22 сентября, четверг

Я не пробыла в школе и двадцати минут, а мне уже кажется, что здесь второй круг унизительного ада. На меня смотрят все.

Я иду по коридору, заполненному хором бормотаний и шепотков, как в тех жутких сценах из «Кода Да Винчи», где скандируют иллюминаты. [Такое было на самом деле? Может, я воспользуюсь этим сюжетом и напишу комедию. Несмотря на происходящее, мне хочется натянуть какой-нибудь эффектный плащ с капюшоном и взять древний факел.]

Я актриса. И привыкла, что люди смотрят на меня. Но сейчас все ощущается по-другому, понимаешь? По крайней мере, когда я на сцене или выдаю какую-нибудь сальную шутку, я хочу, чтобы на меня смотрели. Хочу, чтобы надо мной смеялись.

А сейчас?

Все происходило не на моих условиях.

Низкий гул, прикрытое ладонями хихиканье… мне хочется кому-нибудь врезать. Аджита изо всех сил старается приободрить меня, но я почти не слышу ее шуточек. В голове громко звенят и вертятся едкие комментарии: «Шалава. Шлюха. Сука. Уродка».

Но хуже всего от фотографии, на которой я оседлала Вона, как в каком-то дешевом порно. Там не видно моего лица, но это не спасает. Все, кто был на той вечеринке, знают, что это я.

Когда мы идем по коридору, всё вокруг свистит и размывается. Я чувствую себя так, будто это происходит не со мной, что раньше считала мелодраматичным. Мне нужно абстрагироваться от этого. Я не могу позволить интернет-хулиганам победить. Поэтому натягиваю улыбку на лицо и притворяюсь, что меня это не задевает.

К тому же, полагаю, все могло быть хуже. Всегда есть худший вариант. Не совсем уверена какой, но Бэтти часто говорит: я настолько оптимистична, что это граничит с социопатией. Сейчас самое время верить в светлое будущее. Я лишилась обоих родителей в один день и пережила это. И не позволю словам жалкого хулигана оставить шрам в моем сознании.

Поэтому, как подозрительно жизнерадостная личность, я весело насвистываю, идя по коридору и игнорируя толпы людей, которые смотрят на меня. К сожалению, я не умею свистеть, поэтому просто дую беззвучно [веду себя прилично], и это все равно поднимает мне настроение.

Но когда захожу в класс на второй урок, я замечаю группу девушек, которые столпились вокруг стола. Они смотрят в телефоны и шепчут: «О, боже мой, какая шлюха!», «Чертова шлюха!» и «Я бы на ее месте даже не показывалась в школе».

Они замолкают, увидев меня, но слишком поздно. Я все слышала.

Ну конечно. Ну конечно, именно сегодня у нас обязательная лекция по половому воспитанию в спортзале. Как без нее-то.

Сотни школьников заняли места на трибунах. Вчера вечером здесь проходил баскетбольный матч, и под скамейками все еще валяются пластиковые бутылки и билеты.

Аджита усаживается между мной и Дэнни. О блоге он сказал лишь: «Мне очень жаль, Из». И это, вероятно, к лучшему. Что приятного в том, чтобы смотреть на фотографии, где запечатлено, как любимая девушка трахается на скамейке с ненавистным тебе парнем.

Все смотрят на меня. Не одновременно, а по очереди – я постоянно это чувствую. Как только один человек отворачивается, тут же в мою сторону устремляется новый, зачастую косой взгляд.

По какой-то причине лекцию ведет наша учительница английского языка, мисс Кастильо, – глубоко верующая и чемпионка по воздержанию. Видимо, в Америке считается, что подросткам о сексе надо знать одно: этим не стоит заниматься вообще. Не занимайтесь сексом, потому что вы забеременеете и умрете. В таком духе. Да-а-а, это прямо решает все проблемы.

Поэтому вместо того, чтобы рассказать нам о контрацепции и тому подобном, она заводит эпическую речь о воле Бога и о том, что девственность нужно хранить до брака. Теоретически для мисс Кастильо это лучший вариант, потому что к тому времени, как мы соберемся замуж, мы будем уже далеко от старшей школы Эджвуда, а значит, мисс Кастильо не придется проводить неприличные демонстрации на банане. Уверена, это главная причина, по которой она проповедует воздержание: она испытывает отвращение к бананам. [Это же очевидно.]

А затем наступает время задавать вопросы. Ох, вопросы. Никогда не стоит спрашивать у двух сотен озабоченных подростков: «Остались ли у вас вопросы о сексе?»

– Нормально ли мастурбировать более пятидесяти раз в неделю? – тут же откликается какой-то футболист.

Все смеются.

Кастильо яростно разглаживает несуществующие складки на своей блузке с котятами.

– Я-я… мастурбация греховна, Джексон, и…

– Нормально ли, если фантазируешь о сексе с учителем? – перебивает ее баскетболист, а затем подмигивает Кастильо.

Похоже, она готова провалиться сквозь землю.

Следующий вопрос задает Аманда Бейтман, которая имеет звездную репутацию любительницы пообжиматься.

– Это правда, что парни не любят, когда им мастурбируют девушки, потому что сами делают это лучше? – щебечет она. – Значит, их устроит только минет?

Кастильо так съеживается, что кажется, будто она сейчас родит, как та героиня из «Чужого».

– Я не знаю Аманда, но…

– Может, стоит спросить у Иззи О’Нилл? – выкрикивает кто-то, и все начинают хихикать. – Похоже, она эксперт в этом.

По моему телу будто проносится электрический разряд.

Та фотография. Мои щеки тут же вспыхивают. А затем начинаются издевательства.

