— Гадство, — пробормотал Макар, ощупывая повязку на левом плече.

Рана пустяковая, а вот то, что он потерял лунный камень, подаренный Лизой, — непростительно. И как следствие — Лизу он тоже потерял. Зотов вздохнул, сжимая и разжимая кулаки. Хоть разревись, а чем это поможет? Можно и головой об стену побиться, стеная от горя. Можно пойти к Любке и сказать, какая она сука, что это она наворожила на сестру, даже врезать ей пощечину. И люди поймут. Нет, конечно, они осудят поступок Зотова, но потом поймут — как он любил Елизавету! — пожалеют — сгоряча это он, а Любке нечего было лезть в чужое счастье. Народу интересно будет поговорить о случившемся, посудачить. Даже если потом Макар приведет в дом другую — его поймут, не век же горевать.

Все так и будет, только Зотова не устраивало такое будущее. Оставалось одно: идти в зону и надеяться, что аномалия выведет в мир, где Волоха спрятал Лизу. Нечего скулить. Вот когда ни черта не выйдет — тогда хоть шкертуйся-вешайся. А пока…

Макар понимал, что вероятность найти схрон Волохи ничтожно мала, и все же если деревенский дурачок проходит в обе стороны, то, может статься, курганнику повезет. Не зря же дед его учил всяким премудростям.

— Так. — Зотов огладил щетину на щеке. — Нужен рюкзак.

Он принялся спокойно собирать вещи и продукты. Много не возьмешь — скорость передвижения важнее. Если наткнешься на всадников, придется повертеться. Киммеры, скифы, сарматы или другие, о которых история умалчивает, чувствовали себя в степи как дома. Отдельные дозоры охраняли лагеря и стоянки, поселения и курганы — места захоронения усопших и поклонения богам. Неудивительно, что, когда аномалия открывалась, в Гострой Могиле появлялись чужие всадники. Дед рассказывал: в двадцать втором его отец — прадед Макара — Илья столкнулся с всадниками, а потом, собрав самых крепких мужиков, крал в ином мире скот и хлеб для своего села. В том году в Крыму лютовал голод, народ вымирал целыми деревнями, крали детей и торговали человечиной, а госторомогильцам повезло — их спасла аномалия кургана.

Теперь Джордж с Цыганком крадут скот. Хоть Макар их и предупредил, но он знал наверняка — парни сегодня попрутся в зону. Жадность фраеров погубит.

На диване мирно храпел Виктор Ковалев. Сама безмятежность. Оно и понятно — Зотов отмерил хорошую дозу снотворного, устраняя помеху. Наворотил Ковалев дел своим появлением, едва все планы не пошли прахом. Теперь пусть дрыхнет — хватит с него приключений. А то еще, не ровен час, увяжется следом, и носись с ним по ночной степи, как дурень с писаной торбой.

Макар постоял, раздумывая, стоит ли написать другу записку на всякий случай. Взялся за бумагу, достал из заначки в шифоньере деньги. Проснется Кова утром — никого нет. И что? Без денег, без документов. Кто куда пропал — непонятно. А так бабки на проезд до Симферополя и на первое время. Записка, чтобы не ждал Макара назад, если тот не вернется к утру.

— Посидим на дорожку, — пробормотал Макар, опускаясь на табурет.

Рафинад, до этого мирно дремавший в углу у порога, поднялся и неспешно проковылял к хозяину.

— Не грусти, собака. Витек — человек хороший. Я написал, чтобы он к старшему брату Валерке съездил с письмом. Братан обстоятельный, хозяйство не бросит, а такую собаку и подавно.

Курганник поднялся, закинул на плечо перевязь с ятаганом, набросил рюкзак.

— Ну, прощай, верный пес Рафинад, — потрепал щенка по загривку. — Даст Бог — свидимся…

Молитва не шла. Как Зотов ни начинал сто раз кряду, как ни жмурил глаза — ничего не получалось. Халтура! Прости, Господи!

На минутку прилег под открытым звездным небом, прямо на земле. Мелкие травинки иголочками укололи спину, разогретая за день земля щедро поделилась теплом. Молодой нетопырь промелькнул малым мотыльком, пометался над человеком и канул во тьму небес. Светлой точкой прополз спутник, а может, обломок какой, говорят, сейчас их не счесть.

Макар вздохнул, с наслаждением потянулся, закинув руки за голову.

Раз с молитвой не получилось, значит, надо подойти с другой стороны: вспомнить чувство умиротворенности, и натренированное тело на несколько минут провалится в сон, а потом придет в боевую готовность. Усталость уступит место бодрости, но покой в душе останется.

