31

Когда на Город опустилась ночь, Смерть вышел на балкон. Он был в хорошем – даже прекрасном – расположении духа. То, что озлобленный Другой выбрал Смерть, стало для него приятным сюрпризом. Всего несколько произнесенных шепотом слов – и судьба смертного изменилась, оказалась связана с Его судьбой.

– А потом они продолжат гнить изнутри, – пробормотал он себе под нос.

Затем Он подошел к краю балкона и закричал:

– Зажечь огни!

Жнецы внизу похватали факелы и понесли их к костру, пылающему в центре двора. Затем они поднесли факелы к жаровням, и те вспыхнули, и тени заплясали на собравшихся людях, которые благоговейно смотрели на своего Бога.

Смерть окинул взглядом свою армию и довольно улыбнулся. Его Народ стоял полукругом, заполнив двор и выливаясь за его пределы, и по мере того как свет от жаровен распространялся вокруг Храма, Он видел все больше обращенных к Нему радостных лиц. На центральном костре жарились туши нескольких животных. Смерть разглядел четырех кроликов, трех индеек, небольшого кабана и даже молодого оленя. Народ ответственно приступил к выполнению Его повелений. Его Клинок уже доложил Ему об успехах. Люди рассредоточились по лесу, выслеживая и отлавливая животных, которых не поразила отрава Города. Под надзором Жнецов они освежевали их живьем и объединили их теплую здоровую плоть со своей. Затем они принесли животных в жертву – быстро и с благодарностью – и доставили их туши к Храму на пир. Смерть уже чувствовал в своих людях перемену. Их энергия росла Молодые мужчины начали посещать Помощниц Голубки, чтобы сбросить напряжение в объятиях женщин, благословенных служением Оракулу. Он мысленно рассмеялся. Скоро ее Помощницы узнают, что такое служить Богине.

Он раскинул руки, словно хотел обнять их всех.

– Вы повиновались мне. Посмотрите, какие богатства вы уже начали получать! Скажите мне, стали ли вы сильнее, чем были вчера?

– Да! – закричал Народ.

– Завтра вы станете еще сильнее, а послезавтра – еще сильнее. А на четвертый день, на заходе солнца, мы возьмем Город-на-Деревьях, как Я предсказывал, как Я велел, как Я обещал своему Народу!

Радостные возгласы поднялись над двором, как рев огромного ненасытного зверя. Звук завораживал. Смерть оглядел Народ и заметил, что один участок двора остался пустым: люди упорно его избегали. Это было место, куда Он метнул металлический трезубец и убил последних недовольных Его правлением. Смерть повернул голову.

– Голубка! – закричал Он.

В ту же секунду Он услышал, как застучали по выщербленной плитке покоев ее маленькие мягкие ступни.

– Я здесь, Господин мой.

Ее голос доставлял Ему удовольствие, хотя Смерть знал, что она боится Его – возможно, даже ненавидит. Он отмахнулся от мысли о ее страхе и ненависти. Это было неважно. У нее было красивое тело и приятный голос. Она станет превосходным сосудом для Его возлюбленной.

– Пташка, пусть твои Помощницы приведут Железного Кулака. Скажи ему, что я желаю, чтобы останки предателей срезали с трезубца и сожгли, только не на храмовом костре. Пусть их сожгут за пределами Храма.

– А трезубец, Господин?

– Что трезубец?

– Желаешь ли ты, чтобы Железный Кулак и Жнецы его убрали? Может быть, его следует вернуть на балкон?

Смерть закинул голову и расхохотался. Потом Он повернулся к своему Народу снова. Во дворе воцарилась тишина.

– Моя пташка спрашивает, хочу ли я, чтобы трезубец вернули сюда, к статуе. Вы знаете мой ответ? – В выжидательной тишине Смерть заговорил снова. – Мой ответ – нет! К чему пустой статуе оружие? Ваш Бог возьмет его с собой в Город-на-Деревьях – наш Город-на-Деревьях!

Благоговейный рев Народа затопил двор.

– Вы поклоняетесь пустой статуе?

– НЕТ! – закричали они.

– Кому вы поклоняетесь?

– СМЕРТИ! – был ответ.

