Глава 14. Возвращение

Трубка издала какую-то жаркую американскую попсу, потом мелодия захлебнулась, и строгий голос сказал:

– Алло.

Было только семь утра, но я был уверен, что там не спали.

– Приезжай, – был мне ответ, не слишком радостный, но и не безразличный. – Привези конфеты и печенье какое-нибудь.

Это было так похоже на сливочную девочку, что я улыбнулся своим воспоминаниям. Догадывается ли она, что сама как конфета? Скорее, как суровый грильяж; конечно, Марина – грильяж.

Марго обязательно уточнила бы: «Только без кокосовой стружки и ни в коем случае не пралине». Она не любила миндаль и не ела шоколад ниже 75 процентов, пекла страшненькие на вид пироги из муки второго сорта без дрожжей и верила во всю ту хрень, что ей рассказывали в фитнес-клубе.

– Сейчас приеду, – ответил я в трубку, хотя изначально настроился сказать «нет».

Зачем я вообще взялся с утра названивать Марине? До суда оставался день. Я собирался поработать над статьями Валеева и над делом профсоюза. Мы договаривались с Викой, в конце концов, в том числе и для этого я остался ночевать здесь… И вот я сказал «сейчас приеду».

Впрочем, судя по тому, как сладко дрыхла моя тетка, завернувшись в плед, а главное, что ночник был включен и на подлокотнике стояли три чашки с остатками кофе, до обеда время у меня точно имелось. Стараясь не греметь, я тихо выбрался из комнаты и закрыл дверь своим ключом.

Новое место практики Марины и Лейлы оказалось буквально в паре километров от Старого Озерного. Сказать, что условия здесь были хуже, чем в хозяйстве у Валеева, – это ничего не сказать. Пока я добрался на такси до автобусной станции, а потом до самой деревни, которая по иронии судьбы звалась Новым Озерным, совсем рассвело.

Самого хозяйства я толком не увидел, но магазин – красный угол и святая святых деревенского быта – поражал одним внешним видом. Одноэтажный каменный домик времен активного колхозного строительства, который с тех пор ни разу не видел капитального ремонта, ощетинился на меня растрескавшейся штукатуркой, наносившейся из года в год на старые слои. Магазин, похожий на густо напудренную оплывшую старуху. Ничего хорошего не предвещала и вывеска на магазине: «Успешный». Хороши же здесь представления об успехе!

Марина ждала меня под навесом у входа.

– Спасибо! – просто сказала она, принимая привезенные из города сладости. – Магазин здесь не фонтан.

– Вижу, – пробормотал я, утыкаясь ей носом в шею.

– Соскучился?

– Да. А ты?

– Не успела, – кокетливо улыбнулась она. – Только устроились.

Она шла впереди, покачивая попой, обтянутой оранжевым пуховиком, показывая дорогу в их новое жилище, которое оказалось большим ничейным домом на окраине села. Видимо, хозяева съехали совсем недавно: в доме было полно утвари, обстановка, обязательные ковры, все из середины 80-х годов, старое, но не убитое. В доме имелась только одна большая комната, где стояла кровать, обеденный стол, шкаф с одеждой, печь располагалась по центру. В маленькие прорезные окна поступало так мало света, что даже днем читать пришлось бы с электричеством. С кровати почти до самого пола свешивалась огромная перина, на которой восседала Лейла, вытянув перед собой ноги, между которыми был втиснут таз, наполовину наполненный водой. Лейла рассеянно поздоровалась и вновь склонилась над тазом. Сначала я решил, что девушке нехорошо, но подойдя ближе, разглядел в ее руках птичку, размером с ладонь, которую она аккуратно макала в воду каждые тридцать секунд.

– Ты моешь, что ли, ее? – поинтересовался я.

– Нет, – шепнула Лейла, демонстрируя безжизненно обвисшие лапы и крыло. – Это перепел, он в леске запутался, я взяла ножницы, чтобы перерезать, а его со страха удар хватил.

– Теперь наша мать Тереза его кордиамином отпаивает, – подтрунила Марина.

Лейла макнула перепела головой в таз.

