В этот вечер Жора Темник — по паспорту Георгий Евгеньевич Темкин, двадцати пяти лет от роду, прозванный Темником за постоянно угрюмый вид, — со своими пацанами удачно разрулил стрелку: без пальбы они получили под свою крышу несколько «батискафов» — железных кубических ларьков, в которых начинающие предприниматели торговали барахлом. Реальные бабки для реальных пацанов.

И Темник бросил клич: гуляй, братва! Парни быстро разъехались по городу в поисках девок — хавчик и пойло предоставили новые крышуемые абсолютно бесплатно. Возможность забуриться в ресторан Жора игнорировал, затусил всех на новую дачу в Демидовке — на северной окраине Симферополя, где строили особняки весьма уважаемые люди.

— Витек, — обнимая за плечи Ковалева, хорошо поддавший босс наставлял молодого пацана на путь истинный. — Все фуйня! Бабки — грязь! Главное — вот! — Темник продемонстрировал кулак, украшенный золотым тяжелым колдяком-перстнем с черным квадратным камнем. — Главное — братва вместе! — Он щелкнул пальцами — кто-то из пацанов наполнил их с Витьком стопки. — Тебе сегодня свезло — базар обошелся без стволов. Чисто зашибись! — Жора обратился к пирующим товарищам: — Братва! Сегодня мы разрулили дело без мокрухи! Бухнем за это! Братва, не стреляйте в друг друга!

Слова из любимого шансона Темника пошли из уст в уста. Пацаны выпили, кто-то блеванул под стол — уже не лезло, но чтобы отказаться от водки — никогда! Жора влез пальцами в оливки, край расстегнутой манжеты вместе с запонкой окунулся в рассол, и закусил.

— Ты классный пацан, Витек, — заверил босс новичка. — Реальный.

Пьяный Ковалев попытался встать, чтобы прилюдно поклясться в преданности, но Темник дернул его за руку.

— Погоди. У меня для тя есть сюрпрыз. — Он вытер пальцы о галстук.

Кое-как они поднялись на второй этаж — двое пацанов имели телку прямо на лестнице. Здесь располагались спальни, и в одну из них вошли Витек с Жорой.

— Витиек, — Темник тяжело оперся на плечо новичка, — она твоя. — Он хихикнул. — До тебя у нее был только я. Отдыхай.

Жора вернулся за стол к пирующим, оставив Ковалева наедине с лежащей на широкой кровати девушкой. Витьку сначала показалось, что она без сознания, но глаза девчонки были открыты. Она лежала, раскинув ноги и руки, потому кудрявый лобок сразу попался пацану на глаза. Ковалев почувствовал голод: он постарался припомнить, когда в последний раз трахался, но пьяная память путалась в событиях последних дней. Витек решил, что девчонку тискал он давно, потому быстро скинул футболку на кучу изорванной девичьей одежды. Ему было неприятно подобное положение, он знал, что братва просто выцепила смазливую девку на улице и привезла подарком для босса. Темник любил такие «сюрпрызы» и с ножом в руке сам срезал с брыкающейся жертвы одежду.

Ковалев покраснел, однако мужская плоть уже отозвалась на обнаженное тело. Да и потом: мужик ты, Виктор Сергеевич, или кто? Докажи пацанам свою реальность.

Витек скинул джинсы и взобрался на кровать. Девчонка никак не отреагировала, когда он коснулся ее небольшой груди, повернул ее лицо к себе. На правой скуле кровоточил порез…

Где-то он уже видел такую ранку? Или шрам? Витек на секунду задумался.

Девчонка вдруг дрогнула всем телом, ее взгляд стал осмысленным.

— Ты чего? Очнулась?

Ненависть исказила девичье лицо. Радужка глаз стала темнеть, обретая антрацитовую черноту, а кожа на лице стала бронзовой. Витек удивленно моргнул: пряди волос пленницы тоже превратились в бронзовые завитки со змеиными головками на конце.