Он бросил взгляд на Голубку. Она продолжала стоять на месте, почтительно опустив голову. Что-то в ее природной грации, в том, как она держала себя, не давало Ему покоя. Ей следует быть покорнее. Дело было не в том, что она говорила или делала что-то, что вызывало Его раздражение, а скорее в том, что она не делала.

Голубка Ему не поклонялась.

Этого Ему с лихвой хватало и в Великой Богине. Та тоже отказывалась Ему поклоняться, но она была Богиней-Матерью, самой Жизнью, а не человеческой душой в слепой, почти детской смертной оболочке.

– Чего ты ждешь? Я отдал приказ. Выполняй! – Он ногой толкнул ее прочь, к выходу с балкона. Голубка, не ожидавшая удара, пошатнулась и, вытянув руки, упала на пол. В следующую секунду Лили, любимая Помощница Голубки, подскочила к ней, что-то мягко зашептала и помогла ей подняться. Девчонка была моложе Голубки и вполне миловидна, если не считать нарывов, которые уже появились на сгибах локтей и коленей.

Смерть ждал, когда Лили посмотрит на Него – поклонится или выкажет покорность как-то еще. Она этого не сделала. Вместо этого она помогла Голубке встать и повела ее к выходу. Лишь когда Голубка остановилась и что-то шепнула Лили на ухо, та, помедлив, повернулась к Нему и поклонилась.

Он нетерпеливым жестом отослал ее прочь, и они скрылись в покоях. Смерть знал, что он это запомнит. Он запомнит, что Лили верна не Ему, а Голубке.

– Ее кровь и кровь Голубки непременно пробудят Богиню. О, эта жертва будет приятной, – пробормотал Он, прежде чем снова повернуться к Народу и, воздев руки к небу, провозгласить:

– Сегодня у нас будет пир! А совсем скоро, о мой возлюбленный Народ, мы будем жить в небесном городе!

Сумерки быстро опустились на сердце леса, пусть даже сердце это было изувечено пожаром. С высоты последней из платформ, которая еще выдерживала вес человека, Тадеус оглянулся на то, что осталось от Города-на-Деревьях, и людей, которые в его мыслях уже были его Племенем.

Его одежда была запачкана землей и пятнами от почерневшего мха. На его пыльном лице блестели дорожки от слез. Но глаза его были сухи. Смерть Одиссея изменила его навсегда. Он вытерпел соболезнования, которые сыпались на него, пока он впервые за десять с лишним зим шел к платформе для медитаций без своего спутника. Он кивал и благодарил Охотников и Воинов, которые обращались к нему, чтобы разделить его горе. Потом он ушел от них подальше. Они не понимали. Никто из них не понимал.

Одиссей никуда не делся. Тадеус чувствовал его. А если не смотреть вниз, туда, где у его ног всегда находился маленький терьер, можно было даже представить, что Одиссей рядом не только духовно, но и физически.

В городе Тадеуса царил хаос, но это его не тревожило. За последние три дня они мало что успели восстановить и отстроить. Это тоже его не тревожило.

– Все потому, что они больны, да, малыш? – сказал он так, словно Одиссей, как обычно, сидел рядом и внимательно его слушал. – Да. И мы знаем, почему.

Тадеус рассмеялся. Какое же облегчение – смеяться, показать наконец свои истинные чувства.

– Так как нам поступить? Сказать им, что эту болезнь – этот яд в системе – можно вылечить? Что лекарство сделает их сильнее, быстрее, даже умнее?

Тадеус представил, как Одиссей смотрит на него и его темные глаза сверкают хитроумием, присущим самому Тадеусу. Он почти слышал, как терьер отрывисто и сердито лает.

– Нет. Конечно, нет! Я не собирался рассказывать всем. Только тем, кого мы выберем. Скажем, нашим Охотникам И, пожалуй, некоторым Воинам, которые одумались наконец и ушли от Уилкса ко мне. Подумай об этом, Одиссей! Я – признанный предводитель Воинов и их прославленных овчарок, парша их одолей! Скоро они будут валяться перед тобой на спине брюхом кверху.

Тадеус представил, как Одиссей виляет хвостом и радостно лает.