– Да, сколько у тебя было парней, О’Нилл? Или ты сбилась со счета после сотни? – выкрикивает какая-то девчонка.

– И это только за последнюю субботу! – кричит какой-то чувак.

Не привыкшая прятаться в углу, я заставляю себя громко ответить:

– Ты просто злишься, что не попал в этот список. Сотня парней, а в их числе нет тебя! Это, неверное, задевает.

Я кричу с такой силой, чтобы никто не услышал, как дрожит мой голос. Так держать, О’Нилл. Ты сможешь пережить это.

Кастильо слегка напрягается, но бросается на мою защиту.

– Достаточно! Вы все свободны.

Думаю, я ей нравлюсь, что сбивает меня с толку из-за моих скверных моральных принципов и предполагаемой роли сексуального центуриона. Но все равно я ей благодарна.

Все дружно встают, и тут же вспыхивают разговоры. Не нужно быть гением, чтобы догадаться, кого они обсуждают. Бормотание и хихиканье, которые сопровождают нас, пока мы выходим из спортзала, никак не связаны с удручающей лекцией Кастильо. Все это по мою душу. Аджита вцепляется мне в локоть. А я стараюсь дышать как можно размереннее, чтобы успокоиться. Я порыдаю потом, когда окажусь дома, в одиночестве.

После уроков я настолько разбита, что, несмотря на все мои усилия, эмоции прорываются, поэтому Аджита зовет в свой подвал нашу несколько покосившуюся треногу на импровизированную вечеринку и поиграть в игру «Что бы вы предпочли». Обычно это происходит так: мы по очереди задаем друг другу невероятно сложные вопросы, такие как «Что бы вы предпочли: зубы вместо лобковых волос или лобковые волосы вместо зубов?», а затем обстоятельно обсуждаем ответы. Как будто мы члены ООН.

Из-за этой чрезвычайной ситуации Дэнни соглашается объявить перемирие. Хоть он и не извиняется за избиение шкафчика, но и не вспоминает о поцелуе. Полагаю, это победа.

Праджеш присоединяется к нам, но по мере того, как вопросы становятся откровеннее, он чувствует себя все более неуютно рядом со старшей сестрой, которая так открыто говорит о сексе. Поэтому он отговаривается общими фразами, как человек, которого тошнит.

Перед уходом он ударяет кулаком по кулаку Дэнни и говорит:

– На завтра все в силе? Потусуемся после тренировки?

– Конечно, брат, – отвечает Дэнни.

Невероятно странно слышать, что он называет кого-то братом, но Аджита пихает его в плечо и посылает ему благодарный взгляд.

Примерно через час, если судить по скорости поглощения начос, я медленно возвращаюсь к жизни, истерически смеясь над объяснениями Дэнни, почему он предпочитает пенис вместо рук, а не влагалище вместо рта. Аджита же настаивает на том, что это попросту непрактично, ведь: а) пенисом невозможно брать вещи; б) сложно будет скрыть возбуждение. Просто представь, как ты разгуливаешь по супермаркету, случайно сбивая коробки с хлопьями с полок, а затем пытаешься убедить сотрудника магазина, что тебя не возбуждают хлопья «Капитан Кранч». И я не вспоминаю про тот сайт, пока Аджита не спрашивает:

– Ты бы предпочла сидеть на торте и делать минет или сидеть на члене и есть торт?

Ну, это легко, потому что в отличие от дилеммы волосы-зубы тут есть только один правильный ответ.

– Определенно, последнее, – говорю я. – Вообще, не многими ситуациями я бы наслаждалась сильнее.

– Иисус, – усмехнувшись, бормочет Дэнни. – Ты хоть иногда не думаешь о сексе?

Его язвительный тон несколько сбивает меня с толку, но, как талантливый импровизатор, я тут же нахожусь с ответом:

– Нет. Как-то я решила поразмышлять о темпах инфляции в Китае, но на ум шли лишь общественные места, где можно позаниматься сексом.

– Невероятно, – качая головой, бормочет он. – Неудивительно…

И он тут же замолкает.

От его слов волоски на моей коже встают дыбом. Аджита тут же бросается меня защищать.

– Неудивительно что, Дэнни? Неудивительно, что кто-то создал мерзкий сайт, на котором выставил на всеобщее обозрение личную и сексуальную жизнь нашей подруги?

– Забудь, что я сказал, – не поднимая взгляда, говорит он.

Но я просто не в состоянии развивать эту тему: готова разрыдаться в любой момент. Поэтому говорю:

– Следующий вопрос, пожалуйста.

Но злость и отвращение на его лице и в движениях терзают меня оставшуюся часть вечера.

А как только я ухожу от Аджиты, меня посещает ужасная мысль.

Что, если это Дэнни создал блог?

В эти выходные я решила устроить бойкот интернету. Мне нужно прочистить мозги, а также держаться подальше от места, где меня так старательно уничтожают. Я сказала Аджите, что не стоит ждать от меня сердечных сообщений в наш групповой чат в ближайшем будущем. Она же, как самое ужасное существо на свете, ответила, что мои сообщения и так мало кто замечал, поэтому не видит в этом большой потери. Еще я попросила ее поразвлекать Дэнни, чтобы он не интересовался, куда же я пропала. А если она недостаточно веселая и ласковая, то просто сказать ему, что я присоединилась к «Гитлерюгенд» и пропала там на некоторое время. Мне кажется, он поверит в это, хоть и посчитает ужасным. Однако ему придется смириться и двигаться дальше, и, надеюсь, после этого Дэнни быстро и окончательно разлюбит меня.

Ну вот: до встречи, прощай, auf wiedersehen, спокойной ночи – или как там поется в той нелепой песне.