду любить.

Лару лизнул его в лицо, но Ник увидел, как по черной шерсти овчарки струятся слезы.

– Обещаю, – повторил он. – Ты меня не потеряешь.

Он поднялся и тщательно поправил плащ, чтобы капюшон закрывал большую часть лица. Пониже натянул рукава. На виду остались только кровавые отметины на ладонях и запястьях, здоровая же кожа была надежно скрыта.

Он окинул себя взглядом и сам себя не узнал. На какую-то секунду он вдруг понял, что чувствовала Мари все те годы, что была вынуждена скрывать свою сущность.

– Больше никогда, Мари, – прошептал он. – Вот зачем мы строим новый мир: чтобы нам больше никогда не приходилось таиться.

Ник обнял Лару в последний раз и выступил из-за своего укрытия, изменив осанку и походку. Он ссутулился и согнулся в пояснице, словно страдал от болей в животе. Попробовал покашлять и постарался дышать шумно и хрипло. Затем он медленно, очень медленно двинулся вперед, направляясь к знакомому входу в место, которое когда-то олицетворяло умиротворение и красоту, а теперь усилиями болезни и смерти превратилось в оживший кошмар.

Больных и раненых Ник обходил по широкой дуге. Большинство даже не подняло на него глаза. Он запретил себе вглядываться в их лица. Запретил смотреть, во что превратились его друзья и товарищи. Если я посмотрю на них – если кого-нибудь узнаю, – то уже не смогу оставить их в этом ужасном месте. Это ради Мари и Стаи. Забрать папоротник – и назад. Ради Стаи.

Он почти добрался до дерева, когда его внимание привлек смех. Сперва он подумал что ему послышалось, но, выглянув из-под капюшона, он увидел, как в лагерь входит небольшая группа Псобратьев под предводительством Тадеуса.

– Ралина! Мы с моими Охотниками принесли то, что ты просила! – торжествующе закричал Тадеус.

Сказительница приблизилась к ним с другой стороны старого дерева. Она двигалась медленно и кашляла на ходу, но держалась прямо, а шаг ее был тверд.

– О чем ты, Тадеус? – спросила она, вытирая руки о фартук, повязанный поверх грязной туники.

Ник с удовольствием отметил в ее голосе презрение. Может, не все еще купились на ложь Тадеуса.

– Индейки! – воскликнул Тадеус.

Он махнул рукой, и три Охотника – Ник узнал Эндрю, Джошуа и Майкла – вытащили из охотничьих сумок несколько жирных индюшек и кинули их к ногам Ралины с небрежностью, граничащей с неуважением. Затем четвертый Псобрат шагнул вперед и добавил к груде дичи еще двух птиц. Рядом с ним стояла знакомая овчарка, и Ник с потрясением узнал в ней Голиафа – крупного, матерого пса, который лет десять назад связал себя с Максимом. Происходящее напоминало дурной сон: Максим и Охотники смеялись и шутили так, будто они вовсе не больны!

Ник внимательней присмотрелся к людям и псам. Да, все четверо явно были полны сил, но они не были полностью здоровы. На локтях, запястьях и даже коленях Ник разглядел окровавленные повязки, хотя никто из них почти не кашлял. Глаза у них были ясные, а лица не горели неестественным румянцем. И, очевидно, энергии у них было больше, чем у остальных Псобратьев, вместе взятых.

Взгляд Ника скользнул от людей к их спутникам. Собаки выглядели далеко не так хорошо, как люди. Три терьера и овчарка двигались с трудом. Как только их спутники вышли на поляну, они осторожно улеглись на землю, словно у них болели животы. Потом Голиаф неловко, превозмогая боль, подвинулся, Ник увидел его брюхо – и судорожно втянул воздух через стиснутые зубы. На животе у пса зияли кровавые раны! К горлу Ника подкатила тошнота, когда он понял, что именно видит. Кто-то срезал куски плоти с собачьих животов! Солнечный огонь! Их с Мари подозрения подтвердились: Тадеус снимал с собак кожу и объединял ее с плотью спутников, как делали свежеватели?