– Ну-ну, не будем спешить. Сперва надо дождаться, пока болезнь свежевателей выкосит раненых и слабых. Нам повезло: огонь уже позаботился о Совете – эти старые пни никогда бы не приняли перемен. Сирил ясно выразился, прежде чем я заставил его замолчать. Знаешь, кто нас поймет? Наши Охотники и Воины, которые громче всех высказывались против предателя Ника и его шлюхи. Все так, как мы с тобой решили, – ради этого ты принес свою великую жертву. Одиссей, пора отозвать их в сторону и рассказать, что мы знаем. Рассказать о лекарстве, которое меняет все. Оно работает быстро – помнишь? Начинает действовать почти сразу. У них есть собаки – овчарки это или терьеры, неважно. Все, что им нужно, – это убедить своих псов разделить с ними плоть.

Тадеус, не в силах сдержать нервного возбуждения, начал расхаживать по платформе взад и вперед.

– Им это не составит труда, в отличие от тебя, мой храбрец. Им не придется делать выбор, который сделал ты.

Тадеус склонил голову: горе охватило его, на секунду вытеснив злость. Но он лишь отмахнулся от сбивающих с толку чувств.

– Оно того стоило, да и ты никуда не делся – что бы ни думали эти глупцы. Даже мои Охотники и Воины, те, кто думают, как мы, не поймут, что произошло между нами тремя – тобой, мной и Смертью. – Тадеус помотал головой. – Нет. Они никогда не узнают, хотя и пойдут за мной. О да. Они пойдут за мной. Скоро, очень скоро те, кто остались, кто просто заражен струпной болезнью, заметят перемены в тех, с кем мы поделились секретом, и если они попросят принять их, мы их спасем. А если нет, пусть доживают свою жалкую жизнь. Вряд ли она продлится долго. – Он снова резко, жестоко рассмеялся. – Никогда не думал, что скажу это, но я хотел бы поблагодарить этих мутантов-свежевателей за то, что они с нами сделали. Хм, может, у нас и получится их поблагодарить, когда я поведу своих переменившихся Охотников и Воинов в их отравленный город и выкорчую оттуда эту заразу!

Тадеус представил, как Одиссей прыгает вокруг него, оживленно гавкая.

– Правильно, малыш! Все начнется сегодня. Из Охотников легче всего будет убедить Эндрю, Джошуа и Майкла. Эта троица больше всех зла из-за пожара и предательства Ника. Максима я тоже сумею уговорить. Он подловат, а такие нам пригодятся. Когда стемнеет полностью, мы приведем их сюда и поговорим наедине о том, что нам предстоит. Надо только, чтобы они следили за псами и те не поднимали шума. Никто не должен знать об этом раньше срока. Никто! – выкрикнул Тадеус, вскинув руки в победном жесте, и в его тронутой Смертью голове зазвучал радостный лай его мертвого спутника.

Ни тот ни другой не заметили Воительницу и ее овчарку, которые застыли под платформой, скрытые обломками обрушившегося гнезда. Глаза Клаудии расширились от потрясения, а Мария не отрывала глаз от Охотника с проницательностью настоящего воина.

Неужели этот человек окончательно обезумел? Клаудия слышала все до последнего слова и до сих пор не могла отойти от своего открытия. На секунду ей захотелось достать арбалет и нарушить один из непреложных законов Племени, оборвав жизнь Тадеуса.

Она даже потянулась за арбалетом. Тщательно прицелилась. Один выстрел – и все закончится.

Но закончится ли? Тадеус сказал, что болезнь, охватившая Племя, как-то связана со свежевателями и что ее можно вылечить! Как? Почему? Что за странное лекарство он имел в виду? Убить Тадеуса – и что потом? Идти к свежевателям за помощью? Немыслимо.

И где Одиссей? Тадеус говорил со своим спутником так, будто он был рядом, но, сколько зоркие глаза Клаудии ни осматривали платформу, никаких следов раненого терьера она не видела.

И, глядя на Тадеуса через прицел арбалета, Клаудия поняла кое-что еще. Желудок у нее сжался – и не только из-за мучившей ее болезни. Она не могла этого сделать. Она не могла убить соплеменника. Клаудия опустила арбалет, кивнула Марии, и они тихо отступили от дерева, на котором Тадеус продолжал свое жуткое торжество. Они сделали широкий круг, а потом снова направились на восток.

