30

Ник стоял в центре группы женщин, которые сидели кружком, скрестив ноги, и оживленно жестикулировал, что-то объясняя. Женщины внимательно слушали. Мари подошла ближе, стараясь понять, о чем идет речь, но при этом не мешать. Она присела, привалившись спиной к стволу дерева на таком расстоянии, что могла разобрать примерно каждое пятое слово.

– Он рассказывает про плащи, из которых делают дорожные коконы и которые они должны соткать. – Дженна подошла сзади и устроилась рядом с подругой.

– Я это почти поняла. Забавно смотреть, как мужчина учит женщин Клана, правда?

– Да, пожалуй. Забавно и странно. Но что еще неожиданней, так это то, что этот мужчина Псобрат.

Мари повернулась и встретила взгляд подруги.

– Как ты вообще справляешься? Псобратья убили твоего отца и схватили тебя. Рядом с ними тебе, должно быть, тяжело.

– Мне нужно было сделать выбор. Я могла цепляться за гнев и позволить ему отравить мне всю оставшуюся жизнь, а могла отпустить его, начать сначала, вступить в Стаю и двигаться дальше. Я выбрала второе.

– Как думаешь, остальные женщины тоже?

Дженна оглядела женщин, которые внимательно слушали Ника, и кивнула.

– Думаю, те, кто доволен происходящим, сделали выбор. Остальные? Скоро узнаем. Ненависть сложно скрыть.

– Я так скучала, когда тебя забрали, – сказала Мари. – В ту ночь – в ту страшную ночь, когда убили твоего отца, – я пыталась тебе помочь. Я хотела тебе помочь.

– Ты могла сделать только одно: сбежать и остаться в живых. Ты это сделала, и только поэтому мы все сейчас готовимся начать новую жизнь в Стае. – У Дженны на щеке появилась ямочка.

Мари улыбнулась в ответ.

– Я рада, что ты попросила нас обучать тебя целительству. У тебя хорошо получается.

– Спасибо, Жрица Луны! – радостно откликнулась Дженна. – Я ведь годами считала свою лучшую подругу болезненной, так что, можешь считать, я выросла, мечтая лечить болезни. – Она помолчала и добавила: – Вся эта подготовка… это так странно – знать, что скоро ты навсегда покинешь эти края. Никогда в жизни я не испытывала такого нетерпения и страха одновременно.

– Я понимаю, о чем ты. Я с нетерпением смотрю в будущее Стаи, но боюсь покидать дом, – сказала Мари. – Но, наверное, перемены всегда такие.

– Этого бы хотела твоя мама, – сказала Дженна.

– Она бы первая шагнула на перевал! – Мари тихо засмеялась, представив, как волновалась бы мама перед предстоящим путешествием. Тут она помрачнела. – Меня беспокоит, что Нику придется вернуться в Племя.

– Это опасно, спору нет, но если кто-то здесь и знает, что делает, так это Ник. И потом, с ним ведь будут Дэвис и Кэмми. Если они попадут в беду, ты об этом узнаешь.

– Если мне придется вернуться туда снова, чтобы вытащить Ника, я не буду с ними церемониться.

Взгляд Дженны посуровел, а из голоса пропала юношеская легкость.

– Надеюсь, тебе не придется возвращаться. Но если все-таки придется, преподай им урок, Жрица Луны.

– О, непременно, Дженна. Обещаю.

Уилкса душил ужасный мокрый кашель. Он почесал локоть.

– Как же не вовремя я заболел, – буркнул он Одину, который наблюдал за ним с нескрываемой тревогой в умных янтарных глазах. Со стоном, неожиданно тяжело Уилкс поднялся с черной земли у обугленных останков сосны, которая прежде служила домом нескольким семьям. – Воины, сюда! – закричал он и снова закашлялся.

Воины и их овчарки начали подниматься с земли вокруг него, стряхивая с себя листья и остатки сна и отчаянно зевая. Настроение царило мрачное, разговаривать никому не хотелось. Овчарки тоже молчали и держались рядом со своими спутниками, придавая им сил через внутреннюю связь. Когда все собрались вокруг него, Уилкс заговорил мрачно, под стать настроению:

– С этого момента мы прекращаем поиск выживших и занимаемся возвращением тел. Все согласны?

Воины закивали и одобрительно забормотали.

– Хорошо. Попробуем вытащить из руин все, что еще может пригодиться. Собирайте весь металл и все зеркала, которые не расплавились в огне. Отправляйтесь к подъемникам. Будем надеяться, часть подъемных блоков уцелела. Сомневаюсь, что среди нас найдется много желающих устроить вылазку в Город-Порт и попытаться добыть металл.