— Маска горгоны, — вспомнил Ковалев.

В глубине прорезей зло сверкнули глаза, змеи зашевелились, каждая из них была увенчана рогатой короной, как королева колонки возле кузни Макара. Ковалев отшатнулся, но не успел закрыться руками — змеи впились в щеки, в лоб, в шею…

Виктор заорал, вскакивая с дивана. Темная комната качнулась — он едва не упал. Успел вцепиться в крышку стола. Вот новости! Сказочные сновидения закончились бредом из прошлого. Для полного счастья только Темника не хватало. Или он тоже бог, а может, герой? Да, непременно герой. Нашего времени. Кто-то говорил Виктору при встрече — кто-то из бывших пацанов Жоры, — что в девяносто шестом Темника прижали свои, и он успел драпануть, но по дороге пропал без следа. Похоже, награда настигла героя. Туда ему и дорога.

Опираясь на стол, Виктор лунатиком вышел на кухню.

В углу у буфета зашуршало, тяжело вздохнуло. Сердце Ковалева ушло в пятки.

— Рафинад? — неуверенно позвал он.

В ответ щенок тихонько заскулил.

— Тьфу ты, дурачок, — в сердцах выругался Виктор, переводя дух. — Что ж ты так пугаешь.

Из открытой двери на веранду приятно повеяло прохладой. Виктор вымыл лицо и шею в кухонной мойке. Головокружение не проходило, но стало легче дышать, и потревоженное испугом сердце немного успокоилось. Он прикоснулся к щекам, провел пальцами по лбу — боль от укусов растворилась вместе с дремотой. Все же смутная тревога бередила душу. Виктор выглянул в окно — тьма-тьмущая, ни силуэтов деревьев, ни звезд на небе. Впрочем, звезды могут быть скрыты кронами деревьев, или небо заволокло облаками.

— Да и на небе тучи, — припомнил он слова одной популярной песенки. — А тучи, они ведь как люди… — подумав, добавил: — Серые и надутые. Хе-хе! По-моему, так.

Правда, о рыжем такого не скажешь. «Луч света в темном царстве!» — цитата из школьной классики. Так называли, кажется, одну молодую телку, которая сказала свекрови, что та — сука, нашла себе блядуна и загуляла, а потом утопилась назло врагам.

Виктор отвернулся от окна — смотреть там нечего, только гнетущее чувство усиливается. Жадно прикурил, пыхнул дымом, присмотрелся. На листке в клеточку, лежащем под солонкой посреди стола, что-то написано. Не иначе Макар оставил для друга на всякий случай.

— Ни хрена не видно, — пробурчал Ковалев, ткнувшись носом в бумажку, оглянулся в поисках выключателя. — Прям предсмертная записка… — и похолодел, ляпнув последние слова.

Хотел пошутить, да получилось вроде как правда. Зря Зот записки писать не будет. Споткнувшись о табурет, Виктор нащупал на стене граненую кнопку. Свет резанул по глазам с такой силой, что Ковалев невольно закрыл лицо ладонью, ворча проклятия.

«Извини, Витек. Я опоил тебя снотворным, чтобы ты в этот раз не бежал следом. — Виктор вытер слезящиеся глаза — мелкий, кривой почерк, яркий свет. — Если я не вернусь утром, сделай все так, как написано. Первым делом…»

— Какого хрена! — в голос выругался Ковалев, когда в кухне вновь воцарилась темнота. Лампочка затрещала, замерцала и, похоже, перегорела. Для верности Виктор пару раз щелкнул выключателем. Сгорела, кнехтовина паршивая! Навсегда.

Впрочем, иначе и быть не могло — философски рассудил Ковалев. Череда неудач продолжалась. Похоже, Виктор где-то свернул не туда и теперь шел — нет! — брел, плелся, полз на брюхе вдоль темной полосы шириной в московский проспект, и светлой ему не видать, как своих ушей. Ковалев даже догадывался, где этот чертов поворот и какой указатель следует взорвать, выкорчевать, сровнять с землей, чтобы не попадать в такие истории.