На границе обгорелых руин, которые еще недавно были величественным Городом-на-Деревьях, Клаудия встретила Уилкса, который терпеливо ждал ее вместе с Одином.

– Хорошо. Я уже начал беспокоиться…

– Нам нужно поговорить. Только не здесь. Мы слишком близко. Ты не поверишь, что я случайно услышала от Тадеуса.

Уилкс закашлялся, прочистил горло и наконец сказал:

– Ему следовало бы скорбеть в компании своих Охотников. Когда я собирал вещи, я кое-что подслушал. Одиссей сегодня умер.

– Солнечный огонь! Значит, я не ошиблась. Он совсем спятил. – Кровь отхлынула от ее лица. – Подожди. Кажется, меня сейчас стошнит… – Шатаясь, она сделала несколько шагов и исторгла из себя содержимое желудка.

– Хм, ты уверена, что готова к дороге? – Уилкс быстро подошел к ней, убрал с ее лица волосы и поддержал ее, когда она снова мучительно согнулась пополам.

– Нет, не уверена, но мы должны уходить. А тошнит меня скорее из-за Тадеуса, чем из-за болезни.

– Хорошо. Расскажи мне по дороге, что ты слышала, – сказал Уилкс. – Ты ведь можешь идти?

– Могу. Так куда мы направляемся?

– На юго-восток, на территорию Землеступов.

– Ты знаешь, где живут Ник и Мари?

– Нет.

– Тогда как ты собираешься их искать?

– Не знаю. Я надеюсь, что это они найдут меня. А теперь расскажи мне, какую отраву изрыгал из себя Тадеус на этот раз.

Когда закатное солнце смягчило свет, падающий в родильную нору, Мари и Зора повернулись к Даните. Она стояла между ними и, по мнению Мари, выглядела еще очаровательнее обычного. Зора позаботилась о ее волосах и вплела в них перья редкой хищной птицы, которые красиво и необычно обрамляли ее лицо.

– Ты готова? – спросила Зора.

– Думаю, да, – откликнулась Данита.

– У тебя все получится, – сказала Мари.

– Я очень нервничаю.

– В первый раз все нервничают, – заверила ее Зора. – Я, например, впервые танцевала свое имя перед Мари, а она все это время глядела на меня волком. Я чуть не разрыдалась.

Мари нахмурилась.

– Я не глядела на тебя волком! Я просто…

Заметив выражение лица Зоры, она осеклась. Она перевела взгляд с подруги на бледную, притихшую девушку между ними, на чьем лице до сих пор проступали желтые и лиловые следы того ужаса, который ей пришлось пережить совсем недавно.

– Вообще говоря, Зора права. В первый раз все нервничают. Мне в свое время помогло то, что говорила мне мама; возможно, тебе тоже полегчает. Помни: ты танцуешь не для Клана, не для друзей, не для мужчины. Ты танцуешь, наполненная радостью, для Великой Богини и представляешь себя луне. Держи это в голове, а об остальном забудь.

– Танцуй для Богини и для луны, – повторила Зора и послала Даните ободряющую улыбку.

– Это я могу, – сказала Данита. – Но вдруг Великой Богине не понравится, что я ущербная?

Мари взяла девушку за плечи и заставила ее взглянуть себе в глаза.

– Ты не ущербная. Ущербны те, кто над тобой надругался. Богиня об этом знает. Даю слово.

– Великая Мать придаст тебе сил. Просто попроси ее, и она всегда – всегда – ответит своей Жрице, – добавила Зора.

– Но я пока еще не Жрица, – возразила Данита.

– Неужели? А что говорит об этом твое сердце? – спросила Зора.

– Оно говорит, что я хочу стать Жрицей Луны больше всего на свете.

– Жрицей Луны тебя делает сердце – сердце, душа и обычай, – сказала Мари. – Так всегда говорила мама.

– Если так говорила Леда, должно быть, это правда! – Данита приободрилась. – Я готова.

– Хорошо. Давайте начнем, – сказала Мари.