– Если бы не эта треклятая простуда, из-за которой все кашляют, чешутся и мучаются от болей в животах… – сказала Клаудия.

– Но мы, по крайней мере, живы. Наши спутники живы. Чем быстрее мы отстроимся, тем быстрее поднимем раненых повыше и вернемся в безопасное место сами, – сказал Уилкс.

– Если раненые еще останутся, – подал голос Ренард. – Они умирают каждый день. Болезнь убивает их быстрее, чем ожоги.

– Как дела у твоего отца? – спросил Уилкс юношу.

Ренард положил руку на голову своего Волка.

– Плохо. Он очень болен. Я думал, он оправится от ожогов, но теперь… – Он помотал головой, не в силах продолжить.

– Мне очень жаль.

– Нам всем очень жаль, да только жалость нам не поможет, – ворчливо заметил Воин по имени Максим.

– Мы отстроим город. Мы выживем, – сказал Уилкс.

– Без Никовой целительницы-землерылихи ничего не выйдет, – возразил Максим.

Уилкс прищурился.

– О чем это ты?

– Да о том же, о чем Тадеус и его Охотники. Эта стерва владеет каким-то темным колдовством, которое вылечило О’Брайена и Ника от парши. А если она умеет лечить паршу, то наверняка знает, как справиться с болезнью, которая расползается по Племени, и помочь раненым с ожогами.

– Я встречала Мари. Она наполовину Псобрат – это ясно любому, кто ее увидит. Да еще и щенок Лару ее выбрал. И она вовсе не стерва, – вмешалась Клаудия.

– А еще она призвала солнечный огонь и спасла Племя. Об этом Тадеус тоже говорит? – поинтересовался Уилкс.

– Тогда тем более нужно ее найти и привести сюда, – продолжал настаивать Максим.

– И Ника тоже, – добавил Ренард.

– Ник вернется. Он дал слово, и я ему верю, – сказал Уилкс.

– Да, но когда это будет? – спросил Максим. – Он смылся со своей землерылихой, когда мы страдали и были на волоске от гибели. Я бы на его месте не вернулся – или, по крайней мере, не торопился бы с возвращением.

– В таком случае, твое слово яйца выеденного не стоит, – сказал Уилкс.

– Хорошо, что мы это выяснили, – фыркнула Клаудия.

– Возьми свое осуждение и засунь его волкопауку в задницу, Клаудия! – вскинулся Максим. – А если ты сохнешь по Нику, смею напомнить, что у него теперь есть женщина – землерылиха.

Клаудия медленно покачала головой.

– Я прощаю тебя. Ты болен и не отвечаешь за свои слова, хотя некоторые из нас сохранили больше рассудка, чем другие.

– Я говорю это в здравом уме! – возразил Максим.

– И я с ним согласен, – сказал Ренард. – Хотя бы потому, что нам и правда нужна целительница Ника.

Клаудия, яростно сверкая глазами, открыла рот, чтобы ответить, но Уилкс жестом велел им замолчать.

– Каждому из нас предстоит принять решение: придерживаться ли того, что возвышает нас, или того, что придает нам сходство с неразумными животными? Как по мне, Тадеус и его прихлебатели решили выбрать второе. Я не знаю, почему они так поступили; возможно, они хотели выжить, а возможно, у них наконец появилась возможность выплеснуть тьму и злобу, которая кипела в них уже давно. Я выбрал другой путь. И если выживание означает отказаться от всего хорошего и доброго, что во мне есть, и отдаться злобе, то я предпочту не выживать. Но это решение каждый должен принять сам. А чтобы не обратиться к ненависти, важно уметь отпускать обиды. Так кто из вас согласен с Максимом и Ренардом? – спросил Уилкс. – Кто из вас считает, что Ника и Мари надо выследить и привести сюда силой?

– Я, – быстро сказал Максим. – Тадеус говорит дело. Племя всегда руководствовалось принципом общего блага, и если это значит, что Нику и его мутантке придется потерпеть некоторые неудобства, чтобы спасти нас, пусть будет так.

– Неудобства? Так ты называешь плен и рабство? – переспросила Клаудия, словно не верила своим ушам.

– Серьезно? Теперь ты собираешься сделать вид, что ты выше плена и рабства? – усмехнулся Максим. – Не припомню, чтобы тебя смущал целый остров землерылих, которые поколениями растили и собирали для нас урожай.

– Раньше я об этом не задумывалась, – сказала Клаудия. – А теперь задумалась. Я встретила Мари. Я слышала Ника. Я изменилась.

Максим пренебрежительно фыркнул и отвернулся.