Ник отвернулся: он больше не мог смотреть, как рисовались Тадеус и его банда, пока их собаки молча страдали рядом. Он обогнул дерево, воспользовавшись тем, что всеобщее внимание было приковано к Тадеусу, и легко нашел широкие надежные ступени, врезанные в дерево много поколений назад. Он быстро поднялся наверх и, добравшись до главной платформы, снова изменил походку. Здесь, в этом созданном для красоты и медитации месте, располагались тяжелораненые и самые больные Псобратья. Вонь была почти невыносима, и Ник закашлялся куда натуральней, чем собирался.

С умирающими сидела женщина. Она подняла глаза от одного из больных, и Ник с трудом узнал ее потухший взгляд и пылающее лицо. Это была Эмма, юная ученица целительницы.

– Нам некуда тебя поместить, – сказала Эмма так тихо, словно у нее едва хватало сил на слова. – Можешь подождать внизу, скоро место освободится.

Ник вжал голову в плечи и ссутулился. Он снова закашлялся долгим, мокрым кашлем, а потом прошелестел голосом, который постарался изменить до неузнаваемости:

– Я только хочу посидеть у священного папоротника. Он приносит мне утешение.

Эмма тяжело кивнула и махнула рукой на дальнюю часть платформы и еще одну спиральную лесенку, ведущую к малой платформе ярусом выше.

– Тогда иди. Священному папоротнику не помешает компания. С тех пор, как Маэва заболела, за ним почти никто не ухаживает – хотя нам, кажется, везет. Несмотря ни на что, он прекрасно себя чувствует.

– Спасибо, – вымученно поблагодарил ее Ник и захромал к лестнице.

Поднимался он медленно и осторожно на случай, если кто-то наблюдает, но, добравшись до верхней платформы и бросив взгляд вниз, он понял, что никого не интересует. Все были слишком поглощены собственными страданиями.

Платформа была пуста, и Ник, выпрямившись, с любовью оглядел живительный священный папоротник. Эмма была права. Папоротник чувствовал себя замечательно.

Предания гласили, что священный папоротник вырос из папоротника под названием Олений рог. Он и теперь напоминал рога, хотя своими гигантскими размерами ни в какое сравнение не шел с куда более скромным предком. В листья подросшего папоротника легко мог завернуться взрослый Псобрат. Побеги держались за сосны благодаря клубкам мощных корней, на деревьях же они росли и размножались. Вайи у них бывали трех видов: щитовидные, стерильные и фертильные. Стерильные листья росли постоянно – как и щитовидные, которые всем своим видом оправдывали название. Они прикрывали корневые комья, позволяя им цепляться за кору деревьев, и обворачивались вокруг стволов, защищая корни от внешнего мира. Фертильные вайи пускали почки, когда женщины Племени беременели, и раскрывали огромные резные листы после рождения детей. Эти вайи были мягкие, пластичные и целиком покрыты спорами. Именно в них пеленали в Племени младенцев с самого рождения и до того момента, когда им исполнялся год. Споры папоротника, все разные, как и младенцы, поглощались кожей и чудесным образом придавали ребенку способность впитывать солнечный свет, подобно самому папоротнику.

Ник приблизился к огромному скоплению растений. Протянул руку, нежно погладил лист.

– Простите, но мне придется разлучить вас с сосной. Обещаю, в Стае о вас будут заботиться. Землеступы способны вырастить что угодно, и я уверен, что с нами вам будет хорошо. И я постараюсь быть как можно аккуратнее.

Ник изучил ближайший побег, приподнимая мощные листы, среди которых были и стерильные, и фертильные, и заглядывая под них, чтобы рассмотреть обратную сторону. Как он и ожидал, из-под мха, который Маэва и ее помощницы разложили вокруг корней, выглядывало несколько маленьких ростков, которые в Племени называли детенышами.