Вместе три юные Жрицы Луны спустились по каменной лестнице к своей Стае, ожидающей на поляне у ручья. Когда они вышли на поляну, Ригель кинулся к ним, аккуратно сжимая в пасти попискивающую Хлою.

– Ты что, пытаешься ее слопать? – Зора выхватила Хлою из пасти Ригеля, который остановился рядом с Мари, посылая ей волны недоумения.

– Зора, так щенят носят в Племени. Ник мне рассказывал. И ты прекрасно знаешь, что Ригель никогда не причинит Хлое вреда.

Зора тут же прекратила придирчиво осматривать Хлою и подняла поскуливающего щенка к глазам.

– Это правда? Так вас носят в Племени?

Хлоя прекратила скулить и лизнула Зору в нос.

Зора вздохнула и повернулась к Ригелю.

– Прости, Ригель. Хлоя чересчур драматизирует. Не понимаю, откуда в ней это.

– Для меня это тоже загадка, – саркастически пробормотала Мари.

Данита рассмеялась и торопливо прикрыла рот ладонью.

– Короче говоря, спасибо, что принес мне Хлою, Ригель.

– Спасибо тебе. – Мари наклонилась, чтобы поцеловать подросшего щенка в нос, и подумала вдруг, что нагибаться пришлось меньше, чем раньше. Ого! Он так быстро растет!

– Ладно, Хлоя на месте. – Зора похлопала по вырезу туники, откуда, заинтересованно сверкая черными глазками, высовывалась щенячья голова.

– Прекрасно. Пойдемте, Жрицы Луны! – сказала Мари.

Они выступили вперед как единое существо – Землеступы и их псы. В центре поляны ярко полыхал костер, а дразнящий запах форели, которую О’Брайен ловил весь день, смешивался с сочным запахом жареного чеснока и разливался над голодными людьми, собаками и одной рысью.

– Жрицы Луны! Наши Жрицы Луны здесь!

Мари узнала радостный возглас Дженны. Она помахала и широко улыбнулась подруге, с удовольствием отмечая, что Зора присоединилась к ней и теперь приветствовала членов Стаи. Данита тоже поздоровалась один раз – с Баст, хотя, когда Мари бросила на нее взгляд, Данита, кажется, улыбалась еще и Антресу. Мари даже заметила, как наемник коснулся своих волос и широко улыбнулся Даните, показывая ей большие пальцы – так, что Мари поневоле задумалась, откуда взялись перья на голове у Даниты…

– Приветствуем тебя, Стая! – закричала Зора.

– Приветствуем, Жрицы Луны! – завопили они дружно.

– Сегодня мы с Мари призовем луну и омоем раненых, а первая из наших новых учениц вычертит свое имя и официально представится Великой Богине и луне, – сказала Зора.

– Согласно традиции, Данита будет танцевать одна, пока не выпишет имя целиком. После этого Стая может к ней присоединиться, – добавила Мари.

– И я очень вас прошу: присоединяйтесь! – выпалила Данита. – Я и без того буду нервничать, танцуя в одиночестве.

По Стае пронесся легкий смех, и Мари с Зорой подняли руки и начали читать заклинание:

Мари повернулась к одной половине неплотного круга, который образовала вокруг них Стая, а Зора – к другой. Когда Данита начала танцевать свое имя, называя себя тем самым ученицей Жриц Луны, раненые подошли к Мари и Зоре, опустились на колени и склонили головы в ожидании волшебного омовения.

Ник был среди них. Он опустился на колени перед Мари и улыбнулся, прежде чем склонить голову, а она положила ладонь на его мягкие светлые волосы. А потом произнесла с любовью, не торопясь отнимать руку:

– Очищаю тебя от ран и печалей и передаю любовь великой нашей Матери-Земли.

Она немного изменила традиционную формулу, потому что Нику требовалось не омовение, а исцеление. Но чувства, которые она испытывала, были неизменны. Под действием лунной магии и Псобратья, и Землеступы одинаково наполнялись прохладной серебристой силой, которая перетекала через ее тело, заключая того, на кого она была направлена, в целительные объятия сострадательной, доброй и любящей Матери.

– Спасибо тебе, Жрица Луны, – сдержанно произнес Ник, но в выражении его лица не было ничего сдержанного.