Следовало пройти в комнату и дочитать про «первое дело» и так далее, однако щенок вдруг заурчал, сердито тявкнул.

— Ты чего, Рафинад? Тихо, дружок, это я…

Щенок тявкнул вновь и со всех лап бросился на улицу, минуя оторопевшего Виктора. Быть может, вернулся Макар? Или наконец-то объявилась Лиза? Ковалев поспешил во двор, по дороге нацепив на ноги старые кроссовки друга.

Плотный туман окутал всю округу. Вот почему нет звезд. Виктор плюнул на тлеющий окурок, бросил в сторону, где за бетонной дорожкой — он знал, но не видел — росли кусты смородины и крыжовника, и почувствовал себя на дне глубокого моря, в бездонном провале, а двери на веранду — задрайка корабля. Стоит протянуть руку вправо, и почувствуешь твердый борт — стену дома. А если двинуться вдоль борта, метров через двадцать — двадцать пять возникнут в морской мгле гребные винты корабля, плененные рыбачьей сетью. Макар уже минут десять орудует кусачками, и ему нужна помощь.

Было такое. Когда-то. А теперь борт и гребные винты — наваждение, рисуемое фантазией и туманной мглой. Виктор прошел к калитке. Чего бояться? Дверь на веранду — сзади, дощатый заборчик — вот он. Два больших ореха темными громадами справа и слева. А дальше — хоть глаз выколи.

Странно: Зот писал, что снотворного подсыпал, но что-то спать совсем не хочется. Или Ковалев действительно спит? Он до боли в суставах вцепился в доски забора. Вполне реальные доски.

Рукоять секиры Гель-Шаша тоже была вполне реальной, после боя горели ладони; захват Гермия казался вполне реальным; укусы бронзовых змей — Виктор коснулся лица — реальнее не придумаешь. Ковалев осторожно прикусил губу — больно! Да нет же! Не сходи с ума, Виктор Сергеевич. Ты в реальном мире: Рафинад, записка от Макара… Черт. Обронил, когда щенок выскочил на улицу. В какой-то момент испугался, что Рафинад бросится кусаться.

— Рафинад, — позвал он собачонку. Попытался присвистнуть, но, боясь нарушить тишину, только прошипел.

Ковалев неспешно вышел за калитку. Под ногами дорожка к дому, распластанные кустики спорыша на ней — темными кляксами, дальше край старого асфальта. Виктор сделал пару шагов к дороге: мир впереди проявился смутными пятнами; мир позади — скрылся в пелене тумана. Шагнул на дорогу. Теперь все вокруг исчезло, остались камешки да выбоины под ногами. Ни орехов, ни калитки, ни тем более дома. Игра с туманом все больше увлекала Виктора. А вот если покружиться, найдет ли он с первого раза калитку дома или попадет во двор напротив?

Он воровато оглянулся, опасаясь, что кто-то из сельчан станет невольным свидетелем его чудачества. Потом долго будут тыкать пальцем в спину, хихикать: городской-то совсем из ума выжил! Представляешь, Семеновна, ночью кружился посреди улицы. Дурень!

Похоже, никого. Шагов и голосов не слышно. Виктор быстро крутанулся на носке левой ноги. Совершенно напрасно. Головокружение — видимо, все-таки последствие снотворного — усилилось.

— Тихо-тихо, — зашептал Ковалев, раскинув руки в стороны, чтобы не упасть.

Пальцы коснулись чего-то теплого, живого. Рядом всхрапнула лошадь. Виктор удивленно вскрикнул. Тумана как не бывало. Перед ним стояло три всадника: высокие шапки, металлические нашивки тускло блестят в свете звезд.

Всадники! Ковалева словно кипятком ошпарило. Он заорал во все горло, бросаясь наутек. Высокая трава тут же спутала ноги, и Виктор упал в темноту.