– Вот вы где, – сказал Ник. – Будущее нашей Стаи.

Он достал из плетеной коробочки пропитанную водой ткань. С величайшей осторожностью он срезал ножом несколько молодых корешков с главного корневища и положил их в середину лоскута. Потом перешел к соседнему растению, чтобы не брать у одного папоротника слишком много, и, выбрав второго детеныша, аккуратно отделил его от корней. Затем он перешел к третьему и повторил процедуру.

– С талантом Землеступов этого должно хватить.

Ник завернул три ростка во влажную ткань и уже прятал их в плетеную коробочку, когда услышал за спиной какой-то звук и, резко обернувшись, обнаружил Маэву и ее юную овчарку, Фортину.

– Ник! Во имя священного Солнца, что ты здесь делаешь?

Прежде чем ответить, Ник закончил тщательно упаковывать молодые ростки в сумку.

– Здравствуй, Маэва. Рад тебя видеть, – улыбнулся он, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно и буднично, словно кража священного папоротника вовсе не каралась по законам Племени смертью.

– Ты не ответил на мой вопрос.

Голос Маэвы звучал жестко, под стать выражению ее лица. Фортина встревоженно поскуливала у ее ног, и Ник без труда понял, почему щенок так волнуется: Маэва выглядела ужасно. Лицо у нее пылало лихорадкой. Обнаженные руки были покрыты нарывами, а из груди ее в перерывах между приступами кашля вырывался болезненный хрип.

Ник заставил себя ответить так, будто Маэва вовсе не была смертельно больна. Он переключил внимание на щенка, как будто в обстоятельствах их встречи не было ничего необычного.

– Привет, Фортина! Как ты хорошо выглядишь. И почти догнала своего брата, Ригеля.

Щенок завилял было хвостом, но, заслышав резкий голос Маэвы, зажал хвост между лап и уставился на свою спутницу большими грустными глазами.

– Ты все еще не ответил на мой вопрос.

Ник глубоко вздохнул и сказал правду:

– Я хочу забрать несколько ростков священного папоротника с собой. Я не вернусь в Племя. Теперь я с людьми, которые хотят изменить свою жизнь. Мы называем себя Стаей. Маэва, если ты захочешь к нам присоединиться, мы с радостью тебя примем.

– А эта Стая, – презрительно выплюнула она, – состоит из землерылов?

– Землеступов. Так они себя называют. Да, в Стае есть несколько Землеступов. А еще несколько Псобратьев, Охотников и Воинов, которые решили к нам присоединиться, и еще Антрес со своей рысью, Баст. Ты ведь помнишь Антреса? Он приходил в Племя в поисках пары.

– Я его помню. А еще я помню твоего отца и то, что он погиб из-за твоей землерылихи.

– Нет, Маэва. Я там был. Я видел, что произошло на самом деле. Отца убил Тадеус.

– Только потому, что твой отец был слишком добр! Он пытался защитить эту землерыльскую дрянь. Правильно сказал Тадеус: если бы в ту ночь умерла она, а не Сол, ничего этого не случилось бы.

– Маэва, отец погиб, защищая Мари, потому что всегда защищал невинных, а Мари была невиновна. Разве ты не понимаешь, что я скучаю по нему больше, чем кто-либо? Я уже потерял мать! А теперь я лишился и отца, и не по вине Мари. Отец погиб, потому что Тадеус одержим ненавистью.

– Возможно, с твоей точки зрения все выглядит именно так. Ты с ней спишь, так ведь? – Когда Ник не ответил, лицо Маэвы исказила кривая усмешка. – Как я и думала. Молодежь бывает так глупа – вечно идет на поводу своих желаний. Так вот, по-моему, эта землерылиха тебя околдовала.