Сверкающие небеса вдруг оплыли… исчезли в светлой пелене, опустившейся на глаза.

Царь Минос стоял перед ним, одетый в расшитое золотом платье для торжеств, довольная улыбка не сходила с его лица. На груди красовался сверкающий самоцветами амулет: священный бык с солнечным диском в рогах. За спиной Миноса, за надменными вождями критских племен и заморских гостей, иногда появлялось знакомое лицо, но едва Тесей встречался с тем человеком взглядом, как он вновь стремился спрятаться, словно боялся, что сын Эгея его узнает.

— Так вот он какой, Тесей! — воскликнул Минос.

— Такой же толстый, как все греки, — заметил смуглый черноволосый гость из Египта. Он был гибок и строен, сила леопарда чувствовалась в его движениях.

Шутка была принята под дружный хохот окружающих. Критский царь смеялся больше всех.

«Дедал!» — узнал прячущегося человека Тесей. Гости качались от смеха, потому беглый мастер лишился своего укрытия. Славный же он построил Лабиринт!

Только человек, стоящий по правую руку от Миноса, не разделял всеобщей радости. Он выглядел варваром среди пышно разодетых вождей: льняная безрукавка скрывала мощную грудь и плоский живот, сильные руки со стальными браслетами на запястьях, кожаные штаны степняка с далекого севера и дорогие золоченые сандалии, никак не гармонирующие с остальной одеждой. Легкая улыбка замерла на его губах.

— Толстый грек! Ха-ха! — не мог остановиться Минос.

— И быка ему найдем потолще! — захихикал какой-то вельможа. — Пусть ползают по арене!

Шутка породила новый приступ хохота. Варвар повернул голову к смеющемуся Миносу. Он ничего не говорил, не супил брови, лицо его оставалось непроницаемым, однако повелитель Крита вдруг поперхнулся, радость быстро сошла с лица.

Кто же этот варвар? Волосы коротко подстрижены, борода тоже аккуратно подрезана, глаза синие, словно небо над снежными вершинами высокогорья. Почему надменный Минос подчиняется ему?

— Я думаю, пора начать, — спокойно произнес варвар.

— Да, да, — заторопился критский царь. Он дал знак стражам — подвести Тесея к толстой деревянной двери, обшитой бронзовыми бляхами. Пока двери Лабиринта закрывались, Тесей успел услышать, как Минос приглашает всех гостей в царскую ложу.

Лабиринты — древнее наследие северной легендарной прародины. Теперь уже забыли об их истинном предназначении. Строят и рисуют все так же, но это просто символ. Дедал придумал строить крепости-лабиринты, полные ловушек, тупиков, скрытых провалов, а Миносу он возвел Лабиринт для игрищ с быками.

Все народы и племена, живущие на берегах моря, поклоняющиеся священному животному по принуждению Крита или нет, присылают на праздник лучших укротителей-акробатов для участия в поединке с критскими быками. А непокорных греков бросают сначала в Лабиринт под трибунами, где их поджидают воины-жрецы в золоченых масках быка. Когда же разгоряченные представлением зрители потребуют крови, на сцену выгонят оставшихся в живых греков. На арене их поджидает грозный противник — любимый белый бык Миноса, Минотавр. Потому в кровавую жертву Крит требует сильнейших юношей и красивейших девушек.

Факелы чадили высоко под потолком. Тесей минуту стоял в неверном красном сумраке подземелья, чтобы привыкли глаза. Он собирался начать путь, но вдруг услышал неясный шорох прямо за своей спиной.

Человек, одетый в плащ с накинутым на голову капюшоном, в страхе отпрянул, когда царевич развернулся к нему, готовый отразить нападение.

— Остановись, сын Эгея! — воскликнул девичьим голоском незнакомец.

— Кто ты? — настороженно спросил Тесей, ожидая подвоха.

Она скинула капюшон, распахнула плащ. Будто луч солнца пробился сквозь гранитные плиты Лабиринта: белое платье облегало стройный девичий стан, золотые украшения сверкали, создавая вокруг незнакомки драгоценную дымку, отчего она представлялась воплощенным идеалом красоты. На секунду царевичу показалось, что перед ним сама златокудрая Афродита.

— Я не богиня, — улыбнулась незнакомка, польщенная растерянным видом Тесея. — Я — Ариадна, дочь Миноса.

— Если ты пришла посмотреть на мою гибель, то еще слишком рано, — сразу ополчился пленник.

— Ах, Тесей, зачем ты осуждаешь меня! — с укором произнесла девушка. — Ты ведь даже не знаком со мной.

