33

– А теперь расскажи мне все! – сказала Мари, когда они вчетвером – Ник, Лару, Ригель и она – остались одни и медленно возвращались в нору с полными желудками и еще более полными сердцами. – Как ты нашел Джексома и Мэйсона?

– Не я. Их нашел Ригель.

Мари бросила взгляд на молодого пса, который деловито трусил рядом, сжимая в зубах обслюнявленную палку. Палка была размером с его лапу.

– Теперь мне стало еще интереснее.

– Да тут и рассказывать нечего. Я как раз заканчивал собираться в норе. Дверь была открыта – мне нравится вечерний ветерок.

– Мне тоже. – Мари сунула ладонь в руку Ника.

Он с улыбкой посмотрел на нее.

– Так вот, дверь была открыта, и тут Ригель разволновался, начал нюхачить.

– Нюхачить?

– Ну, обычно он обнюхивает землю, когда кого-то ищет, а тут начал нюхать воздух.

– О, понимаю. Давай дальше.

– А потом и Лару начал нюхачить и рычать. Я сразу понял, что он узнал запах – и этот запах ему не понравился. Так что я схватил арбалет… – Ник прервался и нежно похлопал висящий за спиной арбалет, – и велел Лару и Ригелю отвести меня к источнику запаха. И встретил Джексома, который дрался с очень больным и очень злобным мальчишкой. Я собирался его застрелить, но Джексом меня остановил и сказал, что Мэйсон – его брат и что нам нужно отвести его к тебе и срочно их обоих омыть.

– В поведении Джексома не было ничего странного?

– Сперва нет. Уже смеркалось, но солнце пока не село. Мне пришлось вырубить Мэйсона, но потом мы связали его и потащили к тебе.

– Ты снова повредил руку?

– Руку?

– Да, когда бил Мэйсона. – Мари осмотрела руку и, убедившись, что она в порядке, потянулась за другой, но Ник ее остановил.

– Нет, рука цела. Я ударил его по голове арбалетом. Арбалет тоже цел, – добавил он. – Только после заката Джексом начал вести себя странно. Должен признать, он держался молодцом. Он объяснил мне, что происходит, и попросил не паниковать, когда его голос, кожа и глаза начали меняться. Он сказал, что может контролировать перемены, потому что сегодня третья ночь и он больше не заражен болезнью свежевателей – и он был прав. То есть я бы не хотел оказаться рядом с ним завтра, если бы ты его не омыла, но этим вечером Джексом остался собой – разве что стал более раздражительным.

Мари кивнула.

– Так обычно и происходит с мужчинами-Землеступами на третью ночь. Если их вовремя омывать, они в состоянии себя контролировать.

– А женщины-Землеступы грустят, но не впадают в ступор и смертную тоску, если их не омыть?

– Именно. Женщины могут продержаться без омовения дольше мужчин, но только потому, что они не становятся агрессивными. Депрессия не менее серьезна, чем гнев, – сказала Мари.

– А ты знаешь, почему мужчины становятся агрессивны, а женщины тоскуют?

– Я знаю только то, что говорила мне мама. Она сказала, что ночная лихорадка срывает с нас личность и оставляет низменные, самые темные наши стороны. Мужчины направляют наружу агрессию, которая может привести к насилию, причем обычно страдают от нее сами. А женщины уходят в себя и разрушают себя грустью и самоуничижением.

– Но мужчины напали на Даниту и Зору.

– Насколько мне известно, такого раньше не случалось. Ник, я думаю, это болезнь свежевателей сделала мужчин такими жестокими. – Мари нервно покосилась на окружающий их темный лес. – Интересно, сколько еще мужчин там бродит? Тех, кто подхватил эту ужасную заразу?

– Я спрашивал об этом Джексома. Он считает, что немного. Вообще говоря, Джексом сомневается, что хоть кто-то остался в живых. Он сказал, что некоторые сцепились друг с другом. А другие умерли. – Ник сжал губы, явно опасаясь сказать лишнего.

– Эй, ты говоришь с целительницей. Мне нужны подробности.

Ник вздохнул.

– Джексом сказал, что нашел вчера небольшую группу Землеступов. Они были из вашего Клана. Все до единого мертвы. Кожа у них сошла клочьями, а лежали они в лужах крови и гноя. Они умерли страшной смертью.

По спине Мари побежали мурашки.

– Ужасно.

– Еще одна причина уходить. Отрава из Города-Порта проникает в лес, – сказал Ник.

– Согласна. Но уходить будет тяжело. Я стараюсь поменьше об этом думать, но… – Она осеклась и заморгала, прогоняя непрошеные слезы.

– Все нормально. Я понимаю. Но оно того стоит. Обещаю.

– Я знаю. И все это знают. Эти перемены к лучшему, но принять их нелегко. – Мари помолчала, а потом спросила: – Ник, а ты чувствуешь Ригеля?

– Чувствую ли я его?

– Да, вроде той связи, что есть у вас с Лару, только послабее – по крайней мере, она не такая тесная. Ты когда-нибудь ощущаешь эмоции, которые он тебе посылает?