– Кто еще согласен с Максимом? – спросил Уилкс.

– Я, – ответил Ренард, но не так нахально, как Максим. – Я хочу, чтобы отец выжил, а женщина Ника – единственная, на кого я могу надеяться.

– Кто-нибудь еще? – предположил Уилкс снова.

Медленно, один за другим, Воины Уилкса – все, кроме Клаудии, – кивали. Некоторые делали это неуверенно, виновато отводя глаза от своего предводителя, но большинство вело себя, как Максим – они были злы и хотели что-то с этим сделать, пусть даже они кашляли и выглядели совершенно несчастными.

Уилкс выдохнул и уставился на почерневшую землю, которую еще пару дней назад покрывал густой изумрудный ковер мха. «Мир сошел с ума», – подумал он, а потом поднял голову и окинул взглядом группу.

– Тогда идите к Тадеусу. Теперь он ваш предводитель, потому что я не смогу называть вас своими Воинами, если вы последуете его путем, – сказал Уилкс.

Они недоверчиво уставились на него, не трогаясь с места.

– Идите! – закричал он. – Идите к своему новому предводителю. Стройте свои черные планы, купайтесь в злобе и ненависти, которые принесут вам и нашему народу одни страдания. Идите!

Без единого слова Воины начали расходиться. Все, кроме Клаудии и ее овчарки Марии.

– И что теперь? – спросила Клаудия.

– Почему ты спрашиваешь?

– Потому что я единственный оставшийся у тебя Воин и хочу знать, что задумал мой предводитель, – сказала Клаудия. – Я больна, мне грустно, я устала и боюсь, но я не позволила злости и безумию взять верх. Как и ты. Спрашиваю еще раз: что теперь?

– Я найду Ника и предупрежу его и его женщину, пока он не попал в ловушку.

– Ты правда думаешь, что он вернется?

– Я знаю, что он вернется. А если он это сделает, Тадеус не позволит ему уйти, даже если он будет без Мари.

– Хорошо. Каков наш план?

– Наш?

– Я думала, мы это уже обсудили. Я с тобой, Уилкс. – Клаудия закашлялась, поморщилась и вытерла рот рукавом. – Пусть я и чувствую себя отвратительно.

– Ну хорошо. Ты со мной. – Уилкс бросил взгляд на небо. – До заката не больше трех часов. Если мы не хотим, чтобы Тадеус сел нам на хвост, уходить надо тогда, когда он этого не ожидает.

– То есть на закате, – кивнула Клаудия. – Я соберу вещи в дорогу. За мной он следит не так, как за тобой.

– Не забудь факелы и трут. Когда отойдем подальше от племени, зажжем их. Они отпугнут волкопауков и прочую дрянь.

– Будет сделано. Где встретимся?

– К востоку отсюда, на границе города. – Уилкс кивнул на выжженный лес справа. – Если тебя остановят, всегда можешь сказать, что идешь на поиски пищи.

Клаудия кивнула.

– Дорожные сумки будут выглядеть так, словно я подумала, что ночь застанет меня в лесу. Разумно. Значит, на закате?

– На закате. Давай вернемся в лагерь с разных сторон. Никто не должен знать, что ты со мной.

– Согласна.

Они с мрачной решимостью пожали друг другу руки и разошлись. Уилкс, словно почувствовав прилив сил, перешел на трусцу, Один бежал рядом. Может, мир вокруг и сошел с ума, но Уилкс был намерен сохранять рассудок и предупредить Ника – и это намерение придавало ему сил перед неизвестным.

– Вылечи его! – брызжа слюной, рявкнул Тадеус Ралине, когда та повернулась к нему и через его плечо глянула на измученного лихорадкой Одиссея.

– Прости. Я ничего не могу сделать. Выживет Одиссей или умрет, зависит от него. – Голос Ралины был полон жалости, когда она вытерла лицо рукавом.

– Чушь! Что сказали остальные? Другие целители?

Ралина вздохнула.

– Тадеус, они сказали то же самое, когда его осмотрели. Рана Одиссея воспалилась. И очень сильно. Мы вложили в нее травы и запечатали ее медом, но он перестал есть и пить. Если он не будет бороться, то умрет.

– Нет. – Тадеус сгреб Одиссея в охапку и в очередной раз поразился тому, каким легким стал терьер – словно он уже начал таять. – Нет, – повторил он. – Говоришь, его убивает лихорадка?

– Да, но лихорадка возникла только из-за инфекции. Рана от ножа была глубокой. В нее попала грязь – неудивительно, учитывая обстановку. – Ралина обвела рукой обгорелый лес. – Если он будет бороться с инфекцией, лихорадка отступит.