Царевич насупился, чувствуя ее правоту.

— Чего ж ты хочешь? — буркнул он.

— Вот. — Она протянула ему клубок белой пряжи. — Привяжи конец здесь у входа и иди. Нить покажет тебе обратный путь.

Тесей надменно усмехнулся:

— Если я укрощу Минотавра, мне откроют парадные ворота, как всем победителям.

— О боги! — воскликнула девушка от досады. — Как же вы, мужчины, бываете глупы! Мой отец всерьез намерен погубить тебя! Кто из эллинов прошел через парадные ворота? Назови мне имя того, кто вернулся домой победителем! У тебя будет лишь один выход — назад через Лабиринт по пройденному пути.

Царевич не мог принять помощь от дочери врага. Что-то внутри его пыталось пробить панцирь гордыни, монотонно твердя, что Ариадна права, что клубок — отличная идея, он укажет обратный путь, но упрямство брало верх.

Тесей был непреклонен.

— Пусть так, но я и без нити найду обратную дорогу.

Девушка с жалостью посмотрела на несчастного упрямца.

— Он был прав, сто раз прав, — печально произнесла она. — Тебя погубит твой собственный Минотавр — твоя гордыня. — Она бросила клубок к его ногам. — Поступай как хочешь. Одного не пойму: почему такой человек помогает тебе?

— Так тебя кто-то послал? — понял Тесей.

Ариадна уже запахнула плащ, собираясь уйти. Он поймал ее локоток.

— Кто тебя послал?

— Пусти! — вскрикнула она.

Пальцы царевича тут же разжались.

— Кто тебя послал? — повторил Тесей, заслоняя ей выход.

— Пропусти.

— Кто он? Варвар в кожаных штанах и золотых сандалиях?

— Мое отсутствие заметят. Пропусти же, наконец!

— Это варвар, да?

— Прочь с дороги!!!

Тесей отшатнулся от ее гневного взгляда. Ариадна золотой змейкой проскользнула мимо. Еще некоторое время в подземелье витал нежный аромат ее благовоний.

Царевич поднял клубок шерсти. Дочь Миноса права: если он будет продолжать в том же духе, Минотавра — ни критского, ни собственного — ему не одолеть. «А ведь варвар, скорее всего, олимпийский бог», — догадался он, привязывая нить к костылю в стене. Только кто из них? Ничего, ответ всегда в конце пути!

Воины Лабиринта оказались все как на подбор высокими, широкоплечими мужами. Они вставали на пути Тесея, словно вырастая из камня. Вооружение их было разнообразным, и методы борьбы отличались, но царевича это не волновало: он был знаком со всеми видами оружия, какие только существовали в Ойкумене, а Хирон научил его справляться с любым соперником.

Однако не только воины угрожали Тесею: ловушки, капканы подстерегали на каждом шагу. Плиты потолка падали на голову, стены сходились, в полу открывались бездонные провалы, стрелы и дротики летели в него из скрытых в стенах отверстий, острые клинки грозили разрубить на части. Он кожей ощущал каждое движение, малейшую угрозу — наставления учителя теперь спасали ему жизнь.

Когда перед ним открылась очередная дверь, солнечный свет немилосердно ударил по глазам, рев бушующей толпы оглушил. Это оказалась ниша в стене круглой арены, зарешеченная толстыми бронзовыми прутьями. На высоте в два человеческих роста начинались трибуны с орущими зрителями. В отдельной ложе с навесом сидел царь Минос в окружении гостей и подданных. Забыв о великолепных фруктах и винах, именитые люди кричали, жестикулировали не меньше простых горожан. Только двое спокойно беседовали по правую руку от повелителя Крита. Загадочный варвар что-то говорил прямо в маленькое розовое ушко Ариадны, иначе она просто не услышала бы его голоса из-за гвалта, царившего на трибунах. Критская принцесса улыбалась, отвечала гостю. Они смеялись.

А тут стоишь в крови и поту. Что тебя ждет дальше — одни боги ведают! Тесей сплюнул на пол. Хоть кровь пока не твоя, пара порезов — не в счет. Он еще раз взглянул на царскую ложу и встретился глазами с варваром.

Да кто же ты? Если бог, то какой из них? Золотые сандалии — может, в них ответ? Сын Эгея вдруг увидел, как варвар кивнул ему, именно ему, никому другому.