– Вроде бы нет.

– А другие псы? Может, Лару, когда он был спутником твоего отца?

– Нет. То есть мы с Лару всегда были близки, но такое часто бывает с детьми спутников.

– А твой отец? Или еще кто-то из Племени?

– Нет. Спутники бывают очень близки с другими людьми. Я, например, особенно люблю Кэмми. Он славный малыш, очень дружелюбный. Мы с Дэвисом друзья, так что неудивительно, что и с Кэмми мы тоже близки. Но я никогда не чувствовал его эмоций. Почем ты спрашиваешь? – Ник бросил на нее озадаченный взгляд.

– Сегодня, когда вы с Джексомом привели Мэйсона и собаки с Баст окружили меня, я их чувствовала. Как Ригеля, только не так отчетливо. Но чувствовала. Вообще говоря, это было довольно интересно. Баст гораздо спокойнее, чем я себе представляла. Она напомнила мне прикосновение лунной силы – прохладное, мощное и очень женственное.

Ник резко остановился и повернлся к ней.

– Лару! – позвал он, и овчарка, бежавшая в нескольких ярдах впереди на случай атаки волкопауков, бросилась к нему. Ник опустился рядом с Лару на корточки. – Ты можешь послать Мари какое-нибудь чувство?

Лару завилял хвостом, и Мари затопило счастье.

Она захихикала.

– Очень мило с твоей стороны, Лару! Спасибо.

Ник уставился на нее.

– Ты тоже это почувствовала?

– Конечно. Счастье. Лару такая душка!

Ник перевел взгляд с Мари на Лару и наконец выпалил:

– Почему мы только сейчас узнаем, что Мари может улавливать эмоции всех спутников?

Лару дважды отрывисто гавкнул. Ник и Мари заговорили одновременно:

– Потому что раньше никто не спрашивал!

Мари снова рассмеялась, и Ник сжал ее в объятиях и быстро, страстно поцеловал.

– Ты невероятна.

– Спасибо за комплимент, Николас.

– Насколько мне известно – а в Древесном Племени все учат историю, хотят они того или нет, – в истории Племени не было ни единого случая, когда Псобрат мог воспринимать чувства чужих собак – не говоря уже о кошке.

– Ха. Хорошо, что я не знала этого раньше. Тогда я бы, наверное, так поразилась, что не смогла бы призвать луну.

– Сомневаюсь. Я думаю, что ты, если захочешь, способна на все.

Ник взял ее за руку, и на Мари нахлынуло такое счастье, что до самой норы ей казалось, что ее ноги едва касаются земли.

– Ник! Что ты здесь сделал?

Мари замерла на пороге. Она ожидала, что ее дом будет выглядеть иначе. В последние несколько дней они без конца курсировали между ее домом и родильной норой с лекарствами, кухонными принадлежностями, одеждой и съестными припасами, пока в норе не осталось только то, что могло пригодиться им в последнюю ночь. Но вот чего она не ожидала, так это что внутри ее ждет чудесный мир цветов и ароматов.

Ник подвесил к потолку пучки ароматной лаванды и расставил по грубым деревянным вазам цветы: ослепительно яркие букеты травянки, белоснежный ифейон с водопадом роскошных соцветий на изумрудных стебельках, благоухающие оранжевые лилейники, великолепные фиолетовые и желтые ирисы, которые так трудно найти, и повсюду – пахнущие медом букеты незабудок.

Мари подошла к букету голубых цветов. Дрожащей рукой коснулась бархатистых лепестков, вдыхая знакомый медвяный аромат.

– Тебе нравится?

Мари повернула к Нику мокрое от слез лицо.

– Очень.

– Тогда не плачь! – Он притянул ее к себе. – Я хотел тебя порадовать, а не довести до слез.

– Это слезы радости – по большей части. Ты знал, что эти цветы называются незабудки?

– Нет, но я решил, что они тебе понравятся, потому что меня привел к ним Ригель. Они растут на маленькой полянке над твоей норой, вокруг того красивого изображения Богини. Но ты и так это знаешь.

– Это были любимые цветы моей мамы. Они никогда там не росли, пока я не похоронила ее рядом с Богиней; тогда поляна вдруг вся зацвела. – Мари всхлипнула и вытерла глаза. – Великая Богиня любила маму. Думаю, так она показала мне это – хотя я и без того об этом знала.

Тут Мари заметила, что в центре ее стола для рисования что-то стоит. Она подошла к столу и, подобрав маленькую фигурку, воскликнула:

– О Ник! Какая красота!

Она повертела фигурку в руках, разглядывая изящные линии и ее непривычную красоту.

– Это новая версия лошади, которую ты просила, получше, – сказал он. – Я тайком работал над ней несколько дней.

– Детали просто поражают!

– Мама часто рисовала их, так что я интересовался ими с самого детства.

– А она говорила то же, что Антрес? Что они так велики, что на них можно ездить верхом?

– Ага.

– Сложно в это поверить.

– Скоро мы увидим их собственными глазами, – сказал он. – Ну разве не здорово?

– Не то слово! – Мари вернула фигурку на стол и повернулась к Нику. – Завтра ты уходишь.

Она не спрашивала, но он все равно ответил:

– Да. Как только помогу тебе отнести оставшиеся вещи к родильной норе. Я ведь не знал, вдруг в следующие две ночи ты захочешь остаться здесь.

Мари ответила не сразу, потому что первым ее порывом было сказать: «Конечно, я останусь здесь. Это мой дом». Но чем дольше она об этом думала, тем острее сознавала, что в эти последние ночи должна быть со своей Стаей. Им нужны будут все их Жрицы Луны – а они будут нужны ей. Ночевать здесь будет слишком тоскливо – особенно если Ник задержится и они с Ригелем останутся одни.

– Сегодня я ночую здесь в последний раз. С тобой, Лару и Ригелем. Завтра, когда ты уйдешь, я тоже уйду. Я вернусь к Стае и буду ждать тебя у родильной норы. Так будет лучше. Жрицам Луны давно пора прекращать прятаться от своего народа.

– Я рад, что ты это сказала. – Ник обнял ее. – Мне и думать не хотелось, как вы с Ригелем будете ночевать здесь одни.

– Уходить и без того будет тяжело. Я не хочу оставаться одна. Я была одна слишком долго, – сказала Мари. Она взяла Ника за руки и посмотрела в его любящие глаза цвета мха. – Николас, ты отведешь меня в постель?

– Конечно! Ты, должно быть, устала после… – Он осекся, когда до него дошел смысл ее застенчивой улыбки и ожидания в ее глазах. – О! О-о-о! Жуки и пауки, конечно, я отведу тебя в постель! То есть… Зараза! Не очень-то романтично получилось.

Мари захихикала.

– А по-моему, очень. Я ценю твой энтузиазм.

Он взял ее за руку, и они вместе подошли к мягкому тюфяку, на котором Мари спала всю свою жизнь.

– Давай посидим немного? – спросила она.

– Мари, я сделаю все, что ты захочешь. В том числе остановлюсь, если тебя что-то не устроит.

– О, об этом я бы не волновалась. Ты должен кое-что знать о женщинах-Землеступах. – Он сел, и она сделала маленький шажок назад. – Когда мы решаем разделить постель со своей парой, мы делаем это с радостью, без полумер и смущения. Ну или, по крайней мере, смущаемся не очень сильно.

– Приятно слы… – начал Ник, но когда Мари встала на цыпочки и одним движением сняла через голову тунику, а потом развязала тесемки на штанах, и они упали с нее на пол, слова застряли у него в горле.

Мари стояла перед ним обнаженная. Спиной она ощущала жар от горящего очага, а остальным телом – жар от взгляда Ника. Она часто представляла себе этот момент – представляла, как будет нервничать, представляла свое возбуждение. Но она и представить не могла удовольствия, которое охватило ее при виде того, как жадно глаза Ника изучают ее тело.

– Ты такая красивая… идеальная. – Его голос стал глубже.

– Твоя очередь, – сказала она, но когда он начал снимать тунику, она шагнула к нему и остановила его руки. – Я хочу сама. Можно?

– Мари, тебе можно все.

Она улыбнулась.

– Осторожнее со словами, Ник, а не то наживешь себе проблем.

– Знаешь, моя прекрасная Жрица, в чем заключается главная беда проблем? – Он поднес ее ладонь к губам, поцеловал ей запястье и медленно, нежно заскользил губами по внутренней стороне руки. Добравшись до сгиба локтя, он остановился и посмотрел на нее с хитрой улыбкой. – Все они начинаются с удовольствия.

– Посмотрим, с каких удовольствий начнем мы. – Она сняла с него тунику и бросила ее на пол. Провела руками по его обнаженным плечам и груди. – Мне нравится, что ты твердый там, где я мягкая. И это мне тоже нравится. – Она игриво потянула за поросль кучерявых светлых волос у него на груди. Ее рука скользнула ниже, нежно коснулась мышц живота и остановилась на поясе его штанов. Ник судорожно втянул воздух. – Я все делаю правильно?

– Более чем.

– О, хорошо. Ты не мог бы встать?

Он поднялся, и она, сняв с него штаны, отступила на шаг, изучая его тело.

– Когда я видела тебя обнаженным в последний раз, ты выглядел иначе.

– Тогда я был болен и едва жив. Надеюсь, под «иначе» ты имеешь в виду «лучше»?

– Определенно. – Она протянула руку и коснулась его, чувствуя, как он дрожит под ее ладонью. – Ты весь трясешься.

– Я знаю. Ничего не могу с собой поделать. Твои прикосновения – они как солнечный огонь.

– Мне остановиться?

– Нет! Не останавливайся ни в коем случае.

Ник притянул ее к себе, опускаясь на тюфяк и покрывая ее глубокими, жадными, нежными поцелуями. И тогда Мари открыла простую, но чудесную истину: они подходили друг другу как нельзя лучше.