– Клюв такой маленький, что пипетка не лезет, – объяснила она свой варварский метод. На слове «пипетка» перепел задергался и наглотался воды. Лейла ловко вынула голову страдальца и разложила его на газетах в изножье перины.

– Все, пускай лежит теперь. Терапия.

– Вы перепелов разводите? – удивился я.

– А что, выгодно. Рестораны, знаешь, как покупают! Деньги-то нужны, – как всегда резонно ответила Марина.

Пока я изумлялся и разглядывал импровизированный птичник, который девушки устроили прямо в избе с другой стороны печи, Лейла засобиралась.

– Куда? – нахмурилась Марина.

Лейла уже накинула куртку. Я не поворачивался, но отсчитывал мгновения до ее ухода сердцебиением в животе.

– К главному схожу, – бросила Лейла. – Он же наш спирт закрыл.

– Это правда, – подтвердила Марина, выразительно глядя на меня. – Трехлитровая банка. Наша, институтская. Конфисковал, гад такой.

Когда Лейла сказала про спирт, внутри меня что-то радостно звякнуло, и без того бурный ток крови запульсировал еще веселее.

Выпить хотелось еще вчера, но при Вике это было невозможно. Следующая моя мысль была об алкоголизме. Да, тревожный симптом в каком-то другом случае, но не в этот раз. Впервые я попробовал спирт около двух месяцев назад, в деревне. Ничего не может произойти за два месяца. Да, все алкоголики говорят так, но это точно не мой вариант. Черт! И так алкоголики тоже говорят. В общем, я махнул на все это рукой, пусть идет параллельно.

Как только Лейла вышла за дверь, я повалил Марину на перину. Она заверещала и шутливо задергала ногами. Из-под моей куртки с грохотом вывалилась Одри Хепберн.

Сливочная девочка ойкнула.

– Подарок, – прошептал я.

– Мне?

– Тебе.

Мне не было стыдно.

Мы быстро справились с куртками, перекувыркнулись. Когда Марина оказывалась сверху, я стал раздевать ее. Она хохотала и старалась снова перекувыркнуться, чтобы я помучался. На ней опять был скандинавский свитер и ватные штаны; чем больше мы кувыркались, тем больше я злился на ее неизящную одежду. Наконец я содрал все.

Как будто намеренно кто-то вынуждал ситуацию стать пародией на саму себя. В тот момент, когда сливочная девочка замерла, впиваясь ногтями мне в спину, я выпрямил ногу и случайно задел перепела. Легкий удар оповестил о том, что птица свалилась на пол.

– Черт! – Марина быстро одевалась, растерянно поглядывая на несчастную птицу. – Лейла убьет нас.

Она подняла перепела с пола, но тот не шевелился. Крылья были похожи на грязные искомканные тряпицы, одна лапа торчала прямо, как будто ему в брюхо воткнули зубочистку. Марина посмотрела на меня с тревогой, но в ее взгляде не было ни злости, ни упрека. Ангельский характер. Она осторожно поводила пальцем между крыльями птицы, и та вдруг приподняла веко, посмотрела на нас больным несчастным глазом.

– Живой вроде, – облегченно прошептала Марина.

– Давай его сюда!

– Нет уж, сама.

Она бережно подхватили перепела, а я, желая ей хоть чем-то помочь, стал поднимать с пола разлетевшиеся влажные газеты. Это снова было «Сельское обозрение». Глаз зацепился за один из заголовков: «Сексуальный гигант». Довольно распространенный ход: подать какую-нибудь муру под знаком секса, но такова природа человека, подобное прочитывается в первую очередь. Вот и я прочитал: «Главный врач АФК «Старое Озерное» Т. Т. Валеев делал практиканткам неделовые предложения».

Марина стояла с жалким перепелом в ладонях. Она смотрела на меня прямо и молчала, раздувая свои точеные ноздри.

– Это… что? – наконец проговорил я скорее для того, чтобы что-то сказать.

Все и без того вдруг стало ясно: странный поспешный переезд с одного места практики на другое, нежелание подчиняться распоряжениям Валеева, подпись Дианы Игоревны вместо подписи главврача…

Марина забрала у меня из рук газету.