Гранитная плита за спиной царевича ушла вверх, и Те-сею стало не до загадок. Израненная девушка в порванных одеждах упала прямо ему в руки, а стенная плита не собиралась опускаться, чтобы преградить путь здоровенному стражу с двойной секирой в руках, который гнался за гречанкой. Из рук несчастной выпал кинжал, и царевич, не раздумывая, воспользовался им — лезвие по рукоять вошло в горло преследователя. Выпучив удивленные глаза, воин рухнул на пол, гранитная плита опустилась ему на голову, расплющивая рогатый шлем. Тесей выругался: теперь каменный пол был скользким от мозгов и крови. Он заботливо перевязал раненую, усадил ее в сторонке на чистый гранит.

Да, наверное, эллины еще дикари, если их женщины могут сражаться наравне с мужчинами и выходить из Лабиринта.

Он наблюдал, как укротители-акробаты играют на арене с быком, терпеливо ожидая своей очереди. Акробаты танцевали у самой морды разъяренного животного, а в это время их товарищи, изловчившись, перелетали через холку тавра, опираясь на длинные острые рога, и вопли одобрения были им наградой. Если акробат сбивался с ритма танца или делал ошибку в прыжке, разъяренный бык сминал неудачника или насаживал его на рога. Ненасытные зрители выли от недовольства и возмущения, танцоров выгоняли с арены под улюлюканье и свист. Другие с новым быком занимали их место.

На протяжении многих лет только критяне выходили из главных ворот победителями. В этот раз традиция не изменилась: критские акробаты загнали мощного золотистого тура. Измученное животное упало посреди арены, исходя желтой пеной. На песок полетели украшения, зрители визжали от восторга.

— Ну, наш черед, — произнес Тесей.

Минотавр был огромен. Под белой ухоженной шкурой перекатывались глыбы стальных мышц, маленькие красные глазки злобно горели, ноздри раздувались, поднимая песчаные вихри, копыта величиной с человеческую голову рыли землю, оставляя глубокие канавы. Под одобрительные крики зрителей бык с ревом пронесся по кругу. Метнулся в одну, в другую сторону в поисках противника и замер посреди арены мраморным изваянием.

Широкая улыбка озарила лицо Миноса. Он указал на животное, склоняясь к самому уху варвара. Тот, выслушав хвастливые слова, лишь кивнул в ответ. Ариадна целиком была поглощена происходящим: ее тонкие пальцы вцепились в подлокотники кресла, она чуть подалась вперед, отчего тонкая материя платья натянулась на высокой девичьей груди. В глазах принцессы была тревога.

Толстые прутья решетки ушли в пол. Тесей собирался оставить раненую в нише: здесь бык не достал бы ее. Он уже ступил на арену, когда стены ниши стали сходиться, угрожая раздавить девушку.

Скромник Дедал! Слава Искуснейшему!

На арену, кроме Тесея, вышли двое парней. Третьего тяжелораненого в соседней нише раздавило стенами. Из девушек осталась спасенная царевичем Тесса.

Бык ринулся на парня, который стоял слева, под самой царской ложей. Несчастный был ранен в ногу и едва успел отскочить в сторону.

Тесей сжал зубы. Боевая ярость бурным потоком вливалась в сердце, из него с кровью в мышцы тела.

— И-и-е-а-а-а!!! — завопил он.

Бык еще крутил головой в поисках врага, когда эллин подбежал к нему сзади и что было сил пнул под зад. С диким ревом тур побежал по кругу. Тесей злорадно усмехнулся: это вам не ритуальные танцы. Битва так битва.

Тур увидел противника, ринулся вперед, опустив голову. Царевич легко запрыгнул ему на холку и, перекувыркнувшись по спине, очутился вновь сзади чудовища. Сосредоточившись на поединке, он не слышал восторга зрителей: нельзя было дать быку приблизиться к остальным.

Едва Тесей возник в поле зрения, Минотавр атаковал снова. Больше царевич не радовал публику изящными пируэтами, он вел бой. Уворачиваясь от острых рогов, человек наносил удары кулаками по голове, шее и бокам быка. Зрители замерли: критская арена еще не знала такого поединка. В полной тишине раздавались лишь звуки ударов, похожие на стук стенобитного орудия. Все с ужасом наблюдали, как белоснежная шкура Минотавра покрывается темными синяками — за каждого убитого эллина, за каждую погибшую деву, за каждого павшего акробата!

В конце концов измученное побоями чудовище споткнулось и остановилось. Неуверенно сделало пару шагов — вновь остановилось. Пена хлопьями падала с морды Минотавра, мышцы трепетали от усталости, синяки налились черной кровью. Тесей сам шатался от усталости, кулаки ныли, костяшки кровоточили, но победа была еще неполной.