Мари двинулась мимо членов Стаи, стараясь не отставать от Зоры. Они быстро покончили с омовением одновременно с Данитой, которая как раз закончила выписывать последнюю букву своего имени. Ученица Жриц, широко улыбаясь, посмотрела на своих учительниц.

– У меня получилось!

– Еще как получилось! – сказала Зора.

– А теперь я попрошу Стаю присоединиться к Даните в танце и поддержать ее музыкой, едой и песнями! – закричала Мари.

С радостным гомоном Стая набросилась на еду, а на поляне зазвучали барабаны и флейты.

Ник и Лару наконец пробились к ней сквозь толпу. Ник нес в руках две деревянные тарелки, на одну из которых он водрузил кружку с напитком, подозрительно напоминающим весенний мед.

– Ты снова нашел мед? – Мари взяла у него одну тарелку, и они вчетвером зашагали к границе очерченного кострами круга, где было не так светло и людно, как у главного костра.

– Вообще говоря, это О’Брайен нашел Землеступа по имени Спенсер. Похоже, Зора поручила ей забору о меде. Он очаровал Спенсер и уломал ее выкопать еще один бочонок. Не спрашивай, как. Я знаю его всю свою жизнь, и мне сложно представить его очаровательным.

Мари ухмыльнулась.

– А я думаю, он очаровательный.

– Ах вот, значит, как? – Ник прижался к ее плечу. – Мне пора беспокоиться?

Мари засмеялась.

– Нет! Но мне и правда нравится О’Брайен, и он действительно очаровательный. И заботливый. И высокий.

– Поздно. Я уже беспокоюсь.

Мари подтолкнула его плечом.

– Знаешь, что странно? Я хочу объяснить тебе, что беспокоиться не о чем, и при этом мне приятно знать, что ты беспокоишься. Настоящий парадокс.

– Настоящая женщина, – буркнул Ник.

– Что ты сказал?

– Ничего. Тебе послышалось. И вообще у тебя форель остывает. Давай есть.

Мари опустилась на землю, скрестив ноги и прислонившись к бревну спиной. Она думала, что Ригель устроится рядом с ними вместе с Лару, но обе овчарки остались стоять, вывалив языки, насторожив уши и оглядывая поляну.

– Что такое? Что-то не так? – быстро спросила Мари, хотя Ригель не проявлял видимого беспокойства – одно только голодное ожидание.

– Ригель! Лару! Кэмми! Фала! Баст! Сюда! – разнесся над поляной голос Шены, и Лару с Ригелем уставились на своих спутников.

– Можно! – рассмеялся Ник.

Лару сорвался с места, но Ригель остался стоять, роняя на землю слюни и глядя на Мари.

– Ты моришь его голодом? – Ник подтолкнул ее плечом так же, как это сделала она.

Она нахмурилась.

– Конечно, нет. Я просто не понимаю, что происходит.

– О, прости! Ничего удивительного. Шена зовет собак – и рысь – ужинать. Она приготовила для них смесь из сырой крольчатины, овощей, злаков и яиц. Так мы делаем в Племени – а теперь и в Стае. Мы всегда едим все вместе.

Мари посмотрела на Ригеля. Пес продолжал сверлить ее взглядом, исходя слюной, но не двигаясь с места.

– Иди, малыш! – сказала она ему. Он радостно гавкнул и помчался за отцом. Мари рассмеялась. – Я никогда не радовалась ужину так, как он.

– Собаки чувствуют острее, чем мы. Отчасти в этом заключается прелесть внутренней связи. Если ты сосредоточишься на Ригеле, пока ешь, ужин покажется тебе особенно вкусным.

– Правда? Это же здорово! – Мари закрыла глаза и подумала о Ригеле – о том, как сильно она его любит и как одно прикосновение его теплого бока к ноге заставляет ее чувствовать себя особенной, защищенной. Внезапно ее охватил зверский голод. – Передай мне форель. Мне нужно поесть.

Ник тихонько засмеялся.

– Не смею стоять между пищей Жрицы и ее голодом.

Мари и не заметила, как опустошила тарелку. Она знала только, что это было очень вкусно и что она вдруг почувствовала приятную сытость.