– Ну вот так вот! Диана Игоревна нас выручила: без лишних вопросов сюда перевела.

Я вспомнил, как Валеев внезапно отменил распоряжение своего заместителя о кастрации хряков, как бежал за мной по мокрому бетону холодным осенним утром, как корил девушек чистыми сапогами: «Запачкаться боитесь?» Сейчас вся эта история предстала в радикально другом свете. Оказалось, я ошибался насчет отсутствия подтекста в деревенской жизни. Подтекст как раз был, только читал я его неправильно.

– К тебе приставал? – спросил я резко, потому что злость уже излилась и квакала горячей лавой где-то на уровне грудины.

– Ну, к обеим вообще-то… – неохотно ответила Марина.

В сенях хлопнула дверь – вернулась Лейла, почему-то в руках у нее был красный баллон огнетушителя.

– Здрасьте, приехали! – пробормотала Марина. – Это что еще такое?

Лейла поставила баллон на пол, зажала его между ног и выскользнула из оранжевой куртки.

– Догадайтесь с трех попыток! – улыбнулась она.

– Пожар? – строго поинтересовалась Марина.

– Мимо.

Лейла нагнулась и вдруг сильным рывком, который трудно было ожидать от этой хрупкой девушки, переместила огнетушитель с пола на стол:

– Это наш спирт, Марина! Фельдшер фреон из огнетушителя стравил и спирт в баллоне прячет! Думал, никто не догадается! Представляете! А если бы вправду пожар и кто-нибудь за огнетушитель схватился! Ужас!

Я все так же стоял с газетой в руках посередине избы, Лейла присмотрелась, сообразила, замолчала. Теперь я тоже участвовал в этой их вечной игре в гляделки: кто – кого, кто – кому.

Мы сели за стол и открыли отвоеванный Лейлой баллон. Спирт был чистый медицинский, правда, в пожарном баллоне он все равно приобрел небольшой химический привкус. Но мы знали, что это неопасно. В отличие от обычных пенных огнетушителей у местного фельдшера оказался огнетушитель с газом внутри, предназначенный для тушения электроустановок. Уж не знаю, какие такие установки имелись в убогом Новом Озерном, зато огнетушитель для них имелся.

В жарко натопленной избе, разгоряченные специфической выпивкой, Марина и Лейла не слишком охотно, но все-таки рассказали о заходах Валеева. Я был сражен тем, как бывает обманчива внешность: до этой минуты Тимур Тимурович производил впечатление человека исключительно порядочного. Несмотря на протесты, я забрал газету, намереваясь сунуть ее в физиономию этому бонвивану, прежде чем физиономию набью. Девочки отговаривали меня, мы ругались, бегали, даже слегка подрались, но в итоге допили спирт и никто никуда не пошел.

В открытую форточку сквозил морозный воздух, и прядь Марининых волос танцевала, как язычок белого пламени на ветру, щекоча мне лицо.

– А кто забирал вас с Лейлой из Старого Озерного? – спросил я в доверчиво прижатую к моей шее светлую макушку. Марина выпрямилась, и прядь-плясунья хлестнула меня по губам, оставив на них ощущение инородного тела.

– В каком смысле кто? – Она нахмурилась, как будто я спросил ее о чем-то непристойном.

– В прямом смысле. Мне кажется, я знаю ту даму.

– Это Катерина, моя дальняя родственница, – помедлив, пояснила Марина и добавила поспешно: – Нам, как ты понимаешь, надо было срочно уезжать, а с машиной только она одна была свободна.

– Тесен мир. Катерина работает в «Русском минерале»?

– Да, в заводской газете, – кивнула Марина и снова устроила голову у меня на плече.

– А как ее дети?

– Дети? Дети нормально, – пожала плечами Марина и снова села вертикально.

– Они уже дома? – уточнил я.

– Дома, а где им еще быть? – пробормотала Марина неуверенно. – А чего тебе дались ее дети?

Я не стал больше расспрашивать, мало ли, вдруг Катерина не любит говорить с родственниками о своих проблемах и Марина просто ничего не знает.