Тур порывисто бросился вперед. Время для эллина остановилось. Он видел медленный, очень медленный бег чудовища и знал, что это последнее столкновение. Он видел напряженные лица гостей, бледную физиономию Миноса с выпученными глазами, Ариадна, закусив губку, с тревогой следила за поединком. Только глаза варвара горели задором, загадочный незнакомец одобрительно кивнул Тесею, опустив большой палец вниз. Царевич усмехнулся, кивнул в ответ.

Он легко, словно танцуя, качнулся вправо, пропуская мимо себя опущенную рогатую голову, налитые кровью глаза горели звериным безумием. Копье в напряженной руке человека пробило шею быка, разорвав жилы. Чудовище дернулось, сбив Тесея с ног, и царевич кубарем покатился по песку. Раненый Минотавр взревел, задрав голову к небу, из разорванной артерии толчками выплескивалась кровь. Передние ноги его подкосились, кровавая пена залила белоснежную морду, бык, хрипя, рухнул на песок арены. Предсмертная судорога волнами прошла по мощному телу. Потрясенные зрители повставали с мест и, затаив дыхание, наблюдали за происходящим. Когда Тесей затих в десяти шагах от сраженного зверя, слезы хлынули из глаз Ариадны, она уткнулась в грудь варвара и разрыдалась.

Так вот ты кто! Гермий Трижды Величайший — посланник Олимпа, вечный странник. Потому-то на нем были золотые сандалии с крыльями, спрятанными под обмотки на ногах, и одежда дикого степняка-всадника с северных окраин Ойкумены.

Размазывая слезы по грязному лицу, над валявшимся царевичем убивалась спасенная Тесса.

— Чего ревешь-то? — просипел он, скосив на деву глаза. Шевелиться было лень, не то что встать на ноги.

— Жив!

— Конечно! Уж и прилечь нельзя.

Он поднимался тяжело, словно отрывал от земли свинцовое тело, но, когда выпрямился, трибуны разом грохнули от восторга. В гневе Минос разбил вдребезги свое золоченое кресло. Тесей доковылял до царской ложи и поднял над головой вырванный из шеи быка кусок мяса. Ликование грянуло с еще большей силой. Царевич рад бы был избавиться от этого кровавого шмата, только пальцы свело судорогой.

— Держись, Тесей! Тебя благословляют боги! — раздались над его головой слова Гермия.

Макар очнулся. Сердце бешено колотилось, затрудняя дыхание, тело покрылось потом, болели сжатые до дрожи кулаки. Курганник сел, попытался разжать пальцы — будто судорогой свело. Нет, так дело не пойдет. Сон еще держит его разум, и чувства, полученные от Тесея после прошедшего боя, не отпустят ближайшие несколько минут.

Зотов несколько раз глубоко вздохнул, вновь опустился на теплую землю, раскинув руки.

— Запомни, внук, и заруби себе на носу: нет безнадежных дел, потому что Творец не дает испытаний не по силам, — наставлял Федор, когда уезжал два года назад к старшему брату Макара Валерке. — Ежели ты это уяснишь, ничто не сможет помешать тебе в деле.

У матери болели ноги, и за ней требовался присмотр. Макар давно договорился с братом, что заберет Валерка матушку к себе в дом на некоторое время. Село Чистенькое было ближе к Симферополю, маршрутки в центр города из села идут, а там врачи, больницы. Макар обещал помочь деньгами — Валерка тоже не миллионер, да и детишек двое: старшему, Ваське, двенадцать, Маришке — восемь. Следом за матерью заартачился отец — поеду, сказал, внуков проведаю, а по правде сказать, не хотел он Клавдию одну отпускать.

— Если уж на то пошло, то и я уеду, — заявил дед. — Пущай Макарка сам малость поживет. Ему на пользу.

Польза была в том, что, когда аномалия кургана открылась за два дня перед лунным затмением, никого из родных рядом не было. Никто не отговаривал, не вздыхал украдкой, не переживал ночами, пока курганник ходил по Шпаревой балке в поисках прохода к усыпальнице. Никто, кроме Лизы. Он рассказал ей все сразу и об опасностях, и о страсти к курганному делу, а она не ушла и от него не отказалась. Сказала, что будет ждать.

Кулаки раскрылись. Макар помассировал пальцы и встал на ноги. Прямо перед ним темнели бугры сельского кладбища. Кресты, ограды, кусты сирени едва просматривались в темноте безлунной ночи. Зотов накинул перевязь с ятаганом, поднял рюкзак. Сумрачное, едва ощутимое наваждение коснулось человека.

— Я начинаю путь, — прошептал Макар.