– Ты больна и не отвечаешь за свои слова. Пойдем со мной. Мари тебя вылечит, и ты сможешь ухаживать за новым поколением священного папоротника. Подумай, какая жизнь тебя ждет, Маэва!

Женщина в отвращении затрясла головой.

– Видел бы тебя твой отец. Он был бы в ужасе.

В Нике начал закипать гнев.

– Ты не знаешь, о чем говоришь. Отец хотел искупить нашу вину перед Землеступами. Он бы первым поздравил меня с моей Стаей – и первым бы присоединился к нам, потому что я не могу представить его в Племени, которым заправляет Тадеус.

– Как легко ты говоришь за мертвеца, – сказала она.

– Этот мертвец был моим отцом. Он вложил в меня эти слова. Мне не нужно ничего сочинять. Сейчас я прошу только, чтобы ты меня пропустила. Я срезал всего три крошечных детеныша священного папоротника. Я не повредил побегов. Мне ничего не нужно от Племени – я только хочу спокойно уйти. Ты выбрала такую жизнь – воля твоя. Все, чего я прошу, – это чтобы ты оказала ответную любезность и позволила мне вести жизнь, которую выбрал я.

Ник направился к лестнице мимо Маэвы, но ее туго обтянутая кожей рука схватила его за кисть с неожиданной силой, а Фортина жалобно заскулила.

– Тихо, Фортина! – рявкнула Маэва на щенка. – Думаю, нам стоит спросить мнения Племени о том, что Ник ворует священный папоротник.

Он вырвал руку.

– Насколько я могу судить, Племени больше нет. Отойди, Маэва.

Он начал обходить ее, одновременно нащупывая в сумке кусок пеньки, который всегда носил с собой. Свяжу ее и заткну ей рот. Тогда я успею уйти и…

Вопль Маэвы прорезал зловонный воздух, заглушив бормотание больных и умирающих.

– На помощь! Он крадет священный папоротник! На помощь! Помогите!

– Жуки и пауки! – выругался Ник.

Он кинулся мимо Маэвы вниз по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. На главной платформе Эмма оторвалась от пациентов и в ужасе уставилась на него, но Ник не колебался ни секунды. Перепрыгивая через умирающих, он бросился к последней лестнице. В считанные секунды он оказался на земле и побежал, петляя между ранеными и больными, которые зашевелились на своих лежанках. Ник обернулся и увидел Маэву на верхней платформе. Она перегнулась через перила и вопила:

– Это Ник! Он крадет для своей землерылихи священный папоротник!

Двигаясь, будто во сне, лежащие Псобратья начали подниматься, тянуть к нему дрожащие руки, хвататься за его плащ в попытке его остановить. Но Ник был быстрее и сильнее. Он уворачивался от них, набирая скорость. На краю поляны он увидел, как сверкнули из укрытия янтарные глаза Лару. Овчарка, не отрываясь, следила за ним. Он чувствовал силу и поддержку Лару – и ускорился, двигаясь еще быстрее. До границы леса и относительной безопасности подлеска оставалось всего несколько ярдов, когда откуда-то сбоку на него обрушилось что-то тяжелое. Кто-то ударил его, и ударил так сильно, что Ник полетел на землю, и у него перехватило дыхание.

Не успев вздохнуть, Ник попытался подняться, но кто-то поставил ему на спину ногу, придавив лицом к земле.

– Куда это ты спешишь, Николас? – язвительно поинтересовался Тадеус. – Я бы себе не простил, если бы ты ушел, не попрощавшись, – и если бы твоя шлюха не пришла тебя спасать. Снова. Только на этот раз мы будем ее ждать.

Ник прикрыл глаза и сосредоточился на своем спутнике. Беги, Лару! Беги! Дождись Мари у Канала!

В ответ его захлестнули сила, любовь и понимание. На секунду он позволил себе облегченно выдохнуть. Лару найдет Мари. Теперь Нику нужно только выжить и сбежать, чтобы вернуться к ней.