– Я заставлю эту проклятую лихорадку отступить – и без тебя и твоих жалких целителей. – Прижимая к себе Одиссея, Тадеус зашагал прочь, а Ралина грустно проводила его взглядом, качая головой.

Тадеус шел, не разбирая дороги, не глядя по сторонам. И, пока ноги несли его вперед, он ни на секунду не прерывал монолога, адресованного Одиссею.

– Они говорят, жар слишком сильный. Ну так мы сейчас найдем ручей и охладим тебя. Скоро будешь как новенький. А потом мы с тобой достанем суку, которая заварила эту кашу, и заставим ее заплатить. Здорово я придумал, а, дружище?

Одиссей приоткрыл глаза. Она были подернуты красным и казались ярче обычного. Он слабо завилял хвостом.

– Я так и знал! Не переживай. Скоро ты поправишься, а Ник и Мари получат по заслугам.

Мысль взорвалась в голове – чужая, но знакомая; с каждым разом все более знакомая.

«Интересно, я схожу с ума?» – подумал Тадеус.

«У меня нет овчарки, – мысленно возразил Тадеус. – Я не смогу править Древесным Племенем».

Тадеус продолжал идти, не замечая, что солнце опускается все ниже, а сам он дошел до границы территории Землеступов. Все его внимание занимал разговор, происходивший у него в голове. Он пришел в себя, только когда услышал шум воды. Тадеус поморгал, словно после долгого сна. Он огляделся по сторонам, не в силах поверить, куда привели его ноги.

Тадеус мгновенно узнал поляну, на которой оказался.

– Да ведь здесь умерла мать этой землерылихи! – Он покосился на Одиссея, который слегка приоткрыл блестящие от жара глаза. – Видишь? Вот ручей, а вот эта уродливая землерыльская статуя. Давай-ка тебя искупаем, дружище.

Тадеус аккуратно присел у прозрачного ручья и опустил Одиссея пониже, поддерживая его и направляя пересохший нос к воде.

– Давай, пей. Тебе сразу полегчает.

Одиссей тихо заскулил и отвернулся.

– Слушай, ты хотя бы попытайся. Я знаю, что тебе это не понравится, но я буду держать тебя в воде. – Тадеус размотал повязку на боку терьера. От сочащейся раны в нос ударил запах гниющей плоти. Тадеус не обратил на него внимания. – Я занесу тебя в воду. Она немного вымоет гной и прочую дрянь, а заодно тебя охладит.

Но когда Тадеус взял своего спутника и понес его на глубину, терьер начал скулить в голос и так отчаянно вырываться, что рана открылась.

– Эй! Прекрати. Ладно, ладно. Подожду немного.

Чувствую странную пустоту, Тадеус отполз от ручья с Одиссеем на руках. Он добрался до одного из глупых землерыльских идолов и упал на землю, привалившись к нему и опустив Одиссея на мягкий мох.

Одиссей крепко зажмурился, но тяжело дышал и тихо поскуливал.

«Я должен ему помочь! Я должен облегчить его боль! – бессильно завопил Тадеус про себя. – Я не могу его потерять!»

И тут в голове у Тадеуса снова зазвучал загадочный голос, но на этот раз слова словно исходили от самого Одиссея.

Тадеус опустился на колени рядом с Одиссеем. Маленький терьер лежал на боку, и каждый его тяжелый вдох был наполнен болью. Тадеус взял его морду в руки.

– Одиссей, ты это слышал?

Пес открыл глаза и посмотрел прямо на своего спутника, посылая Тадеусу волну боли, тоски и, наконец, смирения.

– Ты слышал! Что мне делать? Что нам делать?

Одиссей медленно шевельнулся, обнажив шею и брюхо в знак подчинения спутнику, но все так же продолжал смотреть Тадеусу в глаза.

«Он хочет умереть», – понял вдруг Тадеус.

Ответ вырвался сам собой.

– Смерть!

И сразу яркий свет, который неизменно излучали глаза Одиссея, начал тускнеть. Он слабел и слабел… пока не погас совсем.

Тадеус склонил голову и прижался лицом к неподвижному терьеру, всхлипывая от горя и ярости и не замечая, как изумрудный мох вокруг тела Одиссея начал сворачиваться и сохнуть, пока идол, изображающий лежащую Богиню, не увял, как сердце Тадеуса.

Тадеус копал засохший мох, землю, папоротник и лозы, из которых был сделан идол Богини, создавая место упокоения для своего терьера, а Смерть нашептывал скорбящему Охотнику темные слова, и Тадеус слушал. Слушал очень внимательно.