– А теперь, если не закроешься от него, тебя начнет клонить в сон, – сказал Ник.

– Чего-о? – Мари протяжно зевнула.

– Прекрати думать о Ригеле! – рявкнул Ник.

Мари захлопала глазами, удивленная его тоном, и нахмурилась.

– Чего ты на меня орешь?

– Я не ору. Тебе уже меньше хочется спать?

Мари прислушалась к ощущениям.

– Да, пожалуй.

– Чувствовать его голод во время ужина забавно. Еда сразу кажется вкуснее. Но после еды связь нужно обрывать. Только посмотри на них. – Ник махнул на пятачок земли у костра.

Мари проследила за его рукой и не смогла удержаться от улыбки.

– Они спят. Все.

Так оно и было. Лару, Ригель, Фала, ее щенки – все, кроме Хлои, – Кэмми, Капитан и даже Баст растянулись у костра вповалку: кто уже посапывал, кто только клевал носом.

– Ох, кажется, понимаю. Из-за Ригеля я хочу спать.

– Так и было, но теперь ты снова тут. – Ник наклонился к ней и запечатлел на ее губах нежный, но глубокий поцелуй. Он отстранился и посмотрел на нее. – Данита большая молодец; у нее очень здорово получилось станцевать свое имя. По крайней мере, мне так показалось.

– Я уверена, что она справилась. У меня не было возможности за ней наблюдать, но она много репетировала.

– Ты за ней, может, и не наблюдала, а вот кое-кто прямо глаз с нее не сводил.

– Баст?

– Само собой. Но вообще я говорил о ее спутнике.

– Ха! Я так и знала. Они станут парой, вот увидишь. И я этому рада – очень рада.

– Так ты романтик? – Ник выразительно выгнул бровь.

Она стукнула его по руке.

– А если и так?

– Тогда нас двое. Моя мать умерла очень рано, но она успела воспитать во мне несколько вещей, и романтичность – одна из них. Казалось бы, отец не должен был этого одобрять – я, в конце концов, был его единственный сын, – но ему это нравилось. Он часто говорил, что я напоминаю ему о ней. – Ник грустно улыбнулся и уставился на ладони.

Мари нежно коснулась его щеки, и он повернулся к ней.

– Жить без них тяжело. Я понимаю.

Ник накрыл ее руку своей.

– Я знаю. Отчасти поэтому я тебя полюбил. Ты меня понимаешь. Но я никак не могу понять, почему ты любишь меня.

– Все просто. Ты принимаешь меня такой, какая я есть.

– Многие тебя принимают. Оглянись вокруг. Тебя принимает целая Стая.

– Я знаю, но ты был первым Псобратом, который меня принял. Ты мог бы затаить обиду, когда Ригель выбрал меня, но ты этого не сделал. Твое сердце выше этого. Ты принял меня, Зору, Дженну, Антреса и всех остальных. Вот почему я тебя люблю.

– Спасибо. Не знаю, что еще тут скажешь. Слов не хватит, чтобы объяснить, как я счастлив, что мы вместе – что мы создаем новое будущее, новый мир… вместе. Но я могу тебе показать. Если ты позволишь, я до конца жизни буду тебе это показывать.

– Я согласна, Ник.

И Мари поцеловала его. Это был не один из ее целомудренных поцелуев. Не робкий поцелуй. Не такой поцелуй, который она прерывала из смущения и неуверенности. Мари поцеловала Ника – самозабвенно, страстно, – прижимаясь к нему всем телом и забывая обо всем от прикосновения к его коже и вкуса его губ.

Ник первым прервал поцелуй. Его дыхание участилось, глаза были полуприкрыты, а на лице появилось странное напряжение.

– Только не здесь.

– Я что-то сделала не так? – спросила Мари немного смущенно, охваченная чувством уязвимости.

– Нет! Все так! – заверил ее Ник. – Но когда ты так меня целуешь – так меня касаешься, – я хочу только одного: быть с тобой. Наедине. В твоей норе.

– О-о-о. – На лице Мари расцвела улыбка. – Это хорошо.

– Это хорошо, когда мы одни и в твоей норе. И не очень хорошо, когда вокруг полно любопытных глаз.

Мари окинула поляну взглядом и заметила, как сразу несколько человек – и Псобратья, и Землеступы – быстро отвели глаза с понимающими улыбками. Она зарделась и уткнулась в кружку с зимним пивом, которую ей принес Ник.

– Я припомню тебе это, когда мы останемся одни, – сказала она.

– Солнечный огонь! Надеюсь на это.

Они обменялись еще одним долгим взглядом, а потом Мари спохватилась и, заметив, что снова потянулась к нему, выпрямилась и сменила тему:

– Как дела у женщин? Они ткут все, что нам нужно для путешествия? – спросила она, приглаживая волосы и усиленно стараясь не смотреть на губы Ника.

– О да! – Он мгновенно оживился. – Мари, это просто чудо! Вы с Зорой были правы. Если я могу это описать, они могут это создать.

– Ну, это мне известно и так, но успеют ли они создать все необходимое за пару дней?

– Практически. Им нужно соткать двадцать восемь коконов. Они говорят, что справятся с большей частью до отбытия. А потом смогут продолжить работу на воде.

– Если они говорят, что справятся, значит, так оно и будет, – сказала Мари.

– Поэтому нам понадобится несколько лодок побольше – вроде той, на которой мы с тобой сбежали с острова, – продолжил Ник. – Другие лодки, каяки, маленькие, но они пригодятся, чтобы привязывать к ним плоты с вещами. Места для пассажиров и той штуки, из которой женщины ткут плащи, будет маловато. Что, кстати, это за материал?

– Это конопляная веревка. Кстати об этом, Ник. Нам придется взять с собой несколько молодых растений и побегов, а еще семена, корневища и луковицы. Все это займет много места, но Антрес сказал, что без них нам не обойтись.

– Антрес сказал, что нам нужно набить лодку растениями? – На лице Ника было написано недоумение.

– Ну, почти. Он сказал, что нам нужно доказать Всадникам ветра, что мы будем им полезны. Ник, Землеступы могут вырастить что угодно. Так давай покажем им это. Давай покажем Всадникам ветра растения, которых они, возможно, никогда раньше не видели, и покажем, что мы умеем их выращивать, обрабатывать и использовать. Знают ли они, например, что такое стрелолист и какой он вкусный, если его правильно приготовить?

– Думаю, нет. Но я с тобой, Мари. У меня слюнки текут от одного воспоминания о клубнях стрелолиста, запеченных с чесноком и солью. – Он оживленно выпрямился. – А ведь это далеко не все. Есть ведь другие растения, кроме стрелолиста и конопли, о которых известно только Землеступам?

– Я не знаю, что известно Всадникам ветра, но Землеступы прекрасно знают растения. А это ценные знания.

– Я скажу Антресу, чтобы он рассчитывал по меньшей мере на две лодки, под завязку набитые растениями, – Голос Ника звенел энтузиазмом.

– Тогда тебе придется помочь мне в норе. В кладовой у нас с мамой хранится много корневищ и семян, а еще сушеные травы, фрукты и овощи. Я переберу все, что там есть, но мне нужна будет помощь с упаковкой. Лекарства придется взять все, но из растений я постараюсь выбрать только те, которые можно съесть в пути или пересадить, когда мы прибудем на место.

– Здорово придумано. Но… подожди. Хочешь сказать, у нас сегодня не будет времени побыть одним?

При виде щенячьего выражения на его лице Мари улыбнулась и нежно его поцеловала.

– Именно так.

Ник издал мученический вздох.

– Это тоже часть ухаживаний по традициям Землеступов?

– Нет, дурачок. – Мари поцеловала его еще раз, на этот раз задержавшись на его губах подольше и прошептав: – Это часть подготовки к путешествию в новые земли.

– Когда-нибудь, когда мы будем на нашей новой земле, окруженные Стаей, а вокруг будут скакать по равнинам Всадники ветра, я возьму и унесу тебя в нашу нору, или берлогу, или как там эта штука будет называться, и сделаю то, что давно собирался сделать. И плевать, что скажут остальные.

– Надеюсь, это обещание, Николас, – сказала она, и ее серые глаза лукаво заблестели.

– О да, моя Жрица. Это не что иное